Футболист скрылся за дверьми.
     Фомин в раздумье остался стоять на крыльце. Утром он узнал, что в
Путятин выехал специалист по расследованию музейных краж.  Ему и книги
в  руки.  А  Фомину  теперь  даже неудобно проявлять хоть какую-нибудь
инициативу.  Но  все-таки...  С  кем  там  прощается  Футболист  перед
отъездом?
     Фомин быстро перебрал в памяти все,  что знал об  этом  человеке.
При въезде в Путятин Футболист налетел на тумбу и помял дверцу машины.
Поселился  в  получердачном  номере  гостиницы,  из   которого   можно
выбираться  по  ночам  незаметно  для гостиничной дежурной.  Побывал в
Нелюшке  и  положил  гвоздички  на  могилы  родителей  Пушкова  (???).
Проявляет  особый интерес к музею.  Откуда-то знаком с тетей Деной.  И
наконец,  сегодня утром  он  навестил  больную  Веру  Брониславовну  и
уговорил  ее  отправиться вместе с ним на машине в Москву.  При его-то
умении попадать в дорожные происшествия!
     Фомин взглянул на часы. Две минуты прошло, как Футболист исчез за
дверьми музея.  Фомин взялся  за  бронзовую  ручку,  потянул  на  себя
тяжелую резную створку и заглянул в вестибюль.  Никого!  Фомин вошел и
крадучись стал  подниматься  по  беломраморной  лестнице  с  задастыми
амурчиками наверху.
     Ребята в красных  пилотках  только  что  закончили  осмотр  зала,
посвященного флоре и фауне Путятинского района.  Сводчатый коридор вел
отсюда в следующий,  исторический зал.  На переходе мальчишки устроили
девчонкам засаду и поднялся визг.
     Фомин выждал,  пока  вожатая  наводила  порядок,  и  пробрался  в
коридорчик.  Отсюда  хорошо  просматривался  исторический  зал  музея.
Экскурсию  вела  сама  Ольга  Порфирьевна.  Экспозиция  начиналась   с
зарождения  в  Путятине  мануфактурного  дела.  У  первого  владельца,
богатого  помещика,  фабрика  прогорала,  несмотря   на   все   усилия
управляющего,  приглашенного  из  Англии.  И тут вышел на сцену бывший
крепостной Пантелеймон Кубрин.  Никто не знает, откуда он взял деньги,
чтобы купить фабрику и чтобы пустить ее в ход...
     Ольга Порфирьевна рассказывала с жаром.  Ребята слушали  вполуха.
Никто  из  них  не  загорелся  любопытством:  где же все-таки разжился
капиталом бывший крепостной?  Хотя он мог, например, держать постоялый
двор и мог прирезать какого-нибудь проезжего и завладеть его кубышкой.
Но такие вопросы обычно задавали в музее пенсионеры.
     Оставаясь в  коридорчике,  Фомин  прикидывал,  куда же направился
Футболист.  Одна дверь вела  из  зала  в  анфиладу  комнат,  где  была
представлена   современная   история   Путятина  и  продукция  местных
предприятий.  Другая дверь,  наполовину приоткрытая,  вела  в  голубую
гостиную. Пожалуй, Футболист находится где-то там.
     Фомин уже чуть было не  вышел  из  своего  удобного  укрытия,  но
вовремя  заметил  того,  кого  искал.  Футболист  прятался за одной из
боковых витрин у окна,  завешенного белой присборенной шторой. Что ему
здесь нужно?
     ...Ольга Порфирьевна перешла  к  рассказу  о  том,  как  жили  до
революции путятинские ткачи.
     - Ткачихи! - поправил уверенный детский голос.
     Ольга Порфирьевна   победно  вскинула  седую  голову.  Наконец-то
начинает устанавливаться связь со слушателями.  Она добилась,  что они
ее поправили на этом слове.
     Фомин вспомнил, что, когда он с классом первый раз попал в музей,
кто-то   из   его   одноклассников  вот  так  же  поправил  тогдашнего
экскурсовода.
     - Нет, мальчик! Я правильно сказала - ткачей!
     Ольга Порфирьевна  объяснила,  что  в   старину   работу   ткачих
выполняли  мужчины,  которые  потому  и  назывались  не  ткачихами,  а
ткачами.
     Нынешнее поколение  встретило  эту  новость куда сдержаннее,  чем
школьники из поколения Фомина.  Нынешние,  как замечал  Фомин,  вообще
редко чему удивлялись.
     Зато Футболист  старался  не  пропустить  ни  одного   слова   из
объяснений  Ольги  Порфирьевны.  Фомин  не  спускал с него глаз.  Куда
переходила Ольга Порфирьевна,  туда незаметно,  прячась за  витринами,
перемещался и Футболист.  Но вот он не рассчитал и вышел прямо на нее.
Ольга Порфирьевна,  увидев  его,  вздрогнула  и  онемела.  Однако  она
достаточно  быстро  справилась  с  испугом  и стала рассказывать,  как
выглядела фабричная казарма.
     При этом полагалось задать слушателям вопрос,  кто из них бывал в
красном кирпичном здании бывшей казармы.  Обычно выяснялось, что никто
там не бывал,  и экскурсовод подводил группу к бывшему камину,  щелкал
выключателем,  и лампочка, помещенная в устье камина, освещала искусно
сработанный макет мрачного жилища ткачей.
     Но сейчас совершенно непредвиденно ребята вытолкнули вперед  одну
из девочек.
     - Вот она живет в казарме!
     Возникло замешательство.  Девочка  стала  красней  пилотки.  Даже
сквозь белобрысые, туго зачесанные волосы светила краска стыда. Ребята
или   не   замечали   ее   состояния,  или  действовали  с  обдуманной
жестокостью.
     - К  осени  мы  получим  квартиру.  Мама  сказала,  у  нас первая
очередь.
     Фомин из  своего  укрытия  смотрел  на  смеющиеся,  подмигивающие
ребячьи лица. Что делают, а? Ничего же не понимают, хоть кол на голове
теши!  В казарме сейчас доживают только одинокие старухи. Девочка и ее
мать могли там поселиться только по несчастью.  Что-то у них  в  семье
стряслось.
     Он перевел взгляд на Футболиста  и  увидел,  что  тот  стоит  как
окаменелый.
     Ольга Порфирьевна   щелкнула   выключателем   и   призвала   всех
внимательно поглядеть на макет.
     - Перед вами комната бывшей рабочей казармы. Сейчас такую комнату
занимает один человек или одна небольшая семья. А при Кубрине в каждой
комнате жили три семьи.  Видите, стоят две кровати? На каждой вповалку
помещалась  вся  семья ткача.  Итак,  внизу жили две семьи.  Но где же
место для третьей?  Третья семья,  ребята,  помещалась  на  деревянных
антресолях, куда лазили по приставной лестнице. Слово "антресоли" вам,
конечно,  знакомо.  Они есть и в новых домах,  там  ваши  мамы  держат
разные  ненужные  вещи...  А  теперь  прошу  всех  перейти к следующей
витрине.  Здесь показано,  как эксплуатировался детский труд. С восьми
лет ребенок попадал в кабалу к Кубрину...
     Лишь немногие из ребят последовали за Ольгой Порфирьевной.  Среди
остальных  начался разлад.  Мальчишки отошли в сторону,  пошептались и
стали разглядывать развешанные в простенке казачью  шашку,  нагайку  и
ружье - орудия подавления Путятинской стачки.
     А что Футболист? Он не отставал от Ольги Порфирьевны.
     Из исторического   зала   Ольга   Порфирьевна   повела  экскурсию
знакомиться с современным Путятином.  Но  на  этот  раз  Футболист  не
последовал за ней.  Он еще немного постоял в зале,  как-то странно его
оглядел и направился к полуотворенной двери в голубую гостиную.
     Когда он скрылся, Фомин неслышно пересек зал и заглянул в дверь.
     Футболист в раздумье остановился посреди гостиной. Затем быстрыми
шагами подошел к балконной двери, открыл ее и вышел на балкон. Постоял
там,  посмотрел во все стороны,  вернулся в гостиную и запер дверь  на
оба  шпингалета.  Как  бы  бесцельно  прошелся  по гостиной и присел к
майоликовому столу.  На дорогостоящую датскую вазу не обратил никакого
внимания. Встал и медленно, в раздумье двинулся в зал Пушкова.
     Следом за Футболистом в  зал  Пушкова  решительно  шагнул  Фомин.
Футболист оглянулся и спросил его, как старого, доброго знакомого:
     - Послушайте, куда они девали "Девушку в турецкой шали"?
     - Спокойно! - негромко приказал Фомин. - И давайте разберемся.
     - В чем?
     - Прежде  всего  в  том,  почему вы проявили такой интерес к этой
картине Пушкова?
     - К ней проявляют интерес все посетители музея.
     - Не темните!  - строго посоветовал Фомин.-  И  не  прячьтесь  за
многих. Вы проявили особый интерес, уважаемый Спартак Тимофеевич!
     - Простите,  а ваше имя и  отчество?  -  учтиво  полюбопытствовал
Футболист.
     - Николай Павлович. Вот мое удостоверение.
     Футболист внимательно изучил удостоверение и вернул Фомину.
     - Так в чем же дело?
     "Недурно держится", - подумал Фомин.
     - Зачем вы пришли сегодня в музей?
     - Я  не буду отвечать на ваши вопросы,  пока вы мне не объясните,
чем вызвано ваше... м-м-м... служебное любопытство. И учтите, я спешу.
Меня ждет дама.
     Фомин предложил Футболисту продолжить разговор в другом  месте  и
привел его в кабинет заместителя директора.
     Володя, увидев Футболиста, вскочил, чем-то крайне изумленный.
     - Киселев, - быстро спросил Фомин, - вам знаком этот человек?
     - Да, - ответил Володя, - этого человека я знаю, он Кубрин.
     Фомин разозлился:
     - Глупая шутка. Я тебя спрашиваю без дураков.
     Вместо Володи ответил сам Футболист:
     - Ваш приятель не ошибся.  Я действительно  родной  внук  бывшего
владельца этого дома.
     - Откуда у вас советские документы?  -  спросил  Фомин,  вспомнив
красную книжечку, предъявленную инспектору ГАИ.
     Футболист рассмеялся:
     - У меня,  молодой человек, советская метрика, советский диплом и
советский военный билет,  в котором записано,  что я  участник  войны,
капитан запаса, награжденный боевыми орденами и медалями.
     - Но ведь Кубрины эмигрировали из России! - вскричал Володя.
     - Ничего подобного! - возразил Футболист. - Мой дед действительно
успел перевести деньги в швейцарский банк,  но сам не спешил  покинуть
Россию.  У  него были давние связи с Ташкентом,  с тамошними торговыми
кругами.  Мой дед даже не менял фамилию, он остался Кубриным и работал
бухгалтером в хлопковом тресте.
     - А Таисия Никаноровна?  - волнуясь, спросил Володя. - Она уехала
в Париж?
     - Мама?  - Футболист очень удивился.  - Мама закончила в Ташкенте
университет   по  естественному  факультету  и  всю  жизнь  занималась
изучением Голодной степи.  - Он помолчал и добавил:  -  Одна  старушка
меня уже здесь спрашивала про маму. "Где, говорит, Тася?" Оказывается,
маленькими вместе играли. Я ей рассказал.
     - Вот  оно  что!  -  обрадовался Фомин.  - Значит,  тетя Дена вас
узнала!
     Володя с отвращением разглядывал лысого человечка с чуть косящими
черными  глазками.  И  это  сын  загадочной  прекрасной  Таисии!   Ему
вспомнились  слова  Саши:  "Ты когданибудь думал о ней,  как о живой?"
Володя нехотя взял протянутую ему фотографию седой женщины  с  темным,
как  у  степнячки,  лицом.  Она стояла возле каких-то приборов на фоне
голой, выжженной солнцем степи.
     Ее сын  продолжал  рассказывать  о  ней  и о своем отце,  красном
кавалеристе Тимофее Коваленке.  Старый Кубрин умер незадолго до войны.
А  в  первый военный год Таисии Никаноровне удалось получить отцовские
деньги, она их отдала в фонд обороны.
     Фомин понимал, что ему выкладывают чистую правду.
     - Почему же вы никому не назвались? Так бы и уехали?
     - Так  бы  и  уехал,  -  признался Спартак Тимофеевич.  - Не вижу
никакой необходимости докладывать людям, и особенно здесь, в Путятине,
что я внук того знаменитого Кубрина. Правда, сейчас среди определенной
публики могут пользоваться  успехом  те,  кто  когда-то  скрывал  свое
дворянское  происхождение или дедушкину фабрику.  Есть,  знаете ли,  у
нынешних мещан мода на всяких бывших,  но  человек  интеллигентный  не
может быть ей подвержен. Вы согласны?
     Фомин кивнул.
     - На  меня  произвел гнетущее впечатление исторический зал вашего
музея.  - Спартак Тимофеевич обратился  к  Володе:  -  Теперь  я  могу
понять,  почему маму никогда не тянуло повидать родные места.  А вот о
Пушкове она мне в детстве много рассказывала.  Мама считала его  очень
талантливым  и жалела,  что судьба его сложилась неудачно.  Она долгие
годы считала,  что Пушкова уже нет в живых или нет в России. Мама и он
были когда-то большими друзьями.
     - А о портрете она вам рассказывала? - спросил Володя.
     - О портрете?.. - Спартак Тимофеевич замялся. - Нет, о "Девушке в
турецкой шали" мама мне никогда не говорила.  Я  был  просто  поражен,
когда  увидел  этот ее портрет.  - Он поглядел на Фомина:  - Очевидно,
тут-то я и привлек к себе особое внимание. А вскоре что-то случилось с
портретом - ведь так? Да?
     Он переводил взгляд с Фомина на Володю. Оба не спешили с ответом.
Володя витал мыслями где-то далеко. Наконец он произнес:
     - Знаешь,  Фома,  я теперь точно высчитал,  кто украл "Девушку  в
турецкой шали".
     Фомин отмахнулся:
     - Опять дедукция? И слушать не хочу, - и пошел из кабинета, уводя
с  собой  Спартака  Тимофеевича.  -  Вы  извините,  товарищ,  так   уж
получилось. Можете отправляться, счастливого пути.
     С порога Спартак Тимофеевич обернулся к Володе:
     - Я  понимаю,  исследователей творчества Пушкова интересуют факты
личной жизни,  относящиеся к созданию шедевра, но я ничем не могу быть
полезен,  мама  никогда  не  рассказывала...  -  Он  виновато поморгал
черными,  чуть косящими глазами.  - А шаль я хорошо  помню.  Мама  мне
писала  на фронт,  что за шаль ей дали на базаре целый мешок риса.  По
тем  временам  огромная  цена.  В  Ташкенте  были  знатоки  на   такие
сокровища.
     Оставшись один,  Володя достал из ящика письменного стола цветную
фотографию   с  портрета  Таисии  Кубриной.  Рядом  мысленно  поместил
выцветший любительский снимок седой темнолицей женщины,  стоящей возле
своих приборов на иссохшей, потрескавшейся земле. И хмыкнул:
     - Значит, вылитая Настасья Филипповна? Ну, ну, посмотрим...

        "13"

     У подъезда гостиницы синий "Москвич" растопырил капот и багажник.
     Трезвый дядя  Вася  в  чистой рубашке возился с зажиганием.  Тетя
Дена приказала ему обслужить этого заказчика по совести.  И вот теперь
совесть  дяди  Васи  разрывалась  на  части - доносить или не доносить
следователю о теткином подозрительном приказе?
     Возле распахнутого  багажника  суетились  женщины  из  гостиницы,
укладывали вещи Веры Брониславовны:  с  десяток  всяческих  сумочек  и
чемодан  примечательной  формы,  большой и плоский.  Без такой дробной
упаковки не обходится ни одна путешествующая женщина.  Чего бы проще -
взять в дорогу еще один чемодан или вместительную сумку.  Нет, навяжет
узелков и узелочков.
     У себя в номере одетая в дорогу Вера Брониславовна раздаривала на
прощание сотрудницам гостиницы разные мелочи: салфеточки, платочки. Ее
отъезд, как и приезд, всегда вызывал общее приятное волнение.
     - Если буду жива,  через год опять увидимся,  - говорила она. - А
вы  пишите,  не  забывайте.  Если  что  понадобится,  не  стесняйтесь,
напишите.
     - Непременно приезжайте на будущий год! - просили ее все от души.
Кое-кто из женщин прослезился.
     Позвонил председатель горсовета Колосков, извинился, что не может
лично  проводить,  и  тоже  просил   приезжать.   Вера   Брониславовна
продиктовала ему свой московский адрес и,  положив трубку,  оповестила
всех, кто был в номере:
     - Он  так  настаивал  -  разве  откажешь!  Прекрасный человек ваш
председатель. - Это прозвучало в лучшем виде и для председателя, и для
самой  Веры  Брониславовны,  и для сотрудниц гостиницы,  имеющих такое
милое начальство.
     Постучавшись в дверь лишь для проформы,  с видом своего человека,
вошел, не снимая кепчонки, оживленный Спартак Тимофеевич:
     - Лошади поданы! Я на минутку за своими вещичками - и в путь!
     Поддерживаемая с обеих сторон Вера Брониславовна вышла из номера.
Позади дежурная несла шотландский плед и палку.  Процессия направилась
к лестнице.
     Навстречу, шагая  через две ступеньки,  поднимались торжествующие
Юра и Толя.  Они только что одержали победу  над  городскими  отделами
торговли  и  культуры,  доказали свое право продолжать работу согласно
договору.  Мимо  старой  дамы  победители  прошли  с   издевательскими
ухмылками.
     Никто из ее спутниц  не  догадался,  в  чем  тут  соль,  но  Вера
Брониславовна все сразу поняла.
     - На минутку! Мальчики, вернитесь!
     В несколько  прыжков  они  спустились  к ней,  нисколько не боясь
услышать слезливые старушечьи попреки.  Однако старая дама одарила  их
лучшей из улыбок:
     - Я на вас не в обиде. Молодость всегда права. Не так ли? - и, не
дожидаясь ответа, двинулась вниз, увлекая за собой всю процессию.
     Юра и Толя остались стоять на лестнице.
     - Один - ноль в ее пользу! - изрек наконец Толя.
     Володя наблюдал всю сцену  снизу,  с  диванчика  в  вестибюле,  и
оценил по достоинству: "Ай да Вера Брониславовна!"
     Он рванулся  ей  навстречу  и  поздоровался  по-школьному  -  все
заранее продумал:
     - Здрасте, Вера Брониславовна! - даже головой мотнул.
     Она ему обрадовалась непритворно:
     - Как хорошо,  что вы пришли меня проводить.  Именно вы!  Я  ведь
знаю  ваше  ко  мне  суровое отношение.  Вы не прощаете мне даже самые
простительные слабости. И вот за это я вас особенно люблю. Вы, Володя,
чем-то  напоминаете  мне  Вячеслава Павловича.  - Она протянула руку и
заботливо поправила  ему  галстук.  -  Вы...  Только,  пожалуйста,  не
обижайтесь.  Вы,  Володя,  замечательно провинциальны!  Поверьте,  это
очень высокая похвала. Русская провинция дает особое воспитание.
     Володе пришлось взять ее под руку и вести к машине.
     - Я вас очень прошу,  - продолжала сердечно Вера Брониславовна, -
не  отменяйте  вечера в голубой гостиной.  Слово о Вячеславе Павловиче
скажете вы.  Я в вас верю.  И не забывайте каждый  вечер  приносить  в
гостиную букет белой сирени.
     Володя видел у  себя  на  рукаве  синюшные  старушечьи  пальцы  с
распухшими суставами, острые алые коготки, дорогие кольца. Его обдавал
мерзкий запах  французских  духов  -  одна  склянка  за  его  месячную
зарплату,  - и он думал только о том, как поскорее избавиться от всего
этого ненавистного.
     Но, избавившись,  Володя  тут  же  сам  напросился проводить Веру
Брониславовну до большого шоссе.  И сел впереди,  рядом  со  Спартаком
Тимофеевичем.
     Прощание Веры Брониславовны  с  подоспевшей  Ольгой  Порфирьевной
заняло  еще  минут  пять.  Тем  временем  на заднем сиденье "Москвича"
постелили плед, чтобы путешественница не замерзла дорогой.
     С самолетным  ревом "Москвич" рванул с места и покатил,  оставляя
позади струю синего дыма.  Дядя Вася с полквартала бежал за машиной  с
криком: "Дроссель! Дроссель!", непонятным для пешеходов. Не догнав, он
вернулся к гостинице и на все охи и  ахи  провожавших  женщин  ответил
флегматично:
     - Ничего опасного.  Ну,  перекачает бензина  -  только  и  всего.
Как-нибудь  доедет.  Такие крупных аварий не делают.  Максимум в кювет
завалится. А чтобы всю машину в лепешку? Да никогда!
     Утешив женщин,  дядя Вася постоял,  подумал и - делать нечего!  -
пошел искать следователя Фомина,  чтобы  сообщить  ему,  какую  заботу
проявила  тетя Дена об отъезжавшем единоверце.  Вот они как действуют,
сектанты!
     И Ольга Порфирьевна, глядя вслед синему "Москвичу", тоже подумала
о Фомине. Ее опять охватило тревожное, гнетущее предчувствие. Нет, эта
поездка добром не кончится, что-то должно непременно случиться.
     Из гостиницы звонить в милицию не хотелось,  и Ольга  Порфирьевна
поспешила к себе в музей.
     ...Володя еще загодя наметил,  что попросит остановить машину  на
пятом километре.  Там шоссе взлетает на холм,  с которого можно кинуть
прощальный взгляд на Путятин.
     Рядом с ним Спартак Тимофеевич философствовал на вечные темы:
     - Почему  так?  В  Путятине  все   улицы   разбиты,   годами   не
ремонтируются,  а  выедешь  за  город  -  глядите!  -  асфальт  целый,
лоснится.  В городе мосты через речку старые, деревянные, а за городом
через железную дорогу построен великолепный виадук.  И так, знаете ли,
всюду,  во всех центральных областях.  Въезжаешь в город - прощайся  с
гладким  асфальтом.  Вера  Брониславовна  вовремя  бросала восхищенные
реплики,  и Спартак Тимофеевич исполнялся уверенности,  что сегодня он
на   редкость   красно