речив,  умен  и  обаятелен.  А  машину  ведет  -
залюбуешься!  На третьем километре  Спартак  Тимофеевич  заметил,  что
забыл задвинуть рукоятку воздушной заслонки, но и это не испортило ему
настроения - он затолкал  рукоятку  ладонью,  мотор  перестал  реветь,
перешел  на  тонкое  жужжание,  машина  покатила  веселей,  и разговор
делался все интересней.
     Володю после  километрового  столба  с цифрой "4" одолела нервная
дрожь. Он не успел ее побороть, как дорога пошла на холм.
     Наверху была   оборудована   смотровая  площадка  с  ротондой  на
кургузых толстеньких колоннах.
     - Остановитесь,   пожалуйста,   -   попросил   Володя,   -   Вера
Брониславовна хочет полюбоваться. Отсюда открывается прекрасный вид.
     Спартак Тимофеевич  лихо притормозил у самых ступенек,  ведущих к
ротонде.
     - Володя,  вы чудо! - восхитилась Вера Брониславовна. - Но удобно
ли  задерживаться  здесь  из-за  меня?  Я  ведь  дала  себе  слово  не
обременять Спартака Тимофеевича просьбами.
     - Что вы! Что вы! - возразил тот. - Конечно, полюбуйтесь.
     Володя подал  руку  старой  даме  и  повел  ее  вверх по шершавым
бетонным  ступеням,  обрамленным  с  обеих  сторон  бетонными  шарами,
выкрашенными  в  голубой  цвет.  Обернувшись,  он увидел,  что Спартак
Тимофеевич остался пока внизу,  открыл капот и что-то там ощупывает  с
озабоченным видом.
     - Я все знаю! - сказал Володя, крепче взяв ее под руку. - Портрет
у вас.  Я видел ваши вещи,  когда их укладывали в багажник.  Портрет в
большом чемодане.
     Она тяжело дышала от нелегкого для нее подъема, а он все говорил.
     - Вы ее ненавидите - я знаю! Вы придумали, будто бы она была рада
скандальным слухам.  Это все неправда.  Я уверен, что ее возмутили все
эти выдумки газетных репортеров и дешевый вымысел бездарного  критика,
охотно подхваченный публикой. Вот причина их ссоры. Ну и наверное, она
его не любила.  Но что теперь докажешь? Ничего... - Володя чувствовал,
как все тяжелее опирается о его руку старая дама. - Верните "Девушку в
турецкой шали",  - сказал он,  понижая голос.  - Я  знаю,  как  вы  ее
вынесли из музея.  То есть,  конечно,  не вынесли,  а сбросили, да? Вы
остались одна в зале,  никого поблизости не было - вы прошли в голубую
гостиную,  открыли балконную дверь... Так? Под балконом растет сирень,
картина упала в кусты.  Вы ведь любите гулять перед сном?  Вы пришли и
унесли  картину  к  себе  в  номер.  Так?  -  Он  отпустил локоть Веры
Брониславны.  Они  остановились.  Внизу  раскинулся  город,  над   ним
возвышался  на холме обнесенный крепостными стенами монастырь.  Речка,
обогнув холм,  сделала  поворот  и  подошла  к  мрачным  красно-черным
корпусам  Путятинской  мануфактуры.  -  Верните картину!  - негромко и
уверенно сказал Володя.  - Верните,  и я никому не скажу.  Даю честное
слово.
     Вера Брониславовна,  прищурясь, глядела на лежащий внизу Путятин,
будто что-то искала среди крыш и макушек деревьев.  Володя ожидал, что
она станет изворачиваться и,  быть может,  заплачет,  но она  спросила
жестко и деловито:
     - Как вы собираетесь объяснить там?  -  она  показала  в  сторону
города.
     - Даю вам честное слово, - со всей силой повторил Володя, - никто
не узнает, что это вы.
     - Хорошо, - сухо и бесцветно проговорила она, - можете его взять.
Я вам верю. Идите.
     - Спасибо! - радостно выпалил он.
     Вера Брониславовна осталась в ротонде, а Володя побежал к машине,
открыл  багажник  и  достал  большой  плоский  чемодан.  Замочки  были
заперты,  но  ключик  болтался на золотом шнурке,  привязанном к ручке
чемодана. Володя отпер чемодан и поднял крышку. Картина, завернутая во
что-то легкое,  пестрое,  лежала наверху. Володя на ощупь узнал раму и
решил было не разворачивать,  но все же не удержался и с  одного  угла
откинул пестрый шелк.  Она...  Таисия Кубрина,  своенравная купеческая
дочка, жена красного кавалериста, замечательный исследователь Голодной
степи.
     Вера Брониславовна недвижно стояла в ротонде, опершись на тяжелую
мужскую палку.
     - Все любуетесь?  Не наглядитесь?  - К  ней  подошел  улыбающийся
Спартак  Тимофеевич.  -  И  правда,  вид  великолепный.  Но поберегите
восторги,  я вам еще покажу Торжок. Вот где красота! И древний кремль,
и дворянские особняки. И к тому же знаменитые пожарские котлеты!
     На эту неуместную болтовню ничего не подозревающего человека Вера
Брониславовна ответила милейшей улыбкой.
     Володя сейчас  восхищался  выдержкой  старой  дамы.  Прежде   ему
казалось,   что   уж  он-то  в  совершенстве  изучил  ее  характер.  А
выяснилось,  нет,  он Веру Брониславовну совсем не знал.  Ему  удалось
дойти путем сложных оригинальных расчетов, что портрет Таисии Кубриной
похитила именно она, и сделала это из противоречивых чувств, вызванных
дурацкой  шумихой вокруг "Девушки в турецкой шали",  в которой отчасти
была повинна и сама Вера Брониславовна.  Но почему старая дама так вот
сразу  отдала  похищенную  картину?  Испугалась,  что Володя сообщит в
милицию?  Но кто бы  там  прислушался  к  его  "дедуктивным  выводам"?
Посмеялись бы, и только.
     Володя больше не испытывал ненависти к Вере Брониславовне,  к  ее
кольцам и парижским духам,  ко всем ее дамским и светским претензиям -
вплоть до белой сирени,  создающей творческую атмосферу. Володя сейчас
очень  искренне жалел старую даму.  И кажется,  он начинал ее уважать.
Как ни говори,  а Вера Брониславовна оказалась  человеком  с  сильными
чувствами.
     Он подошел к  ней,  когда  она  спустилась  к  машине  с  помощью
Спартака Тимофеевича. Кажется, Вера Брониславовна подумала, что Володя
намеревается отдать ей то пестрое  шелковое,  во  что  была  завернута
картина.
     - Это оставьте у себя, - сказала она.
     - Оставляю  до  будущей  весны,  - ответил Володя и поклонился на
прощание.
     Спартак Тимофеевич  усадил старую даму в машину,  и они покатили.
Володя подумал,  что где-то в пути она все же узнает,  кто ее везет  -
сын Таисии. Но у Веры Брониславовны хватит силы воли и на это.
     Володя сел на  бетонную  ступеньку  и  стал  дожидаться  попутной
машины в город. Он еще не придумал, как объяснит Ольге Порфирьевне - а
главное,  Фомину - внезапное возвращение "Девушки  в  турецкой  шали".
Ладно, еще есть время изобрести нешаблонный сюжет. Хорошо бы незаметно
пронести картину в музей и повесить на стену.
     Порожний самосвал промчался мимо Володи и резко притормозил.
     - Кисель! Садись, подвезу! - Из кабины высунулся знакомый парень.
     Бережно прижимая   к  себе  портрет,  Володя  забрался  в  кабину
самосвала. Хорошо, что встретился знакомый шофер. Володя только сейчас
вспомнил, что у него ни копейки в кармане.
     У въезда  в  Путятин,  на  правой  стороне  был  издалека   виден
стеклянный скворечник ГАИ. Шофер снизил скорость.
     - Ты гляди, а, - он толкнул Володю локтем, - кто стоит, а!
     Рядом с  "гаишником",  затянутым в кожу и белые ремни,  стоял и с
усмешкой глядел на приближающийся самосвал как всегда уверенный в себе
Фомин.