а в промежутках строчил, как сумасшедший, на обороте офи-
циальных бумаг из моего досье - лепил себе биографию из моей. Каждое мое
слово превращалось в три страницы, обрастая его собственными переживани-
ями,  и меня это как-то коробило. Выражаясь его языком, он "транспониро-
вал".  Он предложил мне перекусить,  и я съел бриошь, а он взял себе та-
релку  кускуса  с  белыми от застывшего жира ломтиками мергеза и обильно
полил все это гариссой,  чтобы,  как он сказал,  "влезть в мою шкуру"  и
"окунуться в среду".
   Я не знал,  как выпутаться из этой истории. Смыться от Жан-Пьера, как
я собирался сначала,  теперь,  когда он задумал написать по моей легенде
книгу,  было никак нельзя. Эта выдумка уже срослась со мной, стала слиш-
ком важной,  чтобы я мог бросить ее на Жан-Пьера.  Под его пером оживала
часть  меня самого.  Атташе весь преобразился.  Завороженный просящимися
наружу словами, он то прерывался, смотрел на меня горящим взором, благо-
дарил,  то снова уходил в работу,  что-то шептал,  мучительно вздыхал. Я
чувствовал себя так,  будто зачал ребенка и теперь присутствовал при ро-
дах.
   Наконец объявили  наш рейс,  Жан-Пьер сделал последнюю попытку дозво-
ниться Клементине.  И дозвонился. Вернулся он серьезный, печальный и вя-
лый. Минутный разговор с этой особой погасил пламя, пылавшее целых четы-
ре часа, пока он общался со мной. Хотя, с другой стороны, это давало мне
передышку.
   Самолет был поменьше,  поплоше, чем первый, на креслах - чехлы в цве-
точек, зато стюардесса - помоложе. Столиков не было. Атташе закинул ногу
на ногу,  положил на колено лист бумаги и снова принялся писать и зачер-
кивать слова,  сочиняя послание жене. Я понял, что перестал существовать
для него, даже в качестве груза, и закрыл глаза, чтобы помечтать о блон-
динке с обнаженной грудью,  которая сидела напротив в прошлый раз, - мне
ее не хватало.  Может, попросить Жан-Пьера, чтобы он в своем романе уст-
роил мне с ней любовную интригу?  Допустим,  муж бросит ее и заберет ре-
бенка,  а она,  одинокая и несчастная, отправится с нами в Иргиз - иначе
кто купит книгу, где нет героини. Дальше все будет развиваться как поло-
жено:  двое друзей,  одна женщина; ситуация непростая, тем более что она
любит нас обоих,  но это только укрепляет нашу дружбу,  а кончится  тем,
что в последней главе меня,  уснувшего у иллюминатора, уносит самолет, а
Жан-Пьер лежит,  заняв место младенца у груди блондинки, на берегу проз-
рачного ручья,  под сенью платанов и раскидистых сосен, перед освещенным
солнечными бликами гротом, стены которого покрыты рисунками, начертанны-
ми миллионы лет тому назад сероликими жителями долины Иргиз.
   Гостиница торчит  над городом огромной штуковиной в современном стиле
вроде марсельского "Софителя".  Здесь кишат потные французы  с  одышкой:
во-первых, жарко, а во-вторых - в рекламных проспектах все вообще выгля-
дело привлекательнее,  чем оказалось.  Мой атташе записывает нас в книгу
посетителей,  просит соединить его с Парижем, сует мне ключ от моей ком-
наты и во весь дух бросается в свой номер.
   Я упираюсь взглядом в затворившуюся за ним дверь лифта.  Сам  себе  я
кажусь  странным  расплывчатым  героем  из какой-то книги,  безразличным
всем, даже автору, который все тянет историю о нем и никак не удосужится
поставить точку. Марокканец-рассыльный по-французски предложил отнести в
номер мой полиэтиленовый пакет, но я смутился еще больше, чем в тот раз,
когда  полицейский  в Рабате заговорил со мной по-арабски,  отрицательно
замотал головой, быстро поднялся в свою комнату и заперся там.
   Комната - семь метров на шесть:  сам промерил ее шагами. В первый раз
у меня свой гостиничный номер - для начала уже неплохо. Я покрутил ручки
телевизора,  краны, пощупал маленькие брусочки туалетного мыла, какую-то
замысловатую фигню,  похожую на машинку для мытья собак, наконец сообра-
зил, что ею чистят ботинки, а затем мне стало скучно.
   Некоторое время я проболтался на террасе,  глазея на море, песок, лу-
ну,  звезды,  лепную балюстраду, плитки пола... Пахло чем-то непонятным,
хотя совсем не противным, воздух был легким, даже, пожалуй, слишком: не-
доставало машин,  и было непривычно тихо. Я говорил себе: "Быть может, я
на земле моих предков".  Впрочем,  не сказал бы,  чтобы меня это  сильно
волновало.  Главное:  была комната под номером 418 и в ней тип, ломавший
голову над моей историей.  Забавно,  что и меня занимала его Лотарингия,
семья,  заводик,  я не слишком представлял себе, что такое на самом деле
литейный завод,  по крайней мере,  мне бы не хотелось, чтобы он выглядел
как  парк  аттракционов для недоразвитых.  Я бы с удовольствием послушал
его рассказы о Лотарингии,  даже если бы они и не вошли потом в книгу. Я
тоже был бы не прочь что-нибудь "транспонировать" - хоть на бумагу, хоть
куда еще...  подделать себе детство по его образцу,  тем более что моего
собственного отныне не существовало.
   Я принял душ,  переоделся, снова повязал узел галстука и отправился в
418-й номер.  Постучал я не сразу,  так как не хотел ему мешать:  он как
раз говорил кому-то, что не ему самому взбрело смотаться на Юг, что идея
принадлежит Лупиаку.  Нет, он отправился с этим магрибским парнем, чтобы
бежать от ответственности, а потому, дескать, любовь моя (это он так го-
ворил),  она должна понять, как он ее любит, его жизнь без нее - пустыня
и что, говорят, вулкан, что давно погас, из остывших ран бьет огнем под-
час, и что, наконец, все сплошной бардак, гадость и дерьмо.
   После этих слов за дверью стало тихо. Но он снова затянул с того мес-
та, где вулкан бьет огнем, и я понял, что он говорит в автоответчик, ко-
торый прервал его тираду.  Поскольку показалась какая-то девица с тележ-
кой на колесиках,  я нагнулся,  делая вид,  что завязываю шнурки.  Он же
повторял,  что не по своей воле влип в это дурацкое дело,  а я,  сидя на
корточках под дверью,  чувствовал себя виноватым,  что его вынудили свя-
заться со мной, вместо того чтобы мирно улаживать семейные дела, раз для
него это так важно. Когда я выпрямился, он, однако, добавил, что все еще
пойдет на лад и он,  мол, уже начал работать над книгой. Ему снова стало
казаться,  что  старый вулкан в нем проснулся от спячки,  он еще не весь
порох растратил и завоюет ее, "вспомни, Клементина, как я читал тебе ру-
копись в том ресторанчике... "
   Дождавшись следующей паузы при переключении автоответчика, я помедлил
еще секунд тридцать и постучал.  Он крикнул:  "Войдите!",  я просунул  в
дверь голову и предупредил,  что пойду прогуляюсь, и пусть-де он не бес-
покоится.  Между нами говоря, если бы я вздумал смыться, всю ответствен-
ность возложили бы на него. По крайней мере, я так полагал.
   Он обернулся ко мне,  но его взгляд блуждал где-то далеко. Он стоял в
полосатой пижаме,  с всклокоченными волосами и походил  на  ювелира  под
прицелом грабителя.
   - Так я пройдусь немного.
   Он промямлил:  "Да-да,  хорошо..."  И вдруг кинулся к дорожной карте,
разложенной на мини-баре.
   - По какому маршруту мы двинемся завтра?
   Меня несколько утешило, что он все еще помнит о моей долине, несмотря
на все потухшие и проснувшиеся вулканы,  и я упер палец в то место Высо-
кого Атласа,  где ничего не было написано.  Казалось даже странным,  что
приходилось  делать какое-то усилие,  чтобы напомнить себе,  что Иргиз -
всего лишь плод моего воображения.
   - А как мы туда попадем?
   Поскольку я молчал,  он видоизменил вопрос, желая уточнить, каким ви-
дом транспорта я воспользовался,  когда покидал родные места. Я ответил,
что отправился на осле и потратил недели три на путь до города;  это по-
казалось  мне  одновременно вполне вероятным и совершенно не поддающимся
проверке. Он печально поглядел на меня, представив себе, сколько тягот я
перенес,  чтобы в конце концов оказаться ни с чем, и на губах его появи-
лось какое-то подобие улыбки,  потому что чужое  горе,  когда  страдаешь
сам,  хоть немного,  а утешает.  Он хлопнул меня по спине, чтобы подбод-
рить, и его голос вдруг зазвенел и обрел решительность:
   - Так.  Отъезд в восемь часов! Пожалуй, я возьму напрокат в агентстве
Герца джип,  вездеход или "лендровер",  идет? Интересно, какую машину мы
можем себе позволить?
   Я посоветовал ему модель с откидными столиками,  чтобы можно было пи-
сать по пути, он положил руку мне на плечо и взглядом поблагодарил меня.
Я вышел,  а он снова бросился к телефону. Но перед тем как снять трубку,
посоветовал мне далеко не уходить и быть повнимательней.  Может, для че-
ловека,  у которого были родители,  такие слова - дело скучное и житейс-
кое, но я-то их слышал впервые.
   Я вышел к бассейну глотнуть свежего воздуха.  Сперва мне там понрави-
лось,  поскольку все было хорошо прибрано на ночь: стулья в углу постав-
лены друг на дружку, купальные матрасы сложены горкой; затем я разглядел
несколько влюбленных парочек под деревьями и ретировался в холл.  Там  я
сел и стал изучать рекламные проспекты о Марокко, их была целая куча, но
сперва ничего не удавалось запомнить. Местный колорит, народные костюмы,
жилища, страна контрастов - все это не для меня: я-то приехал не на экс-
курсию. Я не узнавал Иргиз ни на одной из панорамных фотографий туристи-
ческих прогулок; укрытая от глаз долина, придуманная мной, смущала и уг-
нетала меня тем больше, чем меньше я понимал, куда ее пристроить: к веч-
ным снегам или в пески пустыни,  средь раскаленных камней или в прохладе
оазиса.  Она отступала, как мираж на горизонте. Я отпихнул от себя ката-
логи и вышел.
   Перед гостиницей служители из камеры хранения о чем-то с жаром болта-
ли,  но когда я проходил мимо, стали говорить тише, поглядывая на меня с
явной подозрительностью:  я в своем костюмчике, от которого так и разило
Францией, был из другого мира, турист и не более того.
   От отеля к городу тянулось длинное прямое шоссе с ветхим бетоном раз-
делительной полосы, осыпавшимся кучками гальки, проросшими пожухлой тра-
вой. Я долго шел по ней, заложив руки за спину. Меня обгоняли микроавто-
бусы,  отправлявшиеся  в Медину на ужин.  Я знал,  что "медина" означает
"центр города",  что рынок здесь называют "сук", а еще, что ислам запре-
щает пиво и свиную колбасу. Впрочем, есть пока не хотелось - просто идти
куда-нибудь, вот и все.
   Улочки на моем пути становились все оживленнее, с распахнутыми окнами
в каждом доме,  из которых звучала музыка, с цветными лампочками на вет-
вях деревьев и собратьями по бывшему моему ремеслу, продававшими на тро-
туаре приемники,  ковры, майки, бижутерию и сувениры. Клиенты из автобу-
сов вяло торговались, жуя пропитанные жиром пирожные и печенье. Посколь-
ку мне нечего было продать, я ни для кого как бы и не существовал.
   Меня охватила тоска, ощущение полного одиночества среди всех этих лю-
дей,  говоривших на другом французском,  без моего марсельского акцента.
Впервые  в  жизни  я почувствовал себя иммигрантом.  И чтобы не скиснуть
окончательно, я стал представлять себе, как одинок настоящий араб, когда
очутится во Франции,  особенно ежели в обход закона. Мне-то не Бог весть
как,  но повезло:  у меня есть гуманитарный атташе,  мой телохранитель с
королевской охранной грамотой,  чтобы никто ко мне не цеплялся.  Доволь-
но-таки славный парень,  не забывавший обо мне,  несмотря на собственные
проблемы, помнивший, что нужно снять номер в отеле, взять напрокат маши-
ну, и притом не требовавший от меня ничего, кроме лоскута моей собствен-
ной  мечты,  чтобы не чувствовать себя совсем покинутым.  Одновременно я
походил на того потерявшего память типа из многосерийного фильма: я бро-
дил по родным местам, не припоминая ничего, а при всем том в глубине ду-
ши ощущая какое-то волнение. А встречные прохожие толкали меня, не заме-
чая, потому что для них я был только частью пейзажа. О таком можно напи-
сать в романе,  знатный вышел бы кусок.  В конце концов, Жан-Пьер послал
меня на рынок для того, чтобы я принес ему свои впечатления, описания, в
которых не было бы фальши, местные запахи, колорит, а кроме того - внут-
ренние переживания, так сказать, состояния души.
   Я запихнул  в свою память две-три приметные местные черточки,  запахи
из харчевен, цвет домов, высоту деревьев и марки автомашин. И направился
назад,  весь поглощенный приобретенными знаниями, все по тому же прямому
как стрела шоссе.
   Перед отелем стояли два магазинчика, где продавалось все то же, что и
в городе,  но с расчетом на более тугие кошельки. Как раз подъехал авто-
бус с грязными стеклами,  измотанными пассажирами, чемоданами в багажни-
ке, которые нужно разнести по номерам, и всякими проблемами, неизбежными
при каждом прибытии. По виду что-то в роде экспресс-тура "Весь Магриб за
неделю", потому что каждый хотел заполучить сувениры перед тем, как отп-
равиться спать,  и все галдели, что завтра утром лавочки окажутся закры-
тыми.  Девица-гид обещала им,  что нет, но ее никто не слушал. К тому же
они все поголовно желали пойти в тот магазинчик,  что справа,  поскольку
там сумки "Виттон" продаются дешевле и притом со скидкой;  напрасно соп-
ровождающая девица твердила,  что, поскольку они на попечении фирмы "Ма-
рокко-тур", им продадут за ту же цену в левой лавчонке, - они все броси-
лись в правую,  чтобы обделать свои делишки в обход "Марокко-тур",  где,
понятно, только и норовят погреть руки за их счет.
   Тут прибыл автобус другой фирмы - "Оазис-трэвел", у которой был конт-
ракт с правым магазином;  люди из "Оазиса" стали исходить пеной,  решив,
что те, первые, расхватают их сумки. Их гид вступил в переговоры с деви-
цей от "Марокко",  пытавшейся вытурить своих подопечных из магазина нап-
раво, божась, что в другом такие же сумки за такую же цену, но те не же-
лали
   собственных задницах добрых шесть сотен километров, а потому и не по-
думают слушаться чьих бы то ни было приказов, а что до этих из "Оазиса",
так они могут и подождать своей очереди.
   Видя, что девица-гид начинает психовать,  они образовали  две  группы
сопротивления:  первая  вопила  нечленораздельное "Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!" ,  а
вторая  скандировала,  словно  на  демонстрации:  "Ги-да  до-лой!  Ги-да
до-лой!" И тут у нее вовсе сдали нервишки, она как заорет:
   - Да имела я вас всех с прибором!
   Надо же! Я тотчас сказал самому себе: вот была бы хорошая женушка для
Жан-Пьера.  Лет двадцати на вид, в джинсах с латками на довольно клуглом
и приятном на взгляд заду,  в тенниске от "Марокко-тур", откуда выгляды-
вал пляжный лифчик того же цвета, грудки ничего себе, волосы кое-как об-
резаны, грязные от пота и пыли, скорее всего натурального льняного цвета
(впрочем,  под неоновыми огнями все естественное  выглядит  поддельным),
солнечные очки торчат в волосах прямо на макушке.
   - Эй вы, банда извращенцев, покупайте где угодно ваши дерьмовые шмот-
ки и уматывайте восвояси! Мне обрыдли ваши морды, вы все равно не видите
ничего красивого,  сколько ни старайся,  а только пялитесь,  как бараны,
осиновые поленья, тыквы огородные! И с вашим занюханным автобусом разби-
райтесь сами, а с меня довольно!
   И она  бросилась  в  отель под радостные восклицания туристов из "Оа-
зис-трэвел", довольных, что людей из "Марокко-тур" так приложили, и щел-
кавших  фотоаппаратами,  целясь  в ошарашенные физиономии соперников (на
память об Агадире, будет о чем порассказать!), в то время как женщины из
"Марокко" орали,  требуя уполномоченного от компании,  какой-то тугоухий
тип все еще продолжал скандировать: "Ги-да до-лой!", а кое-кто под шумок
умыкал целые упаковки сумок "Виттон" по полтора десятка штук в каждой.
   Девицу-гида я обнаружил в гостиничном баре с белеными стенами, распи-
санном "под минарет" с гигантскими опахалами и плетеными табуретами. Она
заказала виски и, усевшись бочком на табурет, уперев локти в стойку, од-
ним глотком опорожнила стакан.  Я подсел рядом и велел гарсону повторить
для нее виски и налить мне кока-колы. Она ничего не сказала, даже не по-
вернула головы. Ладонями она зажимала уши, чтобы не слышать постороннего
шума,  у нее был длинный, чуть вздернутый носик, крутой лоб и тонкие гу-
бы.  Не слишком обходительна,  за это можно ручаться, но свое дело знает
круто.  О  моем существовании она заподозрила,  когда перед ней появился
полный стакан,  а я сказал бармену,  что это мое виски.  Она  отодвинула
виски в мою сторону,  но я прибавил,  что меня плохо поняли: виски ей, а
плачу я - вот что я имел в виду.  А затем я стал шарить в карманах и об-
наружил, что не имею при себе ни монеты. Она понаблюдала за моими телод-
вижениями и посоветовала оставить попытки выучить французский.
   - Барака Алла фик! - с этими словами она подняла стакан. - Тех чурба-
нов я послала, так что же мне теперь делать?
   Она спрашивала это у змеи,  обвившейся вокруг пальмы, вытатуированной
на ее предплечье. Потом заплатила за два виски, мою кока-колу и ушла.
   Я нагнал ее в холле,  чтобы узнать,  свободна ли она. И снова я выра-
зился так,  что меня не поняли:  она презрительно оглядела меня с ног до
головы и спросила,  неужто я мог принять ее за шлюху.  А,  значит,  нет?
Тогда чао! Я был задет и уточнил:
   - Да я не о том.
   - Ну и отстань.
   - Я,  конечно,  люблю девушек, но это вовсе не причина, чтобы из меня
вить веревки.  И потом я - не от фирмы "Марокко".  Вот что я ей  сказал,
крепко  взяв  ее за локти и развернув лицом к себе.  И уточнил,  что мой
друг и я,  мы нуждаемся в гиде,  притом мы отнюдь не бараны, сумки "Вит-
тон" нас не интересуют вовсе, мы - путешествующие писатели, направляемся
в сторону Высокого Атласа, имеем средства оплатить машину и персонально-
го проводника,  я выбрал ее,  так каков ее тариф?  Конечно,  если она не
предпочитает вернуться к толпе, которая не прочь ее линчевать. И вправду
шум за дверьми нарастал:  только что в холл принесли двух сильно помятых
женщин,  по всей видимости, подравшихся во время перепалки между автобу-
сами, и управляющий отеля уже спешил туда выяснять, что стряслось.
   - У тебя какой номер? - спросила девица.
   Я не смог вспомнить и спросил у дежурного; тот поглядел в книгу запи-
сей и положил передо мной ключ. Она тотчас зажала его в кулачок и напра-
вилась к лифту.  Ее наглость меня несколько обескуражила,  но я послушно
потопал следом.  Дверь лифта захлопнулась за нами как раз  тогда,  когда
раздались  чьи-то разъяренные голоса,  вопрошавшие,  куда подевалась гид
фирмы "Марокко-тур".
   Пока лифт поднимался, мы стояли неподвижно и смотрели в разные сторо-
ны.  На пятом этаже она осведомилась,  не стеснит ли меня, если я дам ей
приют на ночь. Я ответил, что нет. На это она заметила, что в таком слу-
чае я мог бы выказать больше энтузиазма.
   Телефон зазвонил,  едва я переступил порог своей комнаты. Управляющий
гостиницы желал поговорить с гидом.  Я сообщил ему,  что это невозможно:
девушка  реквизирована представителем французского правительства для вы-
полнения официальной миссии;  все детали будут ему сообщены утром госпо-
дином Шнейдером,  гуманитарным атташе, у которого на руках охранная гра-
мота самого короля Хусейна,  а теперь совсем не время нас беспокоить.  Я
бросил трубку, не дослушав его, и подобное нахальство меня самого удиви-
ло.  Потрясающе,  как это быстро приходит - уверенность  в  себе.  Стоит
только получить хоть немного власти.
   - Хусейн, господин литератор, это в Иордании. А здешнего короля зовут
Хасан. Тем не менее спасибо.
   Ее голос был мягок, она чуть насмешливо тянула слова. Когда она нача-
ла стаскивать с себя тенниску,  я сказал,  что это необязательно, потому
что у меня есть своя гордость. Я вполне мог оставить ее здесь, не затас-
кивая в кровать, и к тому же я уже предупреждал, что отнюдь не считаю ее
потаскухой.  Она снова натянула тенниску, и я опять, похоже, попал впро-
сак.  "Да нет,  все в порядке", - пробормотал я. Уж в который раз я, на-
верное, не так выразился. Она ответила довольно резко, что ей начхать на
собственное  тело,  она  никогда ниче