е швырял деньги русский купец.
Выходило,  что  у  американца  непременно  есть  свой эгоизм,  а у Тит
Титычей - чистая бескорыстная дурь девяносто шестой пробы.
     Никанору Пантелеймоновичу  Кубрину  русские невесты не подходили.
Он укатил жениться в Италию и действительно воротился  очень  скоро  с
супругой-итальянкой.  Чтобы  она  не тосковала по южной теплой родине,
Кубрин выстроил в Путятине дом - точную  копию  какого-то  знаменитого
палаццо во Флоренции.  Строили дом мастера-итальянцы, мрамор возили из
Италии.
     Красавица итальянка умерла родами. Говорили, что у себя на родине
она была служанкой в трактирном заведении, где ее и увидел Кубрин.
     Когда молодой художник Пушков впервые попал в этот дом, итальянки
давно уже не было в живых.  Как-то Пушков спросил хозяина,  зачем  он,
сооружая  флорентийское  палаццо,  заставил  строителей выкопать такие
глубокие подвалы, в хозяйстве вовсе не нужные.
     "Как же без погреба?  - усмехнулся Никанор Пантелеймонович.  - Уж
не думаешь ли ты,  что итальянцы живут без припаса,  на фу-фу?  У  них
подвалы  поболе  наших.  Они  жаднее нас,  старой жилетки не выбросят.
Поехал бы да поглядел, какие они запасливые..."
     Кубрин слов на ветер не бросал.  Он дал Пушкову деньги на поездку
в Италию с единственным условием произвести  обмер  подвалов  во  всех
примечательных  зданиях.  Это  капризное  условие художник выполнил со
всем педантизмом,  на какой только был  способен.  Кубрин,  не  глядя,
сунул  его  отчет  в  шкаф  и забыл все подвалы на свете.  К Вячеславу
Пушкову этот самодур был по-своему привязан, помогал ему и дальше - до
того дня, как Пушков отказался продать портрет Таисии.
     Он писал "Девушку в турецкой шали" в доме Кубрина,  в  том  зале,
где  сейчас  размещена  экспозиция по истории Путятинской мануфактуры.
Потом Пушков увез портрет в Петроград и не собирался  его  выставлять.
Но следом за ним в столицу явилась Таисия и настояла, чтобы "Девушка в
турецкой шали" была выставлена.  Дочь Кубрина привыкла,  чтобы все  ее
желания  исполнялись  и  все сумасбродные поступки сходили с рук.  Она
стала появляться на выставке, накинув на плечи турецкую шаль, стоившую
баснословных   денег.  Дурацкие  слова  насчет  сходства  с  Настасьей
Филипповной толкнули Таисию на  дикие  скандальные  выходки.  Вячеслав
Павлович очень страдал.  Он был человеком самых строгих правил и любил
Таисию,  но Кубрин на его официальное сватовство ответил самым  грубым
отказом. Вот, собственно, и весь роман художника с девушкой в турецкой
шали.  Однако Таисия распускала о себе  и  Пушкове  самые  невероятные
слухи.  Вячеслав  Павлович  никогда не рассказывал о причине разрыва с
Таисией,  но разрыв был ужасный.  Целый год он не  мог  взять  в  руки
кисть,  не мог даже войти в мастерскую.  Этим,  очевидно, объясняется,
почему он потом спрятал "Девушку в турецкой  шали"  и  никому  никогда
больше не показывал.
     - Да уж, - посочувствовал Колосков, - досталось ему, бедняге.
     - Из  жизнерадостного  общительного  человека  он  превратился  в
неистового отшельника, - грустно кивнула Вера Брониславовна. - Не было
на  свете  человека добрее его,  но он мог обидеть более жестоко,  чем
самый бессердечный эгоист.  Ему всегда было безразлично,  что он ест и
имеется  ли  вообще  в  доме  черствая  корка хлеба,  но иногда он мог
раскричаться из-за жесткого мяса,  подгоревшей картошки...  И все  эта
женщина...
     Ольга Порфирьевна сочувственно поймала руку  Веры  Брониславовны.
Прежде  вдова никогда не жаловалась,  что ей приходилось терпеть обиды
от  Пушкова,  рассказывала  о   нем   только   самое   хорошее.   Вера
Брониславовна  вышла  замуж  за  Пушкова  в  середине двадцатых,  и ее
портретов он не писал.  Он тогда увлекался старой уходящей  Москвой  и
спешил  запечатлеть улочки,  дворы,  церкви,  Москву-реку и московские
типы.
     Машина катила  по  главной  улице  Путятина.  Высадив Колоскова у
горсовета,  где уже никого не было, кроме дежурного милиционера, шофер
повернул  к  гостинице.  Потихоньку от него Вера Брониславовна шепнула
приятельнице,  что  дорога  ее  все-таки  ужасно  измотала,  она  себя
чувствует совершенно разбитой и завтра наверняка не встанет с постели.
     - Полежите!   Непременно   полежите!   -    посоветовала    Ольга
Порфирьевна, скрывая радость.
     Шофер собирался и ее довезти до музея или до квартиры,  но  Ольга
Порфирьевна категорически отказалась.
     - Я не такое большое начальство, чтобы кататься по городу, да еще
после работы, на персональной машине председателя горсовета.
     Она, конечно, пошла не домой, а в музей, чтобы оттуда позвонить в
милицию.

        "8"

     Не шедевр  Пушкова - бездарная копия,  грубая мазня примитивиста!
Как это могло очутиться у Таньки в комнате?
     За окошком  мелькнула  Танька.  Она  мчалась  из  летней  кухни в
палисадник, держа наперевес дымящуюся сковороду.
     Володя поддернул  сползающие  тренировочные  штаны и направился в
палисадник.  Там у Киселевых была летняя столовая  -  некрашеный  стол
пятигранной формы, обнесенный вокруг жиденькой лавкой. Нырнув в густую
сирень,  Володя увидел в просветы между листвой не юные лица Танькиных
одноклассников.  Над  некрашеным  столом  торчали  три бороды:  рыжая,
черная и цвета пеньки.
     - А...  вот  и  хозяин!  -  без особой радости объявил обладатель
пеньковой бороды,  только  что  закончивший  делить  ножом  яичницу  с
колбасой  на  четыре  равные доли.  - Хозяюшка,  тащи-ка пятую вилку и
четвертый стакан!
     Танька метнулась из-за стола. Гость затер ножом порезы на яичнице
и приступил к новому чертежу, ориентируясь на пять углов стола.
     - Пятого тут как раз не хватало,  - приговаривал он, - для полной
симметрии.
     Володя молча дожидался возвращения сестры.
     - Откуда у нас колбаса?  - строго спросил он Таньку,  принимая от
нее вилку и игнорируя стакан.
     - Ребята принесли!
     Для нее,  семнадцатилетней свистухи, бородатые примитивисты были,
оказывается,  ре-бя-та-ми!  Володя внутренне возмутился,  но  виду  не
показал.
     - А как у нас с литературой? - осведомился он озабоченно.
     - У нас с литературой все в порядке! - отчеканила сестрица.
     - Очень рад! - ледяным тоном сообщил Володя.
     Танька плаксиво  оттопырила  губы.  Володя малодушно отвернулся и
угодил взглядом в пеньковую бороду, замусоренную желтыми брызгами.
     - Вам не нравится моя борода? - вызывающе спросил примитивист.
     - У вас в бороде яичница! Утритесь! - посоветовал Володя.
     Примитивист пятерней  прочесал  бороду  и  продолжал наворачивать
яичницу. Володя не спеша поддел вилкой кусок колбасы со своего сектора
сковороды и отправил в рот. Ну конечно, все пересолено и пригорело.
     "Танька совершенно не готова к самостоятельной жизни, - удрученно
подумал   Володя.  -  Любой  мальчишка  умеет  хотя  бы  яичницу  себе
поджарить.  А она? Она ничего не умеет. А я ведь маме давал слово, что
выращу,  выучу,  воспитаю...  Нечего сказать, хорош старший брат! Я же
знал, что она познакомилась с этими халтурщиками, но не принял строгих
мер".
     Пережевывая горелую колбасу,  он приглядывался  к  сотрапезникам.
Бородачам было примерно лет по тридцать. Их где-то, когда-то и чему-то
учили по всей художественной  программе,  а  выучили  на  подражателей
Пиросмани  или  еще  кого-нибудь  из  самоучек  того  же  толка.  Но у
Пиросмани есть его биография, а у этих что?
     Володя отложил вилку.
     - Татьяна, ты бы нас все-таки познакомила.
     - Юра, - она показала на пеньковую бороду, - Толя и Саша. (Черная
и рыжая дружески покивали.) А это мой брат Володя.
     Он привстал и поклонился.
     - Со свиданьицем! - Юра наклонился, вытащил из сиреневых зарослей
бутылку  и набулькал в стаканы с поразительной точностью всем мужчинам
поровну.
     Володя где-то  читал,  что  при  сильном  возбуждении  человек не
хмелеет. Он чокнулся со всеми и лихо осушил стакан.
     - Вот  это по-нашему!  - одобрил Юра,  явно принимающий Володю за
простака-провинциала,  что было для Володи как  нельзя  кстати:  пусть
принимает...
     Танька убрала сковороду,  вытерла стол и принесла из летней кухни
фыркающий  во  все  дырочки  самовар.  Примитивисты  за  краткий  срок
знакомства больше приохотили ее к хозяйству,  чем старший брат за  все
годы неусыпного воспитания.
     - Красавец,  а?!  - Художники взялись оценивать стати самовара: -
Петух!  А  выправка,  выправка!  Тамбурмажор!  Куда  там!  Тяни выше -
генерал!
     Домашний бог  Киселевых  и  вправду  был  представителен - весь в
заслуженных медалях,  как и положено  настоящему  тульскому  самовару.
Считалось,  что  он  когда-то украшал чайный стол у самого Кубрина.  В
Путятине чуть ли не в каждом доме  имелась  хоть  какая-нибудь  вещица
бывшего   хозяина   мануфактуры.   После   реквизиции   особняка   все
драгоценности были переданы государству,  картины и редкости  остались
музею,  начало которому положил еще сам хозяин мануфактуры, а домашнее
имущество было распродано рабочим по  самой  дешевой,  чисто  условной
цене.  Многое  с  годами  поломалось,  побилось,  а кое-что,  как этот
самовар, пережило несколько поколений и по-прежнему здравствовало.
     За чаем бородачи распарились,  размякли и поведали Володе про все
свои неприятности,  из-за которых они, не будучи в общем-то охотниками
до выпивки, нарушили сегодня строгий устав своей малярной артели.
     Кафе они расписывают по законному договору - все честь по  чести.
А  сегодня  утром  заявляются из горсовета сразу два деятеля - один по
линии культуры,  второй по линии торговли.  В чем  дело?  Оказывается,
есть  приказ  прекратить  работу  впредь до особого распоряжения.  Чей
приказ - оба темнят.  Но слово за  слово  выясняется,  что  явилась  в
Путятин вдова Пушкова и она, видите ли, категорически возражает против
использования картины  Пушкова  для  оформления  кафе.  Будто  бы  это
принижает  творчество  художника.  Только  в такой дыре,  как Путятин,
могли принять всерьез старушечий бред.
     - А что, разве не принижает? - бросил Володя.
     Его реплика  произвела  впечатление.  Три  бороды  повернулись  к
Володе. "Бить беспощадно!" - приказал он мысленно самому себе.
     - Такие деятели, как вы, способны опошлить все прекрасное! Таких,
как  вы,  нельзя  подпускать  к  искусству  на тысячу километров!  Ваш
промысел отвратителен. Если хотите, он безнравствен!
     - Володя!  -  Танька  вскочила.  -  Ребята,  не обращайте на него
внимания!
     Все женщины в мире делятся на две партии. В одной партии сестры и
жены неколебимо убеждены,  что мужчина  из  их  семьи  -  самый  умный
человек на свете.  Зато в другой партии стоят на том,  что ни муж,  ни
брат не должны раскрывать рта при гостях - иначе они непременно ляпнут
глупость.  Для этой партии любой посторонний мужчина умнее своего.  Но
мог ли Володя ожидать, что сюда переметнется его собственная сестра. И
опять она зовет их "ребятами". Черт знает что!
     Однако он не отступил.
     - Или  культура  для  масс,  или массовая культура - вот дилемма,
перед которой мы стоим.
     - Красиво говорит!
     Черный Толя тупо захохотал,  но не получил поддержки.  Юра глядел
на  Володю  стеклянными  глазами.  Рыжий  Саша недовольно поморщился и
сказал:
     - Не перебивай, пусть говорит.
     - Меня невозможно сбить, - заявил Володя, - потому что я мыслю!
     Теперь он  видел,  что  эти  трое  все-таки  разные.  Юра  у них,
несомненно,  лидер,  он  современный  босс.  Лицо   у   Юры   крепкое,
неуязвимое,  как  резиновая  маска.  Толю он держит на роли послушного
исполнителя,  рабочей лошадки.  Толя - губошлеп,  тупица,  дуболом.  В
общем,  эти двое абсолютно ясны.  Но Саша...  Он тонкая бестия, вещь в
себе,  познать которую - вот задача для  острого  ума.  И  решение  не
терпит  отлагательств,  потому что именно на Сашу глупая Танька глядит
счастливыми и жалкими  глазами.  Ее  ни  капельки  не  отталкивают  ни
заношенная ковбойка,  ни гнусная бороденка,  растущая рыжими кустиками
во все стороны, ни то, что Саша уже не молод - ему все тридцать!
     Какой-то подозрительный шумок начинался в голове у Володи,  но он
стоически  продолжал  развивать  свои  мысли  о  массовой  культуре  и
культуре для масс.
     - Лучше быть учителем рисования в самой  глухой  сельской  школе,
чем  малевать  бездарные  копии  с великих творений!  - Володя повысил
голос,  чтобы перекричать посторонний шумок в голове.  -  Поймите  же,
наконец,  как  ужасен  ваш  промысел.  Ведь  вас когда-то учили любить
прекрасное.  Вам дали художественное образование. Вы обязаны понимать,
что  кисть художника не для того перенесла на полотно прелестные черты
девушки в турецкой шали,  чтобы этот портрет,  это немое  признание  в
любви  забавляло  посетителей  кафе в перерыве между порцией сосисок и
стаканом бурды, именуемой кофе!
     - Красиво  говорит!  - Толя всерьез удивлялся,  без дураков - это
Володе польстило.
     Рыжий Саша опять поморщился, но промолчал.
     Юра бухнул кулаком по столу:
     - А мне надоела его дилетантская болтовня!  (Резиновое лицо босса
отвердело.)    Меня    раздражает    его     провинциальная     манера
разглагольствовать о предметах,  о которых он знает только понаслышке,
в которых он ничего не смыслит.  И меня возмущает до глубины души  его
попытка  выносить  суждения  о  незнакомых ему людях,  не имея никаких
веских оснований!  При последних  словах  босса  Володя  насторожился.
Суждения без достаточных оснований? Знакомая песня! Кто-то сегодня уже
пытался сбить Володю именно таким приемом.  Посторонний шум  в  голове
мешал  ему вспомнить,  чьи это были слова.  Но он теперь ясно понимал,
что тот человек - сообщник босса. Их тут целая шайка!
     Совершенно неожиданно для Володи рыжий Саша принял его сторону:
     - Юра, не лезь в бутылку. Он по-своему прав.
     "Хитрая бестия", - подумал Володя.
     - Нет,  он неправ, этот теоретик из Путятина! - рявкнул босс. - И
я ему сейчас докажу!
     - Очень интересно!  -  Володя  сделал  тонкую  улыбку.  Я  жду  с
нетерпением.
     Босс и дальше продолжал говорить о Володе в третьем лице:
     - Он утверждает, что его земляк Пушков не для того писал картину,
чтобы ею могли любоваться простые советские  люди,  жрущие  сосиски  в
целлофане  за  столиками кафе "Космос"!  Он,  видите ли возмущен нашим
замыслом росписи пищевой точки. Он полагает, что мы несем дурновкусицу
в  еще  не  развращенный  массовой  культурой Путятин!  Но так ли это?
Проанализируем с привлечением местных фактов.  Какой  шедевр  висит  с
давних   времен  в  зале  ожидания  Путятинского  вокзала?  Там  висят
"Богатыри" несравненного Васнецова.  Неужели маг  и  волшебник  Виктор
Михайлович  Васнецов  создавал  своих  "Богатырей" для ведомства путей
сообщения?  И далее...  - Юра указал рукой на Таньку. - Сейчас будущая
художница сдаст нам экзамен по специальности... Какая картина украшает
главную сберкассу?
     - Крамской, "Портрет незнакомки", - по-школьному ответила Танька.
     - Почту?
     - Айвазовский, "Девятый вал".
     - Фойе Дома культуры?  - Юра победно загнул  еще  один  палец  на
широкой ухватистой руке.
     - Репин, "Бурлаки на Волге". - Танька ответила с запинкой, до нее
дошло, что это за экзамен.
     Босс торжествовал:
     - Кто  сказал,  что мы явились сюда развращать невинные души?  Мы
продолжаем славные традиции города  Путятина,  который  испокон  веков
обожал базарные копии великих творений...
     - Юрий, оставь, хватит... - попросил рыжий Саша.
     - Нет,  зачем  же бросать на полдороге!  - усмехнулся босс.  - Мы
пройдемся  по  всему  городу.  Что  у  нас  рядом  с  Домом  культуры?
Библиотека! Что висит в читальном зале?
     - Больше я на такие вопросы отвечать не буду! - отрезала Танька.
     - И не надо! Будем считать, что вопрос уже всем ясен.
     - Вы все пошляки!  - в  отчаянье  выкрикнул  Володя,  безгранично
презирая себя за жалкую брань.
     Над ним  посмеялись  нагло  и  искусно.  Вместо   умного   спора,
предложенного Володей,  босс устроил нечестное избиение, он бил Володю
ногами в лицо.  Надо ему ответить одним безукоризненным ударом,  одной
фразой, острой, как шпага. Один выпад - и противник повержен.
     Володя все понимал с абсолютной ясностью, но победная фраза никак
не приходила на ум.
     - Вы пошляки! - уныло повторил он. - Вы бездарные мазилы. Я видел
там,  - он махнул рукой в сторону дома,  - вашу мазню. Своей бездарной
кистью кто-то из вас совершил убийство. Вы убили прекрасную женщину!
     - Ребята, ну что же это! - Танька всхлипнула.
     - Юра, кончай! - Танькины слезы перепугали рыжего.
     - Кончаю!  - Босс согласно кивнул.  - Один момент.  Толечка, не в
службу, а в дружбу (рабочая лошадка тут же запряглась) принеси-ка сюда
упомянутое бездарное творение.  - Босс повернулся к Володе и продолжал
серьезно,  без  подковык:  -  Деятели  из  горсовета  имели  намерение
отобрать  у  нас  копию,  но  мы  не  уступили.  Копия - наша законная
собственность.  Холст и труд еще не оплачены  заказчиком,  нам  выдали
только  жалкий аванс.  Так что не волнуйся,  хозяин,  мы не собирались
укрывать у тебя в доме краденую вещь. Мы ее повесили у тебя в доме для
сохранности.  При этом мы, конечно, не предполагали, что у нас с тобой
возникнут принципиальные разногласия.
     Сквозь сирень продрался Толя с портретом под мышкой.
     - Толечка,  дальше ни шагу!  Поверни картину к нам. А ты, хозяин,
давай сюда свет.
     Володя встал и зажег лампочку в жестяном колпаке.  Босс  запустил
пятерню в пеньковые дебри.
     - Ребятки, ваше мнение?
     - Какое тут может быть мнение?.. - Саша пожал плечами.
     Толя заглядывал на картину сверху, держа ее на груди.
     - По-моему, сойдет.
     - Да вы взгляните ей в глаза! - потребовал Володя.
     - А что глаза? - Босс не спеша раздирал ногтями пеньку. - Ах, да,
припоминаю. Экскурсоводы в картинных галереях обычно открывают публике
главную тайну портретного искусства. Куда не отойдешь - глаза портрета
всюду следуют за тобой. Ты это имел в виду? Но ведь у данной особы и в
оригинале глаза косят.
     - Жена Пушкина тоже  косила,  это  известный  исторический  факт.
Пушкин просил Брюллова написать портрет Натальи Николаевны,  а Брюллов
отказался: "Твоя жена косая". Мало ли что. Все ее считали красавицей.
     - Но Брюллов ее так и не написал.
     - Зато Пушков написал Таисию Кубрину и доказал!
     - Ты  не горячись,  - посоветовал Володе рыжий,  на которого явно
действовал умоляющий Танькин взгляд.
     Володя понял,  что надо кончать дискуссию. Вот вам бог, вот порог
- и точка!
     Но босс  вдруг  откачнулся  назад  и вытащил из-под стола большую
картонную папку.
     - Не надо! - Саша вскочил, но поздно.
     Босс извлек  из  картона  еще  один  портрет   Таисии   Кубриной.
Настоящий!  От  неожиданности  Володя  выдал  себя  -  глупо,  смешно,
постыдно открылся. И перед кем! Перед прожженными халтурщиками!
     Володя рванулся из-за стола, но зацепился за лавочку.
     - Спокойно, Киселев! - раздался у него за спиной знакомый голос.
     Фома?! Как он сюда попал?  Володя резко обернулся,  и все поплыло
перед ним.  Почему-то у Фомы  в  руке  вместо  чего-то  огнестрельного
оказалась бутылка вермута за рубль пятьдесят пять.
     Это было  последним,  что  увидел  Володя,   окончательно   теряя
равновесие.

        "9"

     Не найдя   художников  в  кафе,  Фомин  направился  в  гостиницу.
Дежурная сказала ему, что их нет в номере и что они вообще так рано не
возвращаются.  До  гостиницы  уже  дошел слух,  что комиссия горсовета
выставила художников из нового кафе  и  запечатала  помещение.  Приход
Фомина  навел  панику  - может,  бородачи удрали,  не расплатившись за
номер?  Дежурная послала уборщицу проверить,  на  месте  ли  имущество
постояльцев. Воспользовавшись случаем, Фомин заглянул в номер.
     Он полагал, ч