его
сочным: "Недопустимая наглость!"
   Чувствовалось, что сейчас разразится скандал.

   Но желтое лицо Билли, выглядывавшее из бакенбард, оставалось
учтиво-спокойным. Он сорок лет вел такие собрания. Он знал, что его
ненавидели и жаждали .его ухода.
   Но он не уходил - никогда не уходил. Его большой череп, набитый
проблемами, датами, очередными вопросами, какими-то неясными ему самому
формулами, уравнениями, сведениями из физиологии и химии, действительными
и вымышленными данными исследований, подобен был необозримому сводчатому
склепу, населенному призраками котов с выпотрошенными мозгами, освещенному
поляризованным светом, озаренному розовым сиянием великого воспоминания о
том, как некогда, когда он, Билли, был еще мальчиком, сам Листер1 погладил
его однажды по голове.
   И Билли, как ни в чем не бывало, объявил:

   - Должен вам сказать, джентльмены, что я уже почти обещал и лорду
Ангеру и доктору Бигсби, что мы им поможем покончить с этими
затруднениями. Шести месяцев вам для этого достаточно будет, доктор
Мэнсон. Ну, может быть, чуточку дольше. Дело это не такое уж неинтересное,
как вы думаете, молодой человек. Оно даст вам возможность познакомиться
ближе с людьми и жизнью.
   Вспомните слова Лавуазье относительно капли воды!
   Хи-хи! А теперь, переходя к вопросу о патологическом исследовании
доктором Гоупом образца, поступившего к нам в прошлом июле из
Вендоверского рудника...

   В четыре часа, когда все это кончилось, Эндрью со всех сторон обсудил
вопрос с Джиллом и Гоупом в кабинете Джилла. Было ли то влияние комитета,
или, может быть, он просто стал старше, но он начинал обнаруживать
сдержанность. Он не бесновался, не сыпал крепкими выражениями,
довольствуясь тем, что казенным пером портил казенный стол, старательно
выцарапывая на нем узорт.1.

   - Дело обстоит не так уж плохо,- утешал его Джилл.- Придется вам,
конечно, разъезжать повсюду, но ведь это имеет свою прелесть. Вы можете
даже взять с собой миссис Мэнсон. Вот, например, вы побываете в Бакстоне,
это центр всего Дербиширского угольного бассейна. А через полгода вы
сможете приступить к своим исследованиям в антрацитовых копях.

   - Никогда ему это не удастся,- смеялся Гоуп.- Ему теперь уже всю жизнь
придется измерять бинты.
   Эндрью схватился за шляпу.

   - Беда в том, Гоуп, что вы слишком молоды.
   Он отправился домой, к Кристин. И в следующий понедельник, так как
Кристин категорически не желала упускать такое занятное приключение, они
купили за шестьдесят фунтов подержанный автомобиль марки Моррис и выехали
вдвоем на великое обследование постановки первой помощи. Надо правду
сказать, им было очень весело.
   Автомобиль мчался широкой проезжей дорогой на север, а Эндрью, имитируя
Билли Пуговичника, говорил:

   - Как бы там ни было, что бы ни говорил Лавуазье о капле воды в тысяча
восемьсот тридцать втором году, а мы с тобой вместе, Крис!

   Работа была идиотская. Она состояла в осмотре материалов на пунктах
первой помощи, имевшихся в различных конях по всей стране: лубков, бинтов,
ваты, антисептических средств, зажимов для артерии и так далее. На
благоустроенных рудниках первая помощь была оборудована хорошо, на
неблагоустроенных - плохо. Обследования в подземных шахтах для Эндрью не
были новостью.
   Он проделал сотни таких обследований, ползая целые мили на четвереньках
по откаточным дорогам в забой только для того, чтобы увидеть ящик с
перевязочным материалом, заботливо доставленный туда за каких-нибудь
полчаса до проверки. В маленьких рудниках ему приходилось иногда слышать,
как какой-нибудь помощник смотрителя на крепком йоркширском жаргоне
бормотал за его спиной:

   - Эй, Джорди, беги, скажи Элексу, чтобы он сходил в аптеку... - Затем
громко.- Присядьте доктор, я через минуту буду к вашим услугам.

   В Ноттингеме Эндрью порадовал трезвенников-сани гаров, сказав им, что
холодный чай - лучшее укрепляющее, чем брэнди. В других местах он
оказывался горячим поклонником виски. Но в большинстве случаев он выполнял
свою задачу с устрашающей добросовестностью. Они с Кристин снимали комнаты
в каком-нибудь удобном центре, и отсюда Эндрью объезжал район в своем
автомобиле.
   Пока он осматривал рудники, Кристин сидела где-нибудь и вязала. У них
бывали приключения - обычно с квартирными хозяйками. Они заводили друзей -
главным образом среди инспекторов копей. Эндрью ничуть не удивляло, что
его миссия вызывала безжалостный смех у этих трезвых, скупых на слова
людей. С сожалением приходится констатировать, что он смеялся вместе с
ними.

   В марте они возвратились в Лондон, продали автомобиль всего на десять
фунтов дешевле, чем заплатили за него, и Эндрью засел писать отчет о своей
работе. Он намеревался, так сказать, дать комитету товар за деньги, вылить
на него целый ушат статистики, целые страницы таблиц и диаграмм,
показывающих, как поднимается кривая бинтов и падает кривая лубков. Он
решил (так он говорил Кристин) показать им, как добросовестно он выполнил
задание и как блестяще все они тратили даром время.

   К концу месяца, после того как он представил Джиллу схему доклада, он,
к своему изумлению, узнал, что его вызывает доктор Бигсби в министерство
торговли.

   - Бигсби в восторге от вашего отчета,- говорил в сильном волнении
Джилл, провожая Эндрью по Белому зйлу.- Мне, конечно, не следовало
разбалтывать это, но... Это удачное начало для вас, мой дорогой. Вы
понятия не имеете, каким влиянием пользуется Бнгсби. Все управление
заводами у него в руках.

   Прошло немало времени, пока им удалось добраться до Бигсби. Пришлось
просидеть с шляпами в руках в двух передних, раньше чем их пустили в
кабинет. Там они, наконец, увидели доктора Бигсби, коренастого, приятного
мужчину, полного суетливой энергии, в темносером костюме, таких же крагах
и двубортном жилете.

   - Присядьте, джентльмены. О вашем отчете, Мэнсон: я видел конспект и,
хотя о нем еще рано судить, должен сказать, что он мне нравится. Высоко
научный подход. Превосходные диаграммы. Как раз то, что требуется нам
здесь, в министерстве. Так вот, поскольку вам поручено стандартизовать
оборудование скорой помощи в рудниках и на заводах, вам следует
ознакомиться с моей точкой зрения па этот вопрос. Прежде всего, я вижу из
отчета, что вы рекомендуете бинты не шире трех дюймов. Я же считаю, что
два с половиной дюйма - более подходящий максимум. Вы согласитесь со мной,
не правда ли?

   Эндрью злился. Может быть, в этом виноваты были краги.

   - Я лично считаю, поскольку речь идет о рудниках, что чем шире бинты,
тем лучше. Но я вообще не думаю, чтобы такая ерундовская разница имела
какое-нибудь значение!

   - Что? Как вы сказали?-Бигсби покраснел до ушей.-Разница не имеет
значения?

   - Никакого.

   - Но неужели вы не видите... неужели не понимаете, что тут дело идет о
принципе стандартизации? Если мы установим норму в два с половиной дюйма,
а вы предложите три дюйма, могут возникнуть величайшие затруднения.

   - Тогда я предложу три с половиной дюйма,- сказал хладнокровно Эндрью.

   Доктор Бигсби так весь и ощетинился, явно обнаруживая готовность к бою.

   - Ваша позиция в этом вопросе мне не совсем понятна.
   Мы годами добивались стандартной ширины в два с половиной дюйма. Разве
вы не знаете, как это важно?..

   - Еще бы! -Эндрью тоже вышел из себя.- Вы были когда-нибудь в шахтах? Я
был. Я делал серьезную операцию, лежа на брюхе в луже, при одной рудничной
лампочке, не имея возможности поднять голову, чтобы не удариться о кровлю.
И я вам прямо заявляю, что все эти ваши кривлянья насчет полудюймовой
разницы в ширине бинтов яйца выеденного не стоят!

   Он вышел из здания министерства быстрее, чем вошел, а за ним Джилл,
который ломал руки и причитал всю дорогу до набережной.

   Воротясь к себе в кабинет, Эндрью, стоя у окна, сурово глядел на
движение судов по Темзе, на кипевшие суетой улицы, мчавшиеся .мимо
автобусы, звеневшие по мостам трамваи, на прохожих, на весь этот пестрый
поток бьющей ключом жизни. "Не место мне здесь,- подумал он в приливе
нетерпения.- Мне надо быть там, там, на воле".

   Эбби перестал посещать заседания комитета. А Челлис, пригласив Эндрью
на завтрак, довел его чуть не до паники сообщением, что Винни усиленно
хлопочет в кулуарах, желая навязать ему, Эндрью, исследование вопроса о
мускульном утомлении раньше, чем он займется вопросом о силикозе. И теперь
Эидрью размышлял с безнадежными потугами на юмор: "Если в довершение возни
с бинтами мне навяжут еще и это, я с успехом могу стать постоянным
посетителем Британского музея".

   Возвращаясь домой из комитета, он поймал себя на том, что с вожделением
поглядывает на медные дощечки на воротах тех домов, где жили врачи. Он
останавливался, наблюдая, как какой-нибудь пациент всходит по ступеням,
дергает звонок, как его впускают. Затем, в унынии продолжая путь, он
рисовал себе все дальнейшее:

   вопросы врача, быстро доставшего стетоскоп, всю увлекательную процедуру
постановки диагноза. Он тоже врач, не так ли? По крайней мере когда-то был
им...

   В таком именно настроении он как-то в конце мая шел по Окли-стрит около
пяти часов вечера и вдруг заметил толпу, обступившую человека, который
лежал на мостовой. В канаве у обочины валялся его сломанный велосипед, и
почти на нем стоял задержанный грузовик.

   Не прошло и пяти секунд, как Эндрью очутился посреди толпы и увидел
пострадавшего, над которым хлопотал стоявший на коленях полисмен. Человек
истекал кровью от глубокой раны в паху.

   - Пропустите! Я врач.

   Полисмен, безуспешно пытаясь приладить турникет, обернул к Эндрью
разгоряченное лицо.

   - Не могу остановить кровотечение, доктор. Слишком глубоко!

   Эндрью видел, что турникетом здесь ничего не сделаешь:

   рана слишком высоко в подвздошной области, и кровотечение может
оказаться смертельным.

   - Встаньте,- сказал он полисмену,- и уложите его на спину.- Затем он
нагнулся над раненым и, напружив мускулы, погрузил сжатую в кулак правую
руку ему в живот, над нисходящей аортой. Нажав таким образом всей тяжестью
своего тела на этот сосуд, он сразу прекратил кровотечение. Полисмен снял
свою каску и отер лоб. Пять минут^спустя прибыла карета скорой помощи.
Эндрью сам отвез раненого в больницу.

   На другое утро он позвонил туда. Дежурный врач ответил коротко, как
обычно отвечают врачи в таких случаях:

   - Да, да, ему лучше. Поправится. Кто говорит?

   - Да так... - пробормотал Эндрью в автомат. - Никто.

   "Вот это верно,- с горечью подумал он затем.- Именно никто,- не делаю
ничего и никуда не двигаюсь".

   Он крепился еще неделю, потом спокойно, без лишних разговоров, подал
Джиллу для передачи совету заявление об уходе.

   Джилл был огорчен, но сознался, что с грустью предсидел это событие. Он
произнес целую маленькую речь, заключив ее следующими словами:

   - В конце концов, дорогой друг, я пришел к убеждению, что ваше место -
если мне будет позволено употребить, так сказать, метафору военного
времени - не в тылу, а... э... па передовых позициях, среди... э... солдат.

   А Гоуп сказал:

   - Не слушайте вы. этого любителя роз и пингвинов!

   Вам везет. И я, если только не лишусь здесь рассудка, последую вашему
примеру, когда отслужу свои три года.

   Эндрью не знал, занимается ли комитет вопросом о вдыхании пыли, пока,
через много месяцев, лорд Ангер не выступил в парламенте и в своей
эффектной речи усиленно ссылался на медицинские данные, представленные ему
доктором Морисом Гэдсби.

   Гэдсби был прославлен прессой, как филантроп и великий ученый. И
силикоз1 в том же году был официально признан профессиональной болезнью
горняков.


   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

   I

   Начались поиски практики. Это было похоже на качели - бурные взлеты на
вершину надежд сменялись еще более стремительным падением в бездну
отчаяния. Мучимый мыслью о своих трех последовательных провалах (так по
крайней мере расценивал он свой уход из Блэнелли, Эберло и Комитета
труда), Эндрью жаждал себя реабилитировать. Но весь их капитал,
увеличенный строгой экономией за те месяцы, когда они были обеспечены
жалованьем Эндрью, составлял всего шестьсот фунтов.
   Они ходили по всем комиссионным конторам, следили за объявлениями в
"Ланцете", но всякий раз оказывалось, что шестисот фунтов недостаточно для
покупки в Лондоне врачебной практики.

   Они никогда не могли забыть первых переговоров. Некий доктор Брент, в
Кэдоган-гарденс, уезжал и предлагал продать "выгодное место"
высококвалифицированному врачу. На первый взгляд это казалось
замечательной удачей. Не пожалев денег на такси, из опасения как бы их
кто-нибудь не опередил и не выхватил лакомый кусочек из-под носа, Эпдрью и
Кристин примчались к доктору Бренту, который оказался приятным, почти
застенчивым старичком с белоснежными волосами.

   - Да,- сказал скромно доктор Брент,- это очень бойкое место. И дом
отличный. Я прошу только семь тысяч фунтов за переуступку па сорок лет. За
аренду участка вы будете платить триста в год. Ну, а что касается
практики, то я ее передаю на обычных условиях - страховка на два года.
Так, доктор Мэнсон?

   - Конечно,- важно кивнул головой Эидрью.- И вы рекомендуете меня своим
пациентам? Благодарю вас, доктор Брент. Мы с женой обсудим этот вопрос.

   Они обсудили его за трехпенсовой чашкой чаю на Бромптон-роу.

   - Семь тысяч за переуступку! - Эидрью отрывисто захохотал. Он сдвинул
назад шляпу, обнажая наморщенный лоб, и оперся локтями о мраморный
столик.- Это чорт знает что, Крис! Эти старики крепко вцепились зубами в
свою клиентуру и место: чтобы их оторвать, нужны большие деньги. Разве уж
это одно не доказывает негодности всей существующей системы? Но как бы
плоха она ни была, я к ней приспособлюсь. Погоди только, увидишь! Отныне я
принимаюсь добывать деньги!

   - Надеюсь, что нет,- улыбнулась Кристин.- Мы и без них достаточно
счастливы.

   - Ты не так заговоришь, когда нам придется петь на улицах,- буркнул
Эндрью.

   Помня о том, что он доктор медицины, член Королевского терапевтического
общества, он хотел не службы страхового врача, не работы врача-аптекаря, а
ничем не ограниченной вольной практики. Он хотел быть свободным от тирании
карточной системы. Но проходила неделя за неделей, и он уже готов был
взять любую работу, все, что открывало хоть какие-нибудь перспективы. Он
откликался на объявления врачей, желавших продать свою клиентуру в
Талс-хилл, Ислингтоне и Брикстоне, побывал даже в Кэмден-таун, где в
приемной врача протекал потолок.
   Он дошел уже до того, что советовался с Гоупом, не снять ли ему домик и
наудачу повесить вывеску, но Гоуп убедил его, что при его скудных
средствах это было бы просто с амоуби йством.

   Но вот через два месяца, когда оба они с Кристин уже дошли до отчаяния,
небо вдруг сжалилось над ними и позволило тихо скончаться старому доктору
Фою в Педдингтоне. Сообщение о смерти, четыре строки в "Медицинской
газете", попалось на глаза Эндрью. Они уже без всякого энтузиазма, так как
энтузиазм их давно иссяк, отправились в дом ј9 на Чесборо-террас.
Осмотрели дом, высокий, свинцово-серый, похожий на склеп, с пристроенной
сбоку амбулаторией и кирпичным гаражом позади. Посмотрели приходные книги,
из которых было видно, что доктор Фон зарабатывал фунтов пятьсот в год,
главным образом приемом больных (с выдачей лекарств) по таксе три с
половиной шиллинга за визит. Они поговорили с вдовой доктора, робко
уверявшей их, что у доктора Фоя была верная практика и когда-то даже
блестящая, так как "с улицы" приходило много "хороших пациентов". Они
поблагодарили ее за сведения и ушли, попрежнему не ощущая никакого
энтузиазма.

   - Все же я не знаю...-волновался Эндрью.-Отрицательных сторон много.
Терпеть не могу готовить лекарства. И место неприятное. Заметила ты все
эти убогие, точно изъеденные молью "меблирашки" по соседству?
   Впрочем, тут же рядом начинается приличный квартал.
   И дом этот на углу. И улица оживленная. И цена почти для нас
приемлемая. И очень благородно с ее стороны, что она обещает оставить
мебель в кабинете старика и в амбулатории, так что мы получим все
готовое... Вот преимущества покупки дома по случаю смерти. Что ты скажешь,
Крис? Теперь или никогда! Рискнем?

   Кристин смотрела на него нерешительно. Для нее Лондон уже потерял
прелесть новизны. Она любила деревенский простор провинции и среди
мрачного однообразия окраин Лондона тосковала по ней всей душой. Но Эндрью
так упорно хотел работать в Лондоне, что она не решалась отговаривать его.
И в ответ на его вопрос она неохотно кивнула головой:

   - Если тебе этого хочется, Эндрью...

   На другой день он предложил поверенному миссис Фой шестьсот фунтов
вместо семисот пятидесяти, которые она требовала. Предложение было
принято, чек выписан.
   И 10 октября, в субботу, они перевезли из склада свою мебель и вступили
во владение новым домом.

   Только в воскресенье они опомнились от наводнения соломы и рогож и,
пьяные от усталости, огляделись в своем новом жилье. Эндрью не преминул
воспользоваться случаем и разразился одной из тех проповедей, редких, но
ненавистных Кристин, во время которых он походил на какого-нибудь дьякона
сектантской церкви.

   - Мы здорово издержались на этот переезд, Крис.
   Истратили все, что у нас было, до последнего гроша.Теперь придется жить
только на заработок. Один бог знает, что из этого выйдет. Но надо
как-нибудь приспособиться. Надо будет нам подтянуться, Крис, экономить и...

   К его изумлению, Кристин вдруг побледнела и разрыдалась. Стоя в
большой, мрачной комнате с грязным потолком н еще ничем не покрытым полом,
она всхлипывала:

   - Господи, чего еще тебе от меня надо? "Экономить?-!
   Как будто я не экономлю постоянно во всем? Разве я тебе что-нибудь
стою?

   - Крис! - воскликнул он в ужасе.

   Она порывисто бросилась к нему на шею.

   - Это дом виноват! Я не знала, что он такой ужасный...
   Этот нижний этаж... и лестница... и грязь...

   - Но, чорт возьми, ведь главное - практика!

   - Ты мог бы иметь практику где-нибудь в деревне.

   - Ну, конечно! В коттедже с увитым розами крылечком! Да ну его к
чорту!..

   В конце концов он извинился за свою проповедь. Все еще обнимая Кристин
за талию, он отправился с ней вместе жарить яичницу в кухню, находившуюся
в "проклятом нижнем этаже". Здесь он старался развеселить ее, дурачась и
уверяя, что это вовсе не подвал, а Педдиигтонский туннель, через который
каждую минуту проходят поезда.
   Кристин бледно улыбалась его вымученным шуткам, но глядела не на него,
а на разбитую раковину.

   На другое утро, ровно в девять часов,- Эндрью решил не начинать слишком
рано, чтобы не подумали, что он гоняется за пациентами,-он открыл прием.
Сердце его бипось от волнения гораздо сильнее, чем в то, почти забытое,
утро, когда он начинал свой первый в жизни амбулаторный прием в Блэнелли.

   Половина десятого. Он ждал с тревогой. Так как маленькая амбулатория,
имевшая отдельный выход на боковую улицу, соединялась коротким коридором с
домом, то Эндрью мог одновременно следить и за своим кабинетом-лучшей
комнатой нижнего этажа, недурно обставленной письменным столом доктора
Фоя, кушеткой и шкафом,- куда впускались с парадного хода "хорошие"
пациенты, по терминологии миссис Фой. Таким образом были расставлены
двойные сети. Н он, насторожившись, как всякий рыболов, выжидал, какой
улов принесут ему эти двойные сети.

   Но они не приносили ничего, ровно ничего! Было уже около одиннадцати
часов, а ни один больной не пришел.
   Шоферы такси попрежнему стояли, болтая, у своих машин на
противоположной стороне улицы. Медная дощечка с фамилией Эндрью сверкала
на дверях под старой, выщербленной дощечкой доктора Фоя.

   Вдруг, когда он уже почти утратил надежду, звонок у двери в амбулаторию
резко звякнул, и вошла старуха в шали. "Хронический бронхит" - определил
Эндрью сразу, раньше еще ч