узнавали,  какому  виду
принадлежит несущий его куст; по шуму ветра в листве они угадывали  название
даже  самого  далекого  дерева.  По  одному  взгляду,  брошенному  на  кору,
одевавшую ствол, они могли безошибочно сказать, здорова  ли  сердцевина  или
начинает гнить; а по виду самых верхних  ветвей  знали,  каких  слоев  почвы
достигают  корни.  Глазами  режиссера,  а  не  зрителя,  смотрели   они   на
представление, разыгрываемое в лесу природой из месяца в месяц.
     - Он должен был стать твоим мужем, Марти, и больше ничьим, -  убежденно
проговорила Грейс после долгого молчания.
     Марти покачала головой.
     - За все время, которое мы провели вместе в лесу, - сказала  она,  -  о
чем только мы не говорили, но о любви - никогда.
     - Зато вы говорили на одном языке: на языке леса,  цветов  и  яблок.  И
никто не знал его лучше вас, даже мой отец.
     Грейс, беседуя с Марти, изливала свою печаль; но самая горькая  печаль,
которой не ведала Марти, неизбывно пребывала в ее душе. Если  бы  она  знала
наверняка, что Джайлса унесла в могилу единственно простуда, схваченная им в
те ненастные ночи, то раскаяние и муки  совести  свели  бы  ее  с  ума.  Она
убеждала себя, что простуда лишь ускорила  то,  что  должно  было  случиться
неотвратимо. Но как было бы хорошо, если бы вины ее вовсе не было!
     Существовал только один  человек,  который  мог  бы  рассеять  сомнения
Грейс. Этим человеком был ее муж.  Но  заговорить  с  ним  об  этом  значило
сообщить ему такие подробности, которые представили бы в истинном  свете  ее
отношения с Уинтерборном в последние три-четыре дня  перед  его  смертью.  А
этого ей не хотелось. Она почла бы за  слабость  отказ  от  своего  первого,
героического, признания. Грейс ни на минуту  не  сомневалась,  что  Фитцпирс
поверит ей, если она расскажет ему, как в  действительности  обстояло  дело;
но, решись она на это сейчас, он расценит ее слова как объявление перемирия;
а в теперешнем состоянии духа она не могла и думать об этом.
     После всего, что было сказано до сих пор о Фитцпирсе, вряд  ли  у  кого
вызовет удивление тот факт, что теперь, когда Грейс  поведала  ему  о  своем
падении, она вдруг пробудила в нем  страстный,  жгучий  интерес.  Тогда  как
верностью она только раздражала его и не сумела удержать от грехопадения.
     Он признался себе, что никогда, видно, не понимал до  конца  ее  пылкий
характер, во всяком случае, ему и в голову не могло прийти, что она способна
на такую месть; и хотя он с прискорбием отнесся к случившемуся, он винил  не
Грейс, а только самого себя. И в своей униженности он теперь думал  о  Грейс
не иначе, как с восхищением.
     Фитцпирс жил в Эксбери; и эти два месяца, проведенные вдали  от  Грейс,
были месяцами беспросветного отчаяния; Грейс же, знай она о  его  состоянии,
нашла бы, что человек, причинивший ей  столько  зла,  заслуженно  несет  эту
суровую кару. Но вдруг надежда, точно луч света, загорелась  для  Фитцпирса:
что, если Грейс, подумал он, сказала тогда неправду? Разве не может женщина,
являющая собой воплощенную невинность, но оскорбленная изменой, признаться в
том, в чем призналась Грейс, ради того только, чтобы уязвить неверного мужа?
Знание женской души подсказало ему, что женщина часто решается  на  подобное
признание, не имея понятия, как сильно оно ранит.
     Так и  Грейс,  дитя  во  всем,  что  касалось  чувств,  могла  сказать,
ослепленная горем, все что угодно.
     Наконец, не в силах дольше терпеть душевную  муку,  Фитцпирс  отважился
предпринять невеселое путешествие в Малый Хинток; как потерянный  бродил  он
по местам, где пережил самые чистые, самые светлые минуты своей жизни. Вечер
был теплый, и Фитцпирс долго ходил по  лесу,  обступившему  со  всех  сторон
усадьбу Мелбери, прячась от людей, как преступник.  Дорога,  по  которой  он
возвращался домой, проходила мимо домика Марти Саут. В окошке,  как  всегда,
не прикрытом ставнями, горел огонек свечи,  и  Фитцпирс  увидел  Марти,  как
видел ее прежде сотни раз.
     Она чистила садовый инвентарь, и хотя ему не хотелось  выдавать  своего
присутствия, он не утерпел и окликнул Марти в полуоткрытую дверь.
     - Для чего это ты так стараешься, Марти? - спросил он.
     - Чтобы блестело, - ответила девушка. И, подумав немного, прибавила:  -
Это не мой инвентарь.
     Фитцпирс теперь и сам видел, что не ее: лопата была огромная и тяжелая,
а садовые ножницы она могла держать только обеими  руками.  Но  лопата  была
начищена так, что блестела, как серебряная.
     Фитцпирс по наитию догадался, что лопата и ножницы были  собственностью
Уинтерборна, но для верности спросил Марти об этом. Марти кивнула головой.
     - Я буду хранить их, - прибавила она.  -  Сидровую  мельницу  и  пресс,
сказали, продадут с молотка. А мне их так жалко.
     - Я дам тебе денег, и ты купишь, - сказал Фитцпирс. -  В  благодарность
за услугу, которую ты мне оказала однажды.
     Фитцпирс взглянул на успевшую отрасти темно-рыжую косу Марти.
     - О, Марти! Твои локоны... твое письмо!.. И все-таки ты хорошо сделала,
- прибавил он задумчиво.
     Так между Фитцпирсом и Марти родилась дружба, какой раньше  между  ними
никогда не было. Марти было неловко говорить о письме,  о  том,  почему  она
решилась написать его; и она только поблагодарила Фитцпирса за его  доброту.
Она будет ездить с сидровым прессом осенью, как ездил когда-то Уинтерборн. У
нее хватит сил и сноровки, да еще с таким помощником, как Кридл.
     - Но ведь есть женщина, более близкая ему, - заметил Фитцпирс,  имея  в
виду Грейс. - Она жила под одной крышей  с  ним.  И  была  рядом,  когда  он
умирал.
     Тогда Марти, подозревая, что Фитцпирс, бывший  в  то  время  далеко  от
дома,  не  знает  истинных  обстоятельств,  рассказала  ему  о  великодушном
поступке Джайлса, отдавшего Грейс свой дом, пожертвовав для нее здоровьем, а
может  быть,  и  жизнью.  Фитцпирс,  услыхав  рассказ  Марти,  чуть  что  не
позавидовал Джайлсу, рыцарскому благородству его характера.
     Многое бы он отдал теперь, чтобы заслужить прощение Грейс. Но какие  бы
надежды он ни возлагал на будущее, сейчас, пока память об Уинтерборне свежа,
нечего было и думать о прощении. Оставалось ждать.  Время  растопит  лед  ее
сердца, и она взглянет на него если не с любовью, то, во всяком случае,  без
гнева.

ГЛАВА XLV

     Недели сменялись месяцами,  а  Грейс  и  Марти  все  ходили  на  могилу
Уинтерборна; строгое исполнение поминального  обряда  смягчало  острую  боль
утраты. Дважды в неделю две фигурки спешили в сумерках в Большой  Хинток  и,
подобно плакальщицам из Ц_и_м_б_е_л_и_н_а, украшали дорогую могилу цветами и
проливали над ней слезы.
     Эта смерть с  потрясающей  убедительностью  показала  Грейс,  как  мало
значат блестящее образование и  культура  в  сравнении  с  чистовой  души  и
благородством характера. Миновала осень, Подошла к концу зима; и на  душе  у
Грейс стало немного светлее.  Она  уже  не  с  таким  безысходным  отчаянием
предавалась горю и корила себя за смерть Уинтерборна.
     Ничто не нарушило сонного течения жизни Хинтока в эти  месяцы  осеннего
листопада и зимнего тления. Толки о почти что одновременной  кончине  миссис
Чармонд за границей  прекратились  очень  скоро.  Говорили,  что  смерть  ее
приключилась не столько от выстрела,  сколько  от  душевного  опустошения  и
страха перед будущим. Впрочем, точно этого никто сказать не  мог.  Фитцпирсу
счастливо  удалось  избежать  судебного  разбирательства:  они   поссорились
буквально за день до катастрофы, и причиной  ссоры  было  письмецо  Марти  -
ничтожный повод, за которым скрывались более глубокие причины.
     Тело миссис Чармонд не было привезено домой и предано родной земле: это
был как бы заключительный аккорд ее жизни, полной метаний и  игры  страстей.
Поместье принадлежало ей пожизненно и перешло после  смерти  к  родственнику
мистера Чармонда,  который  знать  не  хотел  молодую  супругу  престарелого
торговца железом при жизни и решил, кажется, вытравить даже самую  память  о
ней.
     Ясным февральским днем, веселым днем святого Валентина, миссис Фитцпирс
получила обещанное когда-то письмо.
     Ее муж писал, что он живет в одном из дальних городков, где купил место
помощника  врача.  Его  патрон,  из  сельских  эскулапов,  имеет  чудовищное
представление о медицине, но ничего с ним поделать нельзя. Он решил  в  этот
день влюбленных написать Грейс и спросить ее, не согласится ли она вернуться
к нему, если он купит хорошую практику,  которую  приглядел  поблизости.  На
этом кончалась прозаическая часть письма. Далее шли излияния.
     "Последний год, дорогая моя Грейс, обожаемая жена недостойного мужа,  -
писал Фитцпирс, - сделал меня старше и мудрее на  десять  лет.  Тебе,  может
быть, безразлично то, что я пишу, и все-таки я не могу не писать: никогда  в
жизни не любил я ни одной женщины, здравствующей или уже почившей,  сильнее,
чем люблю тебя. Я преклоняюсь перед тобой и глубоко тебя уважаю. И я никогда
не верил (строго говоря, это было неправдой) тому, что  ты  однажды  сказала
мне в минуту досады и уязвленного самолюбия; но если бы и  поверил,  это  не
уменьшило бы моей любви к тебе. Нужно ли писать, - увы, наверное, не  нужно,
- что я мечтаю о твоих розовых губках каждый миг моей  жизни,  что  знакомый
шорох твоих юбок то и дело слышится мне, и это сводит меня с ума.
     Если ты согласишься встретиться со мной, ты вдохнешь жизнь  в  ходячего
мертвеца. Моя чистая, святая Грейс, невинная горлица,  неужели  было  время,
когда я мог прижать тебя к груди? Мне невыносима мысль, что в  день  святого
Валентина,  покровителя  влюбленных,  ты  не  вспомнишь  обо  мне;  хоть   с
ненавистью, но вспомни. Можешь  считать  мою  просьбу  причудой,  любимая  и
потерянная жена; но ведь

                     В своей любви утонченна природа -
                     И вот она шлет драгоценный дар
                     Вослед тому, что любит.

     Не буду больше докучать тебе. Прошу только об одной милости,  -  напиши
две строчки,  что  согласна  повидаться  со  мной,  хотя  бы  ненадолго.  Мы
встретимся  и  расстанемся,  как  простые  знакомые,  если  ты   согласишься
осчастливить меня и позволишь сказать несколько слов о своей любви  и  своих
надеждах. Знай, что бы ты ни делала и ни думала: я люблю тебя.  Твой  верный
раб (а когда-то муж)".
     Как ни странно, но это письмо было первым любовным посланием  Фитцпирса
жене, поскольку все время до  свадьбы  они  ни  разу  не  расставались.  Его
эпистолярный слог был новостью для Грейс. И, надо сказать, он ей понравился.
Главный же интерес письма заключался  в  том,  что  свидание,  упоминавшееся
Фитцпирсом, могло, наконец, разрешить сомнения Грейс о степени ее виновности
в смерти Джайлса. Совет знающего человека, и видевшего к тому же Уинтерборна
в последние минуты, был бы для Грейс даром небес. Что же касается признания,
сделанного ею под влиянием минуты, чтобы досадить обидчику,  то  прежде  она
считала его чуть ли не подвигом, а теперь была готова немедленно отречься от
своих слов; ибо, как бы ни было оскорбительно такое признание для  нее,  оно
куда сильнее оскорбляло память Джайлса.
     Не сказав ничего отцу о  письме,  да  и  никому  во  всем  доме,  Грейс
написала ответ. Она соглашалась встретиться с Фитцпирсом  на  двух  уловиях:
местом встречи будет холм Хайстоу, и придет она в сопровождении Марти Саут.
     Было ли любовное послание Фитцпирса только произведением искусства, или
рукой его водило истинное чувство, но, получив ответ Грейс, он ощутил  такой
восторг, какой может вызвать только  весеннее  пробуждение  природы;  многие
годы не испытывал он ничего подобного, точно к нему опять вернулась  юность.
И он немедля ответил, что принимает условия Грейс, и оговорил  день  и  час,
когда будет ждать ее в условленном месте.
     В три часа без нескольких минут поднимался он  в  назначенный  день  по
небезызвестному холму, который не раз лицезрел героев этого повествования  в
критические минуты их жизни.
     При виде знакомых мест сердце Фитцпирса сжалось; сожаление о прошлом ни
на секунду не покидало его все последние дни. Каким бы  ни  открывалось  для
него будущее, Хинток с его умиротворяющей душу сенью лесов был  заказан  для
него навсегда.
     Он страстно жаждал общества Грейс.  Но  сначала  нужно  было  возложить
жертву на оскверненный алтарь. Покуда искупительная жертва не будет принята,
он не может настаивать на возвращении Грейс. А тем временем он  должен  дать
ей понять, что она сама вольна решать, вернуться к нему  или  расстаться  до
конца дней.
     К тому же Фитцпирс был гурманом по части чувств; с наслаждением  ощущал
он в своей душе доселе неведомые ему печали и радости,  и  не  хотелось  ему
сейчас  расставаться  с  ними.  А  предложи  он  Грейс  немедленно  нарушить
установившийся status quo, и следа не останется от этой экзотики. Быть рабом
ее милых фантазий - большего он пока не требовал и  утешался  ощущением  той
сладостной боли, которую она причинила ему.
     Приближаясь к холму и находясь в вышеописанном состоянии духа, Фитцпирс
увидел двигавшуюся навстречу процессию, в  которой  тотчас  угадал  свадьбу.
Хотя ветер дул довольно холодный, женщины были в легких нарядах,  а  жилетки
мужчин пестрели ярким, веселым узором. Каждая молодушка прижималась к своему
партнеру так тесно, точно желала слиться с ним воедино,  чтобы  взмах  руки,
походка и самый центр тяжести, все было общее.
     В  невесте  Фитцпирс  не  без  тайной  радости  признал  Сьюк   Дэмсон,
походившую в легком подвенечном платье на прелестную великаншу, рядом с  ней
мальчиком с пальчик семенил ее жених Тим Тенге.
     Фитцпирсу не удалось избежать встречи - его заметили. Из всех  красоток
мира он менее всего хотел  бы  видеть  сейчас  Сьюк.  Но  делать  нечего,  и
Фитцпирс бодро поспешил навстречу веселившимся хинтокцам,  которые,  как  он
мог догадаться, взахлеб обсуждали  сейчас  его  разрыв  с  Грейс.  Процессия
приблизилась, Фитцпирс приветливо поздравил новобрачных.
     - Свадебная прогулка по окрестным приходам. Были уже в Большом Хинтоке,
теперь пойдем в Ревеллерс-Инн, оттуда в Мартвуд, а там домой. Хотя дома-то у
нас, можно сказать, и нет. Месяца через два мы уедем из Хинтока насовсем.
     - В самом деле? Куда?
     Тим ответил, что они едут в  Новую  Зеландию.  Не  потому,  что  Хинток
надоел, - так хочет жена,  ей  скучно  жить  в  такой  глухомани;  ну  он  и
согласился.
     - Что ж, всего вам хорошего, - сказал Фитцпирс.  -  Мы  уж,  верно,  не
увидимся больше.
     Он пожал руку Тима и взглянул на новобрачную.
     - Прощай, Сьюк, - сказал он, протягивая руку  и  ей.  -  Желаю  тебе  и
твоему супругу счастья и благоденствия на новом месте.
     С этими словами он расстался с веселой компанией, торопясь  поспеть  на
вершину холма к назначенному сроку.
     Свадебная процессия после короткой заминки двинулась  дальше.  Протянув
руку Сьюк, Тим заметил, что ее пышущее здоровьем розовощекое лицо помрачнело
и уголки губ опустились.
     - Эй! Что с тобой, дорогая Сьюк? - спросил Тим.
     - Ах, пустяки, - ответила она, - не стоит и говорить. -  И  тут  же,  в
опровержение ее собственных слов, лицо ее сморщилось,  в  глазах  заблестели
слезы, и подбородок затрясся от сдерживаемых рыданий.
     - Что случилось, черт побери? - воскликнул раздосадованный жених.
     - Она немного устала, бедняжка,  -  сказала  первая  подружка  невесты,
встряхивая носовой платок и вытирая глаза Сьюк.
     - Я никогда еще ни с кем не расставалась навсегда! - проговорила  Сьюк,
справившись со слезами.
     - Но почему ты так расстроилась именно из-за него?
     - Потому что... он такой хороший доктор, и мне очень, очень жалко,  что
мы никогда больше его не увидим! В Новой Зеландии  не  будет  таких  хороших
докторов; а мне, наверное, скоро понадобится доктор; вот я и расстраиваюсь!
     Тим побледнел и нахмурился. Ему припомнились несколько мелких  случаев,
на которые в свое время он не обратил внимания.  Свадебная  процессия  опять
потянулась между рядов живой изгороди, но  смеха  и  шуток  больше  не  было
слышно.
     Фитцпирс поднялся на холм и увидел, как справа  под  откосом  появились
две фигурки. Это были Грейс с Марти, пришедшие, видимо, сюда  по  только  им
одним известной тропинке через лес.
     В этот ветреный февральский полдень, под яркими лучами холодного солнца
на розоватом  фоне  голых  кустов,  Грейс  показалась  Фитцпирсу  неотразимо
прекрасной. Фитцпирс не отрывал от нее глаз; взгляды их на миг  встретились,
Грейс тотчас отвернулась, и Фитцпирс опять залюбовался ее нежным,  печальным
личиком, повернутым к нему вполоборота; приветствуя дам,  он  снял  шляпу  и
отвесил галантный поклон. Марти остановилась  в  нескольких  шагах  поодаль;
Фитцпирс протянул руку, и Грейс пальчиком коснулась ее.
     - Я согласилась встретиться с вами, потому  что  мне  надо  знать  ваше
мнение об одном очень важном деле, - начала миссис Фитцпирс,  и  в  тоне  ее
голоса вдруг прозвучали нотки, неожиданные для нее самой.
     - Я весь внимание, - ответил ее муж. - Может  быть,  отойдем  подальше,
чтобы нас не слышали?
     Грейс покачала головой, и они остались перед калиткой, ведущей вниз,  в
долину Черного Вереска.
     Но, может  быть,  она  обопрется  о  его  руку?  Грейс  так  решительно
запротестовала, что услышала даже Марти.
     - Почему ты отталкиваешь меня, Грейс?
     - О, мистер Фитцпирс, и вы еще спрашиваете!
     - Ну, хорошо, хорошо, - проговорил он, умеряя пыл своих чувств.
     Они прохаживались по гребню холма, и Грейс  снова  заговорила  о  своем
деле.
     - Возможно, вам будет неприятно слушать, что я скажу. Но мне кажется, я
могу не волноваться об этом.
     - Да, да, пожалуйста, - храбро согласился Фитцпирс. И Грейс вернулась к
последним дням  бедного  Уинтерборна;  она  рассказала  все  обстоятельства,
сопутствовавшие его роковой болезни, описала  продуваемый  насквозь  дырявый
шалаш, прибавив,  что  он  скрыл  от  нее,  в  каком  бедственном  положении
находится, и ни разу по своей воле не ступил ногой в хижину,  чтобы  уберечь
от позора ее доброе имя. Слезы ^блеснули в  ее  глазах,  когда  она  наконец
решилась спросить Фитцпирса, виновна ли она в смерти Уинтерборна, ее ли  это
грех.
     Фитцпирс не мог скрыть своей радости, выслушав рассказ Грейс, из  коего
явствовало,  как,  в  сущности,  безобиден  был  ее  роман  с  Уинтерборном,
представлявшийся ему прежде таким серьезным. И он не стал спрашивать, только
ли благодаря обстоятельствам отношения  Грейс  с  ее  возлюбленным  остались
такими чистыми. Что же касается вины Грейс, то тут он  ничего  определенного
сказать не мог, как, впрочем, не мог бы сказать никто в целом свете. Впрочем
все-таки, думал он, чаша весов  склоняется  к  решению,  благоприятному  для
Грейс. Видимое здоровье Уинтерборна в последние месяцы было  обманчиво.  Эта
коварная болезнь после первой вспышки  часто  затаивается,  и  выздоровление
оказывается ложным.
     На душе у Грейс стало легче, и не только от  объяснения  Фитцпирса,  но
еще и оттого, что она побеседовала с образованным человеком.
     - Для этого я главным образом и согласилась прийти сюда.  Чтобы  узнать
мнение сведущего человека о том, что не давало мне  покоя,  -  сказала  она,
выслушав Фитцпирса.
     - Только для этого? - упавшим голосом проговорил тот.
     - Да, главным образом для этого.
     Они стояли молча и глядели на  стайку  скворцов  за  калиткой,  клюющих
что-то в траве. Фитцпирс первый нарушил молчание.
     - Я, Грейс, люблю тебя, как никогда прежде, - сказал он тихо.
     Грейс не отрывала глаз от птиц; губки ее красивого рта  сложились  так,
точно она подзывала их.
     - Теперь моя любовь не  та,  -  продолжал  Фитцпирс.  -  В  ней  меньше
страсти, но больше глубины. Для нее не  играют  роли  внешние,  материальные
признаки, для нее важн