все это совсем уж тускло и невзрачно. Никакой пышности
и размаха не чувствовалось в этих дворцах; от них не захватывало дух, как от
Исаакиевского или Кельнского  собора, они не  потрясали воображение так, как
дворцы и замки Парижа или Люксембурга. В европейской архитектуре чувствуется
какая-то взрывная  напряженность,  иногда  даже лихорадочность, неистовство,
исступление.  Новая  история  Европы  начиналась  со  средневековья,  и  его
искусство,  готика,  с  ее  безудержной  экспрессивностью,  наложило  мощный
отпечаток на  все последующее  развитие европейского художественного  вкуса.
Здесь  же все  было  как будто  еще  невызревшее,  непропеченное, хотя  сама
закваска казалась острой и оригинальной. Поразило нас и то, что в  Гугуне не
было никакой  особо  замечательной  растительности. Пекинские  парки  -  это
серая, покрытая пылью  чахлая трава и  невысокие жалкие  деревца, высаженные
довольно далеко друг  от  друга  и вплоть до нашего  приезда не соизволившие
дать ни цветов, ни листьев.
     Впрочем, возможно,  это мое разочарование было связано с тем, что  я уж
слишком  многого ждал от Китая. Китайцы сами  ввели меня в заблуждение своей
живописью и литературой. Кто мог ожидать, что в изображении действительности
они проявят куда больше таланта, чем в ее преобразовании и украшении. Аромат
цветущих садов Востока  нужно вдыхать издали, не выезжая из Европы,  и тогда
весь  Восток  покажется  цельным  и прекрасным. Собственно  говоря,  этим  и
занимались наши великие  европейцы, Гете, Байрон или  Пушкин, создавая  свой
"западно-восточный литературный синтез". Гете сидел себе на Рейне, почитывая
двухтомничек  Хафиза  или   "Сокровищницу  Востока"  и   работал  над  своим
"Диваном", собранием стихотворений в  восточном вкусе. Легкость обращения  с
материалом давало волшебную иллюзию глубокого и основательного проникновения
в чуждую цивилизацию:

     Orient und Occident
     Sind nicht mehr zu trennen,
     -

     то есть "Восток  и  Запад  уж  не  разделить".  Киплинг,  родившийся  и
выросший в  Индии,  придерживался,  как  известно, другого мнения  по  этому
поводу:

     Oh, East is East, and West is West,
     And never the twain shall meet -

     "Восток есть Восток, и Запад есть Запад,
     Вместе им не сойтись никогда".

     Осмотрев  Гугун, мы отправились бродить по городу. Сам Пекин, в отличие
от дворцовой его части, нас отнюдь не разочаровал. С этим городом свыкаешься
как-то сразу и навсегда. Уже  в самый первый наш вечер в Пекине, оказавшийся
необыкновенно  приятным,  мы  почувствовали себя  здесь  как дома.  Стемнело
довольно  рано,  и небоскребы  мягко  засветились  в  полумраке.  По  улицам
беспокойно  сновал народ, рядом с нами потоком двигались  самые экзотические
экипажи с оглушительными гудками, почти никогда не  замолкавшими,  и  каждый
проезжавший мимо рикша окликал нас из своей  велосипедной коляски, произнося
единственное   знакомое   ему   иностранное  слово  "hello".  Сильный  ветер
раскачивал  крупные матерчатые фонари красного цвета,  висевшие  над  каждым
входом  и ярко подсвеченные  изнутри.  В  это  время  года  в  Пекине  часто
случаются пылевые бури,  и то, что сейчас происходило, вполне могло сойти за
одну из них. Порывы сухого и теплого ветра  приносили  с собой пыль, которая
слоями оседала в городе, покрывая  собой все  предметы в нем. Это, наверное,
доставляло изрядные  неудобства  местным  жителям,  но  мне даже  нравилось,
потому  что  придавало  городу особый  колорит,  как  будто подчеркивая  его
древность и патриархальность. Никогда я не чувствовал так остро свою связь с
этой  давней  цивилизацией, как  разглядывая  взятую  со  столика  на  улице
статуэтку Будды, сплошь  покрытую  слоем  пыли.  Пекинская  пыль, стоящая  в
воздухе  и медленно оседающая на  все,  что есть  в этом городе, кажется мне
лучшим  символом  "недвижного  Китая"  - таким, каким  у  нас  являются наши
бесконечные и безрадостные зимние метели.
     Нагулявшись по вечернему Пекину, мы направились в отель. На этот раз он
показался  нам  совсем уже родным и домашним. На нашем этаже  нас  встретила
усталой  улыбкой  девушка, стоявшая  за своей конторкой. Две другие  молодые
особы  разносили  по  номерам  большие  металлические  термосы  с  кипятком.
Взглянув на нас, они пролепетали свое заученное  "hello" - и тут же прыснули
со смеху, может быть, от смущения, а может, просто от непривычки общаться  с
такими странными  существами. Бледнолицые братья (они  же  северные варвары)
сдержанно ответили на приветствие и чинно проследовали в свой номер. Один из
них (то есть я) потом долго сидел на своей  кровати в глубокой задумчивости.
"Может, стоило бы пойти, поговорить  с ними", - думал  я. "Где еще встретишь
таких хороших,  славных  девушек".  Надо  сказать,  что  хоть  меня и многое
поразило в  Китае, но наибольшее впечатление, самое глубокое и неизгладимое,
на меня  произвели именно местные девушки. По сравнению с нашими они были...
но об этом лучше рассказать в отдельной главе.

        Пекин. Китайские девушки.

     В  первый  раз я столкнулся  с удивительным характером местных девушек,
когда спрашивал у одной из них на пекинской улице, как проехать  к ближайшей
станции метро. Когда  я остановил ее, она взглянула на меня с робостью, если
не  со  страхом,  явно  не  понимая,  что  я  хочу  рассказать  ей  на своем
английском. Чтобы помочь ей,  я протянул ей карту, где все было обозначено и
латиницей (для иностранцев), и иероглифами (для местных жителей). Взяв  ее в
руки, девушка добросовестно попыталась в ней разобраться, но от волнения или
по  какой  другой  причине  не  смогла  этого  сделать.  Я  видел,  что  она
потерялась,  как  школьница  перед строгим учителем, но  не  понимал причины
этого, и стал показывать ей по карте, где мы находимся и какая станция метро
мне нужна (впоследствии выяснилось, что задача эта вообще не имеет решения и
до метро можно было добраться  только на такси). Чем больше  я добивался  от
девушки, тем более беспомощной она выглядела, но все-таки не возвращала  мне
мою карту, а разглядывала ее и все старалась найти там то, что я требую, или
по крайней мере сделать вид, что она ищет. Наконец, явно собравшись с духом,
девушка  протянула  мне  карту и  сказала  "No!"  -  наверное,  единственное
английское выражение, которое она знала. Я хотел спросить у нее еще  что-то,
но, взглянув  на  ее  лицо, вдруг увидел,  что  глаза  у девушки полны слез.
Поблагодарив ее, я поспешно ретировался, но потом еще долго  не мог прийти в
себя. Этот случай врезался мне в память и сильно изменил мои представления о
китайцах. Этот  народ  сам  по себе очень  деликатен,  но  своих  женщин  он
воспитывает так, что эти качества развиваются у них в превосходной  степени.
Когда мне  вспоминалась эта китайская девушка, стоявшая с  таким беззащитным
видом,  у меня перед глазами моментально  появлялось en pendant одно и то же
видение:  какая-нибудь  наша  молодая  секретарша,  дорого  и  модно одетая,
вышедшая  из  своего  офиса на лестницу  покурить и опершаяся  на  перила  с
ледяным и независимым видом. Меня такие  существа обычно не удостаивают даже
взглядом, а  если  и  удостаивают, то коротким  и пренебрежительным. Куда уж
мне, конечно, до их вселенского величия. В принципе, я ничего и не требую от
них,  но  вот саму по себе  эту  волну холодности, которой  они  обдают  при
неосторожном приближении к  ним на близкое расстояние, я переношу достаточно
тяжело. С чего, казалось бы, относиться так к первому  встречному, о котором
еще ничего не знаешь, и, скорее всего, никогда и не узнаешь? Откуда вообще у
них берется  самомнение  таких  непомерных  размеров?  Когда  мне  случалось
поговорить с ними, чаще всего  оказывалось, что не то что ничего  из себя не
представляют,  но  иногда  и  просто ужасают узостью  своего  умственного  и
жизненного кругозора.  И  тем не менее я  сам чувствую себя перед  ними, как
школьник,  не  выучивший  урока  и вообще  неспособный что-нибудь  понять  в
большой и  взрослой жизни. И  так же они  ко мне и  относятся. Я замечал это
очень давно, но никогда не мог понять, с  чем это связано. Мне казалось, что
все дело во мне,  что это я тут недопонимаю  чего-то  очень важного, чего-то
известного  всем, кроме меня.  Каких только  попыток я  не предпринимал, как
только не лез  вон  из  кожи,  чтобы  нащупать ту линию  поведения,  которая
заставит  их  относиться  ко  мне  по-другому, по-настоящему! Я  менял  свой
социальный статус от студента до главы компании, я зарабатывал за месяц двух
или трехгодичную среднюю зарплату, я превращался на глазах  из меланхолика в
легкомысленного весельчака, сыплющего плоскими  остротами, в  которые не дай
Бог  было  заронить  хоть  капельку настоящего  смысла  и ума  - недоуменный
взгляд,  следующий за таким жестоким  промахом, разом давал мне понять,  что
мое актерское искусство  дало трещину и я  пропал,  проговорился. Мне давали
разные  советы, как себя вести, какую еще маску на себя надеть (причем самым
трудным и  жестоким требованием было "вести себя  совершенно  естественно" -
кто  его  знает,  как  ее, эту  естественность,  изображать).  Измучившись с
капризными и своенравными  питерскими девушками, я наконец решил, что, может
быть, стоит попытать счастья с  барышнями из провинции, и пригласил к себе в
гости  киевлянку  - совсем недавно, перед самой поездкой  в Китай. Три дня я
извивался  перед  этой  la belle dame sans merci, как  уж  на сковородке  (и
чувствовал себя при этом примерно так же). В  конце концов обнаружилось, что
она вовсе  и не собиралась  никогда замуж,  а если бы и собралась,  то уж во
всяком случае не за  меня. И даже если бы я ей и понравился, то  прежде  чем
решиться на такой  важный  и ответственный шаг, нужно "встречаться" никак не
менее года, после чего, может быть, что-то  и прояснится. У меня прояснилось
все сразу. Я, конечно, понимаю, что любой товар хочется продать  подороже. В
конце концов, у меня  (говорил я себе) есть и ум, и талант, и образование, и
деньги, и общественное положение,  и любые, самые заманчивые  возможности, и
воля, которая позволяет их добиваться, а у них ничего нет, кроме того, что и
выставляют  на  продажу в  этом случае (не могу,  к сожалению, назвать здесь
вещи  своими именами).  Вот и  приходится  набивать  цену  всеми  доступными
средствами. Но  такого  изуверства  я  все-таки  не мог  ожидать:  целый год
трепать  человеку  нервы, изводить  его  неверной надеждой,  заставлять  его
заискивать и  унижаться, чтобы потом, вполне возможно, упорхнуть куда-нибудь
и даже не задуматься ни о каких последствиях  и ни  о какой ответственности.
Причем это идет  у  наших  девушек не от  каких-нибудь  неприятных  черт  их
характера, который часто бывает достаточно мягкий и деликатный, а  просто от
их крайней  избалованности. Не  знаю, откуда она взялась  и  почему дошла до
такой степени. Вполне возможно, что телевизионные сериалы, любовные романы и
дамские журналы сыграли  здесь свою  роковую роль. Они  воспитывают  в наших
девушках такие ожидания,  которые  потом уже  ничем  не  оправдать. Бог  его
знает, кого они ждут для себя  - по крайней мере, сказочного принца. А  если
девушке еще и посчастливилось иметь привлекательную внешность, то тут уже ее
притязания  начинают  доходить  просто  до  Геркулесовых  столбов.  Но  ведь
невозможно  жить с  такими  запросами  и в  таком  отрыве от реальности, это
значит, что  жизнь  будет безнадежно испорчена.  Нельзя требовать  от  жизни
больше, чем она  в  состоянии дать,  иначе  она  превратится  в длинный  ряд
жестоких  разочарований.  Те  вконец  разочарованные особы женского пола,  с
которыми  мы  так  часто  сталкиваемся  -  это неизбежное  следствие  такого
подхода. Странно только, что им почему-то так и не удается при этом упасть с
небес  на  землю,  а если и  удается, то ненадолго.  Очень скоро  они  снова
каким-то образом туда забираются.
     Но я всегда,  повторяю, думал, что  дело  здесь во мне, а не в них, что
это я никак не могу проникнуть  в какую-то тайну, открытую всем, кроме меня.
Юный  Джойс испытывал  очень  сходное чувство, иначе  не заставил  бы  потом
своего  alter ego в "Цирцее" воскликнуть "со  страстной жаждой": tell me the
word, m
     other, if you know now, the word known to all men (скажи мне слово, что
знают все). Поездка в Китай перевернула все мои представления  об этом.  Там
девушки и выглядят, и ведут себя,  и относятся к мужчинам совсем по-другому,
чем у  нас,  потому  что они воспитаны совершенно по-другому.  Не все из них
были  такими   робкими,  как  та,  первая,   не   все  оказывались  юными  и
симпатичными, но каждый раз после  того как мне доводилось пообщаться с ними
хоть  две  минуты, я  настолько проникался их  грустным обаянием,  что долго
потом не мог думать о чем-то другом. Я  так надоел Диме со своими восторгами
по этому поводу, что  он начал в  таких случаях с серьезным видом предлагать
мне забирать их всех с собой - или оставаться здесь, в конце концов. Не знаю
почему, но я каждый раз в таких случаях как-то забывал, что все это шутки, и
сам начинал о чем-то задумываться  и на  что-то надеяться. Языковой  барьер,
однако,  помешал  мне  продвинуться  в этом  направлении.  Даже  те девушки,
которые  работали у нас в  отеле, не говорили по-английски до такой степени,
что каждую написанную мной на листочке фразу они были вынуждены читать вслух
по  телефону - и там, на другом конце провода, им по-китайски сообщали, чего
я  хочу.  Воображаю,  как  бы  я  таким  образом  объяснял  бы  им, что  мне
понадобилось на этот раз. Впрочем, в Китае, говорят, к браку подходят совсем
не так, как у нас. У нас все это превращают в какие-то бессмысленные игрища,
с  цветами,  ресторанами, идиотскими ужинами при свечах  и  продолжительными
нездоровыми сидениями  на  скамейках в  сырых  и  промозглых парках  (Гоголь
издевательски называл это "вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за
белы ручки"). В Китае же к делу подходят здраво и серьезно. Там можно просто
и прямо предложить девушке  выйти за  тебя замуж,  после чего она  подумает,
взвесит все, и либо откажется,  либо согласится. У нас же,  если при этом не
будешь  придерживаться  сложнейшего, скрупулезно  разработанного  ритуала со
всей тщательностью, то это предложение никто  даже и не воспримет всерьез. У
нас  нужно  уметь "подать  себя", "произвести впечатление",  "пустить пыль в
глаза", "показать  товар лицом",  и  при  этом еще  и  "держаться  солидно и
уверенно". В Китае же,  несмотря на их извечное конфуцианское пристрастие  к
"ли" (ритуалу, церемонии, этикету, приличию), нет таких жестоких требований.
Впрочем, у  нас это и  ритуалом-то  назвать нельзя. Это не китайский  веками
выработанный обычай,  а  просто следствие  бесконечной  избалованности наших
девушек, которым  дали слишком много воли. В Китае  всегда  к  этому вопросу
подходили более серьезно  и с большим смыслом и толком. Там, кстати, девушки
и  замуж-то начали  выходить по собственному выбору  и желанию только с 1949
года.  Семейное  и  общественное  начало  в Китае  во  все  времена  всецело
господствовало над индивидуальным, и это самый верный и благоразумный подход
к общественному устройству.  "Китаец женится не  потому,  что любит",  писал
русский китаевед Д. Покотилов,  "а потому, что это нужно  для общих семейных
интересов. Личный выбор и вкус  не  играют  во всем этом деле  никакой роли.
Вопрос  полностью решается старшими членами  семьи".  Часто будущие  жених и
невеста были помолвлены с детства, а иногда еще и до своего рождения, и брак
заключался  в  любом случае, даже если они совсем не подходили  друг  другу.
Китайская мораль не  одобряла  и никаких особых нежностей  между  женихом  и
невестой. Собственно говоря, они  практически никогда и не видели друг друга
до самой свадьбы, это считалось излишним, бессмысленным и неприличным.
     В семейной  жизни от женщины  требовалась покорность, покорность, и еще
раз  покорность. "В наши дни много  мужей, которые боятся своих  жен. Корень
зла состоит в  следующем: когда  ты взял  в жены женщину и не воспитывал ее,
она понемногу портилась",  гласит китайское наставление мужьям. Как же нужно
воспитывать  жену?  "Когда  ты взял жену,  то  прежде  всего  научи ее,  как
проявлять почтительность к отцу и матери, как  быть  послушной -  чтобы  она
утром пораньше  вставала, а вечером поздно ложилась спать,  беспокоилась  об
урожае и экономии хлеба. Если она проявит  плохой характер,  то  увещевай ее
хорошими  словами". Жена  должна быть  "чистой  тенью  и  простым отголоском
мужа", говорит китайская мудрость. Жена не имела права есть вместе с мужем и
вообще  должна  была поменьше  с ним общаться. Общалась  она  в  основном со
свекровью, которая имела над невесткой полную и ничем не ограниченную власть
и тиранила  ее вдоволь  (вспоминая, должно быть, те времена, когда она  сама
была молодой женой).  Неудивительно, что  пройдя  такую историческую  школу,
китайские  девушки  сейчас  производят   впечатление  ангельских   созданий.
Конечно, в наши времена  с ними уже не обращаются так сурово, как раньше, но
и волны эмансипации, к счастью, пока обходят Китай стороной.
     Но дело  даже не в том,  что  девушки  в Китае  воспитываются в идеалах
терпения и покорности. Характеры у них, наверное, очень разные, как и везде,
и никакая муштра  не  исправит  дурной  нрав, если уж  кто-то наделен им  от
рождения.  Когда я  разговаривал  с китайскими  девушками,  меня удивляло не
столько то, с каким почтительным вниманием они ко мне относились, сколько их
наивность  и  простодушие. Они  ведут себя  как  дети, и, похоже, никогда не
задумываются  о том, какое впечатление они производят на окружающих. Наши же
девушки  уже  с очень раннего возраста придают этому огромное значение. Если
молодая китаянка входит в комнату, где полно народу, то она не ждет, что все
повернутся  и обратят на  нее внимание, и  это  сразу  очень  заметно по  ее
поведению. Наша же девушка,  если мотнет головой, например, то совсем не для
того, чтобы  поправить прическу, а для того, чтобы все увидели, как эффектно
выглядит  копна  ее  рассыпающихся  волос.  Дима  тоже  стал  подмечать  эту
характерную особенность  китайских  девушек:  вот смотри,  говорил  он мне в
вагоне шанхайской  электрички, они ведут  себя  совершенно  по-другому,  чем
наши, как будто даже и не стремятся привлечь  к себе  внимание, встают, если
хотят встать, и потягиваются, если им хочется  потянуться. Да, отвечал я ему
с чувством,  наша  девушка уж если потянется, так хоть  святых выноси.  Надо
сказать, что меня  безмерно  задевали  все эти частности.  Я, конечно, отвел
душу в Китае, отдыхая от моих  чрезмерно цивилизованных соотечественниц,  но
ведь  в скором  времени  мне надо было  возвращаться обратно  домой и  снова
попадать в ту атмосферу войны и соперничества, которая так свойственна у нас
отношениям  между полами. Но  меня сильно утешало сознание,  что  не  везде,
оказывается, это дело поставлено так по-дурацки, как у  нас. Раньше я не мог
поверить, что я один тут подхожу к делу здраво и разумно, иду в  ногу, когда
весь  взвод идет  не в  ногу. Но теперь  я  твердо знал,  что  есть огромная
страна,  целый мир, можно  сказать, по населению превышающий  весь наш Запад
вместе взятый  (с  Россией,  Европой  и  Америкой),  где  все  это  устроено
по-настоящему,  по-человечески,  так,  как мне и  хотелось бы.  Эта внезапно
обретенная уверенность в своей правоте бальзамом проливалась на мою душу. До
путешествия по  Китаю  я никогда  бы не догадался, что  причина  моих неудач
заключается не  в  том,  что  я  что-то делаю неправильно и не  могу,  не  в
состоянии понять, как это поправить, а в том, что общий подход  к этому делу
у нас на Западе в корне неверен и порочен. Может быть, это  просто следствие
того,  что  наша  цивилизация  уже  вырождается  самым  явственным