оторый  все  табак-то  жует,
мистер... как его... мистер черт-те кто...
     - Правильно, -  поддержал  Лестер,  -  они  все  мистеры  черт-те  кто,
неизвестно что...
     - Все они... - начал было Макарио Айук Гайтан,нет,  не  хочу  ругаться.
Вот дон Лестер тоже из их краев, а не такой.
     - Я говорю, какой бы ни был этот мистер, - продолжал Мид, -  здесь  они
все одинаковые. Может, кто из них сам по себе и хороший человек, а  на  этой
должности все равно становится", тем самым, что хотел сказать Макарио. -  Он
помолчал и прибавил: - В общем,  хотите  продавать  -  продавайте,  а  я  не
продам.
     Они вышли из дому медленно, тяжелыми  шагами,  будто  несли  покойника.
Бастиансито похлопывал широкополой шляпой по  голенищу.  Закусил  губы  Лино
Лусеро. И низко опустил голову Хуан Состенес,  словно  клонили  ее  к  земле
тяжкие мысли о вопиющей .несправедливости, давили, не давали распрямиться.
     - Вот уедешь, а я возьму да и продам  бананы,сказала  Лиленд  устало  и
включила вентилятор. Жара истомила ее.
     - Нельзя. Они стоят гораздо дороже, чем нам дают. А кроме того, никогда
не следует отступать перед подлостью. С этого и началось моральное поражение
нашей так называемой христианской цивилизации.
     - Но они же сильнее, дорогой!
     - Да, сейчас они сильнее, черт их возьми, потому, что они  нас  грабят.
Но у кроткой овечки могут  оказаться  волчьи  зубы.  Ты  вот  раньше  писала
рассказы для журналов, изображала нас в виде  взрослых  детей.  Теперь  тебе
надо бы написать другой рассказ. Не про волка в овечьей  шкуре,  это  старо,
так старо, что давно протухло, нет, ты напиши лучше, как зубной врач вставил
овце волчьи зубы, чтобы она могла жить среди волков.

     Шляпа на голове, чемодан в руке, трубка в зубах. Лестер идет твердо,  и
тяжелые его шаги гулко раздаются по плитам холла. Но вдруг  шаги  становятся
совершенно бесшумными, как во сне. Лестер не смотрит  под  ноги,  он  и  так
знает, чувствует подошвами своих грубых ботинок, что ступил на землю великой
державы. Он идет  по  мягко  пружинящему  ковру,  покрывающему  пол  конторы
правления компании "Тропикаль платанера".
     - Мистер Лестер, - говорит управляющий конторой, - у меня нет намерения
ущемлять ваши интересы, но платить за бананы другую цену мы не в состоянии.
     - Я просил бы вас телеграфировать в главное управление  Компании.  Или,
может быть, вы позвоните в Чикаго? Время не ждет, наши бананы пропадут.
     - Нет, мистер Лестер, мое время дороже, чем  ваши  бананы,  я  не  могу
терять его даром. Проще нагрузить пару судов и выбросить бананы в море.
     - Но...
     - Всего только пару судов, примерно миллион гроздьев... и  выбросить  в
море.
     Лестер Мид нахмурился, вынул изо рта трубку и стал набивать  ее  снова.
Вошел секретарь, напомнил господину управляющему об очередной партии в гольф
и исчез. Мид поднялся, пожал руку управляющему и пошел прочь. Он шел до  тех
пор, пока не услыхал звук своих шагов по плитам холла...
     И вот он плывет со своим чемоданом по Атлантическому океану на одном из
тех судов, что везут к нам яд,  убивающий  детей  в  материнской  утробе,  а
увозят гигантские гроздья бананов. Как белые гробы,  качаются  эти  суда  на
волнах, и горько глядеть на них.
     - Флотилия гробов, -  сказал  Мид  негру,  корабельному  слуге,  такому
высокому, что казалось, он непременно разобьет  себе  лоб  о  притолоку,  но
всякий раз в последний момент негр ухитрялся нагнуться.
     Несколько служащих Компании плыли на том же судне. Даже в отпуске  лица
их  хранили  выражение  тупого  канцелярского  усердия,  от   одежды   пахло
патентованными лекарствами.
     Некоторые давно жили в этих местах и знали Мида,  помнили  сумасшедшего
Швея, его смех "а-хаха-ха-ха!". А теперь Швей на бананах помешался,  никому,
говорит,  не  понять,  как  это  бывает:  берешь  маленькую   такую   штучку
грязно-кофейного цвета, вроде нароста, пахнет от нее сыростью, закапываешь в
землю и смотришь на нее долгие, долгие дни, а она все такая же. И  вдруг,  в
один прекрасный день, как пойдет в рост! Растет,  растет,  растет  -  и  вот
покачивается перед тобою эдакое стройное чудо.
     Пассажиры,  видимо,  сговорились,  старались  поменьше  сталкиваться  с
опасным психопатом. Тихий свист, щелчок пальцами, негромкое покашливание,  и
тот, кто шел по  коридору,  поворачивал  обратно,  кто  стоял  на  палубе  и
любовался морем, переходил к другому борту. Мид появлялся в салоне -  и  все
спешили выйти, а  кто  замешкался,  делал  вид,  что  попал  сюда  случайно,
разыскивая слугу.
     Все  это  заметил  некий  протестантский   пастор   и   заинтересовался
безобидным, на его взгляд, безумцем. Судно шло по Мексиканскому заливу,  его
швыряло как скорлупку, но пастор, хватаясь за стены и перила,  добрался  все
же до палубы и уселся рядом с Лестером Мидом.
     Волны вздымались к небу и падали  в  бездну.  Наверное,  так  выглядела
земля в первый день творения, только горы и пропасти были тогда не  водяные,
а из вздыбленной, мутной, едва остывшей и  твердеющей  материи.  Лестер  Мид
вяло слушал рассуждения  пастора  о  сотворении  земли.  Но  стоило  пастору
сказать что-то о выращивании бананов, Лестер встрепенулся, будто только того
и ждал.
     - А вы думаете, ваше преподобие, - он выпрямился на своем стуле,  -  вы
думаете, что огненная лава остыла, возникла  жизнь  и  земля  стала  рождать
бананы, - он повернул к пастору загорелое лицо с орлиным носом  и  зелеными,
совсем зелеными глазами,земля стала  рождать  бананы  для  того,  чтобы  эти
мерзавцы без конца богатели и  хозяйничали  как  хотят  по  всему  побережью
Карибского моря?
     Пастор  привел  подходящую  к  случаю  цитату  из   Евангелия.   Лестер
выпрямился еще больше и схватился за стул - судно  бросалось  из  стороны  в
сторону, как необъезженный конь.
     - Ваше преподобие, Евангелие толкуют и  так,  и  этак,  а  там  сказано
прямо, без обиняков, нечего подправлять да  замазывать:  "Если  правая  твоя
рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от  себя..."  Боюсь,  что  служители
церкви как раз тем и занимаются - пытаются  эти  непреклонные  слова  как-то
смягчить в интересах некоторых людей,  главным  образом  тех,  что  выручают
миллионы, высасывая нашу землю и тружеников, на  ней  работающих.  Эти  люди
ведут себя как разбойники на большой дороге, и при этом многие из  них  даже
не обязательно негодяи.
     Помолчали. Волны с грохотом били в борта, палуба сотрясалась от  гулкой
дрожи машины.
     - На то он и миллионер, - продолжал Лестер Мид. - Он достаточно богат и
может позволить себе такую роскошь - перестать быть негодяем...
     Шляпа на голове, чемодан рядом на сиденье, трубка во рту. Совсем  один,
затерянный среди миллионов людей,  Лестер  сидит  в  машине  и  ждет,  когда
загорится зеленый свет. Он взял машину на вокзале,  здесь,  в  Чикаго,  а  в
Чикаго прибыл поездом из НьюЙорка.
     Лестер крепко спал в эту ночь и проснулся  рано.  Лежа  в  постели,  он
слушал, как гудит,  пробуждаясь,  огромный  город,  окутанный  непроницаемым
серым туманом. Потянулся всем телом, простыни  английского  полотна  приятно
холодили кожу, зарылся в подушки, крепко зажмурился и наконец открыл  глаза.
Чувство глубокой радости заполнило душу. Как благодарить судьбу за  то,  что
увела его, Лестера Мида, далеко от этих городов,  в  зеленый  мир  банановых
зарослей?
     Быстро побрился, умылся, оделся. Надел шляпу,  взял  портфель,  трубку.
Пора. Застегнул ремешок часов  и  побежал  к  лифту.  Улица,  тысячи  людей,
сутолока. Наконец он пробился сквозь толпу к какой-то машине...
     "Зеленый Папа его ждет". Это звучало как издевательство. Ждать пришлось
Лестеру, около трех часов просидел он в приемной, пока его наконец  впустили
в кабинет.
     Высшее должностное лицо компании  "Тропикаль  платанера"  восседало  за
письменным столом. На нем был  серый  легкий  костюм,  шелковая  итальянская
рубашка цвета семги и желтый галстук.  Увидев  Лестера,;  он  тотчас  встал,
пожал ему руку, пригласил садиться ! и вновь опустился  в  свое  вращающееся
кресло.
     Теперь  они  сидели  друг  против  друга...  Зеленый  Папа   маленькими
невыразительными глазками разглядывал Мида  из-за  толстых  стекол  очков  в
темной черепаховой оправе. Мид тоже глядел на него. Всего лишь какие-то доли
секунды, но  они  достаточно  хорошо  рассмотрели  один  другого.  Закурили.
Зеленый Папа откинулся в кресле.
     - Вы совершенно правы, мистер Мид, все это так. Однако повысить цену на
бананы мы не можем. Более того - я приказал вообще прекратить закупку.
     - Это нечестно.
     - Мы,  мистер  Мид,  торговое  предприятие,  а  не  общество  взаимного
вспомоществования, хотя благодаря ангельской доброте миллионеров-альтруистов
в самом деле можно подумать, будто "Тропикаль платанера" - благотворительное
заведение и существует для того только,  чтобы  оказывать  благодеяния  роду
людскому, но мы - ассоциация пайщиков.
     - А вы  не  думаете,  что  могут  найтись  пайщики,  которые  откажутся
увеличивать свои доходы таким путем, которые просто не представляют,  какими
методами вы действуете, а если бы узнали, они бы устыдились.
     - Пайщики видят только дивиденды.
     - Разве вы знаете этих людей? Всех до одного?
     - Для нас людей нет, есть держатели акций.
     - К несчастью. Я думаю, во многих заговорила  бы  совесть.  Большинство
просто не знает, откуда идут эти дивиденды,  не  знают  о  ваших  бесчестных
делах, о том, что огромные, фантастические  прибыли  они  получают  за  счет
пятой колонны в этой стране, их дивиденды -  страшная,  беспросветная  жизнь
арендаторов...
     Мид казался спокойным, но кровь закипала в жилах, билась  толчками  под
кожей, словно рвалась наружу.
     Зеленый  Папа  глядел  на  Мида,  спиральные  отсветы  от  полированной
поверхности стола дрожали в толстых стеклах очков, и в глубине каждой  такой
светящейся  спирали  оловянно  посверкивали  равнодушные  глазки,  властные,
неумолимые...
     - Если бы ваши акционеры поняли, что это значит:  ты  вскопаешь  землю,
посадишь бананы, и они наконец поднимаются -  единственная  твоя  надежда  в
жизни; ты укладываешь их осторожно в повозку, запряженную волами или мулами,
и везешь на продажу. Потом ты часами ждешь под раскаленным солнцем, ждешь  и
надеешься - вот она наконец, награда за честный труд...  и  тут  управляющий
заявляет, что не может купить твои бананы по таким-то и таким-то причинам  -
причин у них всегда находится тысячи. И гнилые бананы сваливают кучами вдоль
насыпи железной дороги, и они лежат мертвые, не  имеющие  никакой  цены,  не
нужные никому: ни тому, кто их вырастил, ни Компании - даже подарить их и то
некому... Ты смотришь на них, будто перед тобой мертвый ребенок, который так
тебе дорог, но он не  мертвый,  нет,  он  жив,  он  существует  -  качается,
зеленый, перед твоими глазами, и все равно труд, который ты в  него  вложил,
имеет  цену,  хотя  вы  и  распоряжаетесь   ценами   на   рынке,   как   вам
заблагорассудится.
     Молчание Зеленого Папы не пугало Мида, а оскорбляло. Он чувствовал, что
все старания напрасны. Зеленый Папа ничего не знает о жизни живых людей.  Он
не человек. Он - цифра,  белая,  написанная  мелом  цифра  на  черной  доске
нью-йоркской биржи.
     - Человек растит бананы, и всю свою надежду  он  сам,  его  семья,  его
деревня вкладывают в них. Ради этой надежды человек отдает все, даже то, что
дороже всего в жизни, - здоровье.  Поймите  же,  что  это  значит,  когда  в
награду за все твои старания управляющий  презрительно  заявляет:  нечего  и
смотреть, и так ясно - покупать  не  стоит.  Туберкулез,  слепота,  водянка,
лохмотья, пьянство, пот, гной, кровь...
     Зеленый Папа пошевелился в своем кресле, стукнул  по  столу  костяшками
пальцев:
     - У нас есть больницы, детские консультации...
     - А-ха-ха-ха-ха!
     Лестер Мид смеялся, окна кабинета дрожали от этого  хохота,  от  хохота
Швея, разносившегося когдато по банановым зарослям на много миль вокруг.
     - Мы продаем мясо и прочее по дешевой цене.
     - А-ха-ха-ха-ха!
     - Мы вложили миллионы долларов в дело оздоровления края, мы  тратим  на
оплату работников больше, чем их правительства...
     - А-ха-ха-ха-ха!
     Круглолицый человек с красным носом, в темном  мундире  появился  из-за
оконного занавеса, подошел к. Зеленому Папе.  В  руке  он  держал  пистолет,
маленький, как  прирученный  зверек.  Но  Мид  уже  не  видел  круглолицего.
Огромными прыжками выбежалон из кабинета. На 53-м этаже втиснулся  в  битком
набитый лифт. Глаза его еще слезились от безумного смеха.


VIII

     Карл Розе повез Лиленд в своей машине на вокзал  встречать  мужа.  Карл
без конца сигналил, старая донья Роселия и жена Бастиансито  кричали  что-то
вслед,  Лиленд  пыталась  открыть  флакончик  с  духами,  держала  его   над
зажигалкой, а он никак не открывался...
     На станции было много народу.  Стояли,  прислонившись  к  стене,  ждали
Мида. Плохие вести: Компания отказалась покупать бананы.  Плоды  двухлетнего
труда. Они молчали, сжав зубы. Братья Айук Гайтан на чем свет  стоит  ругали
Кучо. Будь проклят тот час, когда мы его послушались. Был бы он жив  -  я  б
ему полные глаза наплевал. Здесь вовсе не с морем приходится бороться,  а  с
бандой грабителей.
     - Вот уж поддели они нас, вот уж поддели,говорил Макарио,  а  брат  его
Хуан Состенес все твердил:
     - Я же говорил, что тут ловушка. Ловушка с двойным дном.
     - Как это - с двойным дном, растолкуй-ка.
     - А вот как: мы сажать перестанем, раз все равно ничего не выручишь, ну
у нас землю-то и отберут. А то, может, и сами продадим  им  землю.  Так  ли,
эдак ли, а все, что у нас есть, им достанется, ну и крышка.
     - Да нет, ты не слыхал разве - они  тоже  не  все  свои  бананы  сумели
вывезти.
     - Для виду это, обман.
     Поезд с лязгом затормозил, Мид вышел  из  вагона  -  шляпа  на  голове,
трубка  в  зубах,  чемодан  в  руке.  Он  сразу  выделялся  в  толпе  других
пассажиров, смуглых, в потертых костюмах.
     Объятия, приветствия, рукопожатия...
     - Давайте скорее, - сказал Карл Розе, - тучи собираются, будет  сильный
дождь.
     Бастиансито, братья Лусеро (старый Лусеро не приехал  -  лежал  дома  с
приступом ревматизма) и Айук Гайтаны поздоровались с Лестером и вскочили  на
лошадей, Лиленд, Лестер и появившийся в последнюю  минуту  Уокер  уселись  в
машину.
     - Наши новости ты уже знаешь? - спросил Уокер, когда Карл Розе  включил
мотор.
     - Слышал из уст самого Зеленого Папы. Они отказались  покупать  бананы.
Мы погибли.
     - Совсем не хотят? - огорченно спросила Лиленд.
     - Совсем.
     Ливень не заставил себя долго ждать. Потоки воды захлестнули их со всех
сторон, дряхлая, полуживая машина Карла Розе  едва  ползла.  Поднялся  смех,
посыпались шутки насчет старого драндулета, в котором пассажиры бултыхаются,
как морковка в супе.
     - Почему ты не купишь новую машину? - спросил Мид.
     - Я человек чувствительный, с этой машиной  связаны  всякие  лирические
воспоминания. Мне и подумать страшно, что вся  моя  тоска  о  прошлом  будет
ржаветь в ущелье, куда Компания сбрасывает старые машины. Я ее и отстоял,  а
то она давно бы уже валялась колесами вверх среди всякого барахла, как сотни
других машин. А у меня она еще бегает.
     - Давай я ее в гостиной поставлю, - сказала Лиленд. - Стоят же в музеях
кареты всяких королей. А ты сочинишь табличку с объяснениями  для  туристов,
что, дескать, эта машина является ценным экспонатом, так как  именно  в  ней
сидел Карл Розе, когда начинались те события, которые...
     - Брось, пожалуйста, свои шуточки!
     - Ну нет, я еще только начала. И потом, я вовсе не шучу.
     - Что ж, послушаем, какие  происшествия  случились  с  Карлом  Розе,  -
весело сказал Уокер.
     - Да нет, я лучше помолчу, а то Карл с досады взорвет свою тележку.
     - Ну что ты. Она же ему дорога как память. Правда,  Карл  Розе,  ты  не
можешь разбить свою таратайку, ты не допустишь, чтобы  она  ржавела  на  дне
ущелья среди всякого хлама?
     - Так вот: эта трогательная история началась так,  как  начинаются  все
приключения подобного рода. Карл Розе  сидел  в  машине,  изнывая  от  жажды
любви. - Лиленд с трудом удерживалась от смеха. - Он нажал сигнал,  и  рожок
завыл, выражая его чувства. Карл нажал опять... Еще, еще... И тут  появилась
наконец спящая красавица. Не подумайте, что она спала днем, дело было ночью.
Дверца распахнулась и тотчас же захлопнулась -  дама  оказалась  в  ловушке.
Удрать она не могла, у другой дверцы сидел  сам  герой  -  надежная  стража.
Мотор взревел, дрожь поднималась по ногам сидящих, все выше,  выше...  Герой
прибавил скорость, мурашки пошли по коже,  напряжение  достигло  предела,  и
наконец голова дамы упала на его плечо. Однако он, вцепившись в баранку,  не
мог отвести глаз от летящих навстречу  поворотов...  Надо  было  переключать
скорость. Он протянул руку и нечаянно коснулся  прелестной  ножки...  Первая
скорость, вторая... Нежность кожи и очаровательная стройность  ножки  просто
не поддаются описанию...
     Видя, что Лиленд не умолкает, Карл Розе погнал  машину  изо  всех  сил.
Пикантные подробности на фоне треска мотора. Машина резко затормозила  перед
домом Мида. Конец пути и конец забавной истории о похождениях Карла Розе.
     Приехали на  своих  лошадях  компаньоны.  Мид  открыл  чемодан  и  стал
раздавать подарки. Самый дорогой подарок, все это сразу увидели,  он  привез
старому Лусеро - прекрасный пистолет. Потом пошли лампочки, яркие-щегольские
платки, еще какие-то пестрые наряды... Жены компаньонов ахали,  благодарили,
восхищались...
     Но о главном все еще не заговаривали. Удалось Миду  сделать  что-нибудь
или нет?
     Крестьяне неотрывно глядели на Мида, и он чувствовал в их взглядах  все
тот же проклятый вопрос, но никто так и не решился начать разговор.
     - Завтра поговорим, ребята, - сказал Лестер.
     Уехали Карл Розе и Эрни Уокер. Ушли толпой,  ведя  под  уздцы  лошадей,
крестьяне, в жаркой вечерней тьме потонула машина, медленно растаяли силуэты
людей.
     Лиленд легла рядом с мужем. Что-то  странное  происходило  с  ней.  Она
чувствовала, как все то, что называлось раньше Лиленд, стерлось, исчезло,  и
она как бы парит в воздухе, без воли, без воспоминаний... В полном сознании,
и все-таки прежде видеть означало  видеть,  слышать  -  слышать,  осязать  -
осязать. А теперь?.. Она лежит рядом с мужем, видит и не видит, слышит и  не
слышит, осязает и не осязает. Кто знает, как рождаются  облака?  Кто  знает,
как рождаются дожди? И эта близость человека,  жаждущего  твоей  любви,  чью
жажду может утолить всего лишь один твой взгляд, - как рождается она?
     - Лиленд, - прошептал он. Рыдания в его голосе? Ах, все  равно!  Только
бы  слышать  его  голос,  только  бы  он  был   рядом,   любимый,   близкий,
необыкновенный... - Лиленд, - повторил он. Его мысль рождалась тут же у  нее
на глазах, как крошечный зеленый росток, которому суждено быть  раздавленным
в момент рождения. - Лиленд, мы утратили мир. Мы, американцы, утратили мир.
     Она не дала ему  договорить,  поцелуй  был  таким  долгим,  что  голова
Лестера утонула  в  подушках.  Лиленд  перебирала  его  волосы,  светлые,  с
зеленоватым отливом. Ах, не в  том  горе,  что  мы  утратили  мир,  это  еще
поправимо. Беда в том, что себя мы утратили, отвернулись от господа бога. Но
разве можно спастись с открытыми глазами? Только те  спасаются,  кто  закрыл
глаза, бежал от всего. Лестер закрыл глаза, привлек ее к себе,  в  бурном  и
нежном порыве прижал, обнаженную, к своей груди.  И  Лиленд  опустила  веки,
погрузилась в темноту.
     Рано утром явились соседи - теперь уже просто соседи, а не  компаньоны.
Они пришли узнать, что же сделал Мид для них, для тех, кто сажал  бананы  на
своей земле. Лестер вышел, держа в руке