ловно
перед истерикой, спросил он.
   - Здесь вопросы задаю я, - ответил Зубов одними губами.
   - Я не тот, за кого вы меня принимаете! - голос Козлова звенел. - Это
ошибка.
   - Я понимаю, - Зубов кивнул.
   - Мне надо позвонить!
   - Я понимаю.
   - И вообще, - Козлов сузил глаза. - Я буду говорить только...
   - Знаю, - перебил Зубов. - Только в присутствии вашего адвоката.
   За дверью кто-то заржал.
   - Нет! - Козлов мотнул головой.
   - В присутствии двух адвокатов? - предположил Зубов.
   За дверью заржали громче.
   Козлов сглотнул липкую слюну:
   - Я буду говорить только с полковником Семинардом.
   - Вот как? - Зубов приподнял белесые брови. - А с  покойным  маршалом
Гречко, царство ему небесное, вы говорить не желаете?
   За дверью начали икать от хохота.
   - Ну хорошо, - смягчился следователь. - Вы  можете  хотеть  все,  что
угодно. Это ваше право. А у меня будет к вам всего один вопрос.
   - А не буду отвечать на ваши вопросы! - выгнул спину Козлов.
   - Всего один вопрос, - Зубов навис нвд столм. - Где вы взяли обойму?
   Козлов гордо молчал.
   - Ладно, - следователь достал из папки протокол. - Распишитесь, и  вы
свободны.
   Капитан взглянул в бумагу, и глаза его расширились:
   - Что за черт? - забормотал он. - Я не садист-рецидивист  Вырубов,  я
не пугал сторожа Карацупу и не завладевал его пистолетом без обоймы... Я
не проникал на птицеферму топтать яйца! И на скотобазу кастрировать хря-
ков "в количестве до 50-ти штук"! Я не подпишу!
   - Ну что ж, Быдлин, входи! - позвал следователь.
   Вошел тот, кто смеялся под дверью: амбал в галифе и в майке, украшен-
ной красными кровавыми пятнами, с полным ртом железных зубоа.
   - Вы знаете этого человека? - спросил капитана Зубов.
   - Нет.
   - Ну, может, быть, вы его где-то видели или когда-то встречали?
   - Нет.
   - Странно, - Зубов почесал макушку, - Обычно при виде  этого  типа  у
всех развязывается язык.
   Козлов молчал.
   - Пошел вон! - рявкнул следователь Быдлину.
   Тот вышел.
   - Правильно, гражданин Вырубов, - Зубов постучал по столу карандашем.
- Зачем прибегать к крайним мерам? Лучше разойтись полюбовно. Вы  мне  -
закорючку в протоколе, я вам - стакан крепкого чая с бубликами.
   - Я ничего подписывать не буду! - Козлов высоко поднял голову.
   - Хорошо, Быдлин, входи! - крикнул следователь. - А вы, гражданин, не
могли бы выключить свет?
   Козлов оглянулся на находившийся почти под  самым  потолком  выключа-
тель, потом на вошедшего Быдлина, который достал  расческу  и  дунул  не
нее. Вылетело несколько зубцев. Быдлин улыбнулся капитану своей стальной
улыбкой.
   - Не выключу, - проговорил Козлов. - Он ударит меня по почкам.
   Зубов вскочил. Лицо его наконец оживилось:
   - Колись, гад, сволочь, колись, зачморю!
   Козлов выдержал этот натиск, не отводя от следователя глаз. Тот  рас-
терялся. Быдлин еще пару раз дунул на расчеку - зубьев больше  не  оста-
лось. Он растерялся тоже.
   - Товарищ следователь, - заискивающе закоцал  зубами  он.-  Может,  я
пойду? А то жена приревновала, говорит, к контролерше из пятого блока по
ночам хожу... И так уже все зубы новые вставить пришлось.
   Зубов упруго сплюнул в пепельницу и сказал:
   - Дурак! На серьезной работе вроде, а ведешь себя как пацан. Иди, что
б я тебя больше не видел!
   - Вот спасибо! - Быдлин выскользнул за дверь,  но  тут  же  показался
опять.
   - Что еще? - раздраженно спросил следователь.
   - Мне бы денежки за расческу, а то зарплата, сами понимаете...
   Зубов замахнулся пресс-папье. Быдлин исчез.
   - Ну что? - обратился к капитану Зубов. - Рад? Напрасно, друг,  друж-
бан дорогой. Рубон кончился, да и пока не сознаешься, на довольствие  не
поставлю. Это раз. Парашу, пока препирался, унесли, - это два. В  камеру
переполненную пойдешь, спать на полу придется, - это три.
   Зубов посмотрел на часы.
   - В камеру?! - сердце упало у Козлова, гулко бухнув  о  тазобедренный
сустав.
   - В камеру, в камеру, - повторил следователь, собираясь.
   Козлов во мгновение ока стал мокрым, как мышь. В камеру  к  уголовни-
кам! Он знал, как это бывает - слышал от коллег.Сначала посадят играть в
карты на деньги, когда деньги кончатся,  то  заставят  есть  собственные
экскрименты, а когда все съешь... Дальше даже думать не хотелось.
   Зубов нажал кнопку звонка под столом.
   - Погодите! - подскочил к нему Козлов. - Не надо в камеру! Я все под-
пишу, где протокол?
   - Завтра подпишешь, - следователь зевнул. - У меня смена закончилась.
Уведите, - приказал он вошедшему сержанту.
   - Пошли, козель! - тот дернул капитана за ворот.
   Идя под конвоем мрачными коридорами, стоя на поворотах лицом к стене,
руки за спину, Козлов думал об одном:
   "Лишь бы не "опустили", лишь бы не "опустили" урки, да еще с  моей-то
фамилией. Надо сразу себя поставить!" - твердо решил капитан.
   У камеры под номером 15 его остановили. Тяжелая  дверь  открылась,  и
Козлова впихнули внутрь. Ключ за его спиной - он считал - повернули пять
раз, затем все стихло. Капитан  огляделся:  обшарпанные  мрачные  стены,
досчатые нары в два этажа, на них вповалку спали заключенные. Или  прит-
ворялись. Козлов приметил свободное место - пару квадратных метров в уг-
лу.
   "Здесь обитает вожак, тфу ты, главарь, нет - пахан! - догадался  Коз-
лов. - Ба, да тут параша, - подошел он ближе. - Врал, стало быть, Зубов,
не уносили ее."
   Капитан обошел вокруг параши, размышляя, как ему быть.
   "Это ведь право пахана - первым и последним ходить, - решил он и  сел
на корточки. - Теперь песня. Песня должна быть блатная,  или,  на  худой
конец, приблатненая."
   Козлов прочистил горло и затянул:
   - Сижу на нарах, как король на именинах...
   Дальше он не помнил. Никто из спящих не проснулся, даже не вздрогнул.
   "Ну и нервы у ребят", - уавжительно подумал  Козлов  и  запел  другую
песню, взяв на целую октаву выше:
   - И меня замели по наводке моего управдома...
   На этот раз в стане  зеков  произошло  шевеление.  Несколько  человек
преклонного возраста глянули на капитана заспанными глазами.
   "Сдрейфили, фраера!" - обрадовался Козлов и, ободренный первым  успе-
хом, закричал:
   - Что вылупились, петухи? Бугра, внатуре не видели? Мне ведь все  по-
фиг! Я мусарню замочил, мне вышак корячится! По мне мокрушника порешить,
- что два пальца об асфальт! Ща свадьбу делать будем!
   - Как это вы сказали? - спросил дрожащим  голосом  старичок  в  седых
усах и бородке. - Вы не могли бы еще раз повторить и поразборчивее.
   Старичок нацепил на нос очки в металлической оправе, и  тогда  Козлов
узнал его.
   "Кади! Икар Кади - двойник Калинина.  Сам  брал."  -  гордсть,  было,
вспыхнула в груди капитана и тут же погасла.
   "Бить будут, - понял он. - Как пить дать, - побьют."
   А вслух сказал неуверенно:
   - На бритву прыгаешь, червяк?
   Старик тоже узнал Козлова, и, пряча улычку в усах, проговорил:
   - Амплуа уголовника не к лицу  вам,  капитан.  Вы  гораздо  увереннее
чувствовали себя там, в пивбаре, когда за спиной у вас была дюжина ваших
коллег. Да, я еще не представил вас моим товарищам по несчастью. Это ка-
питан Козлов, прошу любить и жаловать...
   Козлов зашатался на корточках и чуть не рухнул в  бак  с  парашей.  В
среде заключенных наметилось оживление, улыбки тронули  их  морщинистые,
потрепанные жизнью лица, многие из которых были Козлову знакомы.
   "Вот Дзержинский, - отметил про себя капитан, - а  это  Лев  Троцкий,
там , в углу, Киров, а вот опять Дзержинский..."
   Всего Козлов насчитал трех Дзержинских, столько же Кагановичей,  двух
Троцких и Урицких и по одному Кирову, Менжинскому, Калинину и  Каменеву.
Целая камера двойников! Не было только Ленина.  Его  двойник  разгуливал
где-то на свободе.
   Тот, кто назыввл себя Икаром Кади, протер шелковым платочком  толстые
стекла очков и, усмехнувшись, спросил:
   - Вы-то здесь какими судьбами, капитан? Что карательная  машина  дала
сбой? Или вас специально посадили сюда с новым заданием?
   - Это недоразумение, - пробормотал Козлов. - Какая-то нелепая ошибка!
   - Ошибка? - переспросил Кади. - Знаете, капитан,  есть  одна  хорошая
русская пословица. Она начинается словами "не рой другому яму...". Похо-
же, капитан, вы попали в ту же самую яму, которую вырыли нам.
   Козлов покраснел и не нашел, что сказать. Тут что-то лязгнуло в двер-
ном замке, все повернули головы на звук. Дверь нехотя открылась и на по-
роге показался знакомый Козлову сержант с листом бумаги в руках.
   - Значит так, - начал он. - Чей фамилий называть стану, тот на  выход
с вещами шагом марш!
   - А куда нас, в другую тюрьму? - задал вопрос двойник Кагановича.
   - На свободу с чистой совесть! - заржал сержант. - Товарища комендант
приказала всех отпустить. Значит читаю: Гульпинштейн.
   - Я!
   - Пошель! Дальше: Рюриков!
   - Я!
   - Кади.
   - Я!
   - Денисов!
   - Я!
   Козлов ждал своей фамилии, вытянув шею и пританцовывая от нетерпения.
   - Карелин, Аксельрод, Зонзебюк...
   Список кончился, сержант выпустил последнего заключенного и  собрался
захлопнуть дверь.
   - А я? - бросился к нему Козлов. - Как же я?
   - Фамилий? - наморщил лоб сержант.
   - Козлов! - капитан все еще на что-то надеялся. - Козлов Алексей  Ва-
димович.
   - А, это ты, козель! - вспомнил его сержант. - А ты дальше сидишь!
   Он грубо толкнул Козлова в грудь. Тот отлетел на несколько  метров  и
упал. Лязгнула дверь и ключ привычно совершил 5 оборотов. И эти 5 оборо-
тов лишили Козлова последней надежды.
   "Как же так? - лихорадочно думал он. - Их, государственных преступни-
ков, резидентов, диверсантов, выпустили, а меня, капитана КГБ, отличника
боевой и политической,  -держат  под  арестом!  Что  же  это  антиправи-
тельственный переворот? Фашисткий режим? Монархисты у власти?"
   Козлов терялся в догадках.
   "Бежать, бежать надо!" - решил он.
   Капитан лег на нары, обдумывая план предстоящего побега.
   "Подкоп не подойдет, - размышлял он. - Этаж не тот... Можно месяца за
два перепилить решетку на окнах пилкой для ногтей. А дальше -  по  вере-
вочной лестнице, связанной из одежды - вниз. Эх, жалко, в детстве "Графа
Монте-Кристо" так и не прочел, вот бы сейчас пригодилось..."
   Козлов не заметил, как уснул.

   ГЛАВА 19
   Москва. Красная площадь.  10 метров вглубь от Кремлевской стены. Под-
земный ход. Справа - могила маршала Конева, слева - всесоюзного старосты
Калинина. Без семнадцати три пополуночи. 6 ноября.

   В подземелье трое: Сэм Стадлер, Эдуард Стерлингов и Теодор Фрайер  по
кличке "Свинья". Движутся медленно, светя себе фонарем.
   Со вчерашнего вечера, почти с того самого момента, как исчез  Фрайер,
Стадлер забился в угол своего номера в "Европейской" и проводил время  в
ожидании ареста. В состоянии глубокой депрессии, он сперва вообще  наот-
рез отказался уезжать из Переделкино, но Стерлингов убедил  его  сделать
это ради собственной безопасности.
   Все это время Стадлер ни ел, ни пил, и дверь никому  не  открывал.  В
шесть вечера следующего дня ему позвонил Стерлингов и сообщил, что нашел
Фрайера на городской свалке в Медведково. Стадлер поймал такси и помчал-
ся в Переделкино.
   Свинья, подстриженный под Ленина, в накладных усах и  бородке,  сидел
на тахте и, раскчиваясь, как маятник, повторял без конца одну  и  ту  же
фразу на русском языке: "Ну что , батеньки, доигрались, что  доигрались,
батеньки, ну, батеньки, что?.."
   - Что с ним? - спросил Стадлер.
   - Доигрался, - ответил Стерлингов, - от укуса бешеной собаки  у  него
развился "синдром Шарикова".
   - Как это?
   - Слюна собаки через рану попала в кровь, оттуда -  в  мозг.  Поражен
гипофиз левого полушария, отвечающий за работу правого...
   - Ничего не понимаю! - затряс головой советолог. - Он что, теперь  не
сможет выполнить задание?
   - Наоборот, - Стерлингов опустился на стул рядом с Фрайером. -  Более
идеального исполнителя и пожелать нельзя. Типичный зомби! С радостью вы-
полнит любой приказ. Предложите ему, к примеру, съесть вон тот окурок.
   Стадлер предложил. Фрайер с готовностью сунул бычок  в  рот  и,  тща-
тельно разжевав, проглотил. Советологу даже показалось, что окурок попал
в рот Свиньи еще раньше, чем он его об этом попросил.
   "Реагирует на мысль", - решил Стадлер. Он еще раз придирчиво  оглядел
Фрайера и спросил:
   - Что-то он толстоват, вчера, вроде бы, не был таким?
   - Это его с пеницилина разнесло, - пояснил Стерлингов. -  Я  прививки
ему делал, чтоб не взбесился раньше времени.
   Фрайер, будто в знак согласия, кивнул.
   Когда стало смеркаться, Свинью завернули в плащ,  нацепили  на  глаза
шляпу и, погрузив в "мерседес", отвезли на Красную площадь. Там  с  пос-
ледней экскурсионной группой через Троицкие ворота проникли на  террито-
рию Кремля. Лупиньша с собой брать не стали - больно заметный. Его оста-
вили в машине, которую спрятали за собором Василия Блаженного. Остальные
рассредоточились и залегли под голубые ели в ожидании ночи. Ждать  приш-
лось недолго...
   - Осторожно, ступенька! - Стерлингов  поддержал  Фрайера  за  локоть.
Шедший последним Стадлер упал.
   - Черт, - пробормотал он, потирая ушибленное  колено.  -  Тут  и  шею
свернуть недолго. О Боже! - он отпрянул. Прямо на него из-под свода гля-
дело мохнатое чудочище из хитро сплетенных им же сетей.
   - Ну и паук! - ужаснулся Стадлер.
   - Ну и муха! - ужаснулся паук.
   - Эй, здесь тупик! - раздался откуда-то спереди голос Стерлингова.
   Советолог посветил фонариком, но увидел лишь бритый  затылок  Свиньи.
Он отодвинул Фрайера к стене и прошел вперед. Стерлингов ковыряя  ногтем
монолит из красного гранита, перегородивший дорогу.
   - Все, - проговорил он. - Обвел нас Скойбеда вокруг пальца.  Это  за-
падня.
   Фонарик задрожал в руке Стадлера и, выскользнув на пол, погас.  Стало
совсем темно. Советолог протяжно завыл.
   - Тихо! - зашипел на него Стерлингов. - Посмотрите вверх.
   Стадлер посмотрел. Прямо над головой со свода пробивалась едва замет-
ная полоска света.
   - Что это?
   - Как любит говорить наш друг Валерий Михалыч - хрен в пальто!  Ну-ка
подсобите, - Стерлингов надавил двумя руками на потолочнцю плиту. Та не-
хотя поддалась. Полоска света стала шире. Стадлер пришел в себя  и  бро-
сился на помощь. Вдвоем им удалось повернуть плиту, освободив  проем,  в
который мог пролезть человек. Советолог подпрыгнул, подтянувшись на  ру-
ках, заглянул в проем. В том, что за плитой был Мавзолей, сомневаться не
приходилось. Помогая друг другу, они  залезли  внутрь,  втянув  за  руки
Свинью, огляделись: ни видеокамер, ни намека на сигнализацию, одни голые
гранитные стены... Несколько кварцевых ламп под потолком.
   - Как в солярии, - пробормотал Стадлер.
   Посредине, на возвышении под стекляным  колпаком,  заботливо  укрытый
сукном, лежал Ленин, голубоватый в свете кварцевых  ламп.  Советолог  со
Стерлинговым подошли вплотную и несколько минут молча смотрели на  него.
Затем аккуратно с двух сторон сняли стекляный  колпак.  От  поднявшегося
вверх пыльного облака Стадлер чихнул.
   - Цыц! - Стерлингов сунул ему под нос кулак.
   Стадлер чихнул громче.
   - Ой! - вздрогнул один из солдат в почетном карауле у  дверей  Мавзо-
лея.
   - Товарищ ефрейтор, там кто-то есть, - он  скосил  круглый  от  стаха
глаз себе за спину.
   Ефрейтор, гладкий белобрысый парень с ямочкой посередине  подбородка,
мрачно сплюнул сквозь выбитый год назад зуб и, втянув ноздрями  морозный
воздух, прошипел:
   - Ты что, сынок, припух? Или службу понял?  Устав  караульной  службы
для кого написан? Ну-ка, бегом, выкладывай, чего на посту не положено!
   - Пить, курить, прислоняться, спать, сидеть, есть, надобности  справ-
лять, - выпалил молодой.
   - А еще что? - не унимался ефрейтор.
   - Оружие передавать.
   - Дура! Разговаривать нельзя, - подобрел ефрейтор.
   - Но ведь там кто-то есть, - лязгнул зубами молодой.
   - Блин! - ругнулся ефрейтор. - Ты, я вижу, всасываешь хреново!  Бурый
нынче салобон пошел. Ну-ка скажи, сколько мне до приказа тянуть?
   - 142 дня!
   - Да ты че? - расстроился ефрейтор. - Сгноить меня здесь захотел?  Ты
масло сегодня перед постом схавал?
   - Схавал.
   - А раз масло схавал, значит что?
   - 141.
   - То-то же, - ефрейтор обиженно скривился. - Но я тебя,  сука,  научу
считать. Я тебе утром в казарме "танкодром" устрою, Ты у меня вместо сна
с лезвием толчек штурмовать пойдешь!
   Молодой прикусил губу.

   ГЛАВА 20
   Москва. "Матросская тишина". КПЗ 15. 7 ноября. 5-30 утра.

   Тусклое ночное освещение. В камере один заключенный, это капитан  КГБ
Козлов. Козлову не спиться. Он ворочается на своих нарах, что неподалеку
от параши. Мысль о побеге пришлось оставить на  время  из-за  отсутствия
соответствующих инструментов.
   Козлов сочиняет стихи.
   Вообще-то он стихов никогда не писал. Все недосуг. Сперва школа,  по-
том армия, училище, семья, работа. На работе, ясное дело , не до стихов.
А домой придешь усталый, только-только газетку почитать, уроки у  Митьки
проверить, программу "Время" поглядеть и спать. В выходные тоже дела на-
ходились: рыбалка, ремонт, культпоход в театр, а про отпуск и вовсе  го-
ворить нечего, сами знаете , как время пролетает. Вот  поэтому-то  и  не
писал никогда капитан стихов. Но возможности  в  себе  чувствовал,  даже
иногда в рифму разговаривал. Вот, например:  "Митька  русский  не  учил,
снова двойку получил". А то и лучше: "Товарищ Семинард6 вас зовут на се-
минар". Так что способности у Козлова были.
   "Самое главное - это начать, - так думал капитан, лежа в темной  про-
мозглой камере. - Начало должно быть таким, чтобы потом за все стихотво-
рение стыдно не было."
   Над первой строчкой капитан бился с полчаса, на  зато  вышла  она  на
славу:
   Над Матросской Тишиной - тишина.
   Продолжение родилось почти сразу же:
   Над Малаховым курганом - сны...
   "Дальше, - думал Козлов, - надо про что-то родное написать."
   Будто не было жены, но жена. Переслала мне кусок колбасы...
   "Нет, лучше - ветчины."
   При мыслях о еде побежала слюна, и Козлов забраковал этот кусок.
   "Во-первых, - рассудил он, - про Малахов курган уже  что-то  было,  а
во-вторых, что значит "будто не  было  жены"?  Была  она,  всегда  была,
сколько себя помню. За одной партой в школе сидели.  И  ветчину  она  не
присылала, жаль, конечно, ведь в ней пилку для ногтей спрятать можно, но
жена и не знает даже, что я здесь, откуда ей знать? Следовательно,  и  я
не могу писать о том, о чем она не знает."
   Козлов был приверженцом социалистического реализма,  а  потому  решил
начать заново, оставив лишь первую строчку:
   Над Матросской Тишиной - тишина.
   Капитан глянул в зарешеченное окошко: темно.
   "Ладно, - подумал он. - Если бы был день, то я  наверняка  увидел  бы
птиц."
   И поэтому вторая строчка получилась такой:
   А над ней парит табун голубей.
   "Хорошо, - подбодрил себя Козлов. - Давай дальше. Думаю, немного  ро-
мантизма реализму не повредит."
   Снится мне в тюрьме не дом, не жена, Снится мне далекий город Бомбей.
   "Вот это другой разговор," -  капитан  удовлетворенно  потянулся.  Он
достал из подкладки пиджака чудом уцелевшую при обыске "Стрелу"  и  стал
разминать ее в пальцах. Спички у Козлова отобрали.
   "Ладно, - утешил он себя. - Без курева, женщин и водки прожить можно.
Без стихов - труднее."
   Капитан уже знал, что второе четверостишие он посвятит Родине.
   - Сми-и-ирно!!! - гулко и раскатисто донеслось вдруг из тюремного ко-
ридора.
   Повинуясь многолетней привычке, Козлов соскочил с  нар  и  вытянулся,
зажав "Стрелу" в согнутых по Уставу пальцах. Не успело еще  смолкнуть  в
коридоре эхо, как до ушей Козлова долетил сбивчивый рапорт дежурного:
   - Товарищ генерал-майор, во время моего... То есть за время вашего...
Ой... Присшествий не приключилось...
   - Не приключилось, говоришь? - Козлов узнал опереточный бас Скойбеды.
- А на посту кто дрых? Может и п