Мистер Трефри вздохнул.
     - Смело сказано, сэр! Но, простите меня, я слишком стар, чтобы понимать
подобные слова, когда они касаются моей племянницы.
     Он натянул вожжи и стал вглядываться в темноту.
     - Теперь поедем потише; если наш след затеряется здесь, то  тем  лучше.
Доминик! Погаси фонари. Эгей, красавицы!
     Лошади шли шагом; пыль почти полностью заглушала топот их копыт. Мистер
Трефри указал налево.
     - До границы осталось еще миль тридцать пять. Они проехали мимо беленых
домиков и  деревенской  церкви,  возле  которой,  как  часовые,  выстроились
кипарисы. В ручейке квакала лягушка, доносился  тонкий  аромат  лимонов.  Но
кругом по-прежнему все было спокойно.
     Теперь они ехали лесом, по обе  стороны  дороги  росли  высокие  сосны,
благоухавшие в темноте, и среди них, словно призраки, белели стволы берез.
     Мистер Трефри бросил:
     - Так вы не хотите отказаться от нее? Для меня очень важно,  чтобы  она
была счастлива.
     - Для вас! - сказал Гарц. - Для него! А я не в счет! Вы думаете, что ее
счастье мне безразлично? По-вашему, моя любовь к ней - преступление?
     - Почти, мистер Гарц... принимая во внимание...
     - Принимая во внимание, что у меня нет денег!  Вечно  деньги  и  только
деньги!
     Это глумливое  замечание  мистер  Трефри  оставил  без  ответа  и  стал
понукать лошадей.
     -  Моя  племянница  родилась  в  богатой  семье  и  получила   светское
воспитание, - сказал он наконец. - Скажите же: какое положение вы ей  можете
дать?
     - Если она выйдет за меня замуж, - сказал Гарц, - она будет  жить  так,
как живу я. Вы думаете, я заурядный...
     Мистер Трефри покачал головой.
     - Отвечайте на мой вопрос, молодой человек. Но художник не  ответил,  и
наступило молчание. Легкий ветерок, шелест листвы, плавное движение экипажа,
напоенный сосновым запахом воздух усыпили Гарца.  Когда  он  проснулся,  все
было  по-прежнему,  только  добавился  беспокойный  храп   мистера   Трефри;
брошенные вожжи болтались;  вглядевшись,  Гарц  увидел,  что  Доминик  ведет
лошадей под уздцы. Гарц присоединился к нему, и они вместе  побрели  в  гору
все выше и Выше. Деревья окутало дымкой, звезды потускнели, стало  холоднее.
Мистер  Трефри  проснулся  и  закашлялся.  Словно  в  каком-то  нескончаемом
страшном сне слышались приглушенные звуки, всплывали  силуэты,  продолжалось
бесконечное движение, начатое и продолжавшееся во  тьме.  И  вдруг  наступил
день. Приветствуемый лошадиным фырканьем, над хаосом теней и линий забрезжил
бледный, перламутровый свет. Звезды поблекли, и рассвет раскаленным зигзагом
пробежал по кромке горных вершин, огибая островки облаков. С озера,  клочком
дыма свернувшегося в лощине, донесся крик водяной птицы. Закуковала кукушка,
у самого экипажа вспорхнул жаворонок. И лошади  и  люди  стояли  неподвижно,
упиваясь воздухом, омытым росой и снегом, трепещущим и пронизанным журчанием
воды и шелестом листьев.
     Ночь сыграла злую шутку с мистером Николасом Трефри;  шляпа  его  стала
серой от пыли, щеки побурели, а под глазами, в которых  было  страдальческое
выражение, появились большие мешки.
     - Сделаем привал, - сказал он, - и дадим бедным лошадкам  покушать.  Не
принесете ли воды, мистер Гарц? Брезентовое ведро  привязано  сзади.  Самому
мне это сегодня не под силу. Скажите моему лентяю, пусть пошевеливается.
     Гарц увидел, как он стащил сапог и вытянул ногу на сиденье.
     - Вам нельзя ехать дальше, - сказал Гарц, - вы нездоровы...
     - Нездоров? - откликнулся мистер Трефри. - Ни чуточки!
     Гарц поглядел на него, потом подхватил ведро и пошел искать воду. Когда
он вернулся, лошади уже ели из брезентовой кормушки,  подвешенной  к  дышлу;
они потянулись к ведру, отталкивая друг друга мордами.
     Прекратилось полыхание на востоке, но верхушки лиственниц  еще  окружал
трепетный ореол, а горные пики горели янтарем. И вдалеке  повсюду  виднелись
узенькие полоски речек, полоски снега, полоски влажной  зелени,  блестевшие,
как осенняя паутина.
     - Дайте-ка я обопрусь на  вашу  руку,  мистер  Гарц,  -  позвал  мистер
Трефри. - Хочется немного размяться. Когда ноги не  держат,  это  не  так-то
приятно, а?
     Поставив ногу на землю, он застонал и сдавил плечо  молодого  человека,
как тисками. Немного погодя он опустился на камень.
     - "Теперь все прошло!" - как говорила Крис, когда была маленькой; ну  и
характерец же у нее был - падает на пол, брыкается, визжит! Но  и  успокоить
легко было. "Поцелуй! Возьми на ручки! Покажи картинки!" Просто удивительно,
как Крис любила смотреть картинки! -  Мистер  Трефри  взглянул  на  Гарца  с
подозрением, а потом приложился к фляге. - Что бы  сказал  доктор?  Виски  в
четыре утра! Что ж! Слава богу, что врачи не всегда с нами.
     Он сидел на камне, прижав одну руку к боку и запрокидывая флягу другой.
- весь серый с головы до ног.
     Гарц опустился на соседний камень. Он еще не окреп после болезни, и его
тоже доконали волнение и усталость. Голова закружилась,  он  помнил  только,
как деревья зашагали к нему, потом от него, все желтые до самых корней;  все
крутом казалось желтым>, даже собственные ноги. Напротив кто-то подпрыгивал,
серый медведь... в шляпе... мистер Трефри!  Он  закричал  "Э-эй!",  и  серая
фигура упала и исчезла...
     Когда Гарц пришел в себя, чья-то рука лила ему в рот виски,  а  на  лбу
лежала мокрая тряпка; храпение и стук копыт показались ему знакомыми.  Рядом
неясно вырисовывался силуэт мистера Трефри, который курил сигару и бормотал:
"Это подлость, Пауль... скажу тебе откровенно!" Потом словно кто-то отдернул
занавес  и  все  стало  отчетливо  видно.  Экипаж  катил  между   домами   с
почерневшими крышами разной высоты, мимо ворот, из которых выходили  козы  и
коровы с колокольчиками на шеях. Черноглазые мальчишки, а иной раз и  сонные
мужчины, сжимавшие в зубах  длинные  вишневые  чубуки  трубок,  сторонились,
давая им дорогу, и долго смотрели вслед.
     Мистер   Трефри,   по-видимому,   почувствовал   себя   лучше;   словно
рассерженный старый пес, он поглядывал по сторонам. "Моя кость, -  казалось,
говорил он. - Пусть только кто-нибудь попробует отнять ее!"
     Промелькнул последний  дом,  освещенный  утренним  солнцем,  и  экипаж,
оставляя за собой хвост пыли, снова въехал  в  лесной  полумрак  по  дороге,
рассекавшей чащобу мшистых скал и мокрых стволов, сквозь  которые  не  могло
еще пробиться солнце.
     Доминик с  видом  человека,  знававшего  лучшие  дни,  сварил  кофе  на
спиртовке.
     - Завтрак подан! - сказал он.
     Лошади прядали ушами от усталости. Мистер Трефри сказал им с грустью:
     - Если уж я могу это  выдержать,  то  вы  и  подавно  сможете.  Вперед,
вперед, красавицы!
     Но как только сквозь деревья  пробилось  солнце,  силы  мистера  Трефри
снова иссякли. Он, по-видимому, очень страдал, но  не  жаловался...  Наконец
путники достигли перевела, и им в глаза ударил ослепительный свет.
     - Пошевеливайтесь! - закричал мистер Трефри. - Скоро конец пути.
     И он дернул вожжи. Лошади вскинули головы, и голый перевал,  окруженный
острыми вершинами, вскоре остался позади.
     Миновав дома на самой верхней точке, лошади пошли рысцой и вскоре стали
спускаться по противоположному склону. Мистер Трефри  остановил  их  на  том
месте, где на дорогу выходила вьючная тропа.
     - Это все, что я могу сделать для вас; нам лучше  расстаться  здесь,  -
сказал он. - Ступайте вниз по тропе до реки, там поверните на  юг  и  часика
через два вы будете в Италии. Сядете на поезд в Фелтре. Деньги у  вас  есть?
Да? Ну, что ж!
     Он протянул руку, и Гарц пожал ее. - Отказываетесь от нее, а?
     Гарц отрицательно покачал головой.
     - Нет? Что ж, посмотрим, чья возьмет! До свидания! Желаю удачи!
     И собравшись с силами, чтобы  не  уронить  своего  достоинства,  мистер
Трефри разобрал вожжи.
     Гарц заметил, как грузно осела его фигура, когда фаэтон медленно поехал
прочь.

XVIII

     Обитатели виллы Рубейн бродили по  дому,  избегая  друг  друга,  словно
участники  раскрытого  заговора.  У  мисс  Нейлор,   которая   по   какой-то
непостижимой  причине  вырядилась  в  свое   лучшее   платье,   лиловое,   с
бледно-голубой отделкой  на  груди,  был  такой  вид,  словно  она  пыталась
сосчитать быстро сновавших вокруг нее цыплят. Когда Грета спросила, что  она
потеряла, то услышала невразумительный ответ:
     - Мистера... игольник.
     Кристиан с большими темными кругами под глазами молча сидела  за  своим
маленьким столом. Она не спала всю ночь. Герр Пауль, заглянувший в полдень к
ней в комнату, посмотрел на нее украдкой и вышел. После этого он  отправился
к себе в спальню, снял с себя всю одежду, в сердцах  пошвырял  ее  в  ножную
ванну и лег в постель.
     - Будто я преступник! - бормотал он под  стук  пуговиц,  ударявшихся  о
стенки ванны. - Разве я не отец ей? Разве я не имею права? Разве я  не  знаю
жизни? Бррр! Будто я лягушка!
     Миссис Диси велела доложить о себе и вошла, когда  он  курил  сигару  и
считал мух на потолке.
     - Если вы действительно сделали это, Пауль,  -  оказала  она,  подавляя
раздражение, - то вы поступили очень нехорошо, и, что еще хуже, вы поставили
всех нас в смешное положение. Но, быть может, вы этого не сделали?
     - Я сделал это! - крикнул герр Пауль, выпучив глаза. -  Сделал,  говорю
вам, сделал...
     - Хорошо, вы сделали это... но зачем, скажите, пожалуйста? Какой в этом
смысл? Вероятно, вы знаете,  что  Николас  повез  его  к  границе.  Николас,
наверно, сейчас измучен до полусмерти, вы же знаете состояние его здоровья.
     Герр Пауль раздирал пальцами бороду.
     - Николас сошел с ума... и Кристиан тоже!  Оставьте  меня  в  покое!  Я
требую, чтобы меня не раздражали! Мне нельзя волноваться... это  вредно  для
меня!
     Его выпуклые  карие  глаза  бегали,  словно  он  высматривал  выход  из
положения.
     - Могу предсказать,  что  вам  придется  еще  немало  поволноваться,  -
холодно сказала миссис Диси, - прежде, чем это кончится.
     Робкий, боязливый взгляд, который герр Пауль бросил  на  нее  при  этих
словах, вызвал у нее жалость.
     - Вы не годитесь для роли разгневанного отца семейства, - сказала  она.
- Оставьте эту позу, она вам не идет.
     Герр Пауль застонал.
     - Возможно, это не ваша вина, - добавила она.
     В это время открылась дверь и Фриц с видом человека,  делающего  именно
то, что нужно в данную минуту. Доложил:
     - Вас хочет видеть господин из полиции, сэр.
     Герр Пауль подскочил на месте.
     - Не пускайте его! - завопил он.
     Миссис Диси, пряча усмешку, исчезла, шурша шелком; вместо нее в  дверях
появился прямой, как палка, человек в синем...
     Так и тянулось это утро, и никто не мог найти себе места,  кроме  герра
Пауля, который нашел  себе  место  в  постели.  Как  и  полагается  в  доме,
утратившем душу, никто не думал об еде, и даже пес потерял аппетит.
     Часа в три Кристиан получила телеграмму следующего содержания:  "Все  в
порядке, возвращаюсь завтра. Трефри". Прочтя ее, она надела шляпку  и  вышла
из дому. Следом за ней кралась Грета,  которая  затем,  решив  наконец,  что
теперь ее пошлют обратно, догнала Кристиан и потянула ее за рукав.
     - Возьми меня с собой, Крис... я  буду  молчать.  Сестры  пошли  рядом.
Через несколько минут Кристиан оказала:
     - Я хочу забрать и сохранить его картины.
     - Ой, - робко пискнула Грета.
     - Если ты боишься, - сказала Кристиан, - то лучше возвращайся домой.
     - Я не боюсь, Крис, - кротко вымолвила Грета. Сестры не  разговаривали,
пока не вышли на дамбу.
     Над виноградными лозами плясали жаркие струйки воздуха.
     - На винограднике солнечные феи, - бормотала про себя Грета.
     Возле  старого  дома  они  остановились,  и  Кристиан,  учащенно  дыша,
толкнула дверь. Она не подалась.
     - Погляди! - сказала Грета.  -  Она  привинчена!  Она  указала  розовым
пальчиком на три винта.
     Кристиан топнула ногой.
     - Нам нельзя здесь стоять, - сказала она, - давай присядем на лавочке и
подумаем.
     - Да, - пробормотала Грета, - давай подумаем. Крутя локон, она смотрела
на Кристиан широко раскрытыми голубыми глазами.
     - Я ничего не могу придумать, - сказала наконец Кристиан, - когда ты на
меня так смотришь.
     - Я думала, - робко сказала Грета, - раз  винты  завинчены,  то,  может
быть, нам их надо вывинтить. У Фрица есть большая отвертка.
     - На это уйдет много времени, а тут то и дело ходят люди.
     - Вечером не  ходят,  потому  что  с  нашей  стороны  калитка  на  ночь
запирается.
     Кристиан встала.
     - Мы придем сюда вечером, как раз перед тем, как запрут калитку.
     - Но, Крис, как же мы вернемся?
     - Не знаю; мне надо взять картины, вот и все.
     - Калитка не очень высокая, - пробормотала Грета.  После  обеда  сестры
пошли в свою комнату. У Греты
     была с собой большая отвертка Фрица. В сумерки они тихо спустились вниз
и выскользнули из дома.
     Они  подошли  к  старому  дому  и,  остановившись   в   тени   крыльца,
прислушались. Где-то далеко лаяли собаки, да в казарме играли  горнисты,  но
больше ничто не нарушало тишины.
     - Быстрей! - прошептала Кристиан, и Грета изо всех своих маленьких  сил
стала вывинчивать винты. Они поддались не сразу - особенно упрямился третий,
пока Кристиан не взяла отвертку и в сердцах не сделала первого оборота.
     - Какая свинья... этот винт, - сказала Грета, с угрюмым  видом  потирая
запястье.
     Дверь отворилась и захлопнулась за ними со стуком; сестры  оказались  в
сыром полумраке перед винтовой лестницей.
     Грета вскрикнула и ухватилась за платье сестры.
     - Здесь темно, - сказала она прерывистым голосом.  -  Ой,  Крис!  Здесь
темно!
     Кристиан осторожно нащупывала ступеньку, и Грета  чувствовала,  что  ее
рука дрожит.
     - А вдруг здесь есть сторож! Ой, Крис! А вдруг здесь есть летучие мыши!
     - Ты еще совсем ребенок, - дрожащим голосом ответила Кристиан. - Иди-ка
ты лучше домой!
     Грета всхлипнула в темноте.
     - Я не... я не хочу домой, но я боюсь летучих мышей. А ты  не  боишься,
Крис?
     - Боюсь, - сказала Кристиан, - но я хочу взять картины.
     Щеки ее горели, она вся дрожала. Нащупав нижнюю ступеньку, она вместе с
Гретой, цеплявшейся за ее юбку, стала подниматься по лестнице.
     Тусклый свет наверху приободрил девочку, которая больше  всего  боялась
темноты. Одеяло, которое прежде висело на двери,  ведущей  на  чердак,  было
сорвано, ничто не закрывало пустой комнаты.
     - Вот видишь, здесь никого нет, - сказала Кристиан.
     - Да-а, - прошептала Грета, подбежала  к  окну  и  прижалась  к  стене,
словно летучая мышь, внушавшая ей такое отвращение.
     - Но здесь уже побывали! - сердито воскликнула Кристиан,  показывая  на
осколки гипсового слепка. - И разбили это.
     Она стала вытаскивать из угла холсты, натянутые  на  деревянные,  грубо
сколоченные подрамники, стараясь захватить как можно больше.
     - Помоги мне, - крикнула она Грете. - Скоро станет совсем темно.
     Они собрали кипу этюдов и три больших картины, сложили их возле окна  и
стали разглядывать при слабом сумеречном свете.
     - Крис, а они тяжелые, - жалобно сказала Грета, - нам их не  унести,  и
калитка уже заперта.
     Кристиан взяла со стола острый нож.
     - Я их срежу с подрамников, - сказала она. - Послушай! Что это?
     Под окном послышался  свист.  Сестры,  схватив  друг,  друга  за  руки,
опустились на пол.
     - Эгей! - крикнул кто-то снизу.
     Грета подобралась к окну и осторожно выглянула на улицу.
     - Это всего лишь доктор Эдмунд; значит,  он  еще  ничего  не  знает,  -
прошептала она. - Я позову его, он уходит!
     - Не надо! - вскрикнула Кристиан, схватив сестру за платье.
     - Он бы нам помог, - сказала Грета с упреком, - и если бы он был здесь,
было бы не так темно.
     Щеки Кристиан горели.
     - Я не хочу, - сказала она и стала возиться с картиной, пробуя  поддеть
ножом край холста,
     - Крис! Вдруг сюда кто-нибудь придет?
     - Дверь завинчена, - рассеянно ответила Кристиан.
     - Крис, но мы ведь отвинтили винты, теперь всякий может войти!
     Кристиан, подперев рукой подбородок, задумчиво посмотрела на нее.
     - Чтобы срезать эти картины осторожно, надо потратить много времени.  А
может быть, мне даже удастся снять их  с  подрамников,  не  срезая.  Завинти
дверь и иди домой, а я останусь здесь. Утром, когда откроют калитку, придешь
пораньше, отвинтишь дверь и поможешь мне унести картины.
     Грета ответила не сразу. Наконец она неистово замотала головой.
     - Я боюсь, - прошептала она.
     - Обе мы не можем оставаться здесь всю ночь, - сказала Кристиан. - Если
кто-нибудь подойдет к двери нашей спальни, некому будет откликнуться.  Да  и
через калитку нам эти картины не  перекинуть.  Кто-то  из  нас  должен  идти
домой; через калитку ты перелезешь... а там бояться нечего.
     Грета стиснула руки.
     - Ты очень хочешь взять эти картины, Крис?
     Кристиан кивнула.
     - Очень, очень?
     - Да... да... да!..
     Но Грета не трогалась с места и вся дрожала, как дрожит  зверек,  когда
чует опасность. Наконец она встала.
     - Я иду, - сказала она упавшим голосом. В дверях она обернулась.
     - Если мисс Нейлор спросит меня, где ты, Крис, я чего-нибудь выдумаю.
     Кристиан вздрогнула.
     - Я совсем забыла об этом... Грета, прости меня! Лучше пойду я.
     Грета живенько сделала еще шаг.
     - Я умру, если останусь здесь одна, - сказала она. - Я могу сказать ей,
что ты спишь, а ты здесь ложись спать, и тогда это будет правда.
     Кристиан обняла ее.
     - Прости меня, милая; жаль, что я не могу пойти вместо тебя. Но если уж
придется лгать, то я бы на твоем месте не стала бы хитрить.
     - Правда? - с сомнением спросила Грета. - Да.
     "Нет, - сказала про себя Грета, спускаясь по лестнице. - Нет,  я  скажу
по-своему". Она вздрогнула и продолжала в темноте нащупывать ступеньки.
     Кристиан прислушивалась, пока не раздался звук завинчивавшихся  винтов,
грозивший ей опасностью и одиночеством.
     Опустившись на колени, она стала отделять холст от  подрамника.  Сердце
ее  яростно  колотилось;  при  малейшем  дуновении  ветерка  или  донесшемся
издалека шуме она прекращала работу и затаивала дыхание. Поблизости не  было
слышно ни звука. Она работала, стараясь думать  только  о  том,  что  именно
здесь вчера вечером она была в его объятиях. Казалось, это было так давно! В
темноте  ею  овладел  смутный  ужас,  жуткое  чувство  одиночества.  Вспышка
решимости, казалось, погасла и уже не согревала ее.
     Нет, она не годится ему в жены, раз при первом же испытании ей изменило
мужество! Она стиснула зубы, и вдруг ее охватил странный восторг, словно она
тоже вступила в жизнь, узнала о себе что-то такое, чего не знала прежде. Она
поранила пальцы,  но  боль  была  ей  даже  приятна;  щеки  горели;  дыхание
участилось. Теперь ее не остановят! Эта лихорадочная работа в  темноте  была
ее первым жизненным крещением. Она отделила холсты и, аккуратно  скатав  их,
связала веревкой. Она хоть что-то сделала для него! Этого у нее не отнимешь!
Она спасла частицу его души! В эту ночь он стал ей ближе! Пусть делают,  что
хотят! Она легла на его матрас и вскоре заснула...
     Кристиан разбудил Скраф, лизнувший ее в лицо. У постели стояла Грета.
     - Проснись, Крис! Калитка отперта!
     В холодном утреннем свете  девочка,  казалось,  вся  светилась  теплыми
красками, глазенки ее блестели.
     - Теперь я не боюсь;  мы  со  Скрафом  не  спали  всю  ночь,  чтобы  не
пропустить утра... Это было так интересно... Но знаешь,  Крис,  -  закончила
она жалобно, - я солгала
     Кристиан обняла ее.
     - Пойдем скорей! Там никого нет.  А  это  картины?  Подняв  сверток  за
концы, сестры снесли его вниз и
     направились со своей ношей, похожей на человеческое тело,  по