Да и посмотрим, кто больше напишет!" - О нет! превосходно
           Сделали боги, что дали мне ум и скудный и робкий!
           Редко и мало ведь я говорю; но тебе не мешаю,
           Если угодно тебе, подражать раздувальному меху
        20 И напрягаться, пока от огня размягчится железо.
           Счастливый Фанний! Он все сочиненья свои и свой облик
           Выставил сам, хоть никто не просил - Но моих сочинений
           Не читает никто; а публично читать я боюся,
           Потому что не мало людей, порицанья достойных:
           Им не нравится род мой! - Возьми из толпы наудачу -
           Этот терзается скупостью; тот честолюбьем несчастным;
           Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;
           Этого блеск серебра восхищает, а Альбия - бронза.
           Этот меняет товары от стран восходящего солнца
        30 Вплоть до земель, где оно заходящими греет лучами:
           Все умножая богатства, убытков страшась, он несется,
           Он сквозь опасности мчится, как прах, воздвигаемый вихрем.
           Все, кто боится стихов, ненавидят за них и поэта.
           "Сено, кричат, на рогах у него!" - "Берегись! Он пощады
           Даже и другу не даст; приневолит себя, чтоб смеяться!
           Только б ему написать, а уж там всем мальчишкам, старухам,
           Из пекарни ль, с пруда ли идут, всем уж будет известно!"
           Пусть! Но примите, прошу, два слова в мое оправданье!
             Первое: я не считаю себя в тех, которым бы дал я
        40 Имя поэта: ведь стих заключить в известную меру -
           Этого мало! - Ты сам согласишься, что кто, нам подобно,
           Пишет, как говорят, тот не может быть признан поэтом.
           Этого имени честь прилична лишь гению, духу
           Божеской силы; устам - великое миру гласящим.
           Вот отчего и комедия многих вводила в сомненье,
           И поэма ль она или нет, подвергалось вопросу;
           Ибо ни силы в ней духа, ни речи высокой: отлична
           Только известною мерой стиха от речей разговорных.
           "Так! но и в ней - не гремит ли отец, пламенеющий гневом,
        50 Ежели сын, без ума от развратницы, брак отвергает,
           От невесты с приданым бежит, и при светочах, пьяный
           Засветло бродит туда и сюда!" - Но разве Помпоний,
           Если бы жив был отец, не те же бы слышал угрозы?
           Следственно гладких стихов для комедии мало, хотя бы,
           Меру отняв, мог и всякий отец так грозиться на сцене.
           Ежели меры и такта лишить все, что ныне пишу я,
           Как и что прежде Луцилий писал, и слова переставить,
           Первое сделать последним, последнее первым (не так, как
           В этих известных стихах: "Когда железные грани
        60 И затворы войны сокрушились жестоким раздором"):
           В нас невозможно б найти и разбросанных членов поэта!
             Но поэма ль комедия или она не поэма,
           Это оставим до времени. Вот в чем вопрос: справедливо ль
           Ты почитаешь опасной сатиру? - Пусть Сульций и Каприй
           Оба охриплые, в жарком и сильном усердии оба,
           Ходят с доносом в руках, негодяев к великому страху;
           Но - кто честно живет, тот доносы и их презирает.
           Если на Целия, Бирра, разбойников, сам и похож ты,
           Все я не Каприй, не Сульций: чего же меня ты боишься?
        70   В книжных лавках нет вовсе моих сочинений, не видно
           Объявлений о них, прибитых к столбам; и над ними
           Не потеет ни черни рука ни рука Гермогена!
           Я их читаю только друзьям; но и то с принужденьем,
           Но и то не везде, не при всех. - А многие любят
           Громко читать, что напишут, на форуме, даже и в бане,
           Ибо в затворенном месте звончей раздается их голос.
           Суетным людям приятно оно; а прилично ли время,
           Нужды им нет, безрассудным. - "Но ты, говорят мне, ты любишь
           Всех оскорблять! От природы ты склонен к злоречью!" - Откуда
        80 Это ты взял? - Кто из живших со мной в том меня опорочит?
           Если заочно злословит кто друга; или злоречье
           Слыша другого о нем, не промолвит ни слова в защиту;
           Если для славы забавника выдумать рад небылицу
           Или для смеха готов расславить приятеля тайну:
           Римлянин! вот кто опасен, кто черен! Его берегися!
             Часто мы видим - три ложа столовых; на каждом четыре
           Гостя; один, без разбора, на всех насмешками брызжет,
           Кроме того, чья вода; но лишь выпьет, лишь только откроет
           Либер сокрытое в сердце, тогда и тому достается.
        90 Этот, однако же, кажется всем и любезным и кротким,
           Но откровенным; а я, лишь за то, что сказал: "От Руфилла
           Пахнет духами; Гаргоний же козлищем грязным воняет",
           Я за это слыву у тебя и коварным и едким!
             Если о краже Петиллия Капитолина кто скажет
           Вскользь при тебе, то по-своему как ты его защищаешь?
           "Он был мне с детства товарищ; а после мы были друзьями;
           Много ему я обязан за разные дружбы услуги;
           Право, я рад, что он в Риме, и цел и невредим; однако ж...
           Как он умел ускользнуть от суда, признаюсь, удивляюсь!"
       100 Вот где злословия черного яд; вот где ржавчины едкость!
           Этот порок никогда не войдет в мои сочиненья,
           Особливо же в сердце! - Если могу, обещаюсь!
             Если же вольно что сказано мною и ежели слишком
           Смело, быть может, я пошутил, то вместе с прощеньем
           Ты и дозволь: мой отец приучал меня с малолетства
           Склонностей злых убегать, замечая примеры пороков.
           Если советовал мне он умеренно жить, бережливо,
           Быть довольным и тем, что он нажил; он говорил мне:
           "Разве не видишь, как худо Альбия сыну; как Барус
       110 В нужде живет? - Великий пример, чтоб отцом нажитое
           Детям беречь!" - Отклоняя меня от любви постыдной,
           Он мне твердил: "Ты не будь на Сцетана похож!" - Отвращая
           От преступных связей: "Хороша ли Требония слава?"
           Мне намекал он: "Ты помнишь - застали его и поймали!"
           "Но - почему хорошо одного избегать, а другому
           Следовать: мудрый тебе объяснит. Для меня же довольно,
           Если смогу без пятна сохранить по обычаю древних
           Жизнь и добрую славу твою, пока надзиратель
           Нужен тебе. Но как скоро с летами в тебе поокрепнут
       120 Члены и разум, то будешь ты плавать тогда и без пробки!"
           Так он ребенка, меня, поучал; и если что делать
           Он мне приказывал: "Вот образец! - говорил, - подражай же!"
           С этим указывал мне на людей, отличившихся жизнью.
           Если же что запрещал: "Не в сомненьи ли ты, что бесчестно
           И бесполезно оно? Ты вспомни такого-то славу!"
           Как погребенье соседа пугает больного прожору,
           Как страх смерти его принуждает беречься, так точно
           Душу младую от зла удаляет бесславье другого.
           Так был я сохранен от губительных людям пороков.
       130 Меньшие есть и во мне; надеюсь, вы их мне простите!
           Может быть, лета и собственный зрелый рассудок, быть может,
           Друг откровенный меня и от тех недостатков излечат;
           Ибо, ведь лежа в постели иль ходя под портиком, верьте,
           Я размышляю всегда о себе. - "Вот это бы лучше",
           Думаю я. "Вот так поступая, я жил бы приятней,
           Да и приятнее был бы друзьям. - Вот такой-то нечестно
           Так поступил; неужель, неразумный, я сделаю то же?"
           Так иногда сам с собой рассуждаю я молча, когда же
           Время свободное есть я все это - тотчас на бумагу
       140 Вот один из моих недостатков, который, однако,
           Если ты мне не простишь, то нагрянет толпа стихотворцев;
           Вступятся все за меня; а нас-таки очень не мало!
           Как иудеи тебя мы затащим в нашу ватагу!

           Пер. М. Дмитриева


        "5"

            После того, как оставил я стены великого Рима,
            С ритором Гелиодором, ученейшим мужем из греков,
            В бедной гостинице вскоре Ариция нас приютила;
            Дальше был - Аппиев форум, весь корабельщиков полный
            И плутов корчмарей. - Мы свой переезд разделили
            На два; но кто не ленив и спешит, те и в день проезжают.
            Мы не спешили; дорогой же Аппия ехать покойней.
            Здесь, от несвежей и мутной воды, повздорив с желудком,
            Я поджидал с беспокойством, чтоб спутники кончили ужин.
         10 Ночь между тем расстилала уж тень, появлялися звезды.
            Слуги с владельцами лодок, а эти с слугами бранились:
            "Эй! причаливай здесь!" - "У тебя человек уже триста!
            Будет! Полно! Но пока разочлись и мула привязали,
            Час уже целый прошел. - Комары и лягушки
            Не дали спать. - Да лодочник пьяный с каким-то проезжим
            Взапуски петь принялись про своих отдаленных любезных.
            Этот заснул наконец; а тот, зацепив за высокий
            Камень свою бечеву, пустил мула попастися;
            Сам же на спину лег и спокойно всхрапнул, растянувшись.
         20 Начинало светать; мы лишь тут догадались, что лодка
            С места нейдет. - Тут, выскочив, кто-то как бешеный начал
            Бить то мула, то хозяина ивовой палкой. - Досталось
            Их головам и бокам! - Наконец мы насилу, насилу
            На берег вышли в четыре часа. - Здесь лицо мы и руки
            Чистой, Ферония, влагой твоею омыв и поевши,
            Вновь протащились три мили и въехали в Анксур, который
            Издали виден, красиво на белых утесах построен.
            Здесь Мецената с Кокцеием мы поджидали приезда.
            Оба отправлены были они с поручением важным;
         30 Оба привыкли друзей примирять, соглашая их пользы.
            Зрением слаб, здесь я черным коллирием очи помазал.
            Прибыл меж тем Меценат; с ним Кокцеий и с ним же Фонтеий,
            Муж во всем совершенный; он был Антонию другом,
            Как никто не бывал. - Мы охотно оставили Фунды,
            Где нас, как претор, встречал Ауфидий Косой. - Насмеялись
            Вдоволь мы все и претексте его с пурпуровой прошивкой
            И курильнице, пуще всего, сумасшедшего скриба!
              После, усталые, в городе мы отдохнули Мамурров;
            Здесь нам Мурена свой дом предложил, Капитон - угощенье.
         40 Самый приятнейший день был за этим для нас в Синуэссе;
            Ибо тут съехались с нами - Вергилий, и Плотий, и Варий,
            Чистые души, которым подобных земля не носила
            И к которым сильнее меня никто не привязан!
            Что за объятия были у нас и что за восторги!
            Нет! покуда я в здравом уме, ничего не сравняю я с другом!
              Близ Кампанийского моста потом приютила нас вилла;
            А поставщики соль и дрова нам прислали, как должно.
            В Капуе наши мулы сложили поранее ношу;
            Меценат занялся здесь игрой, а я и Вергилий
         50 Сну предались, потому что в бросаньи мяча упражняться
            Вредно и слабому зрению, вредно и слабым желудкам.
              А миновавши корчмы Каудиума, несколько выше
            Приняты были Кокцеием мы - в прекраснейшей вилле.
            Муза! поведай нам кратко теперь, как в битву вступили
            Мессий Цицирр и Сармент; открой и об роде обоих!
            Мессий свой род знаменитый от осков ведет; а Сармента
            Госпожа - и доныне жива: то они подвизались!
            Начал Сармент: "Ты похож, мне сдается, на дикую лошадь".
            Мы засмеялись. - А Мессий в ответ: "Соглашаюсь!" - И тут же
         60 Он головою встряхнул. - Тот вскричал: "О, если бы рог твой
            Вырезан не был, чего б ты не сделал, когда и увечный
            Так ты грозишь!" - И подлинно лоб у него волосатый
            С левой лица стороны ужасный рубец безобразит.
            Тут наконец, подтрунив над его кампанийской болезнью,
            Начал просить он его проплясать перед нами Циклопа,
            Говоря, что не нужно ему ни котурна ни маски.
            Много на это Цицирр; и спросил наконец: "Посвятил ли
            Ларам он цепи свои, потому что, хотя он и служит
            Скрибом, но право над ним госпожи не уменьшилось этим!
         70 Дальше, зачем он сбежал, когда он так мал и тщедушен,
            Что довольно и фунта муки для его пропитанья!"
            Так мы продлили свой ужин и весело кончили вечер.
              Прямо оттуда поехали мы в Беневент, где хозяин,
            Жаря нам чахлых дроздов, чуть и сам не сгорел от усердья;
            Ибо, разлившись по кухне, огонь касался уж крыши.
            Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге
            Бросились блюда снимать и тушить принялися. - Отсюда
            Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!
            Сушит горячий их ветер. - Никогда б мы на них не взобрались,
         80 Если бы не взяли отдых в соседственной Тривику вилле;
            Но и то не без слез от дыма камина, в котором
            Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.
            Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полночи;
            И, наконец, как лежал на спине, в таком положеньи
            Я неприметно заснул и во сне насладился любовью.
              Двадцать четыре потом мы проехали мили - в повозке,
            Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя
            В стих не вместишь; но узнают его по приметам:
            Здесь продается простая вода; но хлеб превосходный,
         90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи;
            Хлеб ведь в Канузии смешан с песком, а источника урна
            Там небогата водой. Городок же был этот основан
            Диомедом самим. - Здесь мы с Барием грустно расстались.
              Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно, -
            Длинной дорога была и испорчена сильно дождями.
            День был на утро получше; но в Бариум, рыбой обильный,
            Хуже дорога пошла. - За ним нас потешила вдоволь
            Гнация (город сей был раздраженными Нимфами создан).
            Здесь нас хотели уверить, что будто на праге священном
        100 Ладан без пламени тает у них! - Одному лишь Апелле
            Иудею поверить тому, а не мне: я учился
            Верить, что боги беспечно живут, и если природа
            Чудное что производит - не с неба они посылают!
            Так в Брундизиум кончился путь, и конец описанью.

            Пер. М. Дмитриева


        "6"

           Нет, Меценат, хоть никто из лидийцев не равен с тобою
           Знатностью рода - из всех, на пределах Этрурии живших,
           Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
           Многие в древнее время великих вожди легионов:
           Нет! ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь,
           Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
           Ты говоришь, что нет нужды тебе, от кого кто родился,
           Только б был сам благороден; что многие даже и прежде
           Туллия, так же как он, происшедши из низкого рода,
        10 Жили, храня добродетель и были без знатности чтимы;
           Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
           Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
           Римским народом всегда - не более асса ценился,
           Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,
           Этим безумным народом, который всегда недостойным
           Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,
           Титлам и _о_бразам предков всегда без разбора дивится.
           Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!
             Пусть же Левину б он, а не Децию, новому родом,
        20 Важные должности начал вверять; пусть я, как рожденный
           Несвободным отцом, через цензора Аппия был бы
           Выгнан: и мне поделом, чужую я кожу напялил!
           Но ведь слава стремит за блестящей своей колесницей
           Низкого рода людей, как и знатных. - Что прибыли, Тиллий
           Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?
           Только что нажил завистников ты; а ты их не знал бы,
           Если б остался простым гражданином: затем, что как скоро
           Ноги обует у нас кто в сап_о_жки, грудь в пурпур оденет,
           Тотчас вопросы: "Кто он? он какого отца он родился?"
        30 Точно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,
           Именно страстью красавцем прослыть, - куда ни пошел бы,
           Как-то всегда он девицам умеет внушить любопытство
           Все рассмотреть в нем, и стан, и стройную ногу, и зубы,
           Даже и волосы; так между нами - и тот, кто спасенье
           Гражданам, Риму, империи, целой Италии, храмам
           Наших богов обещал, - возбуждает заботу проведать,
           Кто был отец у него, и кто мать, не из низкого ль рода?..
             "Как же ты смеешь, сын Сира, раба, Дионисия, Дамы,
           Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму - для казни
        40 Их предавать? - Да и Новий, товарищ мой, степенью целой
           Ниже меня! - Ну чт_о_ он? - Чт_о_ был мой отец, он такой же!"
           - Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?
           Этот ведь Новий зато, как ему попадутся навстречу
           В форуме двести телег, да хоть три погребенья, так крикнет,
           Что и голос трубы заглушит: он зато и в почете.
             Но обращусь на себя я! - За что на меня нападают?
           Нынче за то, что, быв сыном раба, получившего вольность,
           Близок к тебе, Меценат; а прежде за то, что трибуном
           Воинским был я и римский имел легион под начальством.
        50 В этом есть разница! - Можно завидовать праву начальства,
           Но не дружбе твоей, избирающей только достойных.
           Я не скажу, чтоб случайному счастью я тем был обязан,
           Нет! не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
           Муж превосходный, и Варий - тебе обо мне рассказали.
           В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
           Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
           Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
           Что поля объезжаю свои на коне сатурейском;
           Просто сказал я, кто я. - Ты ответил мне тоже два слова;
        60 Я и ушел. - Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
           Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
           Дружбою мужа, который достойных людей отличает
           И не смотрит на род, а на жизнь и на чистое сердце.
           Впрочем, природа дала мне с прямою душою иные
           Тоже, как всем, недостатки; правда, немного, подобно
           Пятнам на теле прекрасном. Но если ушел от упрека
           В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате,
           Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен
           (Можно же в правде себя похвалить), я отцу тем обязан.
        70 Беден он был и владел не обширным, не прибыльным полем.
           К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,
           В школу, куда сыновья благородные центурионов,
           К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,
           Шли обучаться проценты по Идам считать и просрочку;
           Но решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он
           Тем же учился наукам, которым у римлян и всадник
           И сенатор своих обучают детей. - Посмотревши
           Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,
           Что расход на меня мне в наследство оставили предки.
        80 Нет, сам отец мой вс