сделал
это только ради меня,  потому что обе половинки аккуратно спрятал в кар-
ман.
   Затем сказал строго покровительственно,  как бы подчеркивая,  что  мы
переходим к мужским делам:
   - Ну, расскажите мне об Иргизе.
   Я повторил этот приказ вопросительным тоном, чтобы хоть немного оття-
нуть ответ,  но в самом деле, хоть мне и было приятнее обсуждать его де-
ла, летели-то мы все-таки по моим. И тут на меня накатило. Может, потому
что в голове все  время  мельтешились  обрывки  воспоминаний  о  коллеже
Эмиль-Оливье:  болтающиеся  двери,  размалеванные стены,  драки класс на
класс,  шприцы по углам и посреди всего этого господин Жироди, уже немо-
лодой и словно отгородившийся почтенной старостью от безобразия, в кото-
ром он очутился,  точно пришелец из другого мира,  - но я вдруг так живо
вспомнил  свой  полученный на прощанье атлас,  что заговорил,  не думая.
Сначала слова шли медленно и как бы с натугой,  но постепенно я  обретал
уверенность.  Это  была  легенда из двенадцатой главы о сероликих людях,
которые жили в недоступной долине, куда нет дороги и не проникла цивили-
зация,  на  зеленом  райском  острове с пышной доисторической раститель-
ностью,  отгороженном от мира голыми каменистыми горами. Только эти горы
и представали глазам путешественников,  о райской долине они и не подоз-
ревали,  ибо жители ее из поколения в поколение свято хранили тайну.  Да
никто из них оттуда и не выходил,  не считая стражей,  которые сбивали с
пути экспедиции, чтобы не дать им обнаружить нас. В общем, я позаимство-
вал сказание о Firdaws al m'fkoud,  потерянном рае, который открыл Маго-
мет на пути в Медину,  только моя неведомая долина называлась Иргиз, и я
был первым из сероликих, кто вышел за ее пределы и приехал в Марсель.
   Атташе слушал, и глаза его становились большими и круглыми, как блюд-
ца.
   - Но почему? - cиплым голосом спросил он, и я понял, что, будь он се-
роликим, он ни за что не покинул бы долину.
   Я уцепился за первое пришедшее в голову объяснение:
   - В горах прокладывают дорогу,  взрывают скалы,  и долину может зава-
лить, вот я и отправился искать помощь.
   Он даже не заметил стюардессу,  которая предлагала  ему  апельсиновый
сок.  Та пожала плечами и пошла дальше. Я-то выпил бы с удовольствием, у
меня пересохло в горле, но, может, сок давали только французским поддан-
ным, поскольку полет выполняла компания "Эр Франс". Закончил я тоном ос-
корбленного достоинства:
   - Мир не заботит судьба Иргиза. Ничего удивительного, ведь о нем ник-
то не знает.  Только поэтому он и остался прекраснейшим местом на свете,
но теперь его надо спасать.
   - Почему же вы ничего не сказали тому репортеру из "Матч"? - восклик-
нул Жан-Пьер.
   Я ответил,  что  это тайна и что я и так уже рассказал слишком много.
Легенда из атласа на этом заканчивалась.  Сам не знаю,  почему я  выбрал
эту,  а  не  другую.  Можно  было подобрать что-нибудь более практичное.
Правда,  она была на редкость захватывающая - на физиономию моего атташе
стоило посмотреть.
   - Так, значит... это туда я должен вас доставить?
   В голосе его звучал ужас, смешанный с детским восторгом - мне это бы-
ло приятно,  потому что,  когда мы с Лилой плескались в бухте,  я, среди
прочего,  мечтал о том,  как у нас - когда она овдовеет - будут дети и я
буду рассказывать им свои любимые легенды, а они будут в них верить; все
лучше,  чем то образование, которое получали у нас другие дети: с десяти
лет учиться обчищать карманы прохожих.  От жизни не спрячешься,  она все
равно покажет себя такой, как есть, но чем позже, тем лучше.
   - Постойте,  постойте,  - атташе судорожно оттянул узел галстука, - я
что-то не понимаю.  Почему вы отправились именно в Марсель? Вышли из ва-
шей затерянной долины - и прямиком в Марсель?
   Действительно, концы с концами сходились плохо. Но я тут же придумал:
один из наших старейшин был знаком с профессором Марсельского  универси-
тета господином Жироди,  который знал,  как избежать катастрофы,  и меня
послали уговорить его приехать к нам с отрядом спасателей.
   - Но каким образом этот старейшина мог познакомиться  с  профессором,
если он ни разу не выходил из долины? - спросил атташе.
   Он начинал раздражать меня.  К легенде не придираются,  ее слушают, и
все.  Я упускал из виду, что для него это была подлинная история. Удиви-
тельно,  как легко он мне поверил.  Возможно, ставил себя на мое место и
вообразить не мог,  чтобы разумный человек,  каким был он сам,  зачем-то
принялся сочинять небылицы, когда к нему специально приставили человека,
который должен его устроить в определенном месте.  Мне было выгодно  ис-
пользовать министерский престиж атташе, чтобы пробить себе дорогу, и со-
вершенно не было смысла морочить ему голову.
   - Профессор прилетел на вертолете, - сказал я.
   - На вертолете?
   - Да,  господин Жироди исследовал горы с вертолета и потерпел  аварию
над нашей долиной.  Мы вылечили его с помощью чудодейственных трав, и он
нам сказал: "Я профессор Марсельского университета, специалист по загад-
кам природы, и если вам что-нибудь понадобится, приходите ко мне, потому
что я обязан вам жизнью". А когда улетал, поклялся никому о нас не расс-
казывать.
   Я с  удовольствием  повысил статус господина Жироди,  старого учителя
географии,  и превратил его в этакого Indiana Jones - он это вполне зас-
лужил.
   - Но  теперь-то,  - вскинулся атташе,  - теперь наоборот надо,  чтобы
весь мир узнал о существовании сероликих, чтобы люди встали на их защиту
и долина была спасена!  Понимаете?  Нет, это уму непостижимо! Ведь у нас
под рукой был фотограф из "Матч",  можно было взять его с собой, сделать
сногсшибательный  репортаж,  я представил бы вас борцом за экологию,  за
спасение долины Иргиз,  а Франция,  таким образом, оказала бы помощь Ма-
рокко в сохранении археологических ценностей.  Но ничего, еще не поздно,
можно успеть к следующему номеру,  да еще я  подключу  телевидение.  Там
есть телефон?
   - Где?
   - В Иргизе?
   Мне стало  так  смешно,  что  он с ходу освоился в моей легенде,  так
смешно,  что я стал относиться к нему по-приятельски. И уже мысленно на-
зывал его просто Шнейдером,  так же как старину Пиньоля,  - что ж, это в
порядке вещей,  друзья меняются,  как и все остальное в жизни:  раньше я
химичил с автомагнитолами и оказывал поддержку полицейскому;  теперь ле-
тел в облаках в незнакомую страну,  где, вместо корней, обзавелся леген-
дой, и оказывал поддержку интеллигенту, который нуждался в сказке, чтобы
забыть жену.
   Отсмеявшись, я заметил,  что мой атташе расстроен.  Несмотря на каби-
нетный образ жизни и душевную травму,  он сохранил чистое сердце,  и ему
было стыдно за свой заскок насчет телефона.  Ведь я  описал  ему  земной
рай,  где людей связывали самые подлинные чувства и где он,  может быть,
не потерял бы свою Клементину,  если бы жил с ней в пещере у прозрачного
ручья, отрезанный от мира. Я понимал его нравственные терзания: что луч-
ше - спасти Иргиз, превратив его в курорт, или не нарушать первозданнос-
ти долины, но допустить ее гибель?
   Однажды я случайно видел один такой фильм. Мы с Лилой пришли смотреть
"Терминатора" и ошиблись залом - там были такие запутанные ходы, - вмес-
то своего,  попали в другой,  длинный, похожий на подвал, где показывали
документальный фильм про Рим.  Оказалось так любопытно,  что мы немножко
задержались. Там был такой эпизод: прорывая тоннель метро, рабочие натк-
нулись под землей на пещеру с первобытной наскальной живописью. Они сто-
яли  ошарашенные и смотрели,  а рисунки тем временем бледнели и исчезали
под действием кислорода,  который проник в пещеру.  Вот и Жан-Пьер чувс-
твовал  себя виноватым за то зло,  которое мог бы причинить моей долине,
хотя еще не успел ее увидеть.
   Я нажал на кнопку вентиляции над головой.  С ума сойти,  какой  силой
обладала легенда, стоило в нее искренне поверить. Мой атташе оказался не
таким уж нерасторопным.  Не прошло и часа, как он меня трудоустроил: оп-
ределил в арабские сказители.
   Жан-Пьер подтянул  галстук  -  дуло  слишком  сильно.  А когда я стал
уменьшать напор, он, нахмурившись и сев вполоборота ко мне, сказал:
   - Но, Азиз... Вы говорили, что делаете автомагнитолы...
   - Не делаю, а ворую.
   Это вырвалось у меня в каком-то безотчетном порыве искренности.  И  я
тут же пожалел об этой оплошности,  поскольку заметил, что моя откровен-
ность ничуть не поколебала легенду об Иргизе,  как я надеялся, а, наобо-
рот, придала ей достоверности. Во мне поистину проснулся талант недюжин-
ного сказочника.  После минутного шока Шнейдер отмахнулся от моего приз-
нания, как от назойливой мухи:
   - Это  меня не касается.  Знать не хочу,  что там у вас было и чем вы
занимались в Марселе; для меня все это не существует - я же не полицейс-
кий. Меня интересует только Иргиз. Ваше прошлое и ваше будущее.
   Я снова  уперся  взглядом  в  блондинку  напротив,  она опять кормила
грудью,  и вид сосущего младенца вогнал меня в тоску.  Вот она  действи-
тельно,  можно  сказать,  пестовала свое будущее,  а я вынашивал сказку,
причем выкидыш был неизбежен,  как  только  мы  высадимся  в  Марокко  и
Жан-Пьер спросит дорогу.  Не могу же я его таскать целый месяц по стране
в поисках мифической долины и навлекать на его голову  насмешки  местных
жителей  и недовольство начальства - деньги-то казенные!  Лучше спустить
все на тормозах. Улучить только подходящий момент.
   - Я должен вам сказать, месье...
   - Называйте меня Жан-Пьером.
   - Должен вам сказать, Жан-Пьер... На самом деле господин Жироди прос-
то учитель географии в коллеже Эмиль-Оливье.
   - Вот оно что, - воскликнул Жан-Пьер с горячим сочувствием. - Значит,
вы его отыскали в Марселе и, когда оказалось, что никакой он не археолог
и наврал вам с три короба,  были вынуждены... ну, понятно, жить-то не на
что. А возвращаться в Иргиз с пустыми руками не посмели.
   - Никакого Иргиза нет на свете, месье Шнейдер.
   - Да,  конечно,  понимаю:  тайна, клятва... Разумеется, я уважаю ваши
традиции, но надо же что-то делать. И мой долг - помочь вам.
   Похоже, я здорово влип. Оставалось надеяться, что, как только мы при-
землимся,  он забудет злосчастную долину и побежит звонить жене, а я тем
временем  улизну  и  скроюсь где-нибудь в глуши,  не разрушая его мечту;
ей-Богу, это был бы лучший выход для нас обоих. Моя участь, как говорит-
ся,  была предрешена:  я так и буду воровать магнитолы,  только в другой
стране,  а он вернется в свое министерство и помирится с женой. Я видел,
что своим рассказом пробил брешь в его модели мира, но не собирался упо-
добляться тем рабочим метро,  которые уничтожили древние рисунки,  обдав
их свежим ветерком.
   - Нет никакого Иргиза, - повторил я.
   - А чем вы занимались там, у себя, до отъезда?
   Чертов упрямец! Ну я взял да и выложил ему все чохом: что я природный
марселец,  что меня подобрали на дороге после аварии с "ситроеном" и от-
сюда  мое имя,  что долину сероликих я почерпнул из атласа,  который мне
подарил господин Жироди в тот день, когда я ушел из школы и стал промыш-
лять на улице.  Он слушал со скептической улыбкой, твердо уверенный, что
правдой был тот,  первый,  рассказ про Иргиз. А когда я замолчал, повто-
рил:
   - Так чем вы там занимались?
   В ответ я протяжно вздохнул. Не знаю уж, как он истолковал мое молча-
ние, но почему-то оно его подбодрило, и он принялся гадать:
   - Ремесленник... земледелец... пастух?
   Я понял,  что упорствовать бесполезно:  чем больше я  отпирался,  тем
прочнее  становилась его убежденность.  Раз уж он поверил в мою историю,
любые попытки пойти на попятный только увеличивали  притягательную  силу
тайны, которую я будто бы нечаянно выболтал.
   - В  Иргизе  никто не работает,  - обреченно сказал я.  - Мы собираем
фрукты, охотимся, воду берем из родника.
   - Так-так...  но поймите и простите меня. Я пристаю к вам с этими ду-
рацкими вопросами, потому что мое поручение только тогда будет считаться
выполненным, когда я привезу в Париж бумагу, подтверждающую, что вы наш-
ли работу у себя на родине.  Так что лично мне все равно: существует ваш
Иргиз или не существует,  спасут его или нет,  ради Бога, как хотите, но
что я скажу начальству? Положение безвыходное.
   Возразить было нечего:  действительно безвыходное,  и,  казалось, ему
это доставляло какое-то особое удовольствие.  Я зашел слишком далеко, но
видеть его довольным, воскресшим, полным идей было очень приятно. Ладно,
поживем - увидим.
   Cтюардесса разнесла всем пластмассовые подносы с корзиночками,  в ко-
торых было что-то съедобное, похожее на разноцветную пену. Жан-Пьер отк-
рыл корзиночку с желтой массой и высыпал в нее содержимое пакетика,  ко-
торый достал из чемоданчика.  Какой-то порошок, вроде опилок. Он заметил
мое любопытство и объяснил,  что это такое.  Я плохо расслышал, кажется,
"сушеные вибрионы". Жан-Пьер стал вытаскивать из бумажной упаковки вилку
и ложку,  а я откинулся к иллюминатору. Может, он готовится к химической
войне  и вырабатывает иммунитет,  принимая каждый день по маленькой дозе
бацилл.
   - У меня избыток свободных радикалов, - продолжил он. - Мне, при моей
депрессии, нужен селен. Хотите?
   Это было  предложено так радушно,  что я,  сам того не желая,  сказал
"да".  Вот уж поистине:  прежде чем судить о людях, нужно их как следует
узнать.  На  борт лайнера со мной поднялся какой-то придурковатый чинов-
ник, теперь же в нем обнаружился потенциальный спаситель народов и чело-
век будущего, пожирающий вибрионы.
   - Вот увидите, это восхитительно, и биологически сбалансированно. Се-
лен в чистом виде.
   Он открыл и мою желтую массу и посыпал ее  своим  порошком.  А  потом
энергично, как преисполненный надежды больной, приступил к еде. Я вспом-
нил, что говорилось в моем атласе о египетских мумиях: они при жизни ели
желуди, чтобы бальзамироваться заранее.
   - А это вибрионы чего, какой болезни? - спросил я, с опаской глядя на
него и не решаясь пустить в ход вилку.
   - Что-что?
   - Ну, это не опасно?
   - Опасно? Почему? Конечно нет. Это пшеница.
   Слегка разочарованный,  я стал есть. Жан-Пьер откупорил мою бутылочку
вина, наполнил мой бокал и вдруг, извинившись, выпил сам. А мне дал свой
стакан минеральной.  Я поблагодарил. Ничего, я подожду, пока он выйдет в
туалет,  и  попрошу у стюардессы еще вина.  Не следует шокировать людей,
открыто пренебрегая религиозными запретами.
   Доев желтую корзиночку, он перешел к коричневой и с полным ртом поды-
тожил:
   - Дело обстоит очень просто. Надо, чтобы люди узнали об Иргизе, тогда
Франция и ЮНЕСКО смогут выделить ассигнования для операции  по  спасению
археологически заповедной зоны, но при этом надо, чтобы селение не изга-
дили туристы.  Казалось бы,  одно исключает другое,  но выход, возможно,
есть.
   Тут он взял меня за плечо и, понизив голос, продолжал:
   - Понимаешь, Азиз, у меня в жизни все не так. И уже давно, Клементина
тут ни при чем.  Это еще серьезнее.  Именно по этой причине я женился на
такой женщине,  хотя знал, что она меня бросит. Я ведь тоже оторвался от
родной почвы.  Отрекся от среды,  в которой вырос, от своих предков. И с
тех пор начались мои несчастья.
   Я кивнул.  Что бы он о себе ни рассказал,  мне все равно уже было его
жалко; к тому же это отвлекало меня от моих собственных несчастий. И вот
срывающимся голосом он поведал мне,  что родился в Лотарингии, в Юканже,
где был крупный литейный завод.  Его отец и брат работали литейщиками, а
он  в  семнадцать лет решил уйти из дома,  но не просто так:  в тайне от
всех он написал роман о жизни своего отца и поехал в Париж,  чтобы напе-
чатать его.  Но в столице никому не было дела до Лотарингии, и ему приш-
лось долго учиться,  чтобы в конце концов стать рядовым служащим. Он не-
дурно зарабатывал, посылал домой чеки, но так ни разу и не решился прие-
хать в Лотарингию,  потому что с книгой, которая должна была представить
ее Парижу живой,  ничего не получилось. А теперь отец состарился, литей-
ный завод закрывали, лучший металлургический район Франции превращался в
какую-то детскую площадку,  и Клемантина уходила к другому: она выходила
замуж за будущего писателя, а он оказался неудачником.
   Может быть,  Иргиз был его последним шансом.  Пусть Лотарингия никого
не воодушевляла, зато здесь был сюжет для потрясающего романа. Но долина
сероликих - это моя собственная Лотарингия.  Что ж,  он поставит себя на
мое место,  будет говорить от моего лица и сумеет все "транспонировать",
выразить через мою судьбу то,  что наболело у него самого. Книга и будет
лучшим  средством рассказать миру о долине Иргиз,  не нарушая ее естест-
венной гармонии.  Жан-Пьер говорил,  что верит в Бога,  что не случай, а
само Провидение свели наши пути, что роман начинается прямо здесь, в аэ-
робусе,  и это чудесно,  и что, поскольку источник его вдохновения - моя
жизнь, мы, разумеется, поделим авторские права пополам, идет?
   Я молчал. Самолет шел на посадку и уже выпустил шасси. Может, было бы
лучше,  чтобы он разбился. Первый раз в жизни я почувствовал ответствен-
ность за другого человека. Если я, как собирался, слиняю и оставлю этого
белобрысого очкарика в клетчатом костюмчике одного в стране, которая для
него держится только на моей выдумке, он пропадет. При нынешнем его сос-
тоянии,  если он убедится, что я все наврал и его миссия провалилась, он
может запросто,  несмотря ни на какие антидепрессивные вибрионы,  покон-
чить с собой.
   А сияющий Жан-Пьер уже тряс мою руку:
   - Это будет что-то фантастическое!
   С этим я согласился.
   Рабатская толпа ничем не отличалась от марсельской, разве что мундиры
полицейских были другого цвета.  У меня возникли трудности с паспортом -
естественно, здесь липа оказалась более явной, чем во Франции. Я уже на-
чал надеяться, что нас отошлют обратно и таким образом честь моего атта-
ше не пострадает,  а роман можно написать и в Париже, но Жан-Пьер достал
из моего досье целую кипу бумаг с печатями,  которые доказывали,  что он
официально уполномочен препроводить меня в Марокко,  а раз его документы
в порядке,  то,  значит, и мои тоже. Его слова подтверждал факс с гербом
Королевства Марокко,  предписывавший всем органам власти  оказывать  со-
действие его предъявителю.  Мгновенно переменившись,  полицейский сказал
мне что-то по-арабски.  В ответ я неопределенно  улыбнулся,  но,  должно
быть,  не угадал тон его слов, потому что он посмотрел на меня с оскорб-
ленным видом.
   Атташе сразу потащил меня к телефонным кабинам.  В этом полном марок-
канцев зале я чувствовал себя бездарно замаскированным: весь маскарад не
стоил ломаного гроша, поскольку я не знал языка, а значит, был ненастоя-
щим. Но чем, в конце концов, я виноват, что родился в Марселе.
   - Нужен заголовок, - сказал Жан-Пьер.
   - Что?
   - Для нашей книги. Как она будет называться?
   - "Гуманитарный атташе", - предложил я.
   Во-первых, я  хотел проявить скромность,  во-вторых,  просто не знал,
как обозначить себя в заголовке. Но Жан-Пьер сказал "нет" и, с блестящи-
ми глазами, торжественно воздев палец, произнес:
   - "Груз под охраной".
   Он даже остановился,  не дойдя до телефонов, чтобы распробовать, пос-
маковать это название, и три раза одобрительно тряхнул головой.
   - Это про меня,  - пояснил он.  - Ну то есть про вас, это же я и есть
вы в романе.  "Груз под охраной". Название отражает весь комизм, всю не-
лепость и парадоксальность ситуации...
   Я тоже кивнул,  но, по правде говоря, не знал, как к этому отнестись.
Жан-Пьер  попытался  дозвониться Клементине и поделиться с ней радостной
новостью, но было все время занято. Тогда он посмотрел на часы, на табло
расписания полетов и спросил, как ближе добираться до Иргиза: через Мар-
ракеш или через Агадир.  Я выбрал Агадир, чтобы оттянуть время - это был
последний рейс.
   Четыре часа мы просидели в аэропорту, в ресторане. Жан-Пьер то и дело
бегал звонить,