едется ли еще когда-нибудь потанцевать?
     - Вероятно, нет.
     - Джон-оптимист! Ага, улыбнулся! Смотри-ка, церковь! Тебя тут крестили?
     - Меня вообще не крестили.
     - Ах да. Ведь это был период, когда к таким вещам относились серьезно. Меня, кажется, два раза мучили - и в католическую веру, и в англиканскую. Вот я и получилась не такая религиозная, как ты, Джон.
     - Я? Я не религиозен.
     - А по-моему, да. Во всяком случае, у тебя есть моральные устои.
     - В самом деле?
     - Джон, ты мне напоминаешь вывески на владениях американцев: "Стой. Гляди. - Берегись. - Не входи!" Ты, наверно, считаешь меня ужасно легкомысленной.
     - Нет, Флер. Куда там! Ты имеешь понятие о прямой, соединяющей две точки.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Ты знаешь, чего хочешь.
     - Это тебе рафаэлит сообщил?
     - Нет, он только подтвердил мою мысль.
     - Ах, вот как? Не в меру болтлив этот молодой человек. Он развивал тебе свою теорию, что женщине нужна чужая душа, а мужчина довольствуется телом?
     - Развивал.
     - Он прав?
     - Обидно с ним соглашаться, но, пожалуй, отчасти и прав.
     - Ну, так я тебе скажу, что теперь есть сколько угодно женщин, которые держат свою душу при себе и довольствуются чужими телами.
     - Ты из их числа. Флер?
     - Может быть, еще что спросишь? Вон Робин-Хилл! Источник песен и сказаний о Форсайтах стоял среди деревьев, серый и важный; заходящее солнце косо освещало фасад, зеленые шторы были еще спущены.
     Джон вздохнул.
     - Хорошо мне здесь жилось.
     - Пока не явилась я и не испортила все.
     - Нет, это кощунство.
     Флер дотронулась до его плеча.
     - Ужасно мило с твоей стороны, Джон, голубчик. Ты всегда был милый, и я всегда буду любить тебя - совершенно невинно. Роща хороша. Гениальная мысль, осенила бога - создать лиственницы.
     - Да. Холли говорит, что дедушка больше всего любил здесь рощу.
     - Старый Джолион - тот, который не женился на своей возлюбленной, потому что у нее была чахотка?
     - Этого я никогда не слышал. Но он - был чудесный старик, мои родители его страшно любили.
     - Я видела его карточки. Пожалуйста, не отрасти себе такого подбородка, Джон. У всех Форсайтов они такие. Подбородка Джун я просто боюсь.
     - Джун редкий человек.
     - Ой, Джон, до чего ты благороден!
     - Это плохо?
     - Просто придает всему невероятную серьезность в мире, который того не стоит. Нет, Лонгфелло можешь не цитировать. Ты, когда вернешься, скажешь Энн, что ехал со мной?
     - А почему бы нет?
     - Я и так доставляю ей неприятности, правда? Можешь не отвечать, Джон. Но, по-моему, это нехорошо с ее стороны. Мне так мало нужно, и твоя позиция так надежна.
     - Надежна? - Флер показалось, будто он прикусил это слово, и минуту она была счастлива.
     - Сейчас ты похож на львенка. У львят есть совесть?
     Рафаэлиту будет над чем поработать. И все-таки мне думается, не такая у тебя совесть, чтобы сказать Энн. Зачем ее расстраивать, если у нее природная склонность ко всяким волнениям? - По молчанию, бывшему ей ответом, она поняла, что сделала ошибку. На этот раз осечка, как говорят в детективных романах.
     И через Эпсом и Ледерхед они проехали молча.
     - Ты все так же любишь Англию, Джон?
     - Больше.
     - Что и говорить - страна замечательная.
     - Ни за что не применил бы к ней это слово - великая и прекрасная страна.
     - Майкл говорит, что ее душа - трава.
     - Да, и если у меня будет ферма, я до этой души доберусь.
     - Не могу вообразить тебя настоящим фермером.
     - Ты, верно, вообще не можешь вообразить меня чемнибудь настоящим. Дилетант!
     - Не говори гадостей. Просто у тебя, по-моему, слишком тонкая организация для фермера.
     - Нет. Я хочу работать на земле - и буду.
     - Это у тебя, наверно, атавизм, Джон. Первые Форсайты были фермерами. Мой отец хочет свезти меня посмотреть, где они жили.
     - Ты ухватилась за эту мысль?
     - Я не сентиментальна; ты разве это не понял? Интересно, ты хоть что-нибудь во мне понял? - И, склонившись над рулем, сказала тихо: - Ах, почему мы должны разговаривать в таком тоне!
     - Я говорил, что ничего не выйдет.
     - Нет, Джон, изредка я должна тебя видеть. Это не страшно. Время от времени я хочу и буду с тобой встречаться. Это мое право.
     Слезы выступили у нее на глазах и медленно покатились по щекам. Джон дотронулся до ее руки.
     - Флер! Не надо!
     - Теперь я тебя высажу в Норт-Доркинге, и ты как раз поспеешь на пять сорок шесть. Вот мой дом. В следующий раз я тебе его непременно покажу. Я стараюсь быть умницей, Джон; и ты должен мне помочь... Ну, вот и приехали! До свидания, Джон, голубчик, и не расстраивай изза меня Энн, умоляю!
     Жесткое рукопожатие, и он ушел. Флер повернула прочь от станции и медленно поехала назад по дороге.
     Она поставила машину в гараж и вошла в "Дом отдыха". Еще не кончилось время летних отпусков, и там отдыхали семь молодых женщин, умучившихся на службе у Петтера. Поплина и им подобных.
     Они сидели за ужином, и до слуха Флер доносилось веселое жужжанье. У этих девушек ничего нет, а у нее есть все, кроме того единственного, что ей больше всего нужно. Прислушиваясь к их говору и смеху, она на минуту устыдилась. Нет, она бы с ними не поменялась, а между тем ей казалось, что без этой одной вещи и жить нельзя. И пока она обходила дом, расставляла цветы, отдавала распоряжения на завтра, осматривала спальни, снизу долетал смех, веселый и безудержный, и будто дразнил ее.

V. ОПЯТЬ РАЗГОВОР В АВТОМОБИЛЕ

     Джон был не столь высокого мнения о себе, чтобы спокойно дать любить себя одновременно двум хорошеньким и милым молодым женщинам. Из Пулборо, где он теперь каждый день оставлял машину Вэлз, он поехал домой с печалью в сердце и путаницей в мыслях. Его шесть свиданий с Флер, с тех пор как он вернулся в Англию, шли по линии какого-то мучительного crescendo <Нарастание (итал).>. Танцуя с ней, он понял ее состояние, но все еще не подозревал, что она сознательно его преследует, а собственные его чувства не становились ему яснее, сколько бы он ни копался у себя в сердце. Сказать ли Энн о сегодняшней встрече? - Много раз тихо и мягко она давала ему понять, что боится Флер. К чему множить ее страхи, когда на то нет реальных оснований? Идея портрета принадлежит не ему, и только в течение ближайших дней он может еще встретиться с Флер. После этого они будут видаться два-три раза в год. "Не говори Энн, умоляю". Ну как после этого сказать? Ведь должен же он в какой-то мере уважать желания Флер. Она не по своей воле отказалась от него; не полюбила Майкла, как он полюбил Энн. Он так ничего и не придумал, пока ехал в Уонсдон. Когда-то мать сказала ему: "Никогда не лги, Джон, лицо тебя все равно выдаст". И теперь, хоть он и не сказал Энн, ее глаза, всюду следовавшие за ним, заметили, что он что-то от нее скрывает. Простуда ее вылилась в бронхит, так что она еще не выходила из своей комнаты, и безделье плохо действовало ей на нервы. Сейчас же после обеда Джон опять пошел наверх и стал ей читать вслух. Он читал "Худшее в мире путешествие", а она лежала на боку, подперев рукой лицо, и смотрела на него. Дым топящегося камина, запах ароматических лекарств, монотонное гудение собственного голоса, повествующего о похождениях яйца пингвина, - все усыпляло его, и наконец книга выпала у него из рук.
     - Поспи, Джон, ты устал.
     Джон откинулся на стуле, но не уснул. Он твердо знал, что у этой девочки, его жены, есть выдержка. Она умела молчать, когда ей было больно. Наблюдая за ней, он видел: она поняла, что находится в опасности, и теперь - так ему казалось - выжидала. Энн всегда знала, чего хочет. Ей присуща была настойчивость, не усложненная, как у Флер, современными веяниями; и решимость у нее была. Юные годы на родине, в Южной Каролине, она прожила просто и самостоятельно; и, не в пример большинству американских девушек, не слишком весело. Ее больно поразило, что не она была его первой любовью и что его первая любовь до сих пор его любит: это он знал. Она с самого начала не скрыла, что тревожится, но теперь, по-видимому, заняла выжидательную позицию. И еще Джон не мог не знать, что, несмотря на два года брака, она и теперь сильно в него влюблена. Он слышал, что девушки-американки редко знают человека, за которого выходят замуж, но порой ему казалось, что Энн знает его лучше, чем он сам. Если так, что она знает? Что он такое? Он хочет с пользой прожить свою жизнь; он хочет быть честным и добрым. Но, может, он все только хочет? Может, он обманщик? Не то, чем она его считает? Мысли были душные и тяжелые, как воздух в комнате. Что толку думать! Лучше и правда поспать! Он проснулся со словами:
     - Алло! Я храпел?
     - Нет, но вздрагивал во сне, как собака.
     Джон встал и подошел к окну.
     - Мне что-то снилось. Хороший вечер. Лучшее время года - сентябрь, если погода ясная.
     - Да, я люблю осень. Твоя мама скоро приедет?
     - Не раньше, чем мы устроимся. Она, по-моему, считает, что нам без нее лучше.
     - Маме всегда, наверно, кажется, что она de trop<Лишняя (франц).>, когда на самом деле этого нет.
     - Лучше так, чем наоборот.
     - Да. Не знаю, смогла бы я тоже так?
     Джон обернулся. Она сидела в постели, смотрела прямо перед собой, хмурилась. Он подошел и поцеловал ее.
     - Не раскрывайся, родная! - и натянул одеяло.
     Она откинулась на подушку, смотрела на него - и опять он спросил себя, что она видит...
     На следующий день Джун встретила его словами:
     - Так Флер была здесь вчера и подвезла тебя? Я ей сегодня сказала свое мнение на этот счет.
     - Какое же мнение? - спросил Джон.
     - Что нельзя начинать все снова-здорова. Она избалована, ей нельзя доверять.
     Он сердито повел глазами.
     - Оставь, пожалуйста, Флер в покое.
     - Я всегда всех оставляю в покое, - сказала Джун, - но я у себя дома и должна была сказать, что думаю.
     - Тогда мне лучше прекратить сеансы.
     - Нет, Джон, не глупи. Сеансов прекращать нельзя ни тебе, ни ей. Харолд вконец расстроится.
     - А не его, Харолда!
     Джун взяла его за отворот пиджака.
     - Я совсем не то хотела сказать. Портреты получатся изумительные. Я только хотела сказать, что вам не надо здесь встречаться.
     - Ты сказала это Флер?
     - Да.
     Джон рассмеялся, и смех его прозвучал жестко.
     - Мы не дети, Джун.
     - Ты Энн сказал?
     - Нет.
     - Вот видишь!
     - Что?
     Лицо у него стало упрямое и злое.
     - Ты очень похож на своего отца и деда, Джон, - они терпеть не могли, когда им что-нибудь говорили.
     - А ты?
     - Если нужно, отчего же.
     - Так вот, прошу тебя, не вмешивайся.
     Щеки Джун залились румянцем, из глаз брызнули слезы; она смигнула их, встряхнулась и холодно сказала:
     - Я никогда не вмешиваюсь.
     - Правда?
     Она еще гуще порозовела и вдруг погладила его по рукаву. Это тронуло Джона, он улыбнулся.
     Весь сеанс он был не спокоен, а рафаэлит писал, и Джун входила и выходила, и лицо ее то хмурилось, то тосковало. Он думал, как поступить, если Флер опять за ним заедет. Но Флер не заехала, и он отправился домой один. Следующий день был воскресенье, и он не приезжал в город; но в понедельник, выходя от Джун после сеанса, он увидел, что автомобиль Флер стоит у подъезда.
     - Сегодня я уж тебе покажу мой дом. Вероятно, Джун с тобой говорила, но я раскаявшаяся грешница, Джон. Полезай! - И Джон полез.
     День был серый, ни освещение, ни обстановка не располагали к проявлению чувств, и "раскаявшаяся грешница" играла свою роль превосходно. Ни одно слово не выходило за пределы дружеской беседы. Она болтала об Америке, ее языке, ее книгах. Джон утверждал, что Америка неумеренна в своих ограничениях и в своем бунте против ограничений.
     - Одним словом, - сказала Флер, - Америка молода.
     - Да; но, насколько я понимаю, она с каждым днем молодеет.
     - Мне Америка понравилась.
     - О, мне так очень понравилась. А как выгодно я там продал мой фруктовый сад!
     - Странно, что ты вернулся, Джон. Ведь ты такой... старомодный.
     - В чем?
     - Ну хотя бы в вопросах пола - я, хоть убей, не смогла бы обсуждать их с тобой.
     - Ас другими можешь?
     - О, почти со всеми. Ну, что ты хмуришься? Тебе нелегко пришлось бы в Лондоне или, скажем, в Нью-Йорке.
     - Ненавижу, когда без нужды болтают на эти темы, - сердито сказал Джон. - Только французы понимают то, что связано с полом. Нельзя говорить об этом так, как говорят здесь или в Америке; это слишком реальный фактор.
     Флер украдкой на него взглянула.
     - Так оставим эту скользкую тему. Я даже не знаю, смогла ли бы я говорить с тобой об искусстве.
     - Ты видала статую Сент-Годенса в Вашингтоне?
     - Да, но это для нас обеих.
     - Ах так? - проворчал Джон. - Чего же нужно людям?
     - Ты знаешь так же хорошо, как и я.
     - То есть - чтобы было непонятно?
     - Если хочешь! Главное, что искусство теперь только тема для разговора; а о том, что каждому с первого взгляда понятно, не стоит и говорить - значит, это не искусство.
     - По-моему, это глупо.
     - Возможно. Но так забавнее.
     - Раз ты сама это сознаешь, что же тут для тебя забавного?
     - Опять скользкая тема! Попробуем еще! Пари держу, что тебе не по вкусу последние дамские моды.
     - Почему? Вполне рациональная мода.
     - Ого! Неужели на чем-то сошлись?
     - Конечно, вы все были бы лучше без шляп. Голову мыть вам ведь теперь несложно.
     - О, не отнимай у нас шляпы. Джон! Что останется от нашего стоицизма? Если бы нам не нужно было искать шляп, которые нам к лицу, жить стало бы слишком легко.
     - Но они вам не к лицу.
     - Согласна, голубчик; но я лучше тебя знаю женскую натуру. Надо же младенцу точить обо что-то зубки.
     - Флер, ты слишком умна, чтобы жить в Лондоне.
     - Мой милый мальчик, современная женщина нигде не живет. Она парит в собственном эфире.
     - Но иногда все же спускается на землю.
     Флер ответила не сразу, потом взглянула на него.
     - Да, Джон, иногда спускается на землю. - И взгляд ее словно опять сказал: "Ах, почему мы должны разговаривать в таком тоне!"
     Она показала ему дом так, чтобы у него создалось впечатление, будто она считается с удобствами других. Даже ее мимолетные разговоры с отдыхающими носили этот характер, Уходя, Джон чувствовал, как у него покалывает ладонь, и думал: "Ей нравится представляться легкомысленной, но в душе..." Всю дорогу домой он видел Сэссекс как в тумане, вспоминая, как улыбались ему ее ясные глаза, как смешно дрогнули ее губы, когда она сказала: "До свидания, мой хороший!" Как знать, может быть, она того и добивалась?
     Холли выехала встретить его в наемном автомобиле.
     - Очень обидно, Джон, Вэл забрал машину. Он завтра не сможет отвезти тебя в город и привезти, как обещал. Пришлось поехать сегодня. А если он кончит свои дела в Лондоне, то в среду прямо проедет в Ньюмаркет. Случилась очень неприятная вещь. Старый товарищ по университету подделал его подпись на стофунтовом чеке, а Вэл ему оказал не одну услугу.
     - Причина уважительная, - сказал Джон. - Что же он думает предпринять?
     - Еще сам не знает, но он уже третий раз делает Вэлу гадость.
     - А вы вполне уверены?
     - В банке описали его наружность - точь-в-точь сходится, Он, очевидно, думает, что Вал все стерпит. Но дальше так невозможно.
     - Я думаю!
     - Да, мой милый, но что делать? Подать в суд на старого товарища? У Вэла странное чувство, что он сам только случайно не свихнулся.
     Джон опешил. Если человек не свихнулся - это случайность?
     - Был этот тип на войне? - спросил он.
     - Вряд ли. По всему видно, человек он никудышный.
     Я как-то видела его - вконец развинченный, самодовольный.
     - Серьезная неприятность для Вэла, - сказал Джон.
     - Он хочет посоветоваться со своим дядей, отцом Флер.
     Кстати, ты за последнее время видел Флер?
     - Да. Сегодня видел. Она довезла меня до Доркинга и показала мне свой дом.
     От взгляда его не ускользнуло выражение лица Холли: тень раздумья, легшая между бровями.
     - Мне что, нельзя с ней видеться? - сказал он резко.
     - Только тебе об этом судить, милый.
     Джон не ответил, но как только увидел Энн, рассказал ей. Ни лицо ее, ни голос не дрогнули, она спросила только, как поживает Флер и как ему понравился дом. В эту ночь, когда она, казалось, уснула, он лежал без сна, снедаемый сомнениями. Так если человек не свихнулся - это случайность, да?

VI. СОМСА ОСЕНЯЮТ ГЕНИАЛЬНЫЕ МЫСЛИ

     Первое, что Сомс спросил племянника, встретившись с ним на Грин-стрит, было:
     - Как он мог вообще достать чек? У тебя чековые книжки где попало валяются?
     - Боюсь, что так, дядя Сомс, особенно в деревне.
     - Гм, - сказал Сомс, - тогда поделом тебе. А твоя подпись?
     - Он написал мне из Брайтона, спрашивая, когда можно со мной повидаться.
     - Нужно было, чтобы ответ подписала твоя жена.
     Вэл застонал:
     - Не думал же я, что он пойдет на подделку.
     - Раз дошел до такого, на что угодно пойдет. Когда ты отказал ему, он, вероятно, все-таки приехал из Брайтона?
     - Да; только меня не было дома.
     - Ну конечно; и он стянул бланк. Что ж, если хочешь задержать его, подавай в суд. Получит три года.
     - Это убьет его, - сказал Вэл, - на что он похож!
     - Еще, может, наоборот - поправится. Он когда-нибудь сидел в тюрьме?
     - Насколько мне известно - нет.
     - Гм!
     За этой глубокомысленной репликой последовало молчание.
     - Не могу я подавать в суд, - заговорил вдруг Вэл, - старый товарищ! Конечно, господь уберег и все такое, а ведь не так трудно скатиться по этой дорожке.
     Сомс уставился на него.
     - Да, - сказал он, - тебе, полагаю, было бы нетрудно. Твой отец вечно попадал во всякие истории.
     Вэл нахмурился. Ему сразу вспомнился вечер в "Пандемониуме", когда он, в компании с другим товарищем, видел своего отца пьяным.
     - Но, так или иначе, - сказал он, - надо что-то сделать, чтобы это не повторилось. Не выгляди он таким дохлым, можно бы просто вздуть его.
     Сомс покачал головой.
     - Оскорбление действием, к тому же его, вероятно, уже нет в Англии.
     - Нет, я по пути сюда справился в его клубе - он в городе.
     - Ты его видел?
     - Нет, я хотел сначала повидать вас.
     Невольно польщенный. Сомс иронически заметил:
     - Может быть, у него есть, как говорится, другое, лучшее "я"?
     - Честное слово, дядя Сомс, это гениальная мысль!
     Сомс покачал головой.
     - Впрочем, по лицу этого не скажешь.
     - Не знаю, - сказал Вэл, - он как-никак из хорошей семьи,
     - Это сейчас ничего не значит. А кстати, пока я не забыл: помнишь ты этого молодого человека, Баттерфилда, в связи с элдерсоновским скандалом? Нет, конечно, не помнишь. Так вот, я хочу взять его из издательства, где он работает, и поставить под начало старого Грэдмена, чтобы он ознакомился с делами по управлению имуществом твоей матери и других членов нашей семьи. Старый Грэдмен тянет из последних, и этот человек сможет со временем сменить его - работа постоянная, и получать будет больше, чем теперь Я могу на него положиться, а это, по нашим временам, важно. Я хотел, чтобы ты знал об этом.
     - Тоже гениальная мысль, дядя Сомс. Но вернемся к первой: вы могли бы повидать Стэйнфорда и выяснить это дело?
     - Почему именно я должен этим заниматься?
     - Ваш авторитет не сравнить с моим.
     - Гм! Как посмотришь, всегда неприятные дела достаются мне. Но, пожалуй, и правда лучше мне с ним поговорить, чем тебе.
     Вэл широко улыбнулся.
     - Я вздохну свободнее, если вы за это возьметесь.
     - А я нет, - сказал Сомс. - Надо полагать, кассир в банке не напутал?
     - Кто спутает Стэйнфорда с другим?
     - Никто, - сказал Сомс. - Итак, если ты не хочешь подавать в суд, предоставь это дело мне.
     Вэл ушел, а он задумался. Вот он до сих пор держит в руках дела всей семьи; ин