њ по
куркам, дробью ее... Она њ на них. Они њ драпать. Так что тот, кого я первым
отловил, орал, пока драпал: "Это не я, не я стрелял! Это Серега!.." А Серегой
њ второго звать. Да...
     Штапик чуть подержал паузу, после которой в столярке опять смех был, но уже
послабше первого. И закончил деловито:
     њ Загнал я его, понятно, на дерево, на случай опять медведицы, и њ второго 
искать. Ружье по пути подобрал, теплое еще... И второго сыскал. Бы-ыстро: он,
козел, в малиннике прятался, в мишкином... Так-то вот.
     И тут Венька влез-таки:
     њ Hу, а ее-то поймал?
     њ Кого?
     њ Да медведицу, с медвежатками...
     њ А-а... њ Штапик понял. њ Hет, не в этот раз. Это еще было...
     Hо мужики, зайдясь от смеха теперь уже над ним, стали вставать.
Пора было.

     Hо едва из столярки опять смех хлынул, Тихон, третий круг как раз
завершив, ринулся назад.
     Мужики, от смеха отойдя, начали расходиться. Обед-то уже минут десять как
кончился.
     Тихон же, к верстаку приблизясь, сплюнул в сердцах себе под ноги и,
растерев, в довершение, пыльный сгусток, вынул из кармана молоток, к двери
наконец приступая.
     Ахнул Тихонов молоток, всаживая гвоздь в дверь для сарая, шаркнул в другом 
углу рубанок, пуская над собой чистую легкую стружку, взвыла циркулярка,
вспенивая узкую полоску у края заведенной на нее доски, и пошла, пошла дальше,
вглубь дерева...
     Пошла работа.
     И неподвижен в столярке остался один Штапик.
     В нем, будто кто туда после стакана "Пшеничной" вдруг мутной воды плеснул
прелой, подымалась тоска.
     "Зачем? Hу зачем, почему они все уходят?!"
     Он мог бы еще и еще њ час, два, три њ говорить, лишь бы слушали, не
уходили. Да чего там "слушали"! њ смотрели бы только... Он бы и без слов, просто
руками, ногами, пальцами, ушами њ всем, что у него и на нем сейчас есть,
заставил бы их рыдать, стонать, а потом уже только всхлипывать от смеха при
каждом самом слабом движении длинного и легкого его тела. А если бы ему
позволили при этом издавать еще и звуки њ нет, не слова, звуки только! њ они бы 
все тут не дожили и до вечера, так бы все тут и остались, в пыли своей еловой
и стружках сосновых по всей столярке!..
     њ Эх, ма!.. њ вырвалось у него.
     Hо за шумом рабочим этого уже никто не расслышал. Кончился Штапов
спектакль. Занавес.
     И дал еще Штапик кулаком себя в ляжку и метнулся к выходу, прочь, вон
отсюда.
     Деньги у него были.
     Матери, вырастившей его, единственного, без папани, и оттого любившей, как 
водится, без меры, он отдавал ровно половину (больше она вс„ равно не брала)
получки ли, аванса. Остальные были при нем, в кармане. И куда идти он знал, хотя
такое, как сейчас, было с ним впервые.
     Впервые в этот же день, под вечер уже, он попал в вытрезвитель.
     Взяли его в той же "Дружбе", когда после мрачного бесполезного сидения за
пустым, без душевных людей, хотя и с водкой, столом, он, дождавшись очередного
перерыва в музыке, пытался добраться до микрофона при ансамбле. Крушил при этом 
стулья и посуду и кричал, что ему нужно "пять њ всего њ минут! слово сказать!", 
а потом, мол, пусть опять включают свою циркулярку, он и сам уйдет. Hо его
забрали. Так что этот, до слепу ярко вспыхнувший перерывом рабочий день
закончился Витьке Штапику горько и дымно. А вот Тихону...
     Тихон быстро склепал рублевую дверь и, изловленный на передыхе объявившимся
как раз мастером, был отправлен им на двор под колокол вентиляции, грузить
опилки для вывоза.
     Дело было дурное, пыльное и не по разряду, но другого не предвиделось.
Потому Тихон, поглядев в глаза мастеру длинно и хмуро, молча взял из угла
совок-лопату и пошел куда сказано. А там уже стоял полок с мертвым, считай, от
возрасту конем Венчиком в оглоблях. Рядом с полком маялся бездельем дед Горюн,
Венчиков конюх и рулевой, принявший Тихона как всегда радостно, и дело пошло.
Шатко-валко поначалу, а потом вс„ шибче и шибче. Ведь работа њ ее только делай,
она вс„ смоет.
     А там, чуть гудок ревнул, Тихон, ватник обтряхнув, прошел за ворота, рубля 
встречать, с кем скоро и вернулся в столярку.
     И њ снова-здорОво.
     Дверь склепать-то он склепал, да доску на нее взял сороковку, из какой
разве только переплеты дверные вяжут, и то не всегда...
     Оно, конечно, вроде и доски другой под рукой не было, и электрофуганок
тогда, кажись, занят был, а вс„ равно. Этого рубль уже не вынес и сделалась с
ним, рублем бессарайным, почти истерика. И Тихон его честно слушал. И про то,
что дверь эта рублю њ на сарай, а не для сейфа, и он, рубль бледный, плавать он 
на ней тоже не собирается, и что он, рубль-будь-ты-неладен, "впервые сюда на
хоздвор обратился и думал, что..." А уж как под конец про совесть зашло, тут
Тихон чертеж двери этой глядской из кармана достал и рублю под нос сунул.
Рубль враз и притих: толщина двери на чертеже отсутствовала.
     Утер рубль сопли и достал, обиженно сопя, "пятерку" свою мятую. Тихон же,
коротко на "пятерку" глянув, спросил про другое, глядя на дверь и ответ уже
зная:
     њ А ты ее, того... дотянешь?
     И глянув еще в окно темное, где деда Горюна с Венчиком быть уже не могло,
взялся Тихон за ближний к себе край дверной плиты и разговор закончил:
     њ Ладно, бери... Подмогну.
     И пошли они с дверью-плотом на поселок, благо тут рядом было.
     Шурупы у Тихона всегда в кармане, молоток и отвертка нашлись у рубля, а вот
стамеску пришлось по квартирам стрелять, но тоже нашли.
     И врезал Тихон замок, и навесил дверь поганую куда надо, и сказал рублю
напоследок, стружку башмаком в кучку сгребая, њ жестко сказал, равнодушно и лица
не меняя:
     њ "Пятерка" њ много. Давай "трояк".
     И рубль образованный, сначала не поняв, потом, радостный, домой за трояком 
мотнул и вручил его ждавшему во дворе на лавочке плотнику торжественно, чуть не 
как медаль "За трудовую доблесть", скажем, добавив сверх того еще "громадное вам
от меня спасибо". И думал еще руку пожать, но пока думал, Тихон, "трояк" на ходу
в карман телогрейки сунув, уже домой тронул.
     Глядел рубль вслед плотнику и думал: "Отгул, конечно, жалко, но ведь два
рубля, как-никак, сэкономлено. А два рубля плюс дверь повышенной прочности стоят
вс„ же одного отгула. Хотя, с другой стороны, за дверь тоже три рубля плачено,
так что..." Тут рубль запутался, но распутывать не стал, а вдруг перескочил:
"Hет, нехорошо как-то вышло. Он ведь всего за три рубля и донести помог, и
своими шурупами прикрепил... Hет, надо было вс„ же руку пожать, надо было." Hо
плотник уже скрылся за углом, и догонять его рубль, по размышлению,
не стал, а дернул домой: жену радовать и сам радоваться.
     И шел домой Тихон, ледком хрустя њ а уже и морозец, наконец, прорезался, њ 
и про слова думал, каких выпало ему сегодня не вслух сказать, сколько...
     И устал он как никогда, видать от слов этих самых, в уши ему сегодня
насыпанных, в глаза напорошенных, так что ни бельмеса уже не поймешь и не
схватишь: кучей стали. И черт этот утрешний, из шкафа вылупившийся, и стакан
канувший... Тут Тихон, стакан тот вспомнив, тише пошел, усомнившись. Да так, с
сомнением этим, и сел в автобус. И лишь в автобусе сидя и на людей немногих
вокруг глядя, вдруг ясность поймал, чертэ себе в голове проведя, границы
вроде: что ду черты этой њ сургуч чертов, черт со стихами, стакан и вс„, что до 
гудка, њ то снилось. А что после њ Штапик там, дверь, трепня Штапова, опять
дверь, опилки, еще дверь с рублем и, наконец, автобус њ это взаправдашнее и было
по-настоящему. С чем он из автобуса и вылез, с ясностью простой и легкой, и лишь
одному, последнему дивясь: говорить-то он, Тихон, и просто так никогда мастаком 
не был, а тут њ стихи... Откуда? Да и стихи њ ладно, спьяну и не такое
бывает. А ведь была еще бумажка! Бумажку уж точно он век не сочинил бы, хоть в
капусту его руби. Да еще словами такими, да складно так, грамотно...
     Тут от напряжения мысли, что ли, от попытки слово хоть одно такое,
бумажкиного вроде, вспомнить или придумать, он остановился и за штакетник
придержался, под рукой оказавшийся, да вдруг, уже штакетник отпуская и начиная
шаг, мысль ухватил. Главную за сегодня, а может и за всю жизнь свою до сих пор, 
мысль, что вот, если слова все хитрые, что в бумажке той и в других бумажках
были, есть и будут, на манер гвоздей сделать да на дороге какой рассыпать, так
по дороге той потом и коню не пройти, не то, чтоб уж машине какой или людям. Вс„
там враз станет и стоять будет, пока все слова эти железные кто собрать не
сообразит магнитом каким, что ли, да и убрать подальше, чтоб не то, что под ноги
њ и на глаза не попадались.
     Тут мысль у Тихона кончилась, потому как дома его свету не было, и спать
ему сегодня вконец голодным выходило. Hо это уже был не вопрос, а жизнь. Hе
впервой.
     И пошел Тихон мышей на кухню, холодильнику облегчение делать, а там и
скандал вышел, из-за вчерашнего, потому как на кухне, оказалось, за столом Верка
во тьме кемарила, его дожидавшая... Чем день и кончился њ к чему, по всему, и
шел. И бог с ним.


     АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕHИЕ њ 1

     А время њ оно идет же, за слова не цепляясь. Причем само, без команд и
приказов! Вот что удивительно и чего человек себе в голову взять никак не
может...
     А? Время идет? Какое там "идет" њ летит оно, граждане милые, мчится! если
ты живешь, дело делаешь, какое не по часам тебе њ а по сердцу. Вот еще чего не
забывать бы.
     А и наоборот њ тоже. Вот ты молодой, времени у тебя њ вагон и дел негусто, 
успеется... И покурить можно, на солнышко щурясь зимнее, год-то только начался. 
И вдруг њ не докурил же еще! њ а год-то уже и прошел, да не один и не десять... 
И седой ты уже, если не лысый, и зубы у тебя вставные, и печень твою лучше
врачам не видеть бы, и вс„, что ты имел њ нету того, уже только было...
Так-то. И не идет оно, а летит, время наше, причем, бывает, всем одинаково.
     Это вс„ к тому, что пока мы тут про время њ а в Посадске уже и снег сошел и
весна наступает. (Чужое время њ его еще трудней следить. Тут со своим бы
сладить...)
     Да, а в Посадске апрель уже.
     Тринадцатое.


     Глава IV. "ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ВЗЯЛ!.."

     Весна в Посадске в тот год была и впрямь ранняя. Шальная весна, как стакан 
водки навдруг и задаром. Так что в апреле њ уже к середине его њ в столярке и
пили вроде поменьше (не из-за тепла, понятно, а по причине резкого
государственного повышения трезвости в целом), а косели њ так же. Весна, что ли,
добавляла...
     А в прочем на хоздворе было по-старому. Штапика, правда, выгнали. Еще
тогда, в январе. Он бы и сам ушел, по собственному, но с протрезвленными стало
строго и просто так его не отпустили. Hакрутили вс„, что помнили, и выпхали со
звоном.
     В последний день зашел он к Тихону, попрощаться. И допили они те,
заначенные еще под "медведей" в тумбочке сто, что ли, грамм. Выпили молча. Как
точку поставили, после которой писать им обоим уже порознь, каждому њ свое. И
ушел Штапик. Hасовсем ушел, вроде как за границу или в город другой уехал.
     Hо Тихон его вспоминал. Как не вспоминать? Лет десять, почитай, вместе...
Э, чего уж. Hету Штапика больше, нету.
     Пил теперь Тихон больше с дедом Горюном. А Горюн њ не Штапик: невесело.
Одна забава, что Венчику поднести, а тот головой мотать станет, и вс„ веселье.
По сути њ как один пьешь, даром что вместе.
     О черте своем Тихон до апреля и думать  забыл. Hо помнил, конечно. Hе
головой, а так њ затылком, что ли... Как сон странный.
     Снов, тоже сказать, больше никаких не было. Чисто спал до самого
тринадцатого. А зато под утро тринадцатого њ опять кино.
     Вроде, значит, как ему, Тихону, Штапика похоронить надо. Hу, работа такая: 
похоронить и вс„. И яма уже готовая, и гроб стоит, а сам Штапик њ живой будто. И
Штапик-то њ не Штапик, а мразь с рогами. Hо Тихон знает: Штапик это, больше
некому. Тихон уже его и в гроб усадил, с ямой рядом, а крышку закрыть њ никак.
Hе ложится Штапик, и вс„ тут. Сидит, как в лодке, да еще и с рогами, назло
Тихону, вроде... Тихон уж его и так, и эдак њ не хочет Штап.
     њ Выпить, њ говорит, њ желаю. За упокой души с хвостом, чтоб культурно.
     И Тихон уже краем ямы в магазин двинул, а мразь эта ему вслед:
     њ Ты смотри, њ говорит, њ чтоб с медвед„м на этикетке, и не иначе! Потому
как четырнадцатого, в час ночи...
     Тихон в яму и оступился почти: обманка там была, а не яма, њ земля
некопанная.
     И проснулся.
     Голова малость побаливала, вроде как недоспал, но не потому. Верки рядом не
было, а зато на кухне шкварчало и запах оттуда был про картошку жареную.
     Тихон, ноги с кровати спуская, позвал:
     њ Верк!
     Hичего.
     Повторил:
     њ Верка, мать твою!
     њ Чего тебе? њ выпало из кухни.
     њ Чего-чего, ничего. Число с„дни какое?
     Тут Верка, сковородой брякнув, в комнату вышла. Руки в бока.
     њ Допился, глаза твои бесстыжие, число ему, вишь, какое! Я те дам число,
приди мне еще раз...
     Дальше шло про известное, и Тихон, встав с кровати и виду не подавая, стал 
одевать рубаху, какая была тут же, на стуле рядом.
     Теперь главное было минут пять выдержать, голоса не подавая, чтоб у Верки
запал вышел. Причем и не слушать, а то и перемолчать не выйдет, и хуже еще
будет. И Тихон, в рубаху нырнув, пошел материть на чем свет стоит чего-то или
кого-то вообще, конкретного никого в виду не имея... Делал он это про себя,
внутри, но четко и громко, как всегда в такие минуты, так что Верка уже ему была
не конкурент. Ее он почти и не слышал.
     Рубаху Тихон одевал медленно, как бы заблудившись там, в рубахе своей, и
выход найдя не сразу... Сложность была еще и в том, что фокус такой, с матом
втихую, выходил, если сам он на месте не стоял, делал что-нибудь. А просто так, 
без занятия, и мат не помогал. Дураком себе Тихон тогда получался, и глаза њ
хоть закрой их њ девать было некуда. Hе в окно же пялиться...
     Оттого сквозь канонаду свою в голове и Веркину снаружи Тихон, с рубахой
завершая, смекал еще одно: чего дальше?
     Дальше ему надо было бы Верке вопрос какой дельный вдруг задать, для
перебиву, но вопросов у него, кроме как число, не было. Поспешил он, вышло, с
вопросом своим...
     Штанов или еще чего рядом было не видать, а выход в сенцы Верка заступила.
     И тогда от безвыхода он совсем простую вещь сделал: шагнул вбок и распахнул
шкаф одежный у стены.
     Верка враз и сбилась, переключаясь туда, куда Тихону и надо:
     њ Ты чего в шкаф полез?! В коридоре они, штаны твои подлые. Там вон!
     И показала, где.
     Коридором у Верки звались сенцы. Туда Тихон и канул. А Верка, постояв чуть 
на месте, вернулась на кухню, там договаривать, но уже без крику. И пока Тихон в
штаны оделся и на двор сбегал, на кухне уже было спокойно и на столе стояла ему 
тарелка с картошкой. Сама Верка, хмурая, уже ела рядом.
     Так они и позавтракали, молча каждый про свое, а там и чай попили. А как
Верка в конце посуду собирать стала, Тихон опять и вякни:
     њ Я говорю, число с„дня какое... Hе знаешь?
     Вопрос был нейтральный, для миру им заданный, а вышло опять...
     њ Да тринадцатое, черт бы тебя взял! Получка ж вчера была...
     И Верка, тарелкой в раковину хлюпнув, из кухни выскочила, плакать,
похоже...
     "А-а, да," њ вспомнил Тихон.
     Была у них вчера с дедом Горюном получка.
     Так и выпили они, смех сказать, бутылку вина на троих с Hиколаем,
сварщиком. Потом, правда, было еще, но это уже без деда...
     "Да и хрен с ним."
     Тихон, на ходу телогрейку подхватив, уже бежал на автобус. Времени было њ в
обрез до гудка, но успел.
     А денек меж тем намечался ничего: солнышко с утра, и небо чистое...
     До обеда Тихону сказано было в садике детском рядом грибок подлатать и
павильончик еще, двумя досками прохудившийся. И вс„ хорошо, вроде, и работа
свободная, и ребятня, гулять выпущенная, внимание проявляла, делом его
интересуясь...
     Тихон за это хоздвор и любил. Во-первых, забору строгого с проходной, как
на заводе, нету, а потом њ работа разная всегда, не скучно. Hе то что в цеху
ящичном, откуда лет десять тому он и ушел сюда. И вс„ бы ладно, да сон этот
сегодняшний сердце давил, и тот еще, давний уже, хвостом за сегодняшним
вылезший...
     "Четырнадцатого, в час ночи... Сегодня, стало быть."
     Вот и думал Тихон, молотком стуча, раскумекивал. И дело, как ни крути,
выходило серьезным. Думай не думай, а просто так оставить нельзя... С утра опять
вон пакости начались. И не случайно, видать.
     И так это Тихон раздраконил себя думой этой муторной, что аж по гвоздю не
попал, доску последнюю в павильоне пришивая. Гвоздь согнул, а такого с ним давно
уж не было.
     Гвоздь он забил новый, но душе стало совсем темно, хоть напейся... А не
напьешься. Тут и до просто выпить терпеть еще и терпеть, часа два с лишком из-за
правил этих новых про алкоголь с двух часов.
     Тихон, с павильоном закончив, сразу на хоздвор поспешил. Последняя у него
надежа была: на послеобед и деда Горюна, у кого транспорт. А там уж
как-нибудь...
     И сорвалось.
     То, что дед Горюн, видать, где-то рубль левый стрелял с Венчиком на пару, њ
еще ладно. Так ведь и работать Тихону после обеда вышло в Венькой-бригадиром. И 
работа дурная. Hе плотницкая, а подсобная: в квартале, с хоздвором соседнем,
штакетник старый облупленный, Тихоном еще со Штапиком строенный, менять
надумали. И на что менять? њ на плетни, из труб сваренные, турникетами
называются. Hа кой хрен? Скверик тот, вишь, проходной, узел он ихних
коммуникаций, посольку в квартале том и почта, и магазинов продуктовых три штуки
снаружи, да еще и книжный здоровенный сбоку. И то и с„, и, наконец,
начальство в квартале том проживает. Ладно. А на кой сварщикам, кому работу
делать, плотников на подхват давать? Турникеты держать, пока варят?.. Так
инженеров же вон ползавода, не делают ни хрена. Ямки они под турникеты вчера
выкопали? Выкопали. А чего турникеты теперь не подержат? И им хорошо њ работы на
полдня, и њ свободны, и плотников от дела не дергать.
     Последнее Тихон, задачу от мастера выслушав, вслух, понятно, городить не
стал, потому как без толку, да и не привык он городить-то. Hо в душе ему стало
совсем њ хоть сплюнь ее долой, душу свою.
     А как пошли они с Венькой штакеты эти пятидюймовые держать, опять Тихону
черт в голове: бу-бум, бу-бум... "Чего делать да чего делать..." Тихон уж и на
Веньку косился, прикидывая, не рассказать ли?.. Венька мужик дельный, да знал
Тихон, что тот скажет: не пей, мол, Петрович, и вс„. А причем тут "не пей"?
Черт-то настоящий получался, пакостил вона как, и тогда и сегодня. Вс„ одно к
одному. От него это, точно от него! Сам с этим не сладишь, а помощь взять
неоткуда. Hе в профком же идти, на черта жалобиться...
     И тут на этом самом њ про профком њ месте Тихону как сваркой в голове
высверкнуло: Лавра ж под боком, в Лавру ему надо! Они ж там все, попы эти в
Лавре, по чертям спецы, должну. Один на другом сидит, третьим погоняет, чтоб,
значит, черти народ не беспокоили. Работа у них такая, для того и держат...
     И, пока гудок домой, Тихон, штакеты держа, полный план себе в голове
сладил, к выполнению какого, чуть гудок, и приступил.
     Первое њ домой. В чистое, ради дела такого, переодеться.
     Потом њ сразу в Лавру, за советом, а то, может, и за подмогой... Видно
будет. Вдруг рецепт какой дадут, а может и приставят кого, для усиления...
     Пока (тьфу-тьфу-тьфу) вс„ шло как надо: Верки дома не было. Hа работе она, 
в кассе своей, билетами в кино аж до восьми торговать еще будет.
     Костюм его был на месте.
     И с автобусами везло. Сразу приходили, почти и не ждал.
     И только одно, последнее, уже перед самой Лаврой к плану добавленное, не
сложилось. Хотел Тихон сто грамм, ну, для бодрости вроде, взять њ не вышло. В
Центре, где Лавра, Тихон давно уж не был, потому и знать не мог, что "сиропни"
все, где раньше стакан за свои трудовые