и  так и не
вернулся. Как я рада, что сэр Рольв не убийца!"
     "Хоть он и не убийца, он алчный до чужого  добра разбойник,  вероломный
обманщик и вообще большой  грешник",-- резко  сказал  Старый Пастор.-- "Тебя
нельзя поздравить с таким предком".
     "Я думаю, что Райский Холм нужно опять отдать Богу",-- сказала Мария.--
"У  Мерривезеров  нет  на   него  никаких  прав.  Если  солнечные  и  лунные
Мерривезеры  будут  оставаться   разбойниками,   между  ними   всегда  будут
какие-нибудь неприятности".
     "Мария",-- одобрительно сказал Старый  Пастор.-- "Ты возвращаешь доброе
имя своей в прошлом не слишком добродетельной семье".
     "Наверно, Рольв -- потомок того первого  пса сэра Рольва, того, который
вернулся в сосновый бор, когда сэр Рольв умер?"
     "Может быть. Говорят, что  за год-два  до  появления  очередной  Лунной
Принцессы в Рождественский  Сочельник из  соснового бора приходит коричневый
пес и остается жить в усадьбе. Потом, когда появляется  Лунная Принцесса, он
берет ее под свое покровительство".
     Мария  широко  открыла  глаза:  "Сэр  Бенджамин  сказал мне, что  Рольв
появился из соснового "Да",-- ответил Старый Пастор.
     Мария еще  шире распахнула глаза: "Может быть,  Рольв  не  потомок того
первого пса, а он самый и есть?".
     "Собаки обычно не живут пятьсот лет".
     "Но ведь это необычная собака?"
     "Конечно",-- отозвался Пастор,-- "уж точно необычная".
     Они кончили  завтракать, и открыв футляр,  Старый Пастор вынул скрипку,
уселся  на  скамью  у  огня  и  начал  натягивать  новую  струну.  Мария  не
чувствовала себя в этой комнате  чужой,  казалось, что она тут дома, поэтому
она непринужденно подошла к книжным полкам и начала разглядывать книги.
     "Можешь  брать  читать  то,  что  тебе   понравится",--  сказал  Старый
Пастор.-- "Мои книги, как и я сам, всегда к -услугам моих друзей".
     "Но почти все они на других языках".
     "Если ты хочешь английскую книгу, возьми с верхней полки том английской
поэзии... Но по моему мнению французский язык -- самый прекрасный в мире".
     В его речи проскользнула легкая иностранная интонация, Мария обернулась
и посмотрела  на него.  "Простите,  сэр",-- робко  спросила  она,--  "вы  --
француз?"
     "Да",--  ответил  Старый  Пастор, и  прижав  скрипку подбородком, начал
нежно наигрывать мелодию, которую Мария играла на клавикордах перед тем, как
выскочить к нему в розовый сад.
     "Кто научил тебя ей?" -- спросил он ее.
     "Никто. Она выскочила из клавикордов, когда я первый раз их открыла".
     "Ну  да,  понятно",--  сам себе  под нос  сказал  Старый Пастор.-- "Она
наверно играла  ее прямо перед тем как  закрыть клавикорды. Да, я помню, она
играла в тот вечер. Это был ее последний  вечер в усадьбе. Это было двадцать
лет назад". Потом он позволил  нежной  мелодии, которую он играл,  смениться
веселым  деревенским танцем, и Мария не смогла задать  ему  вопросы, которые
так и вертелись у нее на языке. Она проглотила их и сняла  с полки ту книгу,
на которую  указал  Старый Пастор. У  нее была бледно-лиловая обложка, и она
была достаточно маленькая, чтобы умещаться в кармане. Но прежде чем засунуть
ее в  карман,  она заглянула внутрь, и прочла на  титульном  листе имя,  так
хорошо известное ей, и написанное  таким знакомым  ей почерком. Имя было Луи
де Фонтенель,  а  почерк  был  ее  гувернантки,  мисс  Гелиотроп...  Комната
закружилась  вокруг Марии...  Она молча  постояла, засунула книгу в  карман,
думая, что же делать, Ничего, решила она. Просто ждать.
     Теперь Старый Пастор стоял, и музыка неслась по комнате, как стая белых
птиц.  Она  решила,  что  он не заметил,  что с ней произошло,  казалось, он
вообще  забыл о ней.  Он унесся  на крыльях  музыки туда,  где летают  белые
птицы.  Она присела  в реверансе, на который  он не  обратил внимания, взяла
свою шляпку и пелеринку,  нажала на ручку двери, и быстро вышла в маленький,
сладко пахнущий, заросший садик.
     Но  у  деревянных  ворот  она  остановилась, чтобы  подождать, и ей  не
пришлось ждать долго,  срез минуту-другую  Малютка  Эстелла показалась из-за
угла  дома, на плечи  она накинула серую шаль, но прекрасную голову оставила
непокрытой.
     "Я  знала, что  ты  меня  ждешь",--  сказала  она  глубоким  мелодичным
голосом.-- "Хочешь, пойдем ко мне домой? Это небольшой крюк".
     "Спасибо",-- скромно сказала Мария,  и когда стелла  взяла ее  за руку,
засмущалась,  как будто шла рука  об руку с королевой. Хотя у  Эстеллы  были
натруженные руки, и она работала  в приходском  доме, как  простая служанка,
она держалась, как знатная леди, и Мария относилась к ней так же.
     "Мое  первое  имя тоже Мария",-- сказала она,  пока  они  шли вместе по
церковному двору.--  Но  когда я  еще  была  совсем  девочкой, меня  назвали
Малюткой  за то,  что я была очень  маленькой, и это имя  так  и осталось со
мной, потому что я осталась маленькой".
     "Мать моего отца звали Эстелла",-- сказала ария.
     "В  роду  Мерривезеров часто встречаются эти гена, Эстелла и  Мария",--
сказала  Малютка  Эстелла.--  "Женщин  из рода  Мерривезеров часто  называют
Мариями, потому что наша  церковь  посвящена Деве Марии,  а имя  Эстелла  им
нравится просто потому, что солнечные люди любят луну и звезды".
     Они прошли, рука об руку, по деревенской улице, через сломанные  ворота
вошли в парк, тут же свернули направо на узкую тропинку. Слева деревья росли
часто, как в лесу, но справа  на зеленом склоне  холма  в траве громоздились
наподобие стены серые гранитные валуны.
     "Это  нижняя  часть  Райского  Холма",--  сказала  Эстелла,  когда  они
проходили  мимо.-- "Но  тут  слишком круто, чтобы  взобраться  наверх. Лучше
подниматься тропинкой,  идущей от деревни". Она остановилась,  положила руку
на большой серый валун, торчащий в крутом склоне холма. "Пройдешься  со мной
еще немного?" -- спросила она.-- "Я покажу тебе, где я живу".
     "Спасибо",-- ответила Мария, с недоумением глядя на нее, потому  что не
видела никаких признаков жилья.
     "Сюда",-- сказала Эстелла, обогнула камень и исчезла.
     Еще  более удивленная, Мария тоже обошла вокруг  камня, и  позади  него
обнаружила дверь в холме, совершенно спрятанную рябиной, нависавшей над ней.
Эстелла  уже стояла на пороге, гостеприимно распахнув дверь и улыбаясь  так,
будто это была обыкновенная дверь в обыкновенном доме.
     "Входи",--  сказала она.--  "Это задняя дверь. Я боюсь, что в  прихожей
темновато. Дай мне руку, и я закрою дверь".
     Когда  дверь  захлопнулась,  стало  совершенно   темно,   но  Мария  не
почувствовала  страха,  ее  рука была  в теплой сильной  ладони Эстеллы. Они
прошли по узкому коридору, потом Эстелла повернула ручку и  открыла дверь, и
чудный зеленоватый  свет залил их. Марии всегда  казалось, что именно  такой
свет бывает над морем.
     "Моя гостиная",-- сказала Эстелла.
     Это была большая пещера  с  окнами как в обычной комнате.  В восточноой
стене было два окна, а в западной  -- одно, частый  оконный  переплет в виде
ромбов уходил глубоко в камень. Снаружи  они были прикрыты зеленым занавесом
папоротника  и плюща,  и  Мария  поняла,  что  случайный  прохожий  даже  не
догадается, что тут есть окна.  Дверь, в которую они вошли, была в  северной
стене, а  рядом с ней  шла каменная лестница, такая крутая и узкая, что была
больше  похожа на  стремянку, чем на лестницу. Она была пристроена к стене и
вела в  верхнюю комнату.  В  южной стене была другая дверь, рядом  с которой
висел колокольчик. На крючке рядом с колокольчиком висел длинный черный плащ
с капюшоном, а  с другой стороны от двери  был камин с весело играющим в нем
пламенем, перед  камином  спала  белая киска.  В  комнате  был буфет, стол и
стулья из дуба, а  вдобавок  к ним на южной стене висела  полка с фарфоровым
сервизом в цветочек и ярко  сверкающими медными кастрюльками и сковородками.
Бледно-розовые занавески с рисунком из ярко-розовых розочек висели на окнах,
а каменный пол покрывал пестрый тряпичный коврик. На подоконниках и на столе
теснились горшки с розовой геранью, а пучки трав свисали с потолочных балок.
Все было просто и чисто, как у Старого Пастора, хотя комната по размеру была
в три  раза больше.  Мария догадалась, что и там, и тут хозяйничает Эстелла.
Она  восхитилась  ее  вкусом  в  расстановке  мебели  и отделке,  но  не  ее
пристрастием к розовому цвету.  По мнению Марии в комнате было слишком много
розового. Она предпочитала цветовую гамму гостиной в усадьбе.
     "Как  забавно  жить  в  пещере",--  воскликнула   она,  с   восхищением
оглядываясь кругом.
     "Немножко розовенького  и пещеру  превратит  в  уютный  дом,--  сказала
Эстелла.--  "Мне  нравится  розовый  цвет.  Теперь  пойдем  наверх, дорогая,
посмотришь, где мы спим".
     "Мы?" --  про  себя  подумала  Мария,  поднимаясь  вслед за  прекрасной
хозяйкой наверх. Так Эстелла замужем? Ничто не напоминало о мужчине  в доме,
нигде  не стояли грубые  башмаки,  а на  полу  не виднелись кучки  пепла  из
трубки. Он, должно быть, очень скромный муж.
     Каменные  ступени привели  в очаровательную  спальню  Эстеллы.  И здесь
заросшие  папоротником окна выходили на запад  и на восток, но занавески  на
этот раз были с  рисунком из розовых вьюнков. Кровать Эстеллы стояла у южной
стены. Полог  был  из такого  же ситца в розовый  вьюнок, а на  кровати было
прекрасное  лоскутное  покрывало,  где  в  цветовой гамме  тоже  преобладало
розовое.  Мебель  казалась  очень старой.  У кровати  был  шкаф для одежды и
дубовый комод, почерневший  от времени, над которым висело  зеркало. Зеркало
было  не стеклянное, а из полированного серебра, а сверху  его раму украшала
фигурка лошади, несущейся галопом.
     "Это зеркало было сделано  сотни лет тому  назад, тогда зеркала еще  не
делали из стекла",-- сказала Эстелла, заметив, какой удивленный взгляд Мария
бросила на зеркало.-- "Вместо этого их делали из полированного металла". Она
нежно  улыбнулась. "Зато какое в  нем отражение! Посмотрись  в зеркало  и ты
увидишь, что ты в нем лучше, чем есть на самом деле".
     Мария  с  бьющимся  сердцем  подошла  и  взглянула в  зеркало.  Что  за
хорошенькое  личико смотрело  на  нее! Веснушки, казалось, куда-то  исчезли,
волосы из рыжих стали серебристо-золотыми. А  вокруг головы виднелось нежное
лунное сияние.
     "Но это не я в зеркале",-- прошептала она.
     "Конечно",-- мягко сказала  Эстелла,  беря ее за руку.-- "Но не бойся".
Она нежно  отвернула лицо Марии  от  зеркала. "А эти ступеньки  ведут  в его
комнату".
     У двери  к стене лепилась еще одна  похожая на стремянку  лестница, еще
круче и уже  первой, и  Мария  подумала, что надо быть уж очень  маленьким и
ловким, чтобы  взобраться по ней. Должно быть, у Эстеллы муж из эльфов, если
он  такой  маленький  и  так  уверенно  стоит  на  ногах.  Ей  не  терпелось
посмотреть,  на что  похожа  его  комната,  но  только  Эстелла двинулась  к
лестнице, как раздался звон колокольчика.
     "Это  Дигвид  возвращается",--  сказала  Эстелла  и   побежала  вниз  в
гостиную,  Мария вынуждена была последовать  за ней, ибо  хорошо воспитанные
люди в  чужом доме не входят без разрешения в комнаты. Кроме  того,  ей было
совершенно непонятно, как связан звон колокольчика с возвращением Дигвида.
     Когда она спустилась в гостиную,  колокольчик на южной стене еще слегка
подрагивал, а  Эстелла,  накинув длинный черный плащ  с капюшоном,  отпирала
дверь. "Пойдем, дитя",-- сказала она Марии.-- "Дигвид захватит тебя с  собой
в усадьбу, и ты побережешь свои ножки, они наверно уже устали".
     Мария последовала  за  ней в  темный  сырой  туннель, который освещался
только светом, падавшим из гостиной. Они повернули направо и оказались перед
огромными  дубовыми  воротами,  заложенными  на манер засова большим стволом
дерева.
     Теперь Мария догадалась,  где  они,  это был тот самый  туннель,  через
который они ехали в тот первый вечер, когда прибыли в усадьбу. А та туманная
фигура, которую она видела, была Эстелла в черном плаще, открывающая, ^как и
теперь,  ворота.  Одной  рукой накинув  капюшон,  чтобы  спрятать лицо,  она
отодвигала  ствол. Она была очень  сильной, хоть и  маленькой, сильной,  как
фея.
     Огромные   ворота  открылись,  и  в  них   въехал  Дигвид  в  двуколке,
запряженной Дарби.
     "Я один, мэм",-- сказал он Эстелле, и та откинула с лица капюшон.
     "Остановись и  посади молодую леди",--  велела она, и он остановился, и
широко улыбнувшись Марии, ждал, пока Эстелла закроет огромные ворота. Сделав
это, она помогла Марии взобраться в  двуколку и усесться позади Дигвида. Она
стояла рядом  с двуколкой, серьезно  глядя  на Марию, а зеленоватый  снет из
открытой двери за ее спиной делал ее лицо странно неземным.
     "Мария",-- сказала она,-- "не  говори  сэру  Бенджамину, что ты  видела
меня. Понимаешь,  он не  знает, что я  живу здесь.  Старый Пастор знает, вся
деревня  знает,  что я -- привратница  Лунной  Усадьбы,  а  сэр Бенджамин не
знает".
     Мария,  которая все это  время  не переставала изумляться и  сдерживать
свое любопытство,  и  на эту поразительную новость просто  кивнула, и  у нее
вырвался только один вопрос.
     "Если он не знает, что вы привратница, то кем он вас считает?"
     "Раньше привратницей  была одна  старушка",-- ответила  Эстелла.-- "Она
когда-то жила в усадьбе, но  она задавала  столько  вопросов,  что Мармадьюк
Алли рассвирепел и нагрубил ей, и она  не могла больше оставаться там, и сэр
Бенджамин сделал  ее привратницей, чтобы у  нее был свой уютный  дом. Но она
поссорилась и  с ним, боюсь, что  она  была настолько же сварлива, насколько
любопытна, и она не разговаривала с ним и не позволяла ему переступать порог
ее дома. Потом она умерла, и я заняла ее место. Но сэр  Бенджамин  не знает,
что она  умерла, и не знает, что я заняла ее место. И из-за плаща, который я
ношу, и из-за  того, что она тоже была маленького  роста, он, глядя на меня,
думает, что видит старую Эльспет.  Я знаю, что могу тебе  доверять, Мария. Я
знаю, ты сохранишь мою тайну, как и вся деревня".
     "Вы  можете мне  доверять",--  сказала Мария, высунулась  из  двуколки,
поцеловалась с Эстеллой, и они с Дигвидом проехали через туннель и въехали в
теплую тихую красоту парка.
     С  той самой первой ночи Мария не ездила этим  путем, и  ей  было очень
интересно.  При дневном  свете он оказался  совсем другим,  но лужайки между
деревьями  все равно сохраняли  таинственность, и ее бы не удивило, если  бы
она снова увидела маленькую белую лошадку, скачущую галопом по поляне. Но на
этот раз она ничего не увидела, и перестав оглядываться, решила побеседовать
с Дигвидом, потому  что он был  очень доволен поездкой  на ярмарку и  мечтал
рассказать ей об этом. Он купил новую лопату и косу, десять новых мышеловок,
бутылочку микстуры от кашля  для самого себя, поросенка, канарейку в клетке,
огромную мясную  кость, коробку бисквитов,  пучок редиски,  бумажный  кулек,
полный леденцов, и другой,  полный засахаренных  орешков, тресковую голову и
большой  пакет  табаку. Это  было  довольно  шумное путешествие,  потому что
поросенок визжал, канарейка пела на самых верхних нотах, мышеловки гремели и
стукались друг о дружку при каждом ухабе на дороге, а тресковая голова пахла
так, что ее нельзя было не заметить. Но несмотря на  тресковую голову, Мария
наслаждалась путешествием, потому что Дигвид был добр и общителен и очень ей
понравился.
     Сэр Бенджамин и  мисс  Гелиотроп прогуливались вместе в саду, и  Дигвид
остановил двуколку,  чтобы Мария могла спрыгнуть  и  присоединиться  к  ним.
Когда она уже была внизу, он протянул ей кулек с засахаренными орешками.
     "Для вас, маленькая госпожа",-- застенчиво произнес он.
     А затем с багровым от смущения лицом он протянул кулек с леденцами мисс
Гелиотроп: "Для вас, мэм. Я знаю, вы любите мятные".
     Табак он отдал сэру Бенджамину и отъехал  быстрее,  чем они смогли  как
следует поблагодарить его.
     "Всегда привозит гостинцы из города",-- рассмеялся сэр Бенджамин, когда
все  трое повернули к усадьбе.-- "Канарейка, я думаю,  для  Мармадьюка Алли.
Мармадьюк обожает птиц, но из-за Захарии все его питомцы обречены на краткую
жизнь".
     Мисс   Гелиотроп  показалась  Марии  несколько   взволнованной,  и  сэр
Бенджамин объяснил, почему.
     "Я пригласил мисс Гелиотроп немного прогуляться, чтобы успокоить нервы.
Сегодня  утром Мармадьюк  решил  познакомиться  с ней.  Вместо  того,  чтобы
раздвинуть занавески и наполнить кувшин для умывания горячей водой в обычной
бесшумной манере,  которая  не разбудит самого  чувствительного спящего,  он
немножко пошумел, и она проснулась и увидела его".
     "Это был шок",--  заохала бедная мисс Гелиотроп,--  "страшный  шок.  Ни
один  мужчина, за исключением моего  отца, конечно, не переступал порог моей
спальни".
     "Мармадьюк Алли почти совсем не мужчина, мисс Гелиотроп",-- успокоил ее
сэр Бенджамин.-- "Он -- ну -- Мармадьюк Алли, и это огромный комплимент вам,
потому что он так не любит женский пол,  что в его обычае бежать женщин, как
чумы".
     "Теперь вы поняли, мисс Гелиотроп, кто так  прекрасно делает всю работу
по дому",-- сказала Мария.
     "Теперь-то  я  знаю",--  сказала  мисс  Гелиотроп,  начиная   понемногу
улыбаться.--  "Никогда не верила, что такой маленький и почтенный -- ну -- я
должна сказать  джентльмен за отсутствием лучшего  слова -- может  оказаться
такой хорошей хозяйкой".
     "Тем не  менее вы испытали шок",-- сказал сэр Бенджамин сочувственно.--
"Мне кажется, вам будет полезна небольшая прогулка после обеда. Надеюсь, что
до  вечера  не будет  дождя.  Вы  с  Марией  могли  бы  поехать  в  коляске,
запряженной пони.  Это специальная  дамская коляска,  но  ею не пользовались
двадцать лет. Но Дигвид вычистил ее".
     "Мне должно это понравиться",-- любезно согласилась мисс Гелиотроп.
     "Сэр",-- восторженно закричала  Мария,--  "можно мы  поедем  на Райский
Холм?"
     "Конечно",-- ответил сэр Бенджамин.
     Они  были уже  возле  дома,  и  пока  сэр  Бенджамин  и мисс  Гелиотроп
задержались, чтобы еще раз взглянуть на сад, Мария вбежала  в залу. Там были
звери,  все четверо --  Рольв,  Захария,  Виггинс и  зайчиха Тишайка  -- они
расположились у огня, наслаждаясь каждый тем подарком, который Дигвид привез
им из города  -- Рольв --  огромной  костью,  Захария -- тресковой  головой,
Виггинс  -- бисквитами, а Тишайка --  редиской. Они сгрудились  вокруг  нее,
перебирая лапами,  виляя  хвостами, шевеля ушами в  дружеском приветствии, и
она  ласково  потрепала  их  пушистые  головы.  Все  было такое  домашнее  и
дружелюбное,  что Мария поняла -- время знакомства с Лунной Усадьбой прошло,
и  теперь она  сидит тут  крепко, как  бриллиант в оправе.  Она еще  сильнее
почувствовала это, когда  отворилась кухонная  дверь  и в проеме  показалось
розовое  бородатое  лицо  Мармадьюка  с широченной  усмешкой, концы  которой
прятались где-то за ушами.
     "Спорю, вы окажете  мне честь, госпожа, взойдя на сцену моей кулинарной
лаборатории",--  сказал  он  скрипучим  голосом.--  "Через  кота Захарию  мы
получили информацию, что вы были приглашены на завтрак в дом его преподобия,
викария  Сильвердью,  но  по  моему  прошлому опыту  у  меня  сформировалось
неблагоприятное  мнение  о способе ведения хозяйства  у  его преподобия, и я
возьму   на  себя  смелость   предположить,   что  трапеза,  к   которой  Вы
присоединились, состояла ни из чего иного,  как из холодных закусок. Окажите
ли вы мне честь, войдя внутрь?"
     Мария вошла и  увидела, что кухонный стол покрыт белой скатертью,  а на
ней стоит блюдо с облитым розовой глазурью пирогом, кружка.
     пенящегося молока и маленькая серебряная тарелочка, полная засахаренных
вишен. Пока она уминала сладкий пирог, заедала его вишнями и с наслаждением,
длинными глотками, пила молоко, Мармадьюк стоял на табуретке и вешал на окно