а  восточной окраине Альгавры,  между Фаро  и
Тавирой, где Сара вряд ли станет его искать.
     - Останешься у меня перекусить?
     - С удовольствием.
     На виллу Лобита он не торопился.

     Лорд Беллмастер обедал с  Куинтом у  себя в клубе на Сент-Джеймс-сквер.
Они заняли стол в  дальнем конце зала,  в нише с окном на внутренний дворик,
куда  почти  не  заглядывало солнце.  Посреди  дворика возвышалась бронзовая
статуя какого-то политика восемнадцатого века в  парике,  его плечи засидели
воробьи и  голуби.  За первым и вторым речь шла о пустяках.  Теперь принесли
портвейн и кофе.  Куинт знал: с минуты на минуту Беллмастер перейдет к делу,
- если таковое имеется, - объяснит, зачем пригласил его в клуб.
     И  Беллмастер,  словно прочитав эти мысли,  сказал:  "Поговорим о вашем
человеке, о Кэслейке".
     Куинт пригубил портвейн и отозвался:  "Перспективный парень. У него все
впереди - как у меня когда-то".
     - Так  же,  как и  теперь.  -  Беллмастер двусмысленно улыбнулся.  -  В
Португалии он славно потрудился. Спасибо, что одолжили мне его.
     - Ему многому надо учиться, милорд.
     - Это вопрос времени.  Я вот что подумал.  Если моя...  мечта сбудется,
почему бы  вам не  отдать его насовсем?  Ведь он все равно останется для вас
полезным. Никогда не помешает иметь своего человека в посольстве.
     - Это мысль,  -  согласился Куинт, а сам подумал: "Но что скрывается за
нею?  Ведь мы  оба  прекрасно понимаем,  что своего человека в  посольство я
посажу в  любом  случае".  Ответ  напрашивался сам.  Беллмастер наметил себе
новую жертву. Когда-то ею была леди Джин.
     Без обиняков, словно читая мысли Куинта и дальше, Беллмастер признался:
"Какие славные и  полезные для  всех  были  деньки,  когда мы  с  леди  Джин
работали вместе.  Но польза от женщины...  как бы это поточнее выразиться...
ограничена самой женской сутью".
     Решив  воспользоваться хорошим настроением Беллмастера,  Куинт спросил:
"Вы по-прежнему главный кандидат на место посла в Вашингтоне, сэр?"
     - Дорогой мой,  - расхохотался Беллмастер, - как четко вы знаете, когда
застать меня врасплох. Увы, мой милый, это государственная тайна.
     - Конечно.   -   Куинт  кашлянул,   нечаянно  вдохнув  дым  от   сигары
Беллмастера.  - Хотя между старыми друзьями не должно быть никаких тайн. Вы,
например,  запросто попросили разрешения надеть хомут на  Кэслейка.  Что  ж,
буду откровенен и  я:  если вы  не ответите на мой вопрос,  я  воздержусь от
обещаний насчет Кэслей-ка.  - Он улыбнулся. - В конце концов, нужно серьезно
подумать,  стоит ли  отдавать такого многообещающего сотрудника...  в  чужое
ведомство.
     Беллмастер провел рукой по подбородку,  крякнул и  улыбнулся:  "Неужели
вам так важно знать имя нового посла в США всего за полтора -  два месяца до
его назначения?"
     - Главное дело Клетки -  узнать наперед как можно больше. Неважно о ком
- папе  римском или  Председателе Совета  Министров СССР.  Может  быть,  эти
сведения и не пригодятся,  но иметь их под рукой -  всегда необходимо. А что
касается Кэслейка,  вы,  думаю,  найдете  кого-нибудь  получше.  Как  я  уже
говорил, ему еще многому предстоит научиться. Возьмите хотя бы такое простое
дело,   как  ликвидация.   На   нем  погорело  немало  наших  лучших  ребят.
По-настоящему своими мы считаем лишь тех,  кто выдержал и  это испытание.  А
Кэслейку оно еще предстоит. Итак, вернемся к вопросу о Вашингтоне.
     Беллмастер,   раздраженный  и   одновременно  наслаждающийся  словесной
перепалкой, сказал: "Вполне возможно, вы меня там видеть не хотите".
     - С другой стороны,  мы, может быть, очень этого хотим, но желаем знать
обо всем заранее.  Время -  деньги.  Впрочем,  я  человек маленький,  могу и
ошибаться.  Что делается на верхних этажах Клетки,  мне не известно.  Я имею
дело лишь - да не обидят вас мои слова - с пустяками.
     - Вы чертовски хитрый лис, - рассмеялся Беллмастер. - Каким были, таким
и остались.
     - А вы в прекрасном расположении духа, милорд. И я знаю, отчего.
     - Вы были бы -  не обижайтесь - круглым дураком, если бы не догадались.
Леди Джин исчерпала себя и  для меня,  и  для Клетки.  Однако я считал,  что
где-то в сейфе она заперла множество скелетов,  которые так и рвутся наружу.
И хотел убедиться, правда ли это.
     - Но  когда  сейф  открыли,  там  не  оказалось ничего  кроме  красивой
драгоценности.   Сказка  закончилась  счастливо.   Но   мы  остановились  на
Вашингтоне - да или нет? И на Кэслейке - да или нет?
     Беллмастер допил портвейн. Полуденное солнце бросило желтый луч на лицо
истукана во дворе. Куинт катал по скатерти шарик из хлебных крошек.
     Наконец аристократ негромко произнес:  "Вашингтон -  да.  Объявят через
шесть недель".
     Куинт,  смакуя победу, надул губы и ответил: "Кэслейк - да. Через шесть
недель".
     - Ну и  хитрец,  -  усмехнулся Беллмастер,  -  вы пришли сюда,  готовый
торговаться.
     - Так же,  как и вы,  милорд,  -  кивнул Куинт.  - Надеюсь, мы оба не в
накладе?
     - Естественно.  Теперь,  я  полагаю,  Кэслейка можно  считать более или
менее моим человеком. Через шесть недель то есть.
     - Да,  конечно,  -  ответил Куинт,  хотя  знал,  что  Беллмастер,  если
приспичит,  воспользуется Кэслейком  завтра  же.  Убедит  или  принудит  его
служить.  Впрочем,  это не так важно.  Важно другое: Беллмастер собирается в
Вашингтон.  Так,  по крайней мере, он сам считает. Но Клетку такой оборот не
устраивает совершенно.  Как хорошо,  что в запасе целых шесть недель.  И как
жаль, что леди Джин не оставила дочери обличающих записей, которые подчинили
бы  Беллмастера Клетке,  позволили  использовать его  постыдные  способности
полностью. По иронии судьбы Беллмастер достиг такого возраста и влияния, что
пожелал занять место,  доступное лишь человеку с безукоризненной репутацией.
Как можно столь простодушно считать,  будто все грехи уже искуплены, забыты?
Признай он Клетку своей безраздельной госпожой,  и там бы его, как кандидата
в Вашингтон,  поддержали.  Однако -  хотя веских доказательств не было,  что
раздражало,  особенно боссов -  сама  жизнь подсказывала:  он  работал и  на
других, Клетку предавал не однажды. Но он был и чрезвычайно обходителен, что
позволило ему  иметь в  союзницах леди  Джин  -  очаровать и  поработить эту
женщину почти до  самой ее кончины.  Женись он на леди Джин,  и  его карьера
была бы в безопасности.  Но он женился на деньгах одной американки,  которая
через пять  лет  после свадьбы благополучно сломала шею,  упав  с  лошади на
охоте. Куинту, бывало, приходила в голову бессердечная мысль, а не подстроил
ли  этот  несчастный случай сам  Беллмастер.  Жена оставила аристократу двух
похотливых,  здоровых сыновей -  они  продолжают род лордов Конарейских -  и
свои миллионы в придачу.  Лучшего он и желать не мог. Да... вполне возможно,
он отделался от нее... разрубил этот гордиев узел. "Боже мой, - вздохнул про
себя Куинт,  приняв от  Беллмастера графин с  портвейном,  -  неужели Клетку
провел столь бесстыже один  из  ее  собственных сотрудников?  Такого еще  не
бывало".  Этот вопрос давно не  давал ему  покоя.  Как жаль леди Джин.  Пара
откровенных  строк  в  ее  дневнике,  и  Беллмастер  оказался  бы  в  клетке
буквально, покорно надел бы хомут и стал бы плясать под их дудку.

     Сара сгорала от  нетерпения.  Было шесть вечера,  она  сидела у  себя в
спальне,  переоделась к ужину. Вот уже три часа ждала она, когда зашуршит по
дорожке машина Ричарда.  Не  раз  приказывала себе  быть терпеливой.  А  он,
наверно,  остался у  Норберов на  обед,  а  потом...  ведь у  него так много
друзей.  Но терпение,  как теперь убеждалась Сара - это добродетель, которую
она истратила на  жизнь в  монастыре.  Как он не догадается,  что она просто
жаждет узнать цену  пояса...  обсудить планы Ричарда,  его  новую жизнь.  О,
сколь  много  она  ему  желала,  но  больше всего -  вывести из  праздности,
снабдить настоящей целью в жизни под стать его характepy и способностям...
     Сара отвернулась от окна,  из которого виднелся поворот дороги к вилле,
и  заметалась по комнате.  Остановилась перед зеркалом.  Рассеянно отметила:
волосы отрасли уже настолько,  что никого не удивляют,  а ее саму не смущает
носить  короткое  платье,  выставлять напоказ  загорелые  руки  и  ноги.  На
мгновение она поддалась искушению признать себя женщиной, притом красивой...
позволила себе бросить мимолетный взгляд в будущее... подумать о замужестве,
о том, кого полюбит и кто полюбит ее. Стыдливо зарделась.
     Отошла  от  зеркала.  Подумала:  "Надо  заняться чем-нибудь до  приезда
Ричарда.  Найти подходящую книгу. Успокоиться и почитать. Да, надо почитать.
Угомониться. Не вести себя как взбалмошная школьница".
     Она подошла к  книжному шкафу,  стала разглядывать корешки книг.  Имена
авторов и  названия ничего не  говорили.  К  литературе она была в  общем-то
равнодушна.  Вот  мать  -  та  читала запоем...  иногда почти ночи напролет.
Взгляд остановился на синем переплете материнского дневника.  Он ей и нужен.
Она тихонько сядет и не спеша будет читать, пока не вернется Ричард.
     С дневником в руках Сара уселась у окна -  там,  откуда легче увидеть и
услышать машину. Открыла наугад и прочла:

     "Бо-бо купил полуразвалившийся дом в  мрачном Котсуолдсе.  Когда-то дом
принадлежал его  предкам,  -  по-моему,  тем,  что ушли в  священники,  -  и
все-таки удивительно, как это род Брантонов не вымер от воспаления легких. Я
настаиваю только  на  одном  -  сменить в  доме  весь  водопровод.  Ведь  он
допотопный:   чтобы  смыть  унитаз,  надо  сначала  накачать  воду  в  бачок
(чувствуешь себя каторжницей на галере),  а  если откроешь кран,  вода бежит
так  же  неохотно,   как  ребенок  идет  в  школу.  Бо-бо  всем  этим  очень
воодушевлен,   что   закономерно.   Военных  всегда  воодушевляют  холод   и
неудобства.  Это, по их мнению, делает человека мужчиной, а им я становиться
не хочу...
     Пригласила  Олистера  Куинта  посоветоваться,   как   лучше  переделать
комнаты.  Бо-бо величал его "Куини" - Это Олистеру не нравилось - и говорил,
что у  себя в  кабинете ничего менять не позволит.  Ведь там обои времен его
прабабки.  А  на  них -  сплошь фазаны,  лисицы и  рыбы да пятна,  словно от
проказы,  там,  где раньше висели картины.  Словом, хочется пожить на вилле,
пока дом не приведут в порядок.
     После обеда позвонил Беллмастер.  Врач установил смерть от  несчастного
случая.  Мне бы пожалеть Полидора,  да,  признаться, не хочется. Гнусный был
тип. И мне не жаль, что Беллмастер намерен продать "Морского льва".

     Тут  послышался шум  машины.  Мощная  волна  возбуждения и  любопытства
захлестнула Сару, и, захлопнув дневник, она вскочила и выбежала из комнаты.
     Когда  она  открыла  входную  дверь,  Фарли  поднимался по  лестнице  с
футляром под мышкой.  Сара бросилась к нему, схватила за руку и воскликнула:
"Где вы  пропадали,  Ричард?  Я  уже  все глаза проглядела.  Ну,  что сказал
Норбер? Что?"
     Ричард взял ее за плечо, прикрикнул: "Ну, тихо, тихо! Успокойтесь!"
     - Но я хочу знать! Я должна знать!
     - Узнаете.  Однако сперва мне надо выпить.  - Он увлек ее в прихожую. -
Простите что задержался. Я пообедал с Германом - вы его помните?
     - Конечно, помню.
     - Потом пришлось заехать к  Марсоксу и  кое-что с  ним обсудить.  А  на
обратном пути засорился карбюратор.
     - Ну, это все ерунда. Главное - вы вернулись и сейчас же расскажете обо
всем. - Она почти вытолкнула его на веранду. - Садитесь и начинайте, а я тем
временем приготовлю вам выпить.
     - Отлично. Меня мучит жажда. Налейте пива.
     Ричард сел за столик,  футляр положил перед собой.  Сара налила пива из
банки.  На мгновение их взгляды встретились,  и  нечто в его глазах,  в лице
обеспокоило Сару так  сильно,  что  у  нее  даже руки задрожали.  Она подала
Ричарду  стакан,  уселась  напротив и  не  выдержала,  воскликнула:  "Что-то
неладно! Вы расстроены, правда?"
     Он поставил стакан,  так и не пригубив пива,  ответил: "Я - нет. Но это
не главное.  Я за вас беспокоюсь.  -  И виновато продолжил:  -  Сара, милая,
весть я принес печальную. Этот пояс Венеры - увы, лишь копия. По сравнению с
оригиналом он ничего не стоит".
     Она  слушала не  слыша -  потрясение было  столь велико,  что  мысли на
несколько секунд,  казалось,  утонули в  холодном тумане.  Она откинулась на
спинку  кресла  медленно,  словно  туман  лишил  ее  способности  не  только
соображать, но и двигаться. Однажды она познала страх и в тот миг закричала.
Сейчас она познала разочарование,  но понимала - на сей раз чувства придется
скрыть...  Теперь  понятно,  почему  Ричард так  долго  не  возвращался.  Он
оттягивал объяснение,  но щадил не собственные чувства, а ее, Сару... боялся
разрушить ее  надежду помочь ему.  А  сейчас уже ей приходится сдерживаться,
щадить его, избавлять от овладевшего ею отчаяния. Как много она рассчитывала
сделать  для  Ричарда!  И  вот  теперь,  лишенная этой  радости,  не  должна
выказать, что тяжело страдает.
     Наконец она спокойно попросила:  "Ричард,  расскажите без утайки, о чем
говорил ваш друг.  Ничего не бойтесь.  Худшее уже позади,  и я, - ей удалось
улыбнуться, - теперь выдержу все".
     Он  тронул ее  за  кончики пальцев:  "Вот и  умница.  Я  понимаю -  вам
хотелось отблагодарить меня.  Пусть даже против моей воли.  И жаль все-таки,
что я привез дурные вести... невыносимо видеть вас расстроенной и... "
     - Ричард, к делу.
     - Да, да, вы правы. Давайте покончим с этим.
     Сара  внимала пересказу услышанной от  Норбера истории пояса Венеры.  И
как ни странно,  ей становилось легче от зарождавшегося...  нет, не гнева...
скорее,  презрения к лорду Беллмастеру,  так нагло обманувшему ее мать. Сара
смутно помнила его по редким визитам на виллу.  Повзрослев,  поняла,  - хотя
редко терзала себя мыслями об  этом,  -  что  мать была его  любовницей даже
после  замужества.  Неужели такой  богач  способен любить  деньги настолько,
чтобы ради них  обмануть мать?  Не  стесненная более религиозными запретами,
Сара  пожелала,  чтобы  жадность когда-нибудь погубила его.  Пусть она  тоже
грешна и будет,  видимо,  обделена Божьей благодатью...  но ведь она в грехе
своем  не  навредила никому,  только себе...  и  так  хотела...  так  хотела
отблагодарить Ричарда за то,  что до сих пор жива.  Слезы закололи глаза,  и
Сара зажмурилась,  чтобы их  не заметил Ричард.  А  когда пересилила слезы и
разомкнула веки, он взял ее руку в свои, и его угловатое, совсем не красивое
смуглое лицо расплылось в грустной улыбке.
     - Вот так,  девочка моя.  Но ничего не поделаешь и,  по-моему, не стоит
сидеть  с  мрачными  лицами,  скорбеть о  прошлом.  Неподалеку есть  хороший
ресторанчик.  Возвращаясь от  Норбера,  я  заказал там столик.  Туда-то мы и
поедем,   забудем  о  поясе  Венеры  и  лорде  Беллмастере.  А  обо  мне  не
тревожьтесь. - Он встал, и Сара поднялась вместе с ним. - Все образуется.
     - О, Ричард...
     Сара  подошла,   он  положил  руку  ей  на  плечо,   притянул  к  себе:
"Успокойтесь.  Пойдите  принарядитесь.  В  том  ресторане  прекрасно готовят
омаров".
     ...  Ресторан ей понравился, она целиком погрузилась в его атмосферу...
лихорадочно пытаясь забыть о недавнем разочаровании, почти перевоплотилась в
ту  счастливую и  довольную Сару Брантон,  какой была бы,  если бы  дела шли
хорошо. Она выпила больше, чем обычно, потом танцевала с Ричардом и, хотя за
долгие  годы  в  монастыре почти  разучилась,  на  помощь  пришло врожденное
чувство ритма.  А  вскоре  оказалось,  что  притворяться веселой и  скрывать
грусть уже не нужно -  дурное забылось само собой. О завтрашнем дне и вообще
о  будущем Сара и  Ричард не говорили.  Хотелось продлить очарование вечера,
плыть по его течению. До завтра было далеко, его тень еще не падала на Сару.
     Возвращались они с включенным радио,  а когда отправились спать,  Сара,
прежде чем уйти к себе,  остановилась на верхней ступеньке лестницы.  Ричард
положил руки ей на плечи,  широко, но так неуверенно улыбнулся и поцеловал в
щеку.
     - Вот так.  Спокойной ночи.  И  не беспокойтесь о  будущем.  Я о нем не
переживаю никогда. Все имеет обыкновение становиться на свои места.
     - Да,  конечно. - Она взяла его руку и поцеловала в костяшки пальцев. -
Все будет в порядке.
     Она  не  задернула шторы.  Спальню заливал серый  свет  звезд,  повсюду
пролегли длинные  тени,  и  вскоре  Сару  против  воли  покинули порожденные
рестораном веселость,  мужество и решимость,  а отчаяние,  которое она столь
тщательно скрывала от Ричарда,  вернулось к ней.  "Нет,  -  трезво рассудила
она,  -  ресторан -  не утеха,  лишь наркотик,  гореутоляющее,  чье действие
быстро проходит".  Она вдруг села на  постели и,  презирая себя за слабость,
заплакала,  закрыв  руками  лицо,  изо  всех  сил  стараясь  сдержать слезы,
перебороть по-детски  мучительное разочарование.  Но  плакала  все  сильнее,
наконец совсем потеряла власть над собой,  и  ни  стыд,  ни  гордость уже не
могли совладать с  ее горем.  Жалость к  самой себе и бессмысленные опасения
переполнили Сару,  и она зарыдала в голос.  Никого-то у нее нет, она одна на
всем свете...  и что бы ни пыталась создать себе или другим,  обречено.  Вот
уедет Ричард и оставит ее здесь,  на вилле одну-одинешеньку... лучше бы, да,
лучше бы он не услышал ее крики в ту роковую ночь.
     В самую тяжелую минуту она поняла,  что Ричард сидит рядом, обнимает за
плечи,  прижимает к  себе,  шепчет что-то успокаивающее ей в залитую слезами
щеку.  Она крепче прижалась к нему, ища защиты в его твердости и силе против
собственной слабости, и его ласки рождали в ней новую страсть, укрощавшую ее
страшные муки...
     Проснулась она уже утром.  Спальней завладело солнце. С улицы слышалось
чириканье воевавших на дороге воробьев. Издалека донесся колокольчик - такой
привешивают козам.  Сара лежала не  шевелясь,  впитывала тепло руки Ричарда,
что обнимала ее за шею.  Не глядя на него,  она знала - он не спит. У нее не
было ни  мыслей,  ни чувств,  которые хотелось бы выразить словами.  Разум и
тело  слились  в  блаженстве,   и  его  не  стоило  оспаривать  или  портить
разговорами.  Ричард немного подвинулся,  - она ощутила, как повернулась его
рука, - приподнялся и, улыбаясь, взглянул ей в лицо. Она улыбнулась в ответ,
и  его  губы  нежно овладели ее  губами,  руки вернулись к  ее  телу,  вновь
разбудили ее желание.  На сей раз он был сама нежность, ласкал и лелеял ее -
и  они  начали  праздновать  прорыв  к  полному  освобождению  от  прошлого,
истинному взаимопониманию.

     За окном шел дождь -  ветра не было,  тяжелые капли падали отвесно, - и
распустившиеся на  улице разноцветные зонтики в  руках шедших обедать женщин
соперничали с  четко подобранными цветами на  клумбах парка.  Сидя у  окна в
тесном кабинете Кэслейка,  Арнолд Гедди наблюдал за ними и  тешился мыслью о
предстоящем визите к даме на Кадоген-сквер.
     На  столе перед Кэслейком лежали привезенные от мисс Брантон документы,
за которыми и зашел Гедди.
     - Кстати, мне вот что пришло в голову, - заметил Кэслейк. - Я, конечно,
предупредил  мисс   Брантон,   чтобы  по   всем  нотариальным  вопросам  она
связывалась лично с вами. Но вдруг она позвонит в Челтнем и спросит меня? От
такого  недоразумения  надо   застраховаться.   Ведь  ваш   секретарь  может
простодушно ответить ей:  "Никакого мистера Кэслейка у нас нет, мэм". Ставлю
себе двойку за то, что не продумал и не решил этот вопрос еще в Португалии.
     "Умница, - подумал Гедди с улыбкой. - Таким когда-то был и я. Но все не
предусмотришь.  Это выше человеческих сил.  Словом, парень - молодец". Гедди
проглядел сию тонкость и сам,  но признаваться не стал. "Если не знаешь, что
сказать,  делай  реверанс",  -  вспомнилось из  Кэрролла,  и  Гедди зачем-то
откашлялся,  важно кивнул и  сказал: