поминает Пруста", или "Любовьхамелеон"? Да, это сильнее, чем ее, Зеленые пещеры", но все-таки не то, что "Обнаженные души", или: "Непременно прочтите "Карусель", дорогая, там такой изумительно непонятный конец".
     Порой она беседовала с Аннет, но сдержанно, как подобает дочери с матерью после известного возраста; беседы их, собственно, сводились к выяснению проблем, так или иначе касающихся туалетов. Будущее, по словам Аннет, было полно тайны. Короче или длиннее юбки будут носить осенью? Если короче, то ее лично это не коснется; для Флер это, конечно, имеет значение, но сама она дошла до предела - выше колен юбку она не наденет. Что касается фасона шляп, то и тут ничего нельзя сказать определенно. Самая элегантная кокотка Парижа, по слухам, ратует за большие поля, но против нее орудуют темные силы - автомобильная езда и мадам де Мишель-Анж, "qui est toute [pour la vieille cloche" <Которая никак не желает отказаться от шляп без полей (франц.).>. Флер интересовало, слышала ли сна что-нибудь новое относительно стрижки. Аннет, которая еще не остриглась, хотя голова ее уже давно трепетала на плахе, призналась, что она desesperee <Совсем сбилась с толку (франц.).>. Все теперь зависит от беретов. Если они привьются, женщины будут продолжать стричься; если нет - возможно, что волосы опять войдут в моду. Во всяком случае модным оттенком будет чистое золото; "et cela est impossible. Ton pere aurair une apoplexie" <А это будет невыполнимо; твоего отца хватил бы удар (франц.).>. Так или иначе, Аннет опасалась, что осуждена до конца дней своих носить длинные волосы. Может быть, добрый бог поставит ей за это хорошую отметку.
     - Если тебе хочется остричься, мама, я бы не стала смущаться. Папа просто консерватор - он сам не знает, что ему нравится, пусть испытает новое ощущение.
     Аннет скорчила гримасу.
     - Ma chere, je n'en sais rien <Ну, не знаю, милая (франц.).>. Твой отец на все способен.
     Человек, "способный на все", ежедневно приходил на полчаса, сидел перед картиной Фрагонара, выпытывая новости у Майкла или Аннет, потом неожиданно изрекал: "Ну, привет Флер; рад слышать, что малышу получше! Или: "Боли у него, наверно, от газов, А все-таки лучше пригласили бы опять этого, как его... Привет Флер". И в холле он останавливался на минутку около саркофага, прислушивался, Потом, поправив шляпу, бормотал что-то вроде: "Ничего не поделаешь!" или "Мало она бывает на воздухе", - и уходил.
     А Флер с облегчением, которого она сама стыдилась, смотрела из окна детской, как он удаляется угрюмой, размеренной походкой. Бедный, старый папа! Не его вина, что сейчас он олицетворяет в ее глазах угрюмую, размеренную поступь семейной добродетели. Да, надежда Сомса, что вынужденное сидение дома исцелит ее, что-то не оправдывалась. После первых тревожных дней, когда у Кита еще держалась высокая температура. Флер испытала как раз обратное. Ее чувство к Джону, в котором был теперь элемент страсти, незнакомой ей до замужества, росло, как всегда растут такие чувства, когда ум не занят, а тело лишено воздуха и движения. Оно расцветало, как пересаженный в теплицу цветок. Мысль, что ее обобрали, не давала ей покоя. Неужели им с Джоном никогда не вкусить золотого яблока? Неужели оно так и будет висеть, недосягаемое, среди темной глянцевитой листвы, совсем не похожей на листву яблони? Она достала свой старый ящик с акварельными красками - давно она не извлекала его на свет - и изобразила фантастическое дерево с большими золотыми плодами.
     За этим занятием застал ее Майкл.
     - А здорово, - сказал он. - Ты напрасно забросила акварель, старушка.
     Флер ответила напряженно, словно прислушиваясь к тому, что крылось за его словами:
     - Просто от нечего делать.
     - А какие это фрукты?
     Флер рассмеялась.
     - Вот в том-то и суть! Но это, Майкл, душа, а не тело фруктового дерева.
     - Как я не сообразил, - устыдился Майкл. - Во всяком случае, можно мне повесить его в кабинете, когда будет готово? Сделано с большим чувством.
     В душе Флер шевельнулась благодарность.
     - Сделать надпись "Несъедобный плод"?
     - Ни в коем случае, он такой сочный и вкусный на вид; только есть ею пришлось бы над миской, как манго.
     Флер опять засмеялась.
     - Как тогда на пароходе, - сказала она и подставила щеку наклонившемуся над ней Майклу. Пусть хоть он не догадывается о ее чувствах.
     И правда, французская кровь в ней никогда не остывала в близости с тем, кто будил нежность, но не любовь; а пряная горечь, которой была окрашена кровь почти всех Форсайтов, помогала ей видеть забавную сторону ее положения. Она по-прежнему была далеко не несчастной женой хорошего товарища и прекрасного человека, который, что бы она ни сделала, сам никогда не поступит низко или невеликодушно. Брезгливое отвращение к нелюбимым мужьям, о котором она читала в старинных романах и которым, она знала, так грешила первая жена ее отца, казалось ей порядочной нелепостью. Совместительство было в моде; духовная верность, логически распространяющаяся на движения тела, была чем-то от каменного века или, во всяком случае, от века Виктории и мещанства. Следуя по этому пути, никогда не достигнешь полноты жизни. А между тем, откровенное язычество, воспеваемое некоторыми мастерами французской и английской литературы, тоже претило Флер своей неумолимо логичной привычкой во всем доходить до конца. Для этого с ее крови не хватало яда, Флер отнюдь не была одержима манией пола; до сих пор сна почти и не сталкивалась с этим мучительным вопросом. Но теперь в ее чувстве к Джону было не только прежнее, но и новое; и целые дни проходили в планах: как бы, снова вырвавшись на свободу, увидеть его и услышать его голос, и прижаться к нему, как прижималась она к нему у ограды ипподрома, когда мимо них стрелой проносились лошади.

VI. ФОРМИРОВАНИЕ КОМИТЕТА

     Майкл между тем был не так ослеплен, как она думала, потому что, когда двое живут вместе и один из них еще влюблен, он чутьем улавливает всякую перемену, как газель чует засуху. Еще были неприятно свежи воспоминания об этом завтраке и о визите к Джун. Он старался найти утешение в общественной жизни - великом болеутоляющем средстве от жизни личной - и решил не жалеть сил для осуществления планов дяди Хилери по перестройке трущоб. Подобрав необходимую литературу и сознавая, что общественные группы действуют по принципу центрифуги, он стал обдумывать, с кого начать свой поход. Какую фигуру видного общественного деятеля поставить ему в центре комитета? Сэр Тимоти Фэнфилд и маркиз Шропшир очень пригодятся в свое время, но, хотя они достаточно известны своими причудами, не им пробить дорогу к широкой публике. Необходима известная доля магнетизма. Им не обладал ни один из банкиров, которых он мог припомнить, уж конечно ни один юрист или представитель духовенства, а всякому военному, который пустился бы в реформы, было обеспечено презрение общества до тех пор, пока его реформы не претворятся в жизнь, то есть фактически до самой смерти. Хорошо бы адмирала, но до них не добраться. На отставных премьер-министров слишком большой спрос, к тому же им идет во вред принадлежность к той или иной партии; а литературные кумиры либо слишком стары, либо слишком заняты собой, либо ленивы, либо очень уж неустойчивы в своих взглядах. Остаются врачи, дельцы, генерал-губернаторы, герцоги и владельцы газет. Вот тут-то Майкл решил обратиться за советом к своему отцу.
     Сэр Лоренс, который во время болезни Кита тоже почти каждый день заходил на Саут-сквер, вставил в глаз монокль и добрых две минуты молчал.
     - Что ты понимаешь под магнетизмом, Майкл? Лучи заходящего или восходящего солнца?
     - По возможности и то и другое, папа.
     - Трудно, - сказал сэр Лоренс, - трудно. Верно одно - умный человек для вас слишком большая роскошь. То есть как?
     Слишком тяжко пришлось публике от умных людей, а в Англии, Майкл, ум не так уж и ценят. Характер, мой милый, характер!
     Майкл застонал.
     - Знаю, знаю, - сказал сэр Лоренс, - вы, молодежь, считаете, что это понятие устарелое. - И вдруг он так вздернул свободную бровь, что монокль упал на стол. - Эврика! Уилфрид Бентуорт! Как раз подходит - "последний из помещиков возглавляет трущобную реформу" - вот это здорово, как теперь говорят.
     - Старик Бентуорт? - нерешительно повторил Майкл.
     - Он не старше меня - шестьдесят восемь, и не имеет никакого касательства к политике.
     - Но ведь он глуп?
     - Ну, заговорило молодое поколение! Грубоват и смахивает на лакея с усами, но глуп - нет. Три раза отказывался от звания пэра. Подумай, какое впечатление это произведет на публику!
     - Унлфрнд Еентуорт? Никогда бы я не вспомнил о всегда думал, что он честный человек и больше никто - удивлялся Майкл.
     - Но он и правда честный!
     - Да, но он всегда сам об этом говорит.
     - Это верно, - сказал сэр Лоренс, - но нельзя же совсем без недостатков. У него двадцать тысяч акров, он увлекается вопросом откорма скота. Состоит членом правления железной дороги, почетный председатель крикетного клуба в своем графстве, попечитель крупной больницы. Его все знают. Члены королевского дома приезжают к нему охотиться, родословную ведет еще от саксов и больше чем кто бы то ни было в наше время приближается к типу Джона Буля. Во всякой другой стране его участие погубило бы любой проект, но в Англия... Да, если тебе удастся его залучить, дело твое наполовину сделано.
     Майкл с веселой усмешкой взглянул на своего родителя. Вполне ли Барг понимает современную Англию? Он наспех окинул мысленным взором разные области общественной жизни. А ведь - честное слово - понимает!
     - Как к нему подъехать, папа? А сами вы не хотели бы войти в комитет? Вы с ним знакомы, мы могли бы отправиться вместе.
     - Если тебе правда этого хочется, - в тоне сэра Лоренса прозвучала грустная нотка, - я согласен. Пора мне опять заняться делом.
     - Чудесно! Я начинаю понимать ваше мнение о Бентуорте. Вне всяких подозрений: богат настолько, что выиграть ему на этом деле нечего, и недостаточно умен, чтобы обмануть кого-нибудь, если б и захотел.
     Сэр Лоренс кивнул.
     - Еще прибавь его внешность; это колоссально много значит в глазах народа, который махнул рукой на сельское хозяйство. Нам все еще мила мысль о говядине. Этим объясняется немало случаев подбора наших вождей за последнее время. Народ, который оторвался от корня и плывет по течению, сам не зная куда, ищет в своих вождях грубости, говядины, грога или хотя бы портвейна. В этом есть что-то умилительное, Майкл. Что у нас сегодня - четверг? Помнится, в этот день у Бентуорта заседание правления. Что ж, будем ковать железо, пока горячо? Мы почти наверно поймаем его в клубе.
     - Отлично! - сказал Майкл, и они отправились.
     - Этот клуб, собственно, объединяет путешественников, - говорил сэр Лоренс, поднимаясь по ступеням "Бэртон-Клуба", - а Бентуорт, кажется, на милю не отъезжал от Англии. Видишь, в каком он почете. Впрочем, я несправедлив. Сейчас вспомнил - он в бурскую войну командовал отрядом кавалерии. Что, "помещик" в клубе, Смайлмен?
     - Да, сэр Лоренс, только что пришел.
     "Последний из помещиков" действительно оказался у телеграфной ленты. Его румяное лицо с подстриженными белыми усами и жесткими белыми бачками словно говорило, что не он пришел за новостями, а они явились к нему. Казалось, пусть обесценивается валюта и падают правительства, пусть вспыхивают войны и проваливаются стачки, но не согнется плотная фигура, не дрогнут спокойные голубые глаза под приподнятыми у наружных концов бровями. Большая лысина, коротко подстриженные остатки волос, выбрит как никто; а усы, доходящие как раз до углов губ, придавали необычайную твердость добродушному выражению обветренной физиономии.
     Переводя взгляд с него на своего отца - тонкого, быстрого, верткого, смуглого, полного причуд, как болото бекасов. - Майкл смутился. Да, Уилфриду Бентуорту вряд ли свойственны причуды! "И как ему удалось не впутаться в политику - ума не приложу!" - думал Майкл.
     - Бентуорт, это - мой сын, государственный деятель в пеленках. Мы пришли просить вас возглавить безнадежное предприятие. Не улыбайтесь! Вам не отвертеться, как говорят в наш просвещенный век. Мы намерены прикрыть вами прорыв.
     - А? Что? Садитесь. Вы о чем?
     - Дело идет о трущобах; "не поймите превратно", как сказала дама. Начинай, Майкл.
     Майкл начал. Он развил тезисы Хилери, привел ряд цифр, разукрасил их всеми живописными подробностями, какие смог припомнить, и все время чувствовал себя мухой, которая нападает на быка и с интересом следит за его хвостом.
     - И когда в стенку вбивают гвоздь, сэр, - закончил он, - оттуда так и ползет.
     - Боже милостивый, - сказал вдруг "помещик", - боже милостивый!
     - Насчет "милости" приходится усомниться, - ввернул сэр Лоренс.
     "Помещик" уставился на него.
     - Богохульник вы эдакий, - сказал он. - Я незнаком с Черрелом; говорят, он выжил из ума.
     - Нет, я не сказал бы, - мягко возразил сэр Лоренс, - он просто оригинален, как почт все представители древних фамилий.
     Образчик старой Англии, сидевший напротив него, подмигнул.
     - Вы ведь знаете, - продолжал сэр Лоренс, - род Черрелов был уже стар, когда этот, пройдоха-адвокат, первый Монт, положил нам начало при Иакове Первом.
     - О, - сказал "помещик", - так это ему вы обязаны жизнью? Не знал.
     - Вы никогда не занимались трущобами, сэр? - спросил Майкл, чувствуя, что нельзя их пускать в странствия по лабиринтам родословных.
     - Что? Нет. Надо бы, наверно. Бедняги!
     - Тут важна не столько гуманитарная сторона, - нашелся Майкл, сколько ухудшение породы.
     - М-м, - сказал "помещик", - а вы что-нибудь понимаете в улучшении породы?
     Майкл покачал головой.
     - Ну, так поверьте мне, тут почти все дело в наследственности. Население трущоб можно откормить, но переделать его характер невозможно.
     - Не думаю, что у них такой уж плохой характер, - сказал Майкл, - детишки почти все светловолосые, а это, по всей вероятности, значит, что в них сохранились англосаксонские черты.
     Он заметил, как его отец подмигнул. "Ай да дипломат!" - казалось, говорил он.
     - Кого вы имеете в виду для комитета? - неожиданно спросил "помещик".
     - Моего отца, - сказал Майкл. - Думали еще о маркизе Шропшир.
     - Да из него песок сыплется!
     - Но он еще молодцом, - сказал сэр Лоренс. - У него хватит резвости электрифицировать весь мир.
     - Еще кто?
     - Сэр Тимоти Фэнфилд...
     - Ох и бесцеремонный старикашка! Да?
     - Сэр Томас Морсел...
     - Гм!
     Майкл поспешил добавить:
     - Или какой-нибудь другой представитель медицинского мира, о ком вы лучшего мнения, сэр.
     - Нет таких. Вы это уверены - насчет клопов?
     - Безусловно!
     - Что ж, надо мне повидать Черрела. Он, говорят, способен даже осла убедить расстаться с задней ногой.
     - Хилери хороший человек, - вставил сэр Лоренс, - правда, хороший.
     - Итак, Монт, если он придется мне по вкусу, я согласен. Не люблю паразитов.
     - Серьезное национальное начинание, сэр, - начал Майкл, - и никто...
     "Помещик" покачал головой.
     - Не заблуждайтесь, - сказал он. - Может, соберете несколько фунтов, может, отделаетесь от нескольких клопов; но национальные начинания этого у нас не существует...
     - Крепкий старик, - сказал сэр Лоренс, спускаясь по ступеням клуба. Ни разу в жизни не выказал энтузиазма, Из него выйдет превосходный председатель. По-моему, ты убедил его, Майкл. Ты хорошо сыграл на клопах. Теперь можно поговорить с маркизом, К Бентуорту и герцог пошел бы на службу. Они знают, что он более древнего рода, чем они сами, и что-то в нем есть еще.
     - Да, но что?
     - Как тебе сказать, он не думает о себе; неизменно спокоен, и ему в высшей степени наплевать на все и на всех.
     - Не может быть, что только в этом дело.
     - Ну, скажу еще. Дело в том, что он мыслит, как мыслит Англия, а не так, как ей мыслится, что она мыслит.
     - Ого! - сказал Майкл. - Ну и диагноз! Пообедаем, сэр?
     - Да, зайдем в "Партенеум". Когда меня принимали в члены, я думал, что и заходить сюда не буду, а вот, знаешь ли, провожу тут довольно много времени. Во всем Лондоне не найти места, которое больше напоминало бы Восток. Йог не нашел бы к чему придраться. Я прихожу сюда и сижу в трансе, пока не наступит время уходить. Ни звука, никто не подойдет. Нет низменного, материального комфорта. Преобладающий цвет - цвет Ганга. И непостижимой мудрости здесь больше, чем где бы то ни было на Западе. Не будем заказывать ничего экстренного. Клубный обед готовится с расчетом умерить всякие восторги. Завтрак получить нельзя, если член клуба приводит гостя. Где-то ведь нужно положить предел гостеприимству.
     - Теперь, - начал он снова, когда они умерили свои восторги, - можно пойти к маркизу. Я не встречался с ним после этой истории с Марджори Феррар. Будем надеяться, что у него нет подагры...
     На Керзон-стрит им сказали, что маркиз пообедал и прошел в кабинет.
     - Если он уснул, не будите, - сказал сэр Лоренс.
     - Его светлость никогда не спит, сэр Лоренс.
     Маркиз писал что-то, когда они вошли; он отложил перо и выглянул из-за письменного стола.
     - А, Монт, - сказал он, - очень рад! - Потом осекся. - Надеюсь, не по поводу моей внучки?
     - Совсем нет, маркиз. Нам просто нужна ваша помощь в общественном начинании в пользу бедных. Дело идет о трущобах.
     Маркиз покачал головой.
     - Не люблю вмешиваться в дела бедных: чем беднее люди, тем больше надо считаться с их чувствами.
     - Мы совершенно с вами согласны, сэр; но позвольте моему сыну объяснить в чем дело.
     - Так, садитесь. - Маркиз встал, поставил ногу на стул и, опершись локтем о колено, склонил голову набок.
     Во второй раз за этот день Майкл пустился в объяснения.
     - Бентуорт? - сказал маркиз. - У него шортгорны <Порода крупного рогатого скота.> не плохи; крепкий старик, но отстал от века.
     - Поэтому мы и приглашаем вас, маркиз.
     - Дорогой мой Монт, я стар.
     - Мы пришли к вам именно потому, что вы так молоды.
     - Честно говоря, сэр, - сказал Майкл, - мы думали, что вам захочется вступить в инициативный комитет, потому что, по плану моего дяди, предусмотрена электрификация кухонь; нам нужен человек, авторитетный в этом деле, который смог бы продвигать его.
     - А, - сказал маркиз, - Хилери Черрел - я как-то слышал его проповедь в соборе святого Павла. Очень занимательно! А как относятся к электрификации обитатели трущоб?
     - Пока ее нет - разумеется, никак; но когда дело будет сделано, они сумеют ее оценить.
     - Гм, - сказал маркиз. - На своего дядюшку вы, надо полагать, возлагаете большие надежды?
     - О да, - подхватил Майкл, - а на электрификацию тем более.
     Маркиз кивнул.
     - С этого и надо начинать. Я подумаю. Горе в том, что у меня нет денег; а я не люблю взывать к другим, когда сам не могу оказать сколько-нибудь существенного содействия.
     Отец с сыном переглянулись. Отговорка была уважительная, и они ее не предусмотрели.
     - Вряд ли вы слышали, - продолжал маркиз, - чтобы кто-нибудь хотел купить кружева point de Venise <Венецианские (франц.).>, настоящие? Или, - прибавил он, - у меня есть картина Морланда...
     - Морланд? - воскликнул Майкл. - Мой тесть как раз недавно говорил, что ему нужен Морланд.
     - А помещение у него хорошее? - печально спросив маркиз. - Это белый пони.
     - О да, сэр; он серьезный коллекционер.
     - И можно надеяться, что со временем картина перейдет государству?
     - Есть все основания так полагать.
     - Ну что же, может быть, он зайдет посмотреть? Картина еще ни разу не переходила из рук в руки. Если он даст мне рыночную цену, какая бы она ни была, это может разрешить нашу задачу.
     - Вы очень добры.
     - Нисколько, - сказал маркиз. - Я верю в электричество и ненавижу дым. Кажется, его фамилия Форсайт? Тут был процесс - моя внучка. Но это дело прошлое. Я полагаю, вы теперь помирились?