авить зрителей, если  бы  не  строгая  неподвижность  на  лице
аукциониста, словно говорившая, что эксцентричность его поступков не  каприз
фантазии, а следствие совершенной поглощенности делом.
     Мистер Мелбери стоял чуть в стороне от ликейской толпы; Грейс опиралась
на его руку; среди  старомодных  платьев  странно  выделялся  ее  элегантный
наряд; рядом с ним знакомая красота  деревьев  приобретала  новую  прелесть,
казалось, они требовали, чтобы и  в  их  одеянии  появилось  что-то  модное,
современное. Грейс наблюдала за торгами с  интересом  -  в  ней  пробудились
старые воспоминания.
     Уинтерборн подошел и встал рядом;  лесоторговец  громко  называл  цену.
Грейс молча улыбалась. Чтобы как-то оправдать свое  присутствие,  Уинтерборн
вступил в торги, хотя лес и фашинник были ему совсем не нужны; при  этом  он
был так рассеян, что доносившийся до  него  голос  аукциониста  казался  ему
одним из обычных звуков леса. Упало несколько снежинок, и встревоженная этой
приметой надвигающейся зимы малиновка, понимая,  что  людское  вторжение  ей
ничем не грозит, уселась на  груду  продававшегося  фашинника  и  уставилась
прямо в лицо аукционисту, поглядывая, правда, не упадет ли какая  крошка  из
корзины с  бутербродами.  Стоя  чуть  позади  Грейс,  Уинтерборн  следил  за
снежинками, которые падали ей то на локон, то на плечо, то на  край  шляпки;
от рассеянности он назначал одну цену нелепее другой  и,  когда  аукционист,
кивнув в его сторону, произносил:  "Ваше,  мистер  Уинтерборн",  -  не  имел
понятия, что купил, - прутья, жерди или бревна.
     Ему было досадно, что отец Грейс как будто вовсе забыл  о  вчерашнем  и
сегодня не отпускает ее ни на шаг, хотя сам говорил об  их  помолвке  как  о
решенном деле. С такими чувствами он бродил за толпой взад  и  вперед,  пока
шел аукцион, ни с кем не вступая в разговоры. Наконец торг закрылся, и  лишь
тогда Джайлс осознал размеры своих  приобретений.  Сотни  жердей  и  стволов
числились за ним, а между тем ему  нужно  было  от  силы  несколько  вязанок
прутьев, чтобы работник Роберт Кридл быстрей разводил огонь.
     Теперь,  когда  аукцион   кончился,   Джайлс   решился   заговорить   с
лесоторговцем. Однако Мелбери был холоден  и  краток;  Грейс  тоже  казалась
недовольной и смотрела на него укоризненно. Только тут до  него  дошло,  что
он, не желая того, перебил у Мелбери лес и взял  как  раз  то,  что  заранее
облюбовал  лесоторговец.  Обронив  всего  несколько  слов,   отец   и   дочь
направились в обратный путь.
     Терзаемый мукой раскаяния, Джайлс стоял на поляне до тех пор, пока  все
не разошлись по домам. Он видел, как Мелбери, не оборачиваясь, шагал рядом с
дочерью. Позади них на просеке показалась какая-то дама верхом; она ехала  в
ту же сторону, что и Мелбери, и скоро их нагнала. Лесоторговец  снял  шляпу,
дама остановилась. Издалека было видно, что между ними завязалась беседа. Во
всаднице - не столько по очертаниям фигуры, сколько по ливрее грума - Джайлс
угадал миссис Чармонд.
     Собеседники долго не  трогались  с  места  и,  казалось,  успели  много
сказать друг другу. А когда  наконец  Мелбери  и  Грейс  снова  зашагали  по
просеке, в их поступи появилась некая легкость.
     Тогда отправился домой и Уинтерборн. Не желая  допустить,  чтобы  из-за
какого-то недоразумения в его отношениях с Мелбери появилась холодность,  он
пошел к нему в тот же вечер. У ворот ему бросилось в глаза, что  окно  одной
из спален ярко освещено. В нем он увидел Грейс, зажигавшую свечи;  в  правой
руке она держала тоненькую свечку, левую прижимала к  груди;  она  задумчиво
следила за каждым фитильком, словно  видя  в  разгорающемся  пламени  жизнь,
которая вступает в пору расцвета. Недоумевая,  что  бы  могла  означать  эта
иллюминация, Джайлс вошел  в  дом  и  увидел  мистера  и  миссис  Мелбери  в
состоянии сдержанного возбуждения, о причине которого он мог только гадать.
     - Простите  мое  поведение  на  аукционе,  -  сказал  Джайлс,  -  я  не
соображал, что делаю. Я пришел сказать, что вы  можете  взять  любую  партию
леса из того, что я купил.
     - Полно, полно! - ответил лесоторговец, махнув  рукой.  -  Тут  столько
забот, что я об этом давно позабыл. Нам сейчас приходится  думать  совсем  о
другом, так что не беспокойся.
     Лесоторговца,  по-видимому,  занимали  соображения  более  возвышенные,
нежели лесные торги, и озадаченный Джайлс перевел взгляд на миссис Мелбери.
     - Грейс приглашена на завтра в Хинток-хаус, - услышал он. - Сейчас  она
примеряет платья. Ей, должно быть, нужна  моя  помощь.  -  С  этими  словами
миссис Мелбери вышла из комнаты.
     Нет ничего удивительнее, чем  язык,  временами  обретающий  совершенную
независимость. Мистер Мелбери понимал, что  бахвалится.  Он  всегда  осуждал
зазнайство, особенно в беседах с Джайлсом, однако,  когда  разговор  касался
его Грейс, рассудок немедленно покидал министерство речи.
     Уинтерборн выслушал новость с удивлением, радостью и некоторой опаской.
Он повторил слова миссис Мелбери.
     - Да, - подтвердил гордый отец, без стеснения  раскрывая  то,  что  все
равно не в силах был удержать в тайне. - Сегодня по  дороге  с  аукциона  мы
встретили миссис Чармонд - она выезжала верхом.  Сначала  мы  потолковали  о
делах, а потом она разговорилась с Грейс. Удивительно, как она оценила Грейс
за какие-нибудь пять минут. Этакие  чудеса  делает  образование!  Они  сразу
сошлись. Миссис Чармонд, понятно, изумилась, что такая  штучка  -  ха-ха!  -
вышла из моего дома. В конце концов она пригласила дочку к себе. Сейчас мисс
Грейс как раз перебирает всякие платья, кружева, - надо ведь одеться к лицу.
- Так как Джайлс не отвечал, Мелбери предложил: - Я сейчас позову ее сюда.
     - Нет, нет, не надо. Она занята, - быстро возразил Уинтерборн.
     Почувствовав, что вся его речь была  предназначена  для  Уинтерборна  и
ничего не значила для него самого, Мелбери тотчас раскаялся.  Выражение  его
лица изменилось, и, делая над собой усилие, он тихо проговорил:
     - Что до меня, Джайлс, то она твоя.
     - Да, да, спасибо... Но я думаю, раз насчет леса все улажено, я  уж  не
буду ей мешать. Зайду как-нибудь в другой раз.
     Выйдя на улицу, он опять взглянул в  окно  спальни.  Грейс,  освещенная
таким множеством свечей, что никакая мелочь туалета не могла ускользнуть  от
ее критического взгляда, стояла  перед  большим  зеркалом  в  раме,  которое
недавно подарил ей отец. В шляпке, мантилье и перчатках она  смотрела  через
плечо  в  зеркало,  удостоверяясь,  все  ли  в  порядке.  Лицо  ее  выражало
ликование, столь понятное в  юной  девушке,  которую  завтра  ждет  праздник
близкого знакомства с личностью новой, интересной и могущественной.

ГЛАВА VIII

     Предвкушение восхитительного визита, заставившее Грейс Мелбери накануне
при шести свечах изучать свой наряд, теперь наполняло ее радостью  так,  что
она ног под собой не чуяла. Как светляк озаряет ночью траву, так все  кругом
- и воздух, и окрестные леса - озаряло сознание того, что и  вблизи  родного
крова ее сумели оценить по достоинству. Чувства, готовые  излиться  в  любое
мгновение, переполняли ее до краев.
     С четверть часа  она  шла  по  роще,  потом  миновала  живую  изгородь,
поднялась на холм и с вышины его в узкой лощине увидела наконец Хинток-хаус.
Назвать  углубление,  в  котором  находилось  поместье,  низиной,   пожалуй,
несправедливо; вернее сказать, это был овраг, впрочем, достаточно живописный
и даже привлекательный. С того места, где стояла Грейс, легко  было  попасть
камешком в облепленные птичьими гнездами трубы  дома.  За  высоким  зубчатым
парапетом в серой свинцовой крыше  отчетливо  виднелись  желоба,  водостоки,
квадраты верхних окон и даже буквы и контуры подошв, для забавы выцарапанные
на мягком свинце праздными людьми.
     Фасад дома украшали переплеты обычных для поместья елизаветинских  окон
с навесами, облицованных местным камнем густого  табачного  цвета.  Каменные
стены, там, где они не  были  увиты  другими  ползучими  растениями,  сплошь
покрывал лишайник всевозможных оттенков, ближе к цоколю он делался все  ярче
и пышнее, пока на земле не сливался со мхом.
     За домом по  склону  начинался  густой  лес,  так  что  корни  деревьев
приходились выше уровня печных труб. Склон напротив, где стояла Грейс, зарос
буйной травой, среди которой виднелось одно-два дерева. Кругом,  жуя  траву,
лежали овцы, мирно созерцавшие окна спальной. Местоположение дома,  пагубное
для человека, оказалось как нельзя более благоприятным для растительности, -
обитателям поместья то и  дело  приходилось  прорежать  разросшийся  плющ  и
подстригать деревья и кустарники. Дом этот был построен еще  в  те  времена,
когда человек не пугался сырости, когда, строя жилище, он искал укрытия лишь
от бурных стихий, не принимая в расчет тех, что подтачивают жизнь исподволь.
Но теперь расположенный в овраге Хинток-хаус, явно не пригодный  для  людей,
был словно призван служить наглядным  напоминанием  их  физического  упадка.
Никакие ухищрения архитекторов не сделали бы Хинток-хаус  суше  и  здоровее,
самое  яростное  невежество  было  бы  бессильно  разрушить  его  красоту  и
живописность. Растения чувствовали себя здесь как нельзя лучше, этот  уголок
мог бы вдохновить живописца и  поэта  тихой  жизни,  если  бы,  впрочем,  не
изнурил их своей атмосферой; человеку общительному захотелось бы  немедленно
бежать отсюда. Извилистой тропинкой Грейс спустилась по зеленому  откосу  на
огибавшую холм дорогу. Снаружи дом был знаком ей с детства, но  она  никогда
не видела его изнутри, а возможность узнать  с  новой  стороны  нечто  давно
знакомое всегда живо нас занимает. Войдя в дом, она ощутила трепет,  но  тут
же вспомнила, что миссис Чармонд, вероятно, одна. Обычно в приезды и отъезды
владелицу Хинток-хауса сопровождала родственница, которую считали ее теткой;
однако совсем недавно дамы расстались,  как  говорят,  повздорив,  и  миссис
Чармонд оказалась в печальном одиночестве. Надо полагать, уединение не  было
ей по вкусу, - не этим ли объясняется ее неожиданный интерес к Грейс.
     Когда доложили о мисс Мелбери, миссис Чармонд, как раз  находившаяся  в
галерее близ вестибюля, увидела гостью сквозь стеклянную  дверь.  С  улыбкой
она пошла навстречу девушке и сказала, что рада ее видеть.
     - Ах, вот что привлекло ваше внимание, - продолжала она,  заметив,  что
Грейс смотрит на странные предметы, развешенные по стенам. - Это, видите ли,
капканы для браконьеров. Мой муж был знаток этого дела. Он скупал капканы  и
самострелы со всей округи и разузнавал  их  истории  -  какой  из  них  кому
раздробил ногу, какой убил кого насмерть. Я помню, вон тот самострел  лесник
поставил на пути известного браконьера, но по забывчивости пошел  той  самой
дорогой, получил в себя весь заряд и умер от раны. Им здесь не место,  но  я
все не распоряжусь, чтобы их убрали. - И шутливо добавила: - Ловушки в доме,
где живет женщина... Это могут понять превратно.
     Грейс принужденно улыбнулась; мало знакомая с  этой  стороной  женского
опыта, она не испытывала к ней особого любопытства.
     - Без сомнения, они очень интересны как памятники варварских времен,  к
счастью, минувших, - сказала Грейс, задумчиво глядя на  орудия  пытки  самых
причудливых  очертаний  -  одни   с   полукруглыми   челюстями,   другие   с
прямоугольными, - почти все ощеривали острые длинные зубья; те же, что  были
без зубьев, походили на старческие пустые десны.
     - Впрочем, это не стоит принимать слишком всерьез, - проговорила миссис
Чармонд, томно склонив голову, и пригласила Грейс в комнаты. После того  как
миссис Чармонд - с безразличием на лице, то ли врожденным, то  ли  навеянным
здешней скукой, показала гостье все, что могло ее заинтересовать:  гобелены,
резьбу по дереву, слоновую кость и миниатюры, - был подан ранний чай.
     - Сделайте  одолжение,  разлейте  его,  -  обратилась  к  Грейс  миссис
Чармонд, откинувшись в кресле и прикрыв рукой лоб. Голос ее был еле  слышен,
а  миндалевидные  глаза,  глаза  ангелов  с  полотен  раннего   итальянского
Возрождения,  еще  более  удлинились.  В  облике  миссис  Чармонд  была   та
вкрадчивая мягкость, которую мы чаще всего встречаем у  женщин  иного  типа,
более смуглых и флегматичных; томной улыбкой эти  женщины  говорят  мужчинам
больше, чем словами, они скорее чаруют, чем  завлекают,  им  свойственно  не
обуздывать поток, а умело в нем лавировать.
     - Здесь я удивительно бездеятельна, - говорила миссис Чармонд.Временами
мне кажется, что я рождена жить, ничего не  делая,  ничего,  ничего,  только
парить, как, знаете, иногда мы парим в снах. Впрочем, не может  быть,  чтобы
таково было мое предназначение, я должна гнать от себя эти нелепые фантазии.
     - Право, жаль, что здесь вы тоскуете, - это так грустно! О, если  бы  я
могла вам помочь - могла сделать вас счастливой!
     Голос Грейс звучал так сочувственно, так дружелюбно, что в разговоре  с
ней обычно раскрывались даже самые замкнутые натуры.
     -  Вы  меня  очень  тронули,  -  сказала  миссис  Чармонд,  -   но   не
преувеличивайте серьезности моей апатии. Просто на меня угнетающе  действуют
эти места, и я решила  уехать  за  границу  -  и  надолго.  Обычно  со  мной
путешествует родственница, но сейчас  это  невозможно.  -  Бросив  на  Грейс
оценивающий взгляд, она, казалось, испытала удовлетворение и  продолжила:  -
Меня нередко влечет занести на бумагу свои  мысли  о  встречах,  городах,  о
времени. Я хотела бы написать  новое  "Сентиментальное  путешествие".  Но  в
одиночку у меня не хватит энергии. Когда я путешествую по югу  Европы,  меня
переполняют мысли и чувства, но разложить письменные принадлежности, взять в
руки холодное стальное перо, систематически  изложить  свои  впечатления  на
гладкой холодной бумаге - нет, это выше моих сил. И я  подумала,  что,  будь
подле меня приятный человек, я бы  просто  могла  диктовать  мысли,  которые
приходят мне в голову. А вчера при встрече с вами меня как раз осенило,  что
вы бы мне очень подошли. Что вы об этом думаете? Если вы не против, вы могли
бы читать  мне  иногда  вслух.  Подумайте,  прошу  вас,  и  посоветуйтесь  с
родителями.
     - О, разумеется, - тотчас ответила Грейс. - Я почти  уверена,  что  они
будут очень рады.
     - Вы получили прекрасное образование; я слышала об этом. Общество столь
умной девушки оказало бы мне честь.
     Покраснев, Грейс со скромностью отвергла это утверждение.
     - Вы, очевидно, не оставляете занятий и в Малом Хинтоке?
     - О нет. Правда, кое-кто и в Малом Хинтоке не забывает о занятиях...
     - Как? Неужели еще есть просвещенные люди в этой глуши?
     - Сюда недавно приехал доктор, и, я слышала, он много  читает.  Поздней
ночью я иногда вижу сквозь деревья свет в его окне.
     - Ах да, доктор. Мне как будто  говорили  о  нем.  Странное  он  выбрал
место.
     - Говорят, в Малом Хинтоке хорошая практика. Но его интересы,  кажется,
простираются дальше медицины.  Он  изучает  теологию,  метафизику  и  многие
другие предметы.
     - Как его зовут?
     - Фитцпирс. Должно быть, это старинный  род  из  Бакбери-Фитцпирс  -  в
нескольких милях отсюда.
     - Я ничего не слышала о Фитцпирсах, я вообще мало знаю  здешние  места.
До замужества мне не приходилось бывать в этом графстве. - Миссис Чармонд не
проявила любопытства к истории рода Фитцпирсов. Сколько бы обаяния ни  таила
в себе древность фамилии, миссис Чармонд, привыкшая  к  путешествиям,  смене
стран, лиц  и  впечатлений,  давно  устала  гордиться  своей  родословной  и
интересоваться чужими, чем резко отличалась  от  своих  соседей.  -  Гораздо
важнее знать, что он за человек, а не каков его род, раз он  собирается  нас
лечить, - сказала она. - Вы его видели?
     Грейс его не видела, но сообщила, что, кажется, он не стар.
     - Он женат?
     - Насколько мне известно, нет.
     - Что ж, надеюсь, он сможет быть нам полезен. Непременно познакомлюсь с
ним, когда вернусь из-за границы. Весьма удобно иметь  по  соседству  врача,
если, конечно, он толков. Иногда меня пробирает дрожь при мысли, что в  этой
глуши за врачом можно  послать  разве  что  в  Шертон,  а  это  так  далеко.
Вероятно, побывав на курортах, вы смотрите на Хинток совсем другими глазами.
     - Да, это так. Но здесь мой дом. У него есть и свои достоинства и  свои
недостатки. - Говоря это, Грейс думала не столько об одиночестве, сколько  о
сопутствующих ему обстоятельствах.
     Они  поговорили  еще  немного;  в  обществе  такой  собеседницы   Грейс
чувствовала  себя  непринужденно.  Миссис  Чармонд,  как  женщина  светская,
прекрасно понимала, что покровительственный тон мог бы лишь  уронить,  а  не
утвердить ее в глазах неглупой девушки,  которая  все  схватывает  на  лету.
Одержимая мыслью  во  что  бы  то  ни  стало  извлечь  пользу  из  приятного
знакомства, подвернувшегося так кстати, она не жалела усилий на то, чтобы  с
первого же шага завоевать доверие Грейс.
     Гостья уже уходила, когда случайно обе они оказались рядом  у  зеркала,
которое, словно нарочно, отразив их, подчеркнуло сходство и  различие  черт.
Из беспристрастного стекла глянуло два привлекательных  лица,  но  в  облике
Грейс было нечто, от чего миссис Чармонд вдруг стала казаться  старше  своих
лет. Есть  лица,  внезапно  выгадывающие  от  сближения,  есть  несовместимо
разные, так что одно убивает или безжалостно калечит другое.  Увы,  это  был
как раз последний случай. Миссис Чармонд впала в  задумчивость  и  рассеянно
отвечала на слова гостьи. Однако она  попрощалась  со  своей  юной  знакомой
самым дружелюбным образом и пообещала прислать за ней, как только все  будет
готово для того дела, о котором она просила Грейс подумать.
     Добравшись почти до самой вершины холма, Грейс  оглянулась  и  увидела,
что миссис Чармонд еще стоит в дверях, задумчиво глядя ей вслед.
     Всю ночь после разговора с Мелбери Уинтерборна  не  отпускала  мысль  о
предстоящем визите Грейс в Хинток-хаус. Отчего он не вызвался  проводить  ее
хотя бы до середины пути? Что-то ему подсказывало,  что  в  подобном  случае
Грейс едва ли обрадуется его обществу.
     Он окончательно утвердился в этой мысли, когда  утром  из  своего  сада
увидел, с какой очаровательной гордостью шествует Грейс в  Хинток-хаус.  "Не
случится ли так, - подумал он, - что отец, честолюбиво мечтавший  просветить
и образовать ум дочери так, как это и не снилось односельчанам, окончательно
оторвет Грейс от  деревенской  жизни,  которая  еще  недавно  была  для  нее
вместилищем целой вселенной".
     И все же Мелбери позволил ему добиваться  расположения  дочери,  а  раз
так, надо поторопить события. Положим, она не сочтет его ровней; что  ж,  он
не станет преследовать ее домогательствами. Однако, не сделав попытки, стоит
ли решать, что она отвергнет его ухаживания? Все  дело  в  том,  как  скорее
направить события к развязке.
     Обдумывая это так и этак, он наконец решил, что не худо бы  устроить  у
себя рождественский вечер и  как  почетных  гостей  пригласить  Грейс  и  ее
родителей.
     Ход его мыслей был прерван внезапным стуком в калитку.  Спустившись  по
тропинке, Джайлс выглянул за ограду: перед ним стояла Марти Саут, одетая для
работы.
     - Где же вы, мистер Уинтерборн? Я жду, а  вас  все  нет  и  нет;  я  уж
подумала, не поискать ли вас? - проговорила она.
     - О, господи, как же я мог, - огорчился Джайлс, вспомнив, что  накануне
намеревался собственноручно рассадить тысячу елочек на  вырубленном  участке
леса. У  него  был  удивительный  дар  -  посаженные  им  деревья  неизменно
принимались. Со стороны казалось - всего-то и дела, что  копнуть,  но  между
ним и елочкой, дубком или буком словно был сговор - корешки в несколько дней
завладевали почвой. А когда те же деревца сажал поденщик, то, как  бы  точно
он ни повторял все приемы Джайлса, четверть саженцев  н