должны платить?-не сдавался Эндрью.

   - Кушайте, слушайте! - вставил Кон, снова наполняя свой стакан.

   Оксборро метнул взгляд на дантиста.

   - Разрешите мне высказаться. Я согласен с доктором Мэнсоном, что
несправедливо отнимать у нас часть дохода.
   Но доктор Луэллин-человек, занимающий высокое положение, замечательный
врач, которым Общество в праве гордиться. Кроме того, он делает то, чего
делать не обязан: дает нам возможность сбывать с рук трудных больных.

   Эндрью уставился на говорившего, широко раскрыв глаза.

   - А вы хотите сбывать с рук трудных больных?

   - Ну, конечно,-раздраженно подтвердил Оксборро.

   - А я не хочу! - крикнул Эндрью.- Я хочу сам изучать их болезни и
вылечивать их.

   - Оксборро прав,- неожиданно пробурчал Медли.- Это первое правило
врачебной практики, Мэнсон. Вы с годами придете к тому же. Скверные случаи
надо сбывать с рук, избавляться, избавляться от них!

   - Нет, чорт возьми! - пылко возразил Эндрью.
   Спор продолжался три четверти часа. В конце концов Эндрью, сильно
раздраженный, воскликнул:

   - Нам необходимо решить этот вопрос. Слышите, попросту необходимо!
Луэллин знает, что мы против вычетов. Я с ним говорил сегодня.

   - Что?! - закричали разом Оксборро, Экхарт и даже Медли.

   - Правильно ли я вас понял, доктор? Вы сказали Луэллину, что...- И
Оксборро, привстав, устремил испуганный взгляд на Эндрью.

   - Конечно, сказал! Должен же он когда-нибудь узнать.

   Как вы не понимаете, что нам стоит только сплотиться, выступить единым
фронтом - и мы непременно победим!

   - К чорту! - Экхарт весь побагровел.- Ну, и много же вы на себя берете!
Вы не знаете, каким влиянием пользуется Луэллин! Он всем решительно
распоряжается.
   Счастье наше, если нас всех не уволят! Подумайте, каково было бы мне в
мои годы искать другого пристанища.- Он, тяжело переваливаясь, пошел к
двери.- Вы хороший парень, Мэнсон, но вы слишком молод ы.
   Покойной ночи!

   Медли тоже поспешно встал. По глазам его было видно, что он сразу
кинется к телефону, чтобы умилостивить доктора Луэллина, сказать ему, что
он, Луэллин, замечательный врач. Оксборро уже обратился в бегство. Через
две минуты в комнате остались только Кон, Эндрью и остатки пива.

   Они молча допили эти остатки. Эндрью вспомнил, что в кладовой есть еще
шесть бутылок. Они покончили и с этими шестью. Потом разговорились.
Помянули в подходящих выражениях происхождение, родню и нравственные
качества Оксборро, Медли и Экхарта. Особенно усердно поминали Оксборро и
его гармониум. Они не заметили, как пришла Кристин и ушла наверх. Они все
говорили, отводя душу, как люди, которых постыдно предали.

   На другое утро Эндрью обходил больных пасмурный, с мучительной головной
болью. На площади мимо него проехал в своем лимузине Луэллин. Когда Эидрью
пристыженно и вместе с тем вызывающе вскинул голову, Луэллин подарил его
сияющей улыбкой.


   Х

   Всю неделю Эндрью ходил взбешенный своим провалом, охваченный горьким
унынием. В воскресенье утром, когда они еще лежали в постели (воскресенье
для них было днем долгого и мирного отдыха), его вдруг прорвало:

   - Дело не в деньгах, Крис! Дело в принципе! Мысль об этом сводит меня с
ума! Почему я не могу с этим примириться? Почему я не люблю Луэллина?
Вернее - почему он мне то нравится, то я его ненавижу? Скажи мне честно,
Крис. Почему я не могу перед ним преклоняться?
   Завидую ему, что ли? В чем тут дело?

   Ответ Кристин поразил его в самое сердце.

   - Да, мне думается, завидуешь.

   - Что?!

   - Не кричи так, мой друг, у меня лопнут бараоанные
   перепонки. Ты ведь просил меня честно высказать свое мнение. Так вот:
ты завидуешь Луэллину, ужасни завидуешь. Почему бы и нет? Я вовсе не жажду
иметь мужа - святого. Недоставало еще, чтобы ты ходил в венце! У меня и
без того есть что чистить в этом доме.

   - Продолжай, не стесняйся! - закричал Эндрью.- Выложи мне все мои
недостатки, раз ты уже начала! Подозрителен! Завистлив! Уж кому же знать
меня, если не тебе! Да и еще один грех - я слииюм м о л о д, не так ли?
   Восьмидесятилетний Экхарт уже поставил это мне на вид.

   Пауза. Эндрью ожидал, что Кристин будет продолжать спор. Но, не
дождавшись, спросил раздраженно:

   - А почему мне, собственно, завидовать Луэллину?

   - Потому что он такой мастер своего дела, так много знает... ну, и
больше всего потому, что у него столько всяких высоких званий.

   - В то время как я только ничтожный бакалавр медицины-шотландского
университета! О господи! ler.epb я знаю твое истинное мнение обо мне! - Он
в гневе соскочил с постели и, как был, в пижаме, принялся ходить по
спальне.- Но какое значение имеют эти почетные звания и степени? Чистейшая
мишура! Важен метод, способности к клинической работе. Я не верю во всю
эту чепуху, которую нам подносят в учебниках. Я верю только в то, что
слышу при помощи моего стетоскопа. А это - очень много, имей в виду, если
ты этого не знала. Alois наблюдения над больными углекопами начинают
открывать мне важные вещи. Может быть, я в одян прекрасный день очень вас
удивлю, миледи! Чорт возьми, недурное положение вещей, когда человек
просыпается в одно воскресное утро, и его жена ему заявляет, что он
невежда!

   Сидя в постели, Кристин достала свои принадлежности для маникюра и
принялась полировать ногти, ожидая, пока Эндрью кончит.

   - Ничего подобного я не говорила, Эндрью.- Ее спокойный тон еще больше
разозлил Эидрью.- Просто ты, мой друг, не желаешь всю жизнь оставаться в
ассистентах. Ты хочешь, чтобы люди тебя слушали, обратили внимание на твою
работу, твои идеи... ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Будь у тебя
какая-нибудь действительно солидная ученая степень - доктора медицины
или...
   ну, хотя бы члена Королевского терапевтического общества, это бы
создало тебе положение.

   - Члена Королевского терапевтического общества,- повторил он
машинально.- Так вот что самостоятельно придумала эта маленькая женщина!..
Недурно после практики в шахтерском поселке! - Он говорил с убийственной
иронией.- Как ты ке понимаешь, что это звание дается только венценосцам
Европы!

   Он хлопнул дверью и ушел в ванную бриться. Но через пять минут опять
появился в спальне с покаянным и взволнованным видом. Подбородок был
выбрит только наполовину, другая половина намылена.

   - Так ты думаешь, что я бы мог этого добиться, Крис?
   Ты совершенно права. Нехватает только нескольких новых званий на
дощечке с моей фамилией, и наше дело в шляпе!
   Но экзамен на Ч. К. Т. О.- самый трудный из всех экзаменов на
медицинскую степень. Это... это престо убийственная штука! IT все же... я
думаю... погоди, я разыщу все подробности в справочнике.

   Он помчался вниз за медицинским спраг-счником.
   Когда он воротился, лицо его выражали сильнее разочарование.

   - Безнадежнее дело! - пробурчал он огорченно.- Придется на него махнуть
рукой. Я тебе говорил, что это немыслимый экзамен. Предварительно дается
письменная работа на иностранных языках. На четырех языках - латинском,
французском, греческом и немецком - н два из них обязательны! А я языков
не знаю. Мне знакома только кухонная латынь-misce, alba, mitte decem. Что
касается французского...

   Кристин не отвечала. Наступило молчание. Эндрью стоял у окна, мрачно
глядя на пустынную дорогу. Наконец он обернулся, хмурый, взволнованный, не
в силах расстаться с заманчивой мыслью.

   - Чорт возьми, Крис, а почему бы Nine не изучить эти языки для экзамена
?

   Маникюрные ножницы и пилочки полетели на пол.
   Кристин вскочила с постели и стиснула мужа в объятиях.

   - Вот этого самого я и ждала от тебя, милый! Вот теперь заговорил
настоящий Эндрью. Я... я, пожалуй, могла бы тебе помочь, нe забывай, что
твоя старушка - отставная учительница!

   Они весь день возбужденно строили планы. Троллоп, Чехов и Достоевский
были перетащены в запасную спальню, а гостиная очищена для предстоящих
занятий. И в этот же вечер Кристит приступила к обучению мужа. То же самое
было и на другой и на третий день...

   Порой Эндрью это представлялось в высшей степени комичным. Он,
казалось, слышал издалека насмешливый хохот богов. Сидя за столом подле
жены в глухом уэльском городке шахтеров, бормоча за ней "caput, capitis"
или "Маdame, est il possible, que...", продираясь сквозь гущу склонений,
неправильных глаголов или читая вслух Тацита и какую-то патриотическую
хрестоматию "Pro Patria", откопанную ими, он иногда вдруг болезненно
вздрагивал и откидывался на стуле при мысли: "Что, если бы Луэллин мог нас
увидеть сейчас - то-то посмеялся бы!
   А ведь это еще только начало, еще предстоят все медицинские предметы!"

   К концу второго месяца в "Вейл Вью" стали периодически прибывать целые
пачки книг из лондонского отделения Интернациональной медицинской
библиотеки.
   Эндрью начал с того, на чем он остановился, выйдя из колледжа. Очень
скоро он обнаружил, что слишком многому недоучился. Он был ошеломлен
открытием, как далеко за это время ушла вперед биохимия в ее применении к
терапии.

   Он узнавал о существовании почечных порогов, мочевины крови, об
основном обмене веществ, об ошибочности пробы на белок. И когда обрушился
этот краеугольный камень его студенческих лет, он простонал вслух:

   - Крис! Я ничего не знаю. Это меня убивает!
   Практика отнимала весь день. Для занятий оставались лишь долгие ночи.
Подбадривая себя черным кофе и мокрым полотенцем на голове, Эпдрью упорно
трудился, читая до рассвета. Когда же, наконец, измученный, валился па
постель, он часто не мог уснуть. А порой, уснув, просыпался весь в поту от
ночного кошмара, и голова его пылала, как в огне, от формул, научных
терминов и какой-то идиотской мешанины французских слов, которые давались
ему с трудом.

   Он курил слишком много, терял в весе, осунулся.
   А Кристин была с ним, неизменно, безмолвно, не мешая ему говорить,
чертить диаграммы, объяснять словами, от которых язык сломаешь,
поразительные, необычайные, увлекательно-интересные избирательные функции
почечных канальцев. Она не мешала ему кричать, жестикулировать, а когда
нервы у него развинтились, то и осыпать ее оскорблениями. К одиннадцати
часам, когда она приносила ему свежего кофе, у него появлялась потребность
ворчать:

   - Почему ты не можешь оставить меня в покое? Для чего мне это пойло?
Кофеин-дрянной наркотик... Ты знаешь, что я себя убиваю, не так ли? И все
это ради тебя.
   А ты настойчива. Ты, как тюремщица, входишь и выходишь, принося
заключенному похлебку. Никогда я нс получу этого проклятого звания. Сотни
людей пытаются, его ПОЛУЧИТЬ, работая в Вест-Энде Лондона, в больших
клиниках, а я являюсь из Эберло, ха-ха! - истерический смех,- от милейшего
Общества врачебной помощи! О боже!
   Я так устал и уверен, что меня сегодня ночью вызовут на роды в
Сифен-роу...

   Кристин была более стойким борцом, чем он. Она отличалась душевной
уравновешенностью, которая помогала им обоим переносить любой кризис. Она
тоже была вспыльчива, но умела сдерживаться. Она вела себя самоотверженно:
отказывалась от всех приглашений Воонов, перестала посещать концерты в
зале Общества трезвости.
   Как бы плохо они ни спали, она неизменно вставала рано, одевалась
аккуратно, и завтрак у нее поспевал как раз к тому времени, когда Эндрью
сходил вниз, волоча ноги, небритый и с первой утренней папиросой в зубах.
   Так прошло полгода. И вдруг неожиданно тетка Кристин, жившая в
Бридлингтоне, заболела. Кристин получила от нее письмо с пр"осьбой
приехать. Показывая это письмо мужу, она сразу же объявила, что не может
его оставить. Но Эндрью, угрюмо согнувшись над своей ветчиной, пробормотал:

   - А я хочу, чтобы ты поехала, Крис. Я буду заниматься лучше без тебя. В
последнее время мы начали действовать друг другу на нервы. Ты меня
извини... но это будет самое лучшее.

   И в конце недели Кристин неохотно уехала. Не прошло и СУТОК с ее
отъезда, как Эндрью понял свою ошибку.
   Без нее жизнь стала мучением. Дженнн, несмотря на то, что делала все по
подробно разработанной Кристин инструкции, постоянно его раздражала. Но
настоящей причиной этого раздражения была не стряпня Джетши, не остывший
кофе, не плохо постланная постель - причиной было отсутствие Кристин,
сознание, что ее нет в доме, невозможность кликнуть ее, тоска по ней. Он
ловил себя на том, что теряет напрасно целые часы, тупо глядя на книги и
думая о жене.

   Через две недели она известила его телеграммой, что возвращается.
Эндрью бросил занятия и стал готовиться к ее приезду. Все казалось ему
недостаточно хорошо, недостаточно нарядно для того, чтобы отметить их
сви-' дание. Времени у него оставалось немного, но он быстро все обдумал и
поспешил в город за покупками. Прежде ixero купил букет роз. В рыбной
лавке Кендрика ему посчастливилось найти свежего омара, только этим утром
пойманного. Он поторопился купить его, боясь, как бы миссис Воон (для
которой Кендрик в первую очередь оставлял такие деликатесы) не позвонила и
не предупредила его. Потом он купил большой запас льда, сходил к зеленщику
за салатом и, наконец, с трепетом заказал бутылку мозельвейна, за качество
которого ручался Ламперт, хозяин бакалейной лавки на площади.

   После чая он отпустил Дженни, потому что чувствовал на себе любопытные
взгляды ее юных очей. Когда она ушла, он принялся за работу: с любовной
старательностью приготовил салат из омара; цинковое ведро, принесенное из
чулана, наполнил льдом и поставил туда вино. Цветы причинили ему
неожиданное затруднение, так как Дженни заперла шкаф под лестницей, где
хранились все вазы, и спрятала ключ. Но Эндрью справился и с этим
затруднением, поставив часть роз в кувшин, а остальные - в стаканчик для
зубной щетки из туа'летного прибора Кристин.
   Это внесло даже некоторое разнообразие.

   Наконец, все приготовления были окончены: ужин, цветы, вино во льду, и
он, сияя, осмотрел все в последний раз. После вечернего приема больных, в
половине десятого, oil помчался встречать Кристин на Верхнюю станцию. Это
было похоже на первую влюбленность,- все было так ново, так изумительно.
Он нежно вел Кристин на пир любви. Вечер был жаркий и тихий. Луна сияла
над ними. Эндрью забыл о сложных случаях нарушения основного обмена
веществ. Он говорил Кристин, что хотел бы очутиться с нею в Провансе или
другом таком месте, в большом замке над озером. Он называл ее своей
чудесной, милой девочкой. Он говорил, что вел себя по отношению к ней как
грубое животное, но зато теперь, на весь остаток жизни, ляжет ей под нот
ковром - только не красным, так как она возражала против этого цвета.
   Еще многое он говорил ей. А к концу недели он уже требовал, чтобы она
принесла ему ночные туфли.

   Наступил август, пыльный и знойный. Теоретическая подготовка кончилась,
и Эндрью стал лицом к лицу с необходимостью заняться лабораторной работой
- главным образом по гистологии. Это казалось непреодолимой трудностью при
тех условиях, в которых он находился.
   Кристин и тут помогла: она первая вспомнила о профессоре Челлисе и его
связи с Кардиффским университетом.
   Когда Эндрью ему написал, Челлис немедленно ответил, многословно
выражая готовность использовать для него свои знакомства в Отделе
патологии. Он уверял, что Мэнсону очень понравится доктор Глии-Джонс,
отличный малый. Челлис кончал письмо восторженным приветствием Кристин.

   - Этим я обязан тебе, Крис. Вот что значит иметь знакомства. А я
чуть-чуть не увильнул от встречи с Челлисом в тот вечер у Воонов. Этот
попрыгун, оказывается, славный малый. Но все же терпеть не могу просить
чьихлибо услуг. И потом - чего это он вздумал посылать тебе нежные приветы
?

   В середине августа в "Вейл Вью" появился старый красный мотоциклет -
низенькая машина до ужаса нспрофессионального вида, которую в объявлении о
продаже ее владелец называл "слишком даже быстрой". В жаркие летние месяцы
Эндрью мог выкроить для своих личных нужд три дневных часа. И каждый день,
сразу после завтрака, вниз по долине, к Кардиффу, до которого было
тридцать миль, с шумом летела красная полоска мотоцикла. А около пяти
часов та же красная полоска, но уже более пыльная, мчалась обратно к "Вейл
Вью".

   Шестьдесят миль по палящей жаре, а в промежутке - час работы над
препаратами и образцами Глин-Джонса, когда руки, устанавливавшие
микроскоп, часто дрожали еще после управления рулем,- все это за несколько
недель очень утомило Эндрью. Для Кристин самым волнующим моментом всей
безумной авантюры бывал его отъезд, сопровождавшийся треском мотоцикла,
потом тревожное ожидание первого слабого шума, возвещавшего его
возвращение. Опа все время боялась, как. бы с Эндрью нс случилось чего
дорогой, когда oil несется на этой адской машине.

   Несмотря на вечную спешку, Эндрью иногда привозил ей из Кардиффа
землянику. Они оставляли ее к ужину после вечернего приема. За чаем же
Эндрью сидел с красными глазами и пересохшей от пыли глоткой, мрачно
удивляясь, как у него не оборвались кишки от тряски, и спрашивая себя,
успеет ли он до амбулаторного приема сделать те два визита, куда его
вызвали во время отсутствия.

   Но, наконец, наступил день последней поездки в Кардифф. Глину-Джонсу
нечего было больше показывать.
   Эндрью знал уже напамять каждый препарат. Оставалось только
зарегистрироваться и внести крупную сумму за разрешение держать экзамен.

   Пятнадцатого октября Эндрью один уехал в Лондон.
   Кристин проводила его на станцию. Теперь, когда событие было так
близко, удивительное спокойствие сошло на Эндрью. Казалось, все его
нетерпение, напряжение, почти истерические взрывы гнева давно позади и не
вергутся. Мозг его был в каком-то отупении. Ему казалось, чго он ничего не
помнит.

   Однако на следующий день, когда начались письменные испытания в
Терапевтическом институте, он принялся писать с какой-то слепой
автоматичностью. Он писал, писал, ни разу не взглянув на часы, исписывая
страницу за страницей, пока голова у него не пошла кругом.

   Он снял номер в "Музеум-отеле", где они с Кристин останавливались во
время их первой поездки в Лондон.
   Здесь было очень дешево. Но кормили скверно, и это окончательно
испортило его и без того расстроенное пищеварение.. Пришлось перейти на
диэту, состоявшую из одного только горячего молока с солодом. Стакан
молока в кафе составлял его завтрак. Занятый только экзаменами, он жил,
как во сне. Ему и в голову не приходило сходить куда-нибудь развлечься. Он
вряд ли замечал людей на улицах. Иногда, чтобы проветриться, он ездил
куда-нибудь на верхней площадке омнибуса.

   После письменных испытаний начались практические и устные, а их Эндрью
боялся больше всего. Экзаменовалось человек двадцать, все старше его и все
люди солидные, уверенные в себе. Например, его сосед, некто Ггфрисон, с
которым он раз-другой беседовал, был бакалавром хирургии Оксфордского
университета, работал в амбулатории больницы Ст.-Джонс и имел свой кабинет
на Брукстрит. Сравнивая изысканные манеры Гаррисона и его внушительный вид
человека, занимающего прочное положение, с своей провинциальной
неуклюжестью, Эндрью чувствовал, что у него очень мало шансов произвести
на экзаминаторов благоприятное впечатление.

   Практические испытания в Южнолондонской больнице прошли, как ему
казалось, довольно хорошо. Ему достался случай бропхоэктаза1 у мальчика
лет четырнадцати, и так как он долго занимался легочными болезнями, то
счел это удачей. Он сознавал, что написал хороший отчет. Но когда дошло до
устных экзаменов, счастье, казалось, круто ему изменило. Устные экзамены в
Терапевтическом институте имели свои особенности. Два дня подряд каждого
кандидата по очереди экзаменовали два разных экзамннатора. Если к концу
первой сессии кандидат признавался неподходящим, ему вручалось вежливое
письменное сообщение, что он может больше не являться. К своему ужасу,
Эндрью увидел, что первым его будет экзаменовать человек, о котором