ем соседе  русского, напрасно
выспрашивал его о перестройке и о том, почему они, русские, не любят  своего
Горби.
     В Мюнхен приехали  к вечеру.  Было тепло,  повсюду горели огни,  вокруг
ходили веселые  и счастливые  люди,  кружились  женщины, шумела  разноязыкая
толпа  возле  вокзала. Все представлялось Сане в нереальном свете, и он даже
на мгновение забыл, где находится. Казалось,  это лишь греза, бред, а сейчас
откроются глаза и снова возникнут окаянные московские улицы. Мюнхен, Мюнхен,
чудо-город, где тоже случился знаменитый путч и откуда пошла гулять по всему
свету война, похоже, давно позабытая  в  этой приветливой и уютной  стране и
кровоточившая до сих пор в необъятной России.
     Тезкин шел  по широкой зеленой улице и думал  о  том, что сейчас увидит
Козетту, которую не  видел  пять  с  половиной  лет -- ужасный, тяжкий срок,
неведомо  как  пережитое им  испытание.  Но  сама  мысль  об  их встрече  не
укладывалась в его голове. Он пытался представить, как сейчас  подойдет к ее
дому, позвонит в  дверь,  и  она появится  на  пороге,  такая  же, как в  их
последнюю встречу. А о том, что случится после, он  думать  не хотел.  Потом
можно будет просто умереть и даже не увлекать за собой целый мир -- пусть он
живет, как ему заблагорассудится, столько, сколько ему назначено, но Тезкину
-- он это знал теперь наверняка -- с этим  миром  не  по пути.  Он  случайно
родился,  случайно  прожил свою жизнь,  не сделав  в  ней ничего хорошего  и
ничего плохого.  Он  не  умер  там и тогда,  когда  должен  был умереть, его
зачем-то спасли,  даже  не  спросясь, желает  он этого или  нет.  и вся  его
последующая  жизнь  была лишь  горькой насмешкой.  Он  хотел  теперь  только
одного: увидеть Катерину,  взглянуть  в ее  глаза и убедиться в том, что она
сумеет прожить без него. И тогда он почувствует себя полностью свободным.
     Тезкин подошел к двери и немного помедлил, прежде чем позвонить. На миг
промелькнуло у  него желание отступить  и побыть  еще одному,  но  в  ту  же
секунду  он почувствовал, как нестерпимо хочется ему,  чтобы  открылась  эта
дверь и послышался ее голос. Он протянул руку к звонку и нажал на кнопку. За
дверью раздались шаги, и вышла женщина лет пятидесяти в кружевном переднике.
В ответ  на путаный тезкинский  вопрос она ответила, что фрау Катарина здесь
не живет.
     -- Где она? Где? -- закричал он, и, верно, лицо у него было таким
     несчастным в эту минуту, что женщина побежала  в глубь Дома и вернулась
с  девочкой  шестнадцати  лет  -- прелестной белокурой  немочкой  с  пухлыми
губами. На прекрасном русском языке она объяснила, что фрау  Катарина уехала
три месяца назад, а  куда -- не сказала. Она хотела еще что-то  добавить, но
Тезкин, уже ничего не слыша, бегом спустился по лестнице.
     Несколько часов  он просидел на  скамейке в  парке, слушая, как веселый
оркестр наигрывает бодрые мелодии. К  нему подсаживались  кудрявые девчушки,
прижимались,  хохотали  и  тащили  его за  собой  -- в городе  был  какой-то
праздник, а может быть, праздник здесь был всегда. Тезкина ничто не трогало.
Что  теперь делать, куда идти  дальше, он  не знал. Но  одну вещь понимал  с
очевидностью.  Вернуться  так просто домой он не  сможет. Он настолько остро
ощутил свою утраченную связь с Козеттой, что не раздумывая отдал  бы все для
того, чтоб с нею встретиться. И там же,  в  парке, Саня решил, что, покуда у
него достанет сил и денег, он  будет ездить по Германии и искать  ее, и  Бог
даст -- в этом он был уверен -- ее встретит.
     Не  такая  уж большая  страна Германия, чтобы разминулись  в  ней  двое
русских, кому обещали встречу пасхальные звезды над речкой Березайкой.

5
     Он искал ее повсюду, на севере и на юге, во Франкфурте, в Дюссельдорфе,
на Рейне, в  Руре  и  в Саксонии, ночуя в  дешевых гостиницах  и  кемпингах,
передвигаясь на автобусах и поездах, а когда кончились деньги -- автостопом,
точь-в-точь, как некогда по Украине. И теперь снова приходилось ему ночевать
на  улице, в парках и лагерях для  беженцев, нелегально  подрабатывая мытьем
посуды.
     Он  увидел  совсем  другую  Германию  --  мир югославских  и  азиатских
беженцев,  насмешки  и презрение  работодателей, унижение  и  вражду,  столь
знакомые ему в  родном  Отечестве.  Воистину, мир был слишком одинаков.  Вот
только Козетты нигде не было. Он понимал, что она могла  уехать  куда угодно
-- в Австралию, в Канаду, в Аргентину, и давно пора было оставить безумные и
тщетные  поиски,  но  Тезкин продолжал  еще  на что-то надеяться. Иногда ему
случалось по целому дню  не есть,  несколько  ночей спать  в  холоде.  Снова
донимали  его  утихшие  было  лихорадка и  озноб, мучил  кашель,  но  он  не
сдавался, хотя с ужасом понимал, что срок пребывания  здесь сокращается, как
шагреневая  кожа, и через пару недель любой полицейский чиновник выкинет его
вон за пределы Германии.
     А страна  уже  готовилась  к  богатому  и  сытому  Рождеству. Всюду  на
витринах красовались  товары, раздражавшие важ&ды нищих беженцев,  к которым
зорко  присматривалась  полиция  имужиялх'  ненавидела местная  шпана.  Саня
обходил стороной эти сверкаю и поскак этажи Белого дома, улицы, подавленный,
угрюмый и потб"1~на боаетатки всякой  веры, спрашивая возлюбленную скорее по
привычке. Он снова был в Мюнхене, но теперь улицы пронизывал горный ветерок,
баварские  модницы  щеголяли  русскими  мехами,  кроме тех,  кто  вступал  в
общество защиты животных. Пиво текло рекою, праздник не прекращался, философ
мой  был  в  таком  же  тупом  унынии, как  ровно десять лет назад,  вычищая
полковые сортиры.
     Но  однажды в голодный и маятный ноя&ьТккйй день его кто-то окликнул на
ломаном русском языке: к . -- Хэрр Тьозэкин?
     Саня повернул голову  и увидел невысокого  щуплого  немца в очках,  лет
сорока  пяти. Немец приветливо улыбался, и  Тезкин несколько секунд тупо  на
него глядел, даже  не пытаясь  вспотпггь, где и  когда он  мог видеть  этого
человека.
     -- Бэрэзайка, -- сказал немец, широко улыбаясь,  -- банья.  Я бил к вас
прошлый Рождество. Мне зовут Фолькер.
     -- Хорошо,-- сказал Тезкин бесцветным голосом.
     -- Почему ви так грустный? -- спросил Фолькер, приглядываясь к Тезкину.
-- Я приглашай вам пить пиво. йа?
     -- Иа,-- вздохнул Саня. которому  было  все равно, не осталось даже сил
ничего в себе таить.
     -- Вам что-нибудь плохо?
     Тезкин кивнул и скупо и безучастно рассказал, что ищет одну женщину.
     -- Надо сделать объявление на газета.
     --  О.  йа,--  согласился  Александр,  думая,  как  бы   ему  побыстрее
расстаться с  поклонником российских  философов и брошенных деревень, но его
собеседник, так же беспричинно весело оглядывая Тезкина, заказал  еще пива и
объявил:
     -- Вы не имейт марки.
     --  Да,  не  имейт,-- сказал русский философ  зло,-- я не имейт в вашей
хваленой стране ничего, нихт.
     -- Алекзандер, ви не надо сердитый. Я хочу вас помогать.
     -- Я  не сержусь,  --  ответил Тезкин. вставая. -- Сколько я должен  за
пиво?
     -- Ничего, -- сказал Фолькер  серьезно и ничуть не  обижаясь. -- В этот
раз я ви угощал, в другой ви угощает мне.
     -- Боюсь, что  ничего не получится,--  пробормотал Саня.-- Простите,  я
должен идти.
     -- Подождите, Алекзандер, --  возразил немец. -- Возьмите  ваше место и
слышите, что я говорю. Ви нужен отдых. Ви много писал прошлый год?
     -- Я не написал ни слова и вряд ли что-нибудь еще напишу.
     -- Не говорите это. Ви сейчас трудный позиция в страна, я знаю. Ми тоже
бил так позиция после война. Я бил маленький, но я вспомню.  Я не имел отец,
они убили его на война. Вы имейт отец, Алекзандер?
     -- Нет.-- сказал Тезкин хрипло,-- его тоже убили.
     --  Я вам  понимаю. Я  бил  очень бедный, я  мил  стаканы в этот бар, а
теперь я имейт деньги, я директор частный гимназиум, и в мой гимна-зиум дети
научат  русский  язык.  А какой-нибудь русский  убил мой  отец. Это странно.
Алекзандер?
     --  Да,-- согласился Саня,--  в  Хорошей до  войны было сорок с  лишним
мужиков, вернулась треть. А зачем вам в вашей гимназии русский. Фолькер?
     -- Я люблю ваша страна. У нее  убили мой  отец,  но я люблю ей. Я хочу,
чтобы мой студенты тоже любите ваша страна.
     -- Да, -- пробормотал Тезкин, не зная, что сказать.
     Фолькер молча пил пиво, и Саня вдруг подумал, что, пожалуй, он не будет
ждать еще неделю, а уедет сегодня же вечером, денег на дорогу у него хватит,
и  хотя не  удастся  привезти  никаких подарков ни  матери,  ни деду Васе  и
бабкам, он все равно уедет.
     --  Алекзандер,--. ^-чзал Фолькер, поднимая голову от стакана,-- я хочу
просить вам одн§Р .
     -- Какую? ^.ввдь
     -- Я предлагай вас я1" '^^ии в мой гимназиум о Россия. Я хочу, чтоб мой
студенты знать Россия и ;не бояться она. Вы мне понимаете, да?
     -- Да.--ответил Тезкин,--но это невозможно, хэрр  Фолькер.  Я никогда и
никому не читал никаких -лекций. Я  просто недоучившийся студент, самоучка и
трепло, каких в России тысячи, и с тем же успехом вы могли бы позвать любого
из- русских оборванцев, шляющихся по Европе. Лучше обратитесь в университет,
•>
     -- О, нет, -- покачал еловой Фолькер. -- Я  знаю  люди, Алекзандер. Мне
не нужно профессор или, как  это у вас есть так смешная штука,  я никогда не
мог понимать?  -- а. вот  --  кандидат наука.  Мне нужен  ви, я очень, очень
прошу вам. Алекзандер.  И тоже ви  может  делать  объявление на газета о эта
женщина. Это важно вас, йа?
     -- Было важно, Фолькер,--сказал Саня с грустью,--вы немного опоздали. И
потом у меня кончается виза.
     -- Это мой проблем,-- возразил директор.

6
     Так  неожиданно,  в  который  по   счету  раз  переменилась  тезкинская
судьбина, и он  обрел  работу, которой позавидовали бы многие из презирающих
или жалеющих его российских умников. И работа  эта, как ни странно, пришлась
ему  по  вкусу,  принеся  успех,  какого  никогда  прежде герой мой не знал.
Гимназисты и  гимназистки были от него без ума, не  сводили крупных арийских
глаз, засыпали вопросами,  прилежно выполняли  все его задания. И была среди
этих глаз одна пара, смотревшая на Тезкина особенно нежно и показавшаяся ему
знакомой.
     Он долго не мог вспомнить,  где уже видел эти глаза,  пока девушка сама
не   напомнила  ему  об  их   встрече  полгода  назад   в   старом  доме  на
Тюр-кенштрассе,  и  Тезкин  тотчас же догадался: конечно, это была  та самая
прелестная немочка, что сказала ему об отъезде Катерины. Но, хоть и принесла
она  ему столь горестную весть, она была связана с  его возлюбленной, и Саня
частенько  разговаривал   с  Анной   после  занятий.  Пухленькая  Анхен  ему
сочувствовала, рассказывала о том,  как Козетта жила в Мюнхене, и  Александр
не замечал поблескивающих на ее ресницах слез,  а если и замечал, то относил
исключительно на счет дружеского участия.
     --  У нее была большая тоска, господин  учитель. Иногда она говорила со
мной, мы  читали книги, гуляли. А когда приезжал  ее муж, -- Анечка говорила
по-русски очень  чисто, почти без ошибок, и  Саня думал, что так говорить ее
научила Катя. Сердце его переполнялось любовью, бедная девушка не знала, как
понять его взгляды, краснела и терялась, не смея остановиться, -- он работал
где-то  на  севере и жил там, то она замыкалась и не выходила  из комнаты. Я
слышала, как она плачет, и  однажды он сказал ей, что увезет туда, где много
солнца и гор.  Наверное, она туда и уехала. Она ничего не сказала мне, когда
прощалась. Только поцеловала.
     -- А что еще? -- жадно  спрашивал Тезкин, воображая свою милую Катерину
и снова не зная, то ли ему радоваться, то ли печалиться ее страданиям.
     -- Однажды, незадолго до отъезда, она была очень больна. Несколько дней
не  выходила. Я волновалась и,  когда она поправилась, купила ей  цветы. Она
почему-то заплакала, и мне стало неловко. А потом она уехала, герр Тезкин. •
     -- А  она говорила тебе что-нибудь обо мне?  -- спросил  Саня, облизнув
пересохшие губы.
     --  Нет,  -- покачала головой  Анечка, глядя на своего  учителя с немым
упреком. -- Она, по-моему, не смогла привыкнуть к Мюнхену. Но ведь это очень
красивый город, и я его-очень люблю. А вы, герр Тезкин?
     -- Я не знаю,-- признался он,-- мне, Анна, все равно. Однако постепенно
он  начал привыкать к этой размеренной жизни,  утром ходил на занятия,  днем
гулял по мюнхенским паркам, вечерами читал или шел в гости к Фолькеру, пил с
ним пиво,  толковал  о  Бердяеве и Павле Флоренском  и  даже пробовал что-то
писать.  Но  с  этим у Тезкина  ничего не получилось. Он познакомился еще  с
несколькими  семьями,  в  том  числе  и русскими,  подружился  с  колоритным
мужичком,  сбежавшим  в  войну  по  велению  Богородицы  от  большевиков   и
построившим  церковь  возле  олимпийского  стадиона,  и  говорил  с  ним  на
божественные темы, перемежая беседу возлияниями Бахусу, но счастья так  и не
было. Счастье осталось далеко в России, не то в  Автозаводском сквере, не то
в  краснокир-пичной школе, где ходили по этажам  Серафима  Хренова  и Ирочка
Раевская, не то в Крыму возле Гурзуфа, не то на Онеге, не то на Березайке, а
здесь  его  не  было и  не могло  быть. И, значит, права  была светловолосая
смеющаяся  девушка  в сером  платье  с  янтарными  бусами, сказавшая  ему на
прощание: "А с чего ты взял, что человек должен быть обязательно счастлив?"
     Но он по-прежнему не мог успокоиться и давал объявления во все немецкие
газеты, не жалея своего  щедрого заработка. И Бог знает  кому они попадались
на глаза вперемешку с брачными объявлениями, сведениями о  скупке и  продаже
недвижимости и подержанных  автомобилей, -- но Козетта не откликалась, точно
письмо  ее ему  пригрезилось, а  женщина, о которой рассказывала Анна,  была
совсем другой.
     -- Алекзандер,-- сказал ему однажды Фолькер,-- я уважаю ваш чувство, но
думаю, что  эта фройлен ви  не будет найти.  Она  нет в Германии. Женитесь с
Анхен и живите сюда. В России ви делать нечего.
     Фолькер  курил  дорогую сигару, по  телевизору  показывали  несчастную,
корчившуюся в судорогах  распада  страну, где убивали  уже прямо на  улицах,
открыто  и  не таясь,  где шли  стенка на  стенку,  врывались  в  дома,  где
грохотали  танки,'  стояли  в  переходах вереницы профессиональных нищих,  а
вокзалы  и аэропорты  были забиты профессиональными беженцами, и побежденная
Германия  посылала  победительнице-России  ящики  тушенки  и сухого  молока,
разворовывавшиеся профессиональными коммерсантами.
     --  Ви увндет  мир -- Грец, Италь, Франц. Я знаю, ви  патриот, ви любит
Россия, но Россия сейчас не любит ви. Потом, в будущем, когда Россия  будет,
как Германия, вам позовут и ви будет вернуть там. Но теперь ваш место здесь.
Верите мне, Алекзандер. верите.
     Тезкин  ничего не  ответил,  подошел к  окну  и, поглядев на  чистый  и
красивый  город,  пробормотал: "Ну услышь меня,  откликнись. Пусть ты больше
меня не любишь  и то,  что ты написала,  было лишь минутной  слабостью, и ты
нарочно уехала туда, где тебе теперь хорошо, хоть я  и знаю, что хорошо тебе
быть не может. Дай мне знак, скажи, что с тобой, и я перестану тебя  искать.
Я. быть  может, смогу  о тебе забыть  и успокоюсь, если ты этого хочешь.  Но
пока ты меня не отпустишь, я буду тебя ждать".
     Снова наступила весна, он чувствовал себя так же скверно,  как  осенью,
когда  ночевал на улицах. Сильно кашлял, его  лихорадило, и Анна умолила его
сходить  к  врачу.  Визит  оказался  неутешительным.   Аккуратный,   коротко
стриженный  доктор, чем-то напомнивший Сане отца, долго рассматривал снимки,
слушал его,  а потом сказал,  что  легкие  его  запущены и  ему  надо срочно
лечиться, пока  процесс  не  принял  необратимого  характера.  Ис^  пуганная
девушка просила его все  бросить и немедленно ехать в горный  санаторий,  но
Тезкин вяло возражал:
     -- Анна, на что я тебе?
     Она плакала, и Тезкин поддавался на уговоры, соглашался  с тем, что она
будет его  сопровождать. А  в России говорили о голоде  и войне --  и теперь
никто уже не верил, что этот кошмар когда-нибудь кончится.
     -- Если ты вернешься туда, ты умрешь, --  говорила Анна Тезкину. -- Там
нет лекарств, нет продуктов, там нет для тебя работы.
     Тезкин вдруг вспомнил  Машину, которая  велела  ему когда-то уезжать, и
сказал:
     -- Хорошо, мы дождемся лета и поедем. И в это самое время позвонил Сане
человек  и на самом обыкновенном русском языке, от которого  преподаватель и
лектор отвык, спросил:
     . -- Господин Тезкин?
     -- Да,--  ответил  он,  и сердце  у  него екнуло,  а  голос  незнакомца
показался страшно  холодным и чужим, куда более чужим, чем  ломаная и резкая
речь его учеников.
     -- Вы давали объявление в "Зюддойче Цайтунг"?
     -- Да.
     -- В таком случае я хотел бы с вами переговорить.

7
     Они встретились в  небольшом кафе возле вокзальной  площади, и ощущение
холода  в тезкинском  сердце и  груди стало настолько  невыносимым.  что  он
плотнее запахнул куртку, с трудом скрывая дрожь.
     -- Где она?
     --  Она  находится  в  частной  клинике, -- ответил  его собеседник, не
спуская с Тезкина задумчивых и спокойных глаз.
     --  Что  с ней? --  проговорил Саня  хрипло,  не  узнавая  собственного
голоса.
     --  Что  ж вы на меня так набросились? -- усмехнулся мужчина. -- Почему
вы  думаете, что я должен  перед вами отчитываться? Ну хорошо, кажется,  это
называется  депрессией.  Полгода назад она  пыталась  покончить  с  собой, и
полагаю, это была не последняя попытка.
     -- Я хочу ее видеть.
     -- Боюсь, что это невозможно.
     Тезкин поглядел на него и вдруг подумал, что этот человек не отдаст ему
Козетту никогда.
     -- Зачем вы меня тогда нашли?
     --  Видите  ли, господин Тезкин,  меня  не  вполне устраивает ситуация,
когда то  в одной,  то  в  другой газете появляются объявления,  что  кто-то
разыскивает мою жену, пусть даже бывшую.
     Бывшую? -- пробормотал философ с мучительной интонацией в
     голосе.
     -- Мы развелись полгода назад.
     -- Я хочу видеть ее немедленно.
     -- Слушайте.  Тезкин,  поскольку я  сохраняю над  своей бывшей супругой
опеку, то увидите вы ее или нет, зависит только от меня -- здешние законы на
сей счет достаточно  строги.  А к  тому же  косвенной причиной  ее нынешнего
несчастного положения являетесь именно вы. Поэтому я прошу вас оставить ее в
покое и никаких объявлений больше не давать. Вы напрасно тратитесь  -- газет
в этой клинике не читают.
     -- Хотите, я заплачу вам?
     -- Заплатите? -- рассмеялся тот.-- Вы что же, много получаете? Вы ведь,
кажется, преподаете русский язык или литературу, что-то в этом роде?
     -- Да.
     Мужчина нахмурился и посмотрел на Тезкина задумчиво.
     --  Неуч, голь,--  пробормотал  он,--  преподаватель  одной  из  лучших
мюнхенских гимназий. Представляю,  чему вы  их учите. Что же, мало вам того,
что испохабили  шестую  часть света, сюда  еще перебрались.  А знаете что,--
сказал он вдруг,-- я сообщу вам адрес моей бывшей жены при одном условии: вы
возьмете ее из этой клиники, оплатите пребывание  там, коль скоро вам так не
терпится, и тотчас же, слышите, тотчас же вернетесь в Россию.
     -- Боитесь? --  сказал Саня презрительно. -- Холуйская  кровь взыграла?
Живой напилась и куражится теперь?
     --  Вы глупы,  господин  Тезкин, и я  очень  сожалею, что в  свое время
приложил руку к вашему вызволению... Но довольно. Я хотел бы получить от вас
какие-нибудь гарантии, что вы меня не обманете.
     -- Да не бойтесь вы, уедем мы, -- проговорил Саня тихо и отвернулся.

8
     Лечебница  была расположена  высоко в горах  на границе  с  Швейцарией.
Тезкин с Фолькером ехали туда  несколько часов. Дорога  поднималась  в гору,
изредка показывались веселые альпийские  деревушки  и придорожные гостиницы.
Фолькер,  опечаленный  внезапным  тезкинским отъездом,  молчал.  Он  не  мог
понять, почему его русский  друг не хоч