азала Джеймсу Эмили  (так,
во всяком случае, мне потом рассказывали). - И  как  оба  они  довольны.  Их
вкусы во всем сходятся.
     - Правда, - сказал Джеймс.
     - Если б они поженились, была бы прекрасная пара, - сказала она.
     - Да, - подтвердил он. - Жаль, что мы их разлучили.
     - Не будем говорить об этом, Джеймс, - сказала она. -  К  добру  ли,  к
худу ли, мы как решили, так и сделали, и сделанного не воротишь.
     После этого они долго сидели молча, а оркестр все  играл,  и  мимо  них
прохаживались гуляющие, а лодка уходила все дальше в море, и фигуры сидевших
в ней становились  все  меньше  и  меньше.  Эмили  и  Джеймс  не  раз  потом
рассказывали, что видели, как Стивен на минутку перестал грести, чтобы снять
мешавшую ему  куртку,  но  что  жена  Джеймса  все  время  сидела  на  корме
неподвижно, держа веревки от руля. Только когда они отплыли так далеко,  что
с берега казались уже совсем крошечными, она повернула голову.
     - Она  машет  нам  платком,  -  сказала  жена  Стивена,  вытащила  свой
собственный и помахала в ответ.
     Ялик слегка вильнул в сторону,  когда  миссис  Джеймс  отпустила  руль,
чтобы помахать платком  своему  мужу  и  миссис  Стивен.  Но  вот  он  снова
выровнялся, и вскоре фигуры сидевших стали совсем не видны,  только  маячили
два светлых пятнышка - кремовая жакетка Оливии и светлая рубашка Стивена.
     Оставшиеся на берегу продолжали беседовать.
     - Любопытно, что мы обменялись кавалерами именно на свадьбе у  Тони,  -
сказала Эмили. - Тони во всем был непостоянен, и  можно  подумать,  что  его
непостоянство заразило в ту ночь и нас.  Кто  же  из  вас  первый  предложил
пожениться не так, как мы были помолвлены?
     - Да я уж сейчас и не помню, - отвечал Джеймс. - Ты же  сама  знаешь  -
потолковали, решили - и оглянуться не успели, как все уж было сделано.
     - А все эти танцы, - сказала она. - От  них  человек  иной  раз  совсем
теряет голову.
     - Правда, - признался он.
     - Джеймс... а тебе не кажется, что они и до сих пор любят друг друга? -
спросила миссис Стивен.
     Джеймс Хардком подумал немного и согласился: да, пожалуй, нежность  еще
и сейчас порой вспыхивает в их сердцах.
     - Да только ничего серьезного, - добавил он.
     - А мне иногда кажется, что Стив частенько думает  об  Оливии,  -  тихо
сказала миссис Стивен, - особенно когда любуется, как она скачет верхом мимо
наших окон. Я так никогда не умела, да и сейчас до смерти боюсь лошадей.
     - Да ведь и я не бог весть какой наездник, хотя в угоду ей и приходится
садиться  на  коня,  -  отозвался  Джеймс  Хардком.  -  Но  не  пора  ли  им
поворачивать к берегу - вон ведь многие уже вернулись. И о чем только Оливия
думает - правит прямо в открытое море! Как взяла  это  направление  сначала,
так и держит!
     - Заговорились, наверно, и  совсем  не  смотрят,  куда  идет  лодка,  -
предположила жена Стивена.
     - Возможно, - сказал Джеймс. - Я и не  знал,  что  Стивен  так  здорово
умеет грести.
     - Как же, - отвечала она. - Он часто бывает здесь по делам и всякий раз
пользуется случаем покататься по заливу.
     - Уже и лодку чуть  видно,  -  говорит  снова  Джеймс.  -  А  ведь  уже
смеркается.
     Там, в море, беззаботная пара превратилась в крохотное  пятнышко,  едва
заметное в вечерней дымке.  Сумерки  все  сгущались,  и  наконец  совсем  их
поглотили. Они исчезли, продолжая стремиться прочь  от  живущих  на  берегу,
словно хотели,  ускользнуть  за  черту  горизонта,  в  бесконечность,  и  не
возвращаться больше к земле.
     А те двое все сидели на скамейке, добросовестно выполняя свое  обещание
дожидаться Стивена и Оливии. На эспланаде один за другим зажигались  фонари,
оркестранты убрали  свои  пюпитры  и  ушли,  на  яхтах,  бороздивших  залив,
вывесили сигнальные огни. Маленькие лодки  возвращались  одна  за  другой  к
берегу, пассажиры сходили по мосткам на песок, но Стивена и Оливии  не  было
среди них.
     - Как они долго, - сказала Эмили. - Я начинаю зябнуть. Не думала я, что
придется так долго сидеть на открытом воздухе.
     Тогда Джеймс Хардком сказал, что ему не нужна его  куртка,  и  заставил
Эмили ее накинуть. Он заботливо укутал ей плечи.
     - Спасибо, Джеймс, - сказала она. - Как, наверно, холодно Оливии  в  ее
легкой жакетке!
     Он сказал, что и сам уж об этом думал.
     - Но теперь они, должно быть, где-нибудь недалеко, хоть  нам  их  и  не
видно. Еще не  все  лодки  вернулись.  Некоторые  любят  напоследок  немного
покататься вдоль берега, пока не истекло время проката.
     - А может, нам пройтись по берегу? - сказала она. - Вдруг мы их увидим.
     Он согласился, но напомнил, что не следует уходить далеко от  скамейки,
не  то  запоздавшая  пара  может  с  ними  разминуться,  и  Стив  с  Оливией
рассердятся - ведь они договорились встретиться на эспланаде.
     Они стали ходить, как  патруль,  взад  и  вперед  по  песчаному  берегу
напротив скамейки, а те все не возвращались. Наконец Джеймс Хардком пошел  к
лодочнику - ведь могло быть,  что  его  жена  и  двоюродный  брат  вернулись
незамеченные в сумерках и сошли у причала, забыв про условленную встречу  на
скамейке.
     - Все лодки вернулись? - спросил Джеймс.
     - Кроме одной, - отвечал лодочник. - И не придумаю, куда запропастилась
эта парочка. В темноте еще не дай бог на что-нибудь наскочат.
     И снова, все больше и больше  беспокоясь,  ждали  жена  Стивена  и  муж
Оливии. Но желтый ялик не возвращался. Быть может, они причалили дальше,  за
эспланадой?
     - Только если хотели уйти, не расплатившись, - сказал лодочник. - Да по
ним не похоже, чтоб они так сделали.
     Джеймс  Хардком  знал,  что  такое  предположение  невероятно.  Теперь,
припоминая, какие разговоры вели они  порой  с  братом  о  своих  женах,  он
впервые допустил мысль, что,  быть  может,  когда  Стив  и  Оливия  остались
наедине, старое влечение вновь вспыхнуло в них с такой силой, какой они сами
не ожидали - потому что вначале, предпринимая эту прогулку, они, вне всякого
сомнения, просто хотели немного развлечься.  Может  быть,  они  причалили  у
ступенек там, дальше по пирсу, чтобы несколько лишних минут  побыть  друг  с
другом.
     Но он все еще гнал от себя  эту  мысль  и  не  поделился  ею  со  своей
спутницей, а только предложил:
     - Давай походим еще.
     Так они и сделали, и все ходили между лодочным  причалом  и  пирсом,  и
жена Стивена, усталая и встревоженная, опиралась  на  предложенную  Джеймсом
руку. Становилось совсем поздно. В конце концов Эмили  выбилась  из  сил,  и
Джеймс решил, что пора возвращаться домой. Оставалась  еще  слабая  надежда,
что загулявшие высадились в гавани на другом конце города или еще где-нибудь
и поспешили домой другим путем, уверенные, что  Джеймс  и  Эмили  не  станут
ждать их так долго.
     Все же Джеймс сказал кое-кому  на  пристани  об  исчезновении  лодки  и
просил следить, не станет ли чего о ней известно, но тревоги в тот вечер еще
не стал поднимать, - самая мысль о  возможном  бегстве  заставила  его  быть
сдержанным. И, полные недобрых  предчувствий,  оба  покинутых  поспешили  на
последний поезд, уходивший из Бадмаут-Региса, а прибыв в Кэстербридж, наняли
экипаж и поехали домой, в Верхний Лонгпаддл.
     (- По той самой  дороге,  по  которой  и  мы  сейчас  едем,  -  вставил
причетник.)
     - Да, конечно, по этой самой дороге,  -  сказал  пастор.  -  Однако  ни
Оливии, ни Стивена в деревне не оказалось. Как ушли они утром, так больше  и
не появлялись. Эмили и Джеймс Хардком  разошлись  по  своим  домам,  -  хоть
немного отдохнуть, - а на заре снова отправились  в  Кэстербридж  и  сели  в
Бадмаутский поезд - поезда тогда только начали ходить.
     За время их непродолжительного отсутствия о пропавших ничего нового  не
стало известно. Но в ближайшие часы несколько  молодых  людей  заявили,  что
видели вчера, как какой-то мужчина и женщина в маленькой наемной  лодке  шли
на веслах прямо в открытое море, - они, словно  зачарованные,  глядели  друг
другу в глаза, сами не замечая, что  делают  и  куда  их  несет.  Во  вторую
половину дня Джеймс услышал еще кое-что. Далеко в  море  нашли  перевернутую
лодку. К вечеру море разбушевалось, и вскоре по  городу.  разнеслась  весть,
что несколькими милями восточнее,  в  Лалстэд  Бэй,  к  берегу  прибило  два
мертвых тела. Их доставили в Бадмаут, и  здесь  в  них  опознали  пропавших.
Говорили, что нашли их крепко обнявшимися, губы к губам, а на лицах было  то
странное, как бы зачарованное, выражение покоя, которое у них заметили,  еще
когда они плыли в лодке.
     Ни Джеймс, ни Эмили не заподозрили сознательного намерения  в  поступке
несчастных влюбленных. Предумышленного тут ничего не могло быть. Неизвестно,
на что их могло в конце концов толкнуть взаимное чувство, но ни ему,  ни  ей
не было свойственно действовать исподтишка. Можно  было  предположить,  что,
засмотревшись друг другу в глаза - любимые глаза,  которые  некогда  светили
только ему одному или ей одной, оба погрузились в нежные мечты и, не решаясь
сознаться в  своем  чувстве,  плыли  и  плыли  вперед,  забыв  о  времени  и
пространстве, пока ночь не застала их вдали от берега. Но доподлинно  ничего
не было известно. Так суждено было им умереть. И две  половины,  из  которых
природа предполагала составить совершенное  целое,  не  достигли  этого  при
жизни, хотя в смерти  своей  остались  неразлучны.  Тела  привезли  домой  и
похоронили в один день. Помню, я  оглянулся,  читая  похоронную  молитву,  и
увидел, что на кладбище собрался чуть ли не весь приход.
     (- Да, сэр, верно, - сказал причетник.)
     - Двое оставшихся, - продолжал пастор (голос его теперь  звучал  глухо;
повествуя о печальной судьбе влюбленных, он, видимо, сам  разволновался),  -
были рассудительнее и дальновиднее и не такие романтики.
     Каждого из них это несчастье лишило спутника в жизни, и в конце  концов
они устроили свою свадьбу так, как было предназначено  природой  и  как  они
сами первоначально намеревались. Года через полтора Джеймс  Хардком  женился
на Эмили, и брак этот во всех отношениях оказался счастливым. Я и венчал их.
Когда Джеймс Хардком пришел ко мне условиться насчет оглашения, он рассказал
мне о гибели своей первой жены, и все, что он тогда говорил, я  передал  вам
почти слово в слово.
     - А они все еще живут в Лонгпаддле? - спросил новый пассажир.
     - О нет, сэр, - вмешался причетник, - Джеймс вот уже лет пятнадцать как
умер, а жена его померла лет шесть тому назад. Детей у них не было. И Уильям
Прайветт жил у них до самой своей смерти.
     - А, Уильям Прайветт! И он, значит,  тоже  умер?  -  воскликнул  мистер
Лэкленд. - Все проходит!
     - Да, сэр. Уильям был гораздо старше меня. Ему бы сейчас  было  уже  за
восемьдесят.
     - А ведь Уильям умер не  просто,  очень  не  просто!  -  вздохнул  отец
торговца семенами - мрачного вида  старик,  сидевший  в  глубине  фургона  и
хранивший до сих пор молчание.
     - А что же там такое было? - спросил мистер Лэкленд.

РАССКАЗ СУЕВЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА

     Перевод Э. Раузиной

     - Вы, наверно, помните, какой этот Уильям был молчаливый, да  и  вообще
было в нем что-то странное: если близко к  тебе  подойдет,  так  всегда  это
чувствуешь, даже если его не видишь и он только где-нибудь в доме или сзади,
у тебя за спиной, - сейчас потянет в  воздухе  холодом  и  сыростью,  словно
где-то рядом открыли дверь в погреб. Так вот, однажды в воскресенье - Уильям
в ту пору, по всему судя, был еще в добром здравии - вдруг что-то  случилось
с колоколом, что сзывал прихожан в церковь; мне  об  этом  церковный  сторож
рассказывал, так он божился, что не помнит, чтобы колокол  когда-нибудь  был
таким неподатливым и тяжелым, - должно быть, заржавели болты и подошло время
их смазать. Так вот, говорю я,  было  это  в  воскресенье.  А  на  следующей
неделе, не помню уж, в какой день, жена Уильяма допоздна не ложилась спать -
доглаживала белье - она всегда стирала на мистера и миссис Хардком.  Муж  ее
уже час или два как отужинал и лег спать. Гладит она и вдруг слышит, что  он
спускается по лестнице; остановился, надел сапоги - он всегда оставлял их  у
первой ступеньки, - потом входит в комнату, где она гладила, и прямиком мимо
нее к двери - иначе выйти на улицу нельзя было. Ни  он,  ни  она  ничего  не
сказали: Уильям и всегда-то был скуп на слова, а она так устала,  что  ей  и
вовсе было не до разговоров. Он вышел из дому и  затворил  за  собой  дверь.
Жена не обратила на него особого внимания и продолжала гладить  -  случалось
ведь  и  раньше,  что  он  вот  так  же  ночью  выходил  из  дому:  то   ему
нездоровилось, то просто не спалось - хотелось раскурить трубочку. Скоро она
кончила гладить, а мужа все нет и нет, ну,  она  подождала  еще  немного  и,
чтобы не терять времени даром, поставила утюги на место, а потом собрала ему
к утру завтрак. А он все не возвращается, тогда она решила больше  не  ждать
его и поскорее лечь спать - уж очень она умаялась за день. Но  так  как  она
считала, что муж где-то  недалеко,  то  оставила  дверь  незапертой,  только
написала на  ней  мелом:  "Не  забудь  закрыть  дверь!"  (Уильям  был  очень
рассеянный) - и хотела было идти наверх.
     Каково же было ее удивление, - да мало сказать  удивление,  она  просто
остолбенела, - когда, подойдя к лестнице, увидела его сапоги  на  том  самом
месте, где он всегда  оставлял  их,  ложась  спать.  Она  поднялась  наверх,
отворила дверь в спальню - на кровати крепким сном спал  Уильям.  Как  могло
случиться, что она не видела и даже не слышала, как он вернулся?  Разве  что
он тихонько пробрался у нее за спиной, пока она возилась с утюгами? Да и  то
навряд ли: не может быть, чтобы она его не  заметила,  ведь  комната  совсем
маленькая. Однако будить и расспрашивать мужа ей не  хотелось,  и  в  полной
растерянности и тревоге она легла спать, так и не разгадав этой загадки.
     Наутро он встал и ушел из дому очень рано, когда жена еще спала. Она  с
нетерпением ждала его к завтраку. Как он объяснит вчерашнее происшествие?  И
чем больше думала она об этом теперь, средь бела дня, тем все более странным
и непонятным казалось ей то, что произошло ночью. Но когда он пришел  и  сел
за стол, она и рта не успела раскрыть, как он спросил:
     - Что это там написано на двери?
     Она объяснила ему и спросила, зачем он выходил ночью из дома. Но Уильям
ответил, что он как вошел в спальню, так уж больше и  не  выходил,  разулся,
лег и тут же заснул и спал без просыпу, пока часы не пробили пять,  а  тогда
встал и отправился на работу.
     Бетти Прайветт готова была поклясться, что он выходил из дома,  в  этом
она была совершенно уверена, как и в том, что он не возвращался. Но она  так
растревожилась, что не стала с ним спорить и заговорила о другом, словно все
это и в самом деле ей только примерещилось.
     В тот же день идет она по улице и встречает дочку Джима Уидла - Нэнси.
     - Что это ты как будто не выспалась сегодня, Нэнси? - говорит она ей.
     - Ваша правда, миссис Прайветт, - отвечает Нэнси. -  Вы  только  никому
про это не говорите, а вам  я,  пожалуй,  расскажу.  Вчера  ведь  был  канун
Иванова дня, мы собрались и пошли к церкви, а домой вернулись уж за полночь.
     - Да что ты! - удивилась миссис Прайветт. - Неужто и вправду уже Иванов
день? Поверишь, до того я захлопоталась, -  эдак  не  то  что  Иванов,  а  и
Михайлов день не заметишь как пройдет.
     - И страху же мы вчера натерпелись! Такое видали...
     - Что же вы видели?
     (Вы, - может, - и не помните, сэр, уж  больно  вы  молоды  были,  когда
уехали в дальние края, а у нас в приходе верят, что под  Иванов  день  можно
узнать, кому какая судьба выпадет: суждено кому  встретиться  со  смертью  в
этот год - тень того человека ровно в полночь войдет  в  церковь.  Коли  она
потом выйдет - одолеет тот человек свою немочь, коли нет - не  миновать  ему
могилы.)
     - Что же вы видели? - спрашивает жена Уильяма.
     - Да не стоит, пожалуй, рассказывать, - неохотно отвечает Нэнси.
     - Моего мужа вы видели, - тихо говорит Бетти Прайветт.
     - Ну, раз уж вы сами об этом сказали... - мнется Нэнси. - Нам и вправду
почудилось, будто мы его видели, но там было так темно и так страшно, может,
это был и не он.
     - Ты добрая девушка, Нэнси, это ты, меня жалеючи,  говоришь,  а  только
что уж тут скрывать. Он ведь так и остался в церкви, да? Видишь,  я  и  сама
знаю не хуже твоего.
     Нэнси ничего не ответила, и больше они об этом не говорили.
     А три дня спустя Уильям  Прайветт  и  Джон  Чайлз  косили  луг  мистера
Хардкома. В полдень они присели под деревом перекусить. И как сидели, так  и
уснули. Джон Чайлз проснулся первый и  вдруг  видит  -  у  Уильяма  изо  рта
выползает большущая белая мучная моль - их у нас называют  "душа  мельника".
Выползла и тут же улетела. Джону даже как-то не по себе стало, ведь Уильям в
молодости много лет работал на мельнице. Джон посмотрел на солнце  и  понял,
что проспали они довольно долго. Уильям не просыпался, и Джон окликнул  его:
пора было начинать косить. Но Уильям все спал, и тогда Джон подошел к нему и
тронул за плечо. Уильям был мертв.
     В тот самый день старый Филипп Хукхорн пошел к источнику набрать  воды.
И когда он уже хотел уходить, то увидел, что с другой  стороны  к  источнику
спускается - кто бы вы думали? - Уильям, да, да,  Уильям!  Лицо  бледное,  и
смотрит как-то странно. Филипп Хукхорн очень удивился: много лет тому  назад
в этом самом источнике утонул  маленький  сын  Уильяма  -  единственный  его
ребенок, Уильям так горевал после смерти ребенка, что с тех пор его ни  разу
не видели возле источника. Все знали, что он готов сделать крюк  в  полмили,
лишь бы обойти его стороной. Филипп  вернулся  в  деревню,  стал  спрашивать
соседей, и оказалось, что Уильям и не мог в тот день быть у источника: в это
время он косил луг мили за две от деревни. А потом уж  стало  известно,  что
скончался Уильям в тот самый час, как видели его у источника.
     - Довольно грустная история, - заметил Лэкленд после минутной паузы.
     - Да, да. Что поделаешь, в жизни всякое бывает, - сказал отец  торговца
семенами.
     - Вы, наверно, не знаете, мистер Лэкленд, какая оказия  приключилась  с
Эндри Сэчелом и Джейн Волленс из-за скримптонских пастора  и  причетника?  -
спросил кровельщик, человек с веселой искоркой в глазах, который до сих пор,
сидя в передней части фургона ногами наружу,  больше  поглядывал  вперед  на
разные предметы, возникавшие в отдалении. - У них такое чудное дело вышло  с
этим пастором и причетником - эдакое не часто случается. Может, эта  история
вас позабавит и разгонит грусть.
     Лэкленд ответил, что ничего об этом случае не знает, но  Сэчела  помнит
хорошо и с удовольствием послушает рассказ о нем.
     - Нет, сэр, это вы старика Сэчела помните, а Эндри - его сын, он  всего
года три, как женат, и как раз когда он женился, и  вышел  тот  случай,  про
который,  если  хотите,  я  вам  расскажу,  -  а  может,  кто-нибудь  другой
расскажет?
     - Нет, нет, сосед, кому, как не вам, об этом рассказывать! -  раздалось
несколько голосов,  мистер  Лэкленд  тоже  присоединился  к  общей  просьбе,
добавив, что до отъезда хорошо знал семью Сэчелов.
     - Как вы человек новый, - прошептал Лэкленду возчик, - я вас поостерегу
- не принимайте всего на веру, что Кристофер рассказывает.
     Лэкленд кивнул.
     -  Ну  что  ж,  я  расскажу,  -  сказал  кровельщик   тоном   человека,
намеревающегося строго придерживаться фактов.  -  Только  история-то  больше
касается  пастора  и  причетника,  чем  Эндри,  так  что  ее  приличней   бы
рассказывать кому-нибудь из духовных, ну да уж ладно.

ЧУДН_А_Я СВАДЬБА

     Перевод И. Пашкина

     - А вышло все это, надо вам сказать, оттого, что  Эндри  в  те  времена
любил выпить - теперь-то он, разумеется, капли  в  ро