нькие свастики, похожие на жучков. Герберт заметил,
что  ограждение  балкона  исчезло, балкон раздвинул свои пределы до размеров
танцевальной  площадки. Такое было впечатление, что пол этой площадки создан
из  совершенно  особенного  вещества, - снизу он подсвечивался разноцветными
огнями,  в  целом  же  это  было серо-голубое небо, лежащее на земле. Во сне
Герберт,  так  же  как  и  наяву,  курил сигарету, поминутно прикладываясь к
рюмке  с  ликером.  Но  вот девушка встала, она запрокинула руки за голову и
потянулась.  Герберт  успел  заметить,  что  у нее острые локти и это ему не
понравилось.  Девушка  прыгнула  на серо-голубое продолжение балкона, тонкие
одежды  ее  распахнулись - она была голая. Как последняя загадка цивилизации
перед  Гербертом раскрылся маленький треугольник. Плавная музыка, вытекающая
неизвестно  откуда,  одурманивала  сознание.  Девушка танцевала: она сделала
вперед  несколько  мелких  шажков,  затем  отступила назад, и руки ее плавно
взметнулись  над  головой, проскользнув сквозь развевающиеся волосы. Герберт
почувствовал,  что  снова засыпает, но это был второй сон; он спал и кажется
даже  понимал,  что спит, но засыпая во сне же не мог бороться с новым сном,
который  надвигался  на  него  как бы под эгидой старого. Он почти физически
почувствовал,  как  один  сон  распростер  над ним широкие крылья, а из него
выдвинулся  другой с крыльями поменьше. Из всех снов он вышел сразу и как бы
очень   стремительно.  Свежий  воздух,  прилетевший  со  стороны  английских
островов  и  питавший  Герберта  во  время  сна, уже кончился. Что чувствует
закрытая  комната,  если  в  ней  что-либо случается? Она чувствует новизну.
Тяжелый  воздух  как  бы  раздвигает  ткань  и  вместе с событием, даже если
комната   совсем  закрыта,  приходит  ощущение  некоторой  дурманящей  силы,
действующей  на  само подсознание. Герберт понял, что внутри у него открылся
какой-то  клапан,  что-то  случилось  -  может быть, на небе появилась новая
звезда,  может  быть,  у него сменилась кровь - она меняется каждые семь лет
обычно  во  сне.  Бербель  спала,  на  рассвете сон очень хрупок. Серые нити
рассвета,  обрамленные полоской надвигающейся зари, накрывали голову спящей.
Одна  рука ее была вытянута вдоль пледа, другая сжимала маленький стаканчик.
Герберт  откинул  плед,  встал  и  тихо  вышел  из  квартиры.  Проходя  мимо
консьержки  он  посмотрел  на  нее  через  открытую  дверь:  она  сидела  на
полуразвалившемся  диване,  держа  в  руке стакан с молоком. На мгновение он
задержал  взгляд  на  ее  растопыренных  коленях,  мятом  выцветшем платье и
полосатых  носочках.  Консьержка  подмигнула  ему  круглым  совиным глазом и
негромко  сказала:  ком цу мир, однако Герберт обратной связью почувствовал,
что  его  не  зовут, а толкают в грудь. На улице было тихо, прохожих не было
видно,  но  электричество  полыхало  вовсю.  За  ночь город оброс флагами со
свастикой;  на  улицах  никого,  пустота зловещего праздника. Герберт боялся
улицы  -  ему казалось, что она живая. Но вот самоотчетность сковывает мозг,
отрезвляет  сознание.  Отсутствие людей, флаги, скособоченные готовые упасть
на  него  дома.  Нацисты  любят  флаги,  думал  он, шагая по пустым утренним
улицам.  Как  же  это я раньше не обращал внимания на эти эфемерно картинные
символы  мощи?  Ветра  не  было,  флаг на особняке Герберта висел безвольною
тряпкой.  Он  тихо  отомкнул дверь, но в прихожей зацепил за вешалку и таким
образом  был услышан. Когда он поднимался к себе, появилась бабушка. Герберт
оглянулся.  Бабушка  смотрела  на него так, как будто он только что совершил
чудовищное  преступление;  плечи  ее  были  слабо  освещены  электричеством.
Пройдя  к  себе,  Герберт отворил окно и струя свежего воздуха ударила ему в
лицо.  Вдоль  улицы  подул  сильный  ветер,  флаги  расправились,  по  спине
Герберта  забегали  мурашки  и  он почувствовал, как в его сознании свастики
выстраиваются  в  длинную  шеренгу.  Герберт  ложился  в постель, а на улице
раздавались  голоса  первых  прохожих. И он понял. Что никак не участвует во
всем  этом  -  ни  одной  клеточкой. Он проснулся от того, что на улице пели
плохо  смодулированные  и  срывающиеся  юношеские  голоса,  то  накатывались
волною,  то  как  бы  замирали в раздумье. Была половина третьего. Он встал,
потянулся  и  подошел  к  окну: по улице шли колонны в коричневых рубашках и
шортах.  Герберт спустился вниз и прошел в столовую; на столе стояла супница
с  половником,  тарелка  и  хлебница.  Бабушка,  -  позвал  он,  но никто не
отозвался.  Тогда  Герберт  сел за стол и снова посмотрел в окно, за которым
виднелись  шеренги молодых людей. Герберт налил себе холодного супа, отломил
кусочек  хлеба  и  снова  поглядел  в окно. Однако колонна сменяла другую, а
молодые  люди  в коричневых рубашках все шли и шли, как будто они появлялись
не  из под отчетного пространства, а из прямой бесконечности. Он накрошил на
столе  кусочки  хлеба,  словно  собираясь  склевать  его. Затем откинулся на
спинку,  покачался немного, потом встал и пошел писать письмо. Положив перед
собой  чистый  лист  бумаги,  он задумался. Собственно писать - то нечего, -
подумал  он  и  стал грызть колпачок авторучки. Я все ж-таки доехал, - вывел
он  на  чистом листе бумаги и стал надписывать конверт, затем он положил его
на  угол  стола  и  снова  подошел к окну. Флаг плескался на ветру, закрывая
одну  половину  улицы.  Герберт протянул руку, схватил флаг и намотал его на
древко.  Теперь  ему  было  видно  все. По улице оглядываясь бежал человек в
клетчатой  рубашке  и широких белых брюках. На шее у него был повязан легкий
шелковый  галстук.  Навстречу  ему  из  переулка  выбежал  здоровый детина в
коричневой   рубашке  с  засученными  рукавами.  Одной  рукой  он  остановил
попытавшегося  вывернуться беглеца, а другой ударил его в живот. Человек сел
на  мостовую - он даже не кричал, детине же этого показалось мало, и он стал
избивать   упавшего   ногами.   Сначала   упавший  пытался  закрывать  лицо,
инстинктивно  поджимая  ноги  и закрывая голову. На помощь детине бежало еще
несколько  человек, один был совсем мальчик - он бежал очень сосредоточенно,
прижимая  к  левой груди конфидератку. Волна негодования, поднявшаяся в душе
Герберта,  сменилась  новой  волной  решимости.  Что  вы делаете, подонки, -
закричал   Герберт,   но  юноши  в  коричневых  рубашках  на  это  никак  не
отреагировали,  продолжая  избивать человека. Тогда Герберт, почти не владея
собой,  бросился в комнату отца, - он знал, что в закрытом ящике стола лежал
пистолет.  Стол  был  добротный,  старый  -  взломать  такой стол было делом
нелегким.  Но накануне в душе Геберта родилось нечто особенное - ему в самом
деле  казалось, что теперь у него все другое: и руки, и голова, и ноги - все
будто  было сделано из нового, из какого-то неизвестного материала. Прибежал
на  кухню,  он вытащил из встроенного в стену шкафчика ящик с инструментами.
Ух,  сейчас  все  задрожат  и  разбегутся.  Подбежав к столу и осмотрев его,
Герберррт  увидел,  что  в  самом  нижнем ящике торчит ключ. Он его вытащил,
вставил  на  новое  место  и  попробовал повернуть но ключ не поворачивался.
Тогда  он сунул стамеску в дружку ключа и повернул. Послышался скрежет замка
и  ящик  открылся.  Герберт  взял  в  руку  огромный кавалериский манлихер и
подбежал  к  окну. Юнцы в коричневых рубашках уже не били лежавшего на улице
человека.  Они  курили  сигареты.  Но вот здоровенный детина, который первый
стал  избивать  человека,  снова  ударил  того  ногой по лицу. Тогда Герберт
прицелился  и  потянул на себя крючок. Однако пистолет не выстрелил. Герберт
стал  вертеть  его  так и этак - ведь он не знал как с ним обращаться. Тогда
он  снова  крикнул. Прекратите, вы, сволочи, иначе я вызову полицию. В ответ
на  его  крики  один  из  штурмовиков  размахнулся  и  бросил в окно осколок
красной  черепицы  -  черепица  пронеслась у него над головой и ударившись о
стенку,  разлетелась  на  несколько  кусочков.  Я буду стрелять, вы слышите,
вновь  крикнул  он,  потрясая  в  окне огромным пистолетом. Щенок, жидовское
отродье,  - кричали с улицы, - только попробуй, мы тебе ноги выдернем. Тогда
Герберт  снова  повертел  в руках пистолет и увидев маленький кривой рычажок
опустил  его  вниз,  после чего снова нажал на курок. Раздался оглушительный
выстрел.  В доме напротив брызнуло стекло. Штурмовики бросились в рассыпную,
ствол  пистолета  пополз вперед. Испуганные выстрелом прохожие, прижимаясь к
стене  перебегали  в  более безопасное место - их дела и их страх был важнее
всего  на свете. А Герберт вытащил флаг, висящий рядом с его окном, и бросил
его  вниз.  Один  прохожий  стал  показывать  другому  на  окно,  в  котором
проступала  фигура мальчика. Затем Герберт подошел к телефону и набрал номер
девушки,  с  которой  ему предстояло прожить долгую и счастливую жизнь. Але,
але, Бербель, опять в трубке появилось пространство.

- Я сейчас стрелял в штурмовиков.

- Как стрелял?

- А вот так - стрелял и все.

- Из чего?

- Из пистолета.

- А откуда он у тебя?

- Он лежал в столе у отца.

- И что же теперь будет?

- Я не знаю.

- Зачем же ты сделал это?

-  Если  бы ты знала, какие они отвратительные ублюдки, ты бы так же сделала
точно так же.

Какое-то мгновение в трубке обитало молчание.

- Но ведь у тебя есть я, я, Герберт, ты слышишь?

- Я слышу, - тихо сказал он.

- Что такое, - спросила она.

- На улице шум, подожди, я сейчас вернусь.

Он  положил телефонную трубку рядом с аппаратом и подошел к окну. По дорожке
к  его  дому  шли  двое  полицейских.  Увидев это, Герберт прижал пистолет к
груди  и опустился на диван. В дверь стали звонить, затем стучать. Он не мог
думать  - мысли вылетали из головы одна за другой. В дверь стали стучать еще
громче,  так что сотрясался весь дом. Герберт поежился покрутился на диване,
а  потом  вдруг  неожиданно видимо и для самого себя прижал к сердцу ствол и
выстрелил.  От выстрела тело его отбросило к стене. Боли он не почувствовал,
но  в  уголке  гаснущего сознания отразилось небо и облака видимо плывущие в
сторону Англии.

Услышав  выстрел, полицейские сломали дверь и проникли в дом. Один - тот что
постарше,  подошел  и  наклонился  над  ним.  Он  умер, - сказал полицейский
своему  напарнику,  затем  он  поднял  лежащую  рядом с телефонным аппаратом
трубку.

-  Але. Але, что там происходит, - кричала Бербель. Полицейский отнял трубку
от  уха,  осмотрел  ее  со  всех  сторон  и  не  прижимая мембраной сказал в
микрофон:

- Мальчик застрелился, после чего он положил трубку на рычаг

В  Германии  в этом году осень началась с застенчивого и мягкого солнца, и в
начале декады даже представить было невозможно, что могут наступить холода.