орое, как только  солнце  зайдет  за  горные
вершины, сливается с золотыми небесами, зажигающими по всей  земле  дрожащие
искорки.
     При свете звезд эти искры гаснут, исчезают одна за другой  со  склонов;
вечер спускается в долины, и под его прохладными крылами на  землю  нисходит
покой. Но вот наступает ночь, и оживают сотни ночных голосков.
     Подходила уже горячая пора сбора винограда, и все продолжалась  -  день
за днем, ночь за ночью - борьба за жизнь Николаса Трефри. Проблески  надежды
сменились минутами отчаяния. Приезжали врачи, но мистер Трефри  первого  еще
пустил к себе, а остальных отказался видеть.
     - Незачем бросать деньги на ветер,  -  сказал  он  Дони,  -  если  я  и
выкарабкаюсь, то уж, во всяком случае, не благодаря им.
     Порой он несколько дней подряд не разрешал находиться в  своей  комнате
никому, кроме Дони, Доминика и платной сиделки.
     - Я лучше справляюсь со своей хворью, - сказал он Кристиан, - когда  не
вижу никого из вас. Не ходи сюда, девчурка  моя,  уж  я  как-нибудь  сам  ее
одолею!
     Если бы она могла помочь ему, то это бы ослабило нервное  напряжение  и
боль ее сердца. По просьбе мистера Трефри его кровать  переставили  в  угол,
чтобы можно было отвернуться к стене. Так он лежал часами,  не  разговаривая
ни с кем, и только просил пить.
     Иногда Кристиан незаметно пробиралась в комнату  и  долго  смотрела  на
него, прижимая руки к груди. По ночам, когда  Грета  спала,  она  беспокойно
ворочалась  с  боку  на  бок,  лихорадочно  бормоча  молитвы.   Она   часами
просиживала за своим столиком в классной  комнате  и  писала  Гарцу  письма,
которые так и оставались неотправленными. Однажды  она  написала:  "Я  самое
мерзкое существо на свете... я даже  желала  ему  смерти!"  Несколько  минут
спустя вошла мисс Нейлор и увидела;  что  она  сидит,  закрыв  лицо  руками.
Кристиан вскочила; по щекам ее текли слезы. "Оставьте меня!" - закричала она
и выбежала из комнаты. Позже она пробралась в комнату дяди и  опустилась  на
пол у его кровати. Весь вечер она тихо сидела там, но больной ее не заметил.
Наступила ночь, и ее едва уговорили уйти из комнаты.
     Однажды мистер Трефри выразил желание видеть герра Пауля; и  тот  долго
собирался с мужеством, прежде чем войти.
     - У меня на лондонской квартире осталось несколько дюжин  гордоновского
хереса, Пауль, - сказал мистер Трефри. - Я буду рад, если ты его выпьешь.  И
вот еще... мой слуга Доминик. Я его не забыл в завещании, но ты присмотри за
ним; для иностранца он малый неплохой, и возраст у него не цыплячий, но рано
или поздно женщины приберут его к рукам. Вот и  все,  что  я  хотел  сказать
тебе. Пришли ко мне Кристиан.
     Герр Пауль молча стоял у постели. Вдруг он сказал сквозь слезы:
     - Дорогой мой! Мужайся! Все мы смертны! Ты поправишься!
     Все утро он бродил по дому совершенно расстроенный:
     - На него было страшно смотреть, понимаете, страшно! И железный человек
не выдержал бы.
     Когда Кристиан вошла, мистер Трефри приподнялся и долго смотрел на нее.
     У него был грустный вид, и она чувствовала себя виноватой. Но в тот  же
день из комнаты больного сообщили, что ему стало лучше и боль уже  несколько
часов как утихла.
     Теперь у всех в глазах  пряталась  улыбка,  готовая  при  первом  слове
расцвести на губах. На кухне Барби расплакалась  и,  забыв  про  сковородку,
сожгла жаркое. Доминик на радостях пропустил стаканчик  кианти  и  последние
капли выплеснул "на счастье". Слуги получили распоряжение накрыть  стол  для
чая в саду  под  акациями,  где  всегда  царила  прохлада;  и  у  всех  было
праздничное настроение. Даже герр Пауль не отлучался из дому. Но Кристиан не
вышла к чаю. О болезни никто не говорил, словно боясь накликать беду.
     Мисс Нейлор пошла за чем-то в дом и, вернувшись, сказала:
     - За углом дома стоит какой-то незнакомый человек.
     - Что вы говорите! - воскликнула миссис Диси. - Что ему нужно?
     Мисс Нейлор покраснела.
     - Я не спрашивала его. Я... я не  знаю...  порядочный  ли  он  человек.
Сюртук у него застегнут наглухо и, по-видимому, он без... воротничка.
     - Пойди, деточка, спроси, что ему надо, - сказала Грете миссис Диси.
     - Не знаю... я, право, не знаю, стоит ли Грете... - начала мисс Нейлор.
- На нем высокие... сапоги...
     Но  Грета  уже  была  возле  незнакомца  и,  заложив  руки  за   спину,
внимательно рассматривала его.
     - Что вам угодно? - спросила она, подойдя к нему.
     Незнакомец сорвал с головы шапку.
     - В этом доме нет звонка, - сказал он, гнусавя, - просто теряешься...
     - Нет, звонок есть, - серьезно возразила Грета, - только он  теперь  не
звонит, потому что мой дядя очень болен.
     - Мне очень прискорбно слышать это. Я незнаком со здешними обитателями,
но мне очень прискорбно слышать это. Мне  бы  хотелось  поговорить  с  вашей
сестрой, если та девушка, которая мне нужна, ваша сестра.
     И лицо незнакомца залила краска.
     - А вы не друг ли герра Гарца? - спросила Грета. - Если  вы  его  друг,
то, пожалуйста, пойдемте со мной и попейте чаю, а пока вы будете пить чай, я
поищу Кристиан.
     На лбу незнакомца выступили капли пота.
     - Чай? Простите, я не пью чая.
     - Есть и кофе, - сказала Грета.
     Незнакомец так медленно шел к беседке, что Грета намного опередила его.
     - Это друг герра Гарца, - прошептала она. - Он будет пить кофе. Я пойду
за Крис.
     - Грета! - воскликнула мисс Нейлор. Миссис Диси подняла руку.
     - Если это так, - сказала она,  -  то  ради  Кристиан  мы  должны  быть
любезны с ним.
     Выражение лица мисс Нейлор смягчилось.
     - О да! - сказала она. - Конечно.
     - Ба! - проворчал герр Пауль. - Опять начинается.
     - Пауль! - прошептала миссис Диси. - Ты неблагоразумен.
     Герр Пауль бросал на приближающегося незнакомца свирепые взгляды.
     Миссис Диси встала и с улыбкой протянула руку.
     - Мы очень рады познакомиться с вами; вы, по-видимому, тоже художник? Я
очень интересуюсь искусством и особенно той школой,  к  которой  принадлежит
мистер Гарц.
     Незнакомец улыбнулся.
     - Он художник, без подделки, сударыня, - сказал  незнакомец,  -  он  не
принадлежит ни к одной школе. Он из тех,  на  чьих  костях  возникают  новые
школы.
     - Вы, наверно, американец? - проговорила миссис Диси. - Очень  приятно.
Садитесь, пожалуйста. Моя племянница сейчас будет.
     Грета прибежала обратно.
     - Пожалуйста, пойдемте со мной, - сказала она. - Крис ждет вас.
     Проглотив кофе, незнакомец сделал общий поклон и последовал за Гретой.
     - Ach! - сказал герр Пауль. -  Garcon  tres  chic,  celui  la!  {Весьма
элегантный юноша! (франц.).}
     Кристиан стояла у своего маленького стола.
     - Я отправляю вещи мистера Гарца в Англию, - сказал незнакомец. - Здесь
есть несколько его картин. Он был бы рад получить их.
     Алая краска залила лицо Кристиан.
     - Я пошлю их в Лондон, - повторил незнакомец. - Не могли бы  вы  отдать
мне их сегодня?
     - Пожалуйста. Моя сестра проводит вас.
     Взгляд ее, казалось, проникал ему в самую душу.
     - А мне он ничего не просил передать? - вырвалось у нее.
     Незнакомец посмотрел на нее с любопытством.
     - Нет, -  произнес  он  в  замешательстве,  -  нет!  Пожалуй,  нет.  Он
чувствует себя хорошо... Жаль...
     Он замолчал; на ее  бледном  лице,  казалось,  одновременно  отразились
презрение, отчаяние и мольба. И, повернувшись, она вышла из комнаты.

XXVIII

     Когда в тот же вечер Кристиан вошла в комнату дяди, он сидел на постели
и сразу заговорил.
     - Крис, - сказал он. - Это медленное умирание не по мне. Посмотрю-ка я,
не поможет ли мне путешествие... Хочу вернуться на родину. Доктор уж обещал.
Не все еще расстреляны заряды! Я верю в этого юношу, он борется за мою жизнь
как настоящий мужчина... Во вторник твой день  рождения,  милая  девочка,  и
тебе исполнится двадцать лет. Семнадцать лет прошло с тех пор, как умер твой
отец.  Ты  для  меня  была  самым  близким  существом....  Сегодня  приходил
священник.  Это  плохой  признак.  Он  полагал,  что  это  его  долг!  Какая
любезность! Но я его не принял. Если даже в словах священников и  есть  доля
правды, я все равно не собираюсь каяться, когда мне пришлось плохо. Есть еще
одно дело, которое не идет у меня из головы. Эта моя беспомощность поставила
мистера Гарца в невыгодное положение. Ты имеешь право глядеть на  меня  так,
как глядела на меня иногда, считая, что я сплю. Если бы я не был  болен,  он
бы никогда не оставил тебя. Я не виню тебя, Крис, нисколько не виню! Ты меня
любишь? Я знаю это, моя девочка. Но когда дело доходит до самого серьезного,
приходится оставаться одному. Не плачь! Мозги наши устроены не  по  прописям
из учебников для воскресных школ; ты начинаешь это понимать, вот и все!
     Он вздохнул и отвернулся.
     По дому разнесся скрип открываемых жалюзи. Девушку  охватил  страх:  он
лежал тихо, но каждый вдох давался ему с трудом. Если бы  только  она  могла
взять на себя его страдания! Она подошла и склонилась над ним.
     - И тебе и мне трудно дышать! - пробормотал он.
     Кристиан сделала сиделке знак рукой и вышла из комнаты.
     По дороге шел полк; Кристиан смотрела на солдат  из-за  кустов  сирени.
Над ее  головой  безжизненно  поникли  почти  черные  листья  тополя;  пыль,
поднятая  солдатскими  сапогами,  повисла  в  воздухе;  казалось,  весь  мир
задыхался, всюду замерла жизнь. Топот ног замер вдали. Вдруг  на  расстоянии
протянутой руки от нее появился  человек,  державший  на  плече  палку,  как
саблю. Он приподнял шляпу.
     - Добрый вечер! Вы меня не помните? Сарелли. Извините! Я  подумал,  что
это привидение в кустах. Как плохо марширует эта деревенщина! Видите ли,  мы
все не можем забыть своей профессии и критикуем; только на это мы и годимся.
     Взгляд его черных глаз, беспокойных и злых, как у лебедя, впивался ей в
лицо.
     - Прекрасный вечер! Но  слишком  жарко.  Будет  гроза,  вы  чувствуете?
Томительно ждать грозу, но зато после  грозы,  моя  дорогая  мисс  Деворелл,
приходят мир и тишина.
     Он улыбнулся, на этот раз приветливо, и, снова приподняв шляпу, скрылся
из виду в тени деревьев.
     В этом человеке Кристиан вдруг почудилась какая-то скрытая угроза.  Она
вытянула вперед руки, словно защищаясь от нее.
     Что пользы: угроза была в ней самой, от себя не защитишься! Она пошла в
комнату миссис Диси, где та тихо разговаривала с мисс  Нейлор.  Звучание  их
голосов вернуло ее в мир повседневности, который не имел никакого  отношения
к ощущениям, вселявшим в нее такой ужас.
     Дони теперь ночевал на вилле. Глубокой ночью  он  проснулся  от  яркого
света. Над ним стояла Кристиан, лицо ее было бледным и искаженным от  ужаса,
волосы темными волнами падали на плечи.
     - Спасите его! Спасите! - кричала она. - Быстрей! У него кровотечение!
     Он увидел, как она закрыла лицо белыми  рукавами,  и,  выхватив  у  нее
свечу, вскочил с постели и бросился к больному.
     Снова произошло внутреннее  кровоизлияние,  и  Николас  Трефри  был  на
волосок от смерти. Когда кровоизлияние  прекратилось,  он  впал  в  забытье.
Часам к шести он пришел в сознание; по глазам его было видно, что его что-то
томит. Наконец, он поманил Кристиан.
     -- Я проиграл, Крис, - прошептал он.  -  Дай  ему  знать,  я  хочу  его
видеть.
     Голос его немного окреп.
     - Я думал, что смогу продержаться... и вот конец. Он чуть  приподнял  и
бессильно уронил руку. Когда немного погодя ему сказали, что  Гарцу  послана
телеграмма, в глазах его появилось удовлетворение.
     Герр  Пауль  сошел  вниз  в  полном  неведении  о  событиях  ночи.   Он
остановился перед барометром и постучал по нему, сказав мисс Нейлор:
     - Барометр падает, погода будет прохладная... ему станет еще лучше.
     Когда он увидел ее  искаженное  жалостью  и  тревогой  смуглое  лицо  и
услышал, что жить мистеру Трефри осталось считанные часы, герр Пауль сначала
побагровел, потом побледнел и сел, потому что его всего трясло.
     - Не могу поверить! - почти сердито  воскликнул  он.  -  Еще  вчера  он
чувствовал себя очень хорошо! Не могу поверить! Бедняга Николас!  Еще  вчера
он разговаривал со мной!
     Он сжал руку мисс Нейлор,
     - Ах! - закричал он, вдруг отпустив руку мисс Нейлор и ударив  себя  по
лбу. - Как это ужасно! Еще вчера он говорил со мной  о  хересе.  Но  неужели
никто не может помочь ему?
     - Только бог, - тихо ответила мисс Нейлор.
     - Бог? - переспросил испуганно герр Пауль.
     - Нам... остается... только... молиться всевышнему, - пробормотала мисс
Нейлор; щеки ее пошли пятнами. - Я хочу помолиться... сейчас же.
     Герр Пауль взял ее руку и поцеловал.
     - Вы будете молиться? - сказал он. - Хорошо! Я тоже.
     Он прошел к себе в кабинет, осторожно закрыл за собой дверь и  зачем-то
подпер ее спиной. Фу! Смерть! Она  ждет  всех!  Когда-нибудь  придет  и  его
очередь. Она может прийти завтра! Надо молиться!
     День тащился к концу. В небе собирались тучи, они громоздились друг  на
друга, заволакивали солнце - мягкие, бледно-серые, будто перышки на груди  у
голубя. К вечеру время от времени  стали  ощущаться  легкие  толчки,  словно
отголоски далекого землетрясения.
     В ту ночь никто не ложился. Но и наутро ничего не изменилось.  "Больной
без сознания, ему осталось жить всего  несколько  часов",  -  сообщил  Донн.
Только раз он  пришел  в  сознание  и  спросил  о  Гарце.  От  Гарца  пришла
телеграмма, он был в пути. Часам к семи вечера долгожданная гроза  расколола
чернильное небо. Словно невидимая рука проливала  бокалы  светлого  вина  на
долины и горные хребты и размахивала лезвием молнии над деревьями,  крышами,
шпилями, горными вершинами, вонзая его в самый небосвод, который отвечал  на
каждый удар громовым раскатом. Над самой верандой Грета  увидела  светлячка,
которого можно было принять за осколок упавшей  молнии.  Вскоре  все  закрыл
ливень. Порой сноп света вырывал из тьмы массивные горные  вершины,  как  бы
нависавшие над домом, но и они затем исчезали за стеной дождя  и  трепещущих
листьев. Каждый вздох, исторгнутый грозой, был как звон  тысячи  литавр,  но
мистер Трефри в своей комнате не слышал ее неистовства.
     Грета незаметно прокралась в комнату  больного,  уселась  в  уголке  со
Скрафом на руках и стала  его  тихонько  покачивать.  Когда  мимо  проходила
Кристиан, она поймала ее за юбку и прошептала:
     - Сегодня твой день рождения, Крис!
     Мистер Трефри шевельнулся.
     - Что это? Гром? Стало прохладней. Где я? Крис!
     Дони сделал знак Кристиан встать на его место.
     - Крис! - сказал мистер Трефри. - Теперь уже скоро.
     Она склонилась над ним, и ее слезы закапали ему на лоб.
     - Простите меня! - шептала она. - Любите меня, как прежде!
     Он дотронулся пальцем до ее щеки.
     Больше часа он ничего не говорил, только раза  два  застонал  и  слегка
сжал ей руку. Гроза прошла, но где-то очень далеко еще рокотал гром.
     Глаза его открылись еще раз, взгляд их остановился на Кристиан, а потом
ушел в небытие, в пропасть, отделяющую  юность  от  старости,  убеждение  от
убеждения, жизнь от смерти.
     У кровати, закрыв лицо руками,  стоял  Дони;  позади  него  на  коленях
Доминик, воздев руки к небу; в  тишине  слышалось  ровное  дыхание  уснувшей
Греты.

XXIX

     Однажды в марте, более чем через три года после смерти мистера  Трефри,
у окна мастерской на  Сент-Джонс-Вуд  сидела  Кристиан.  Небо  было  покрыто
пушистыми облаками, между которыми проглядывали кусочки голубого неба. Время
от времени светлый дождичек окроплял деревья, которые каждой веткой тянулись
вверх, словно ожидая, когда их уберут молодой  листвой.  Кристиан  казалось,
что почки набухают на глазах. На  ветках  собралось  бесчисленное  множество
пронзительно  чирикавших  воробьев.  В  дальнем  углу  комнаты  работал  над
картиной Гарц.
     Лицо Кристиан освещала спокойная улыбка, улыбка женщины, которая знает,
что стоит ей обернуться, и она увидит то, что хочет видеть, улыбка  женщины,
которая знает, что ее  собственность  находится  в  сохранности  здесь,  под
рукой. И она посмотрела на Гарца с этой улыбкой собственницы. Но тут, словно
тревожный сон, привидевшийся человеку, который нежился  в  постели  и  вдруг
задремал, в ее памяти неожиданно всплыл давний рассвет, когда Гарц застал ее
на коленях у тела мистера Трефри. Вот она снова видит лицо покойника,  такое
торжественное, спокойное, помолодевшее. Видит, как  ее  возлюбленный  и  она
сама идут по дамбе, на которой они впервые встретились, как они молча  сидят
под тополем, где весной все было усыпано тельцами майских жуков. Видит,  как
деревья из черных превращаются в серые, из серых в зеленые, а в темном  небе
длинные белые полосы облаков пролетают на юг, как  птицы,  и  очень  далекие
розоватые вершины гор наблюдают за пробуждением, земли. И теперь вот  снова,
через несколько лет, он представился ей таким же чужим и далеким,  каким  он
был тогда, когда ей казалось, что она ненавидит  себя.  Она  вспомнила  свои
слова: "У меня больше нет сердца. Вы его  разорвали,  поделив  между  собой.
Любовь заставляет  думать  только  о  себе...  я  хотела  его  смерти".  Она
вспомнила еще дождевые капельки, которые сверкали  на  виноградных  листьях,
как миллионы крошечных лампочек, и дрозда, который запел.  Потом,  как  сны,
которые уходят в блаженное небытие, ушли воспоминания, и на губах  ее  снова
появилась улыбка.
     Кристиан достала письмо.

     "...О Крис! Мы в самом деле едем к вам; я без конца повторяю себе это и
втолковываю Скрафу, но ему все равно, потому что  он  стареет.  Мисс  Нейлор
говорит, что мы приедем к завтраку и что мы будем голодные, но, может  быть,
она не будет очень голодна, если море будет бурным.  Папа  сказал  мне:  "Je
serai inconsolable, mais inconsolable!" {Я буду безутешен! (франц.).}  Но  я
думаю, что не очень, потому что он собирается в Вену.  Когда  мы  уедем,  на
вилле Рубейн никого не останется; тетя Констанс еще две  недели  тому  назад
уехала во Флоренцию. В ее отеле живет молодой человек, из  которого,  по  ее
словам, выйдет один из  величайших  драматургов  Англии.  Она  прислала  мне
почитать  его  пьесу;  про  любовь  там  совсем  мало,  мне  она  не   очень
понравилась... О Крис! Я, наверно, расплачусь, когда увижу тебя. Так  как  я
уже совсем взрослая, мисс Нейлор со мной  уже  не  вернется;  иногда  у  нее
грустное  настроение,  но  она  будет  очень  рада   увидеть   тебя,   Крис.
По-видимому, весной она всегда  грустит.  Сегодня  я  гуляла  по  дамбе,  на
тополях уже видны зеленые  пушистые  шарики,  и  сегодня  я  видела  первого
майского  жука;  скоро  уже  зацветет  вишня;  мне  и   грустно   и   весело
одновременно, а однажды у меня было такое ощущение, словно  у  меня  выросли
крылья, и я могу взлететь над долиной и полететь в Меран...  но  крыльев  не
было, и я села на ту самую скамейку, на которой мы  сидели,  когда  забирали
картины, и все думала, думала, но ничего не могла придумать. Мне и приятно и
грустно, а в голове так тихонько гудит, словно там майский жук.  Я  чувствую
себя очень усталой, а кровь во мне так и кипит.  Но  я  не  обращаю  на  это
внимания, так как знаю, что это весна во всем виновата.
     На  днях  к  нам  приходил  Доминик;  он  живет  очень  хорошо,  и  ему
принадлежит теперь  половина  гостиницы  "Адлер"  в  Меране.  Он  совсем  не
изменился и все спрашивает про тебя и Алоиза. (Знаешь, Крис, про себя я зову
его герром Гарцем, но после того, как я увижу его на этот раз, я  буду  и  в
мыслях называть его Алоизом.)
     Я получила письмо от  доктора  Эдмунда;  он  в  Лондоне,  так  что  ты,
наверно, видела его. У него очень много пациентов, и  некоторых  из  них  он
"надеется вскоре прикончить!", особенно одну старую  даму,  потому  что  она
всегда капризничает, а он не может перечить ей - вот он