была
обидной, унизительной, непристойной. Его Грейс могла забыть, свое  положение
ни поправить, ни забыть она не могла.
     Во время болезни Грейс не видела Уинтерборна, и, вероятно,  поэтому  ее
воображение обрядило его в слишком романтическую тогу, чего не случилось бы,
будь он рядом, со всеми слабостями и недостатками,  присущими  несовершенной
человеческой природе. Он возникал в ее памяти то как бог  леса,  облепленный
листьями и зеленым мхом, как тогда, в зарослях орешника, то как  бог  садов,
забрызганный сидром и яблочными семечками, каким она встретила его, когда он
возвращался из долины Черного Вереска с сидровым  прессом.  В  глубине  души
она, как и отец, хотела показать Джайлсу, что он по-прежнему ей мил.
     Неужели они будут вместе всю жизнь, не  переставала  изумляться  Грейс.
Она знала, что пока это невозможно. Но, свято веря, как и подобает дочери, в
здравый смысл и жизненный опыт отца, она вспоминала  письмо,  в  котором  он
писал, что не худо бы  заронить  надежду  в  сердце  Уинтерборна,  чтобы  не
потерять его еще раз, и чувствовала,  что  совет  этот  ей  по  душе,  если,
конечно, следовать ему в границах благопристойности.
     Мало-помалу Грейс,  превратившаяся  в  тень  за  время  болезни,  стала
оживать и наливаться здоровьем. Щеки ее порозовели, и она уже  снова  могла,
как прежде, совершать далекие прогулки.
     Вскоре миссис Мелбери  предложила  ей  для  развлечения  прокатиться  в
двуколке на ярмарку в Шертон, куда отправился с хозяйским поручением один из
работников отца. Никаких дел у Грейс в Шертоне не было, но она подумала, что
может встретить там Уинтерборна, и охотно согласилась.
     По дороге в  Шертон  Уинтерборн  не  попался  ей,  но,  когда  двуколка
медленно продвигалась по запруженной народом и  экипажами  Шип-стрит,  Грейс
увидела его на тротуаре. И она вдруг вспомнила, как однажды он ждал ее здесь
- она тогда только что вернулась из школы - и как нежному свиданию  помешала
воспитанная в ней чопорность. Сердце у  нее  защемило.  Как  проклинала  она
сейчас свое благородное воспитание. Вспомнилась и сцена во  дворе  гостиницы
"Эрл-ов-Уэссекс": Уинтерборн выжимал сок из яблок сидровым прессом,  а  она,
изображая собой прекрасную даму, благосклонно взирала на него сверху.
     Грейс велела работнику остановиться, вышла из двуколки  и  поспешила  к
своему возлюбленному.
     Джайлс не сразу увидел Грейс, а когда увидел, то глаза его  засветились
сдержанной радостью, а в манерах появилась непринужденность,  которой  давно
уже не было при встречах с Грейс.
     Обменявшись несколькими общими фразами, Грейс проговорила со значением:
     - Я никуда не спешу, но, может быть, ты очень занят?
     - Я? Нет, я не занят ничем. У меня сейчас,  в  самую  рабочую  пору,  к
сожалению, нет никаких дел.
     - Ну тогда... Я иду в собор. Пойдем со мной. Уединиться в соборе -  это
самый простой способ в Шертоне избавиться  от  соглядатаев.  Разговаривая  с
Уинтерборном, Грейс чувствовала на  себе  десятки  глаз:  значит,  время  не
охладило любопытства, как она надеялась, совсем наоборот. Люди с сочувствием
смотрели  на  покинутую  жену,  почти  ребенка.  Их  взгляды  не   были   ни
оскорбительными, ни навязчивыми, но Грейс все равно было не по себе.
     Они бродили по приделам собора, потом присели на скамью. Во всем здании
были только они двое. Она смотрела на мраморную плиту над могилой последнего
местного барона, и ей в голову не приходило,  что  Фитцпирс  по  материнской
линии прямой потомок этой вымершей аристократической семьи. Взглянув  вверх,
на цветные стекла окон, она спросила Уинтерборна, помнит ли  он,  когда  они
были в Шертоне последний раз вместе.
     Джайлс это хорошо помнил.
     -  Ты  была  тогда  важной  дамой,  -  ответил  он,  -   прекрасной   и
недосягаемой. Но, может быть, ты осталась ею и сейчас?
     Грейс медленно покачала головой.
     - Несчастье изменило меня, - проговорила она выразительно. -  Я  теперь
совсем, совсем другая. - Почувствовав, что в ее словах таится смысл, который
она не сумела бы объяснить, она поспешно прибавила: - Тебе мой отец писал?
     - Да, - ответил Уинтерборн.
     Грейс вопросительно взглянула на него.
     - Обо мне?
     - Да.
     Она поняла, что отец в письме просил его не пропускать  мимо  ушей  то,
что Грейс по его просьбе должна была сказать ему. Щеки ее вспыхнули, но  она
тотчас оправилась от смущения, - ведь перед ней был Джайлс, ее старый верный
друг, которого она совсем не боялась.
     - Он написал  мне,  чтобы  мы  поговорили...  Ты  понимаешь  о  чем,  -
продолжал Уинтерборн тихо. Поскольку Грейс сама начала разговор, он вовсе не
был расположен ограничиться одним-двумя словами.
     Они вместе росли, и между ними было то  полное  доверие,  какое  бывает
только между друзьями детства.
     - Знаешь, Джайлс, - проговорила Грейс самым деловым тоном,  -  все  это
очень хорошо, но сейчас мое положение самое ненормальное, и я пока  не  могу
сказать тебе ничего определенного.
     - Да, -  отрешенно  произнес  он  и  посмотрел  на  Грейс  со  странным
ощущением новизны.
     Он как-то думал, что их возобновившаяся дружба откроет ему новую Грейс.
В первый раз  за  все  время  он  вдруг  заметил  в  ней  нечто  незнакомое,
неожиданное для себя, хотя, по правде говоря, он мог  бы  ожидать,  что  она
переменится. Перед ним была сейчас не наивная девушка Грейс Мелбери, которую
он знал с детства. Конечно, он мог бы давно это заметить, но вот не заметил.
Перед ним  была  миссис  Фитцпирс,  замужняя  дама.  Да,  Грейс  изменилась:
сохранив приличествующую ее полу скромность, она утратила  милую  девическую
застенчивость. Уинтерборн  понимал,  что  перемена  неизбежна,  но  до  этой
встречи она не бросалась в глаза; и на мгновение эта перемена ошеломила его.
Дело в том, что с тех пор, как Грейс вышла замуж за Фитцпирса, Уинтерборн ни
разу близко не видел ее, не считая короткой встречи на холме Хай-стоу, когда
он возвращался с сидровым прессом из долины  Черного  Вереска;  но  они  так
быстро расстались тогда, что Уинтерборн ничего не успел заметить.
     Уинтерборн тоже стал другой. По-прежнему мягкий, он, однако, мог теперь
критически относиться к Грейс. Прошло время, когда Грейс Мелбери была в  его
глазах непогрешима, как существо высшего порядка. Он и перемену-то заметил в
ней, потому что его отношение к ней  изменилось.  Ведь  перед  ним  была  не
близкая,  понятная  Грейс,  а  таинственная  незнакомка,  которую  ему   еще
предстояло  узнать;  взгляды  ее  стали  шире,  она  держалась   с   большим
достоинством, с большей уверенностью, чем прежняя Грейс. На первых порах  он
не мог решить, нравится ли ему эта перемена. Но своя  прелесть  в  этом,  во
всяком случае, была.
     Затянувшееся молчание Джайлса испугало впечатлительную душу  Грейс:  не
таится ли в нем недоброе?
     - О чем ты задумался? Какие мысли проложили  эти  морщинки  на  лбу?  -
спросила она. - Я не  обидела  тебя,  сказав,  что  еще  не  время  серьезно
говорить о будущем?
     Тронутый искренней любовью,  прозвучавшей  в  этих  словах,  и  глубоко
взволнованный, Уинтерборн отвернулся, взяв Грейс за руку.  Он  уже  сожалел,
что позволил себе критиковать ее.
     - Ты очень хорошая, Грейс, очень, - проговорил он  глухо.  -  Ты  стала
гораздо лучше, чем была.
     - Почему?
     Он не мог бы ей объяснить почему и ответил, уклончиво улыбаясь, что она
стала еще красивее, хотя думал совсем о другом. Он  держал  ее  правую  руку
своей правой, так что лица их были обращены  в  разные  стороны;  видя,  что
Джайлс не собирается отпускать ее руку, Грейс решилась мягко укорить его.
     -  Мне  кажется,  мы  зашли  не   дальше,   чем   дозволено   в   таких
обстоятельствах, и достаточно  далеко,  чтобы  мой  бедный  отец  больше  не
волновался, не правда ли, Джайлс? Мы ведь с тобой те же,  что  были.  Видишь
ли, Джайлс, дело мое еще не кончено, вдруг... представь себе только,  что  я
никогда  не  получу  свободы!..  Возникнет  какое-нибудь  препятствие,   или
недостанет какого-нибудь документа?
     Грейс побледнела, дыхание у нее оборвалось. До  самой  последней  фразы
разговор их был беспечной любовной болтовней. Мрачные события прошлого,  еще
более мрачное будущее, если хлопоты Мелбери не увенчаются успехом, все  было
на какой-то миг забыто. Теперь же несчастные обстоятельства снова  обступили
их, свет и тень заняли подобающие места.
     - Но, кажется, дело уже решено, - проговорила Грейс. - Отец пишет,  что
ему сказал адвокат?
     - Пишет, что все в порядке.  Случай  простой,  проще  не  бывает.  Еще,
правда, не все оформлено, как полагается по закону. И это естественно.
     - Да, конечно! - сказала Грейс и, нахмурив лоб, задумалась. -  Но  ведь
отец написал, что дело почти решено, да? А  ты  сам  что-нибудь  знаешь  про
новый закон?
     - Подробно не знаю. Слыхал только, что если муж и  жена  не  ладят,  то
развестись теперь очень легко. Никакого постановления парламента не надо.
     - Они, наверное, просто должны что-нибудь подписать  или  под  присягой
рассказать о чем-нибудь?
     - Да, наверное.
     Сострадательный человек, услыхав, как эти две простые  души  рассуждают
об имперском законе, зарыдал бы,  знай,  какие  опасные  мечты  лелеют  они,
усыпленные неведением.
     Какое-то время оба молчали, как дети при виде чудесного,  непостижимого
явления.
     - Джайлс, - наконец сказала Грейс, - когда я  вспоминаю,  как  серьезно
мое положение, то я очень расстраиваюсь. Давай уйдем отсюда. Мы с тобой  так
долго вместе, это опрометчиво с моей... с нашей  стороны.  Вдруг  кто-нибудь
нас увидит?.. Я почти что уверена, - прибавила она с  сомнением,  -  что  не
должна позволять тебе брать мою руку, ведь документы еще не  подписаны  и  я
еще связана ненавистными узами или  почти  что  связана.  Мой  отец  потерял
голову. Правда, я ни перед кем не чувствую никаких моральных обязательств, и
на моем месте ни одна женщина, имеющая гордость, не чувствовала бы их  после
всего, что было. Но я хочу, чтобы приличия были соблюдены.
     - Да, да, конечно. Но твой отец пишет в письме, что жизнь коротка. И он
прав, поэтому я так хочу знать, Грейс, твое  теперешнее  ко  мне  отношение.
Минутами я чувствую себя, после того как получил это письмо, точно  ребенок,
который ничего не понимает и  всего  боится.  Если  одному  из  нас  суждено
умереть до того, как будут окончены все формальности и ты станешь  свободна,
если один из нас отойдет в мир иной и  мы  не  воспользуемся  этой  краткой,
минутной, но вполне реальной возможностью, то я, умирая,  скажу  себе,  если
это буду я, "правильно ли, что я ни одного раза не поцеловал ее? А я,  видит
бог, ни разу ее не целовал, хотя она и  обещала  быть  моей;  и  теперь  уже
никогда не поцелую". Вот что я подумал бы.
     Грейс смотрела, как слова слетают с губ  Уинтерборна,  точно  они  были
видимы; лицо ее становилось печально; услыхав последние слова, она  опустила
голову.
     - Да, - сказала она, - я тоже об этом  думаю.  Все  время  думаю,  и  я
совсем не хочу быть сдержанной и  холодной  с  тобой,  с  моим  единственным
другом, который столько лет и так преданно любит меня; я не  хочу  причинять
тебе боль, как причиняла когда-то в те бездумные дни. Не хочу! Но могу ли  я
сейчас позволить тебе... Не слишком ли рано?..
     В  глазах  Грейс  от  смущения  и  страха  заблестели  слезы.   Честный
Уинтерборн не стал настаивать, видя смятение Грейс.
     - Да, ты права, - ответил он, уже  раскаиваясь  в  сказанном.  -  Лучше
подождать, пока все устроится. А что пишет тебе твой отец?
     Уинтерборн хотел спросить, в каком положении дело; но Грейс, поняв  его
по-своему, стала простодушно пересказывать  ту  часть  письма,  где  Мелбери
советовал ей, как вести себя.
     - Он пишет... то, что я уже сказала тебе. Рассказать подробнее?
     - Нет, конечно, если это секрет.
     - Вовсе не секрет. Я перескажу тебе все слово в слово, Джайлс, если  ты
хочешь. Он пишет, что я должна подать тебе надежду. Вот! Но я не  могу  пока
зайти так далеко, как он этого хочет... Ну, пойдем отсюда, - прибавила Грейс
и, мягко высвободив свою руку из его, первая пошла к выходу.
     - Я подумал, что не мешало бы пообедать, - сказал Уинтерборн, спускаясь
с небес на землю. - Тебе надо обязательно поесть. Пойдем, я знаю здесь такое
местечко.
     У Грейс за стенами отцовского дома не было  во  всем  свете  ни  одного
друга. Фитцпирс не ввел ее в общество, напротив, живя с ним,  она  временами
чувствовала себя одинокой, как никогда. И ей  было  приятно  ощутить  чью-то
заботу. Но  всетаки  она  стала  сомневаться,  благоразумно  ли  предложение
Уинтерборна и не  является  ли  оно  следствием  его  неискушенности.  Грейс
ласково сказала ему, что было бы лучше, если бы он пошел один и  заказал  ей
обед где-нибудь поблизости, а она подождет его  в  привратницкой  монастыря.
Джайлс понял сомнения Грейс и, упрекнув себя  в  незнании  приличий,  пошел,
куда велела ему Грейс.
     Вернулся он через десять минут и застал Грейс  на  том  же  месте,  где
оставил.
     - Пока ты дойдешь  туда,  обед  будет  готов,  -  сказал  он  и  назвал
харчевню, где заказал обед. Грейс никогда о такой харчевне не слыхала.
     - Я спрошу, как туда идти,  -  сказала  Грейс,  спускаясь  со  ступеней
храма.
     - Мы еще увидимся сегодня?
     - Конечно, приходи туда ко мне. Как будто ты случайно зашел. Это совсем
другое дело, не то что идти вместе. А потом ты поищешь мою двуколку.
     Уинтерборн подождал четверть часа, достаточный,  по  его  мнению  срок,
чтобы пообедать, и поспешил в харчевню.  Харчевня  "Три  бочки",  маленькая,
опрятная и недорогая, находилась в соседнем переулке. По  дороге  Уинтерборн
вдруг со страхом подумал, достаточно ли хорошо это место для Грейс; а  войдя
в зал и увидев там Грейс, сразу понял, что совершил промах. Грейс сидела  за
столом в зале, бывшем по ярмарочным дням и столовой  и  гостиной;  это  была
длинная узкая комната с полом, посыпанным песком, на котором метла  оставила
след в виде елочки, и двумя окнами  -  одно,  занавешенное  красной  шторой,
выходило на улицу, другое во двор. Грейс  забилась  в  самый  дальний  угол,
поглядывая растерянно  на  молочников  и  мясников,  занявших  все  передние
столики. Надо отдать Уинтерборну  справедливость:  когда  он  заходил  сюда,
чтобы заказать обед, этой публики еще не было.
     Грейс была совершенно подавлена. Войдя в харчевню  и  оглядевшись,  она
немало изумилась, но было уже поздно отступать,  и  она,  сделав  над  собой
героическое усилие, прошла вперед и села на тщательно выскобленную  скамейку
за длинный узкий стол со стальными ножами и вилками, оловянными  перечницами
и голубыми  солонками.  Со  стены  на  нее  глядели  вывески,  рекламирующие
торговлю волами. Последний раз, когда Грейс обедала вне  дома,  это  было  в
фешенебельной гостинице "Эрл-ов-Уэссекс", в обществе Фитцпирса, а  до  этого
она два месяца путешествовала с ним по Европе и останавливалась  в  тамошних
роскошных гостиницах.
     Но разве она могла ожидать что-нибудь другое теперь, когда спутником ее
стал  Уинтерборн?  И  все-таки  перемена  была  разительной!  А  она  и   не
подозревала до этой минуты,  что  ей  в  такой  степени  привились  вкусы  и
наклонности Фитцпирса. Правда, элегантный Фитцпирс еще  и  по  сей  день  не
уплатил по весьма внушительному счету вышеназванной гостинице:  всякий  раз,
приезжая с Грейс  в  Шертон,  он  останавливался  и  обедал  именно  в  этом
комфортабельном заведении. Но так уж устроен человек, что,  Грейс,  несмотря
на долги, обедала в "Эрл-ов-Уэссекс" с легким сердцем, тогда  как  здесь,  в
"Трех бочках", вкушая еду, за которую Уинтерборн честно уплатил вперед,  она
чувствовала себя несчастной и униженной.
     Уинтерборн мгновенно понял,  что  Грейс  страдает  в  этой  непривычной
обстановке. И радость его как  рукой  сняло.  У  него  родилось  то  горькое
чувство  приниженности,  которое  испортило  тогда  памятный  рождественский
праздник.
     Он не знал,  что  эта  вспышка  тщеславия  в  Грейс  была  единичной  и
кратковременной, - так бывает на первых порах со всеми, кто, как она, твердо
решил начать новую страницу жизни. Грейс кончила свою трапезу,  бывшую,  как
заметил Уинтерборн, для нее мучительной. И он постарался поскорее увести  ее
отсюда.
     - Ну вот, - сказал он, как только они вышли, глядя  на  нее  огромными,
печальными глазами. - Ты голодная. Пойдем в "Эрл-ов-Уассекс". Ты выпьешь там
чаю. Я не подумал, что то, что хорошо для меня, для тебя может быть плохо.
     Поняв, что происходит в душе Джайлса, Грейс совсем расстроилась.
     - О, Джайлс! - воскликнула она с горячностью. - Я совсем не хочу  есть.
Зачем ты так говоришь, ведь ты ничего не  знаешь?  Ты  никогда,  никогда  не
поймешь меня!
     - Нет, миссис Фитцпирс, вы не правы. Разве вы станете отрицать,  что  в
"Трех бочках" вам было очень плохо?
     - Ах, я не знаю!.. Ну, хорошо, поскольку ты первый об  этом  заговорил,
мне там было действительно не по себе.
     - А я обедаю в этой харчевне вот уже двадцать лет и чувствую  себя  как
дома. Вы с вашим мужем останавливались обычно в "Эрл-ов-Уэссекс"?
     - Да, - неохотно откликнулась Грейс. Как могла  она  здесь,  на  улице,
объяснить Джайлсу, что это не она, не ее  чувства  обижены,  а  привитые  ей
вкусы, наносные и преходящие?
     К счастью или к несчастью, но  в  этот  момент  увидели  они  двуколку,
которой правил  работник  Мелбери;  он  ехал,  вертя  головой  по  сторонам,
высматривая Грейс, - назначенный час, когда  он  должен  был  встретить  ее,
давно прошел. Уинтерборн окликнул его, и Грейс пришлось  оборвать  разговор.
Она села в двуколку, возница взял вожжи, и лошадь побежала. Лицо Грейс  было
печально.

ГЛАВА XXXIX

     Всю ночь Уинтерборн не смыкал глаз, мучаясь воспоминаниями о  том,  как
грустно окончилось их свидание с Грейс, позабыв все приятные его минуты.  Он
опять стал сомневаться, смогут ли они быть  счастливы,  даже  если  Грейс  и
выберет теперь  его.  Она  была  образованна  и  хорошо  воспитана.  Он  был
неотесанный деревенский парень. Это препятствие существовало всегда, и он не
мог легкомысленно от него отмахнуться, как на его месте поступили бы многие.
     Уинтерборн был по натуре  человек  независимый  и  малообщительный,  он
никогда не искал чьего-нибудь расположения или покровительства и,  возможно,
поэтому обладал редкой проницательностью. Он не легко менял свои  взгляды  и
склонности, и если уже какое-то убеждение или  надежда,  пройдя  все  стадии
развития, в конце концов умирали в его груди, то впоследствии он редко к ним
возвращался, как бывает с людьми более сангвинического склада.  Когда-то  он
боготворил Грейс, был готов до конца дней служить ей,  уже  видел  ее  своей
женой и вдруг потерял ее. И хотя он вернулся к ней  почти  с  тем  же  пылом
сердца, но прежних надежд он уже не питал и не  позволял  себе  беспредельно
поддаваться ее очарованию.
     Он больше не приблизится к ней ни на шаг; он даже оттолкнет ее, уступая
велению  совести.  Преступление  склонять  Грейс  на  замужество   с   таким
человеком,  как  он;  для  нее  это  будет  еще  одно   не   менее   горькое
разочарование. Отец  ее  сейчас  слеп,  а  раньше-то  он  хорошо  видел  эту
опасность. Долг Уинтерборна открыть глаза Грейс - ради ее же блага.
     Грейс также провела бессонную ночь, наутро ей дали еще одно  письмо  от
отца, но оно не принесло успокоения ее  смущенной  душе.  Отец  все  так  же
упрямо стоял на своем.
     Порадовавшись выздоровлению Грейс, он писал:
     "Дело опять затягивается. Адвокат, к которому мы хотим попасть,  сейчас
в отъезде. Так что я не знаю еще, когда буду  дома.  Задержка  больше  всего
пугает меня тем, что ты можешь потерять Джайлса Уинтерборна. Я  не  сплю  по
ночам, думая, что, пока мы тут тянем время, он может почему-то оби