Я бы бог
знает что дала, чтобы от этого избавиться.
   Каких только мазей я уже не перепробовала! Но ни одна ничуть мне не
помогла.

   - Нет, и не могла помочь.- Он отложил лупу, испытывая удовольствие
врача, который ставит трудный, но несомненный для него диагноз.- Это
несколько необычное состояние кожи, мисс Крэмб. И бесполезно лечить его
мазями. Причина тут - в вашей крови, и единственное средство от этого
избавиться - соблюдать диэту.

   - И никаких лекарств не надо? - Ее серьезное лицо выразило сомнение.-
Ни один врач мне еще этого' не говорил.

   - А я вам это говорю.- Он засмеялся и, вырвав листок из блокнота,
записал ей подробно, какую диэту ей следует соблюдать, какие блюда ей
абсолютно запрещены.

   Она приняла бумажку как-то нерешительно.

   - Что ж... я, конечно, попробую, доктор. Я все, что угодно, готова
испробовать.

   Она добросовестно расплатилась с ним, постояла, словно все еще мучимая
сомнением, потом вышла. И Эндрыо немедленно забыл о ней.

   Десять дней спустя она пришла снова, на этот раз с парадного хода, и
вошла в кабинет с таким выражением плохо скрытого восторга, что Эндрью
едва удержался от улыбки.

   - Хотите посмотреть мои руки, доктор?

   - Да. - Теперь он-таки улыбнулся.- Надеюсь, вы не жалеете, что
соблюдали диэту?

   - Жалею!-Она протянула к нему руки в страстном порыве благодарности.-
Взгляните! Я совсем вылечилась.
   Ни единого пятнышка. Вы не знаете, как это для меня важно... я и
выразить вам этого не могу... Какой вы ученый!

   - Полноте, полноте,- возразил Эндрью легким тоном.- Человеку моей
профессии полагается знать эти вещи. Идите "себе домой и не беспокойтесь
больше. Только не ешьте той пищи, которую я вам запретил, и никогда у вас
на руках больше не будет сыпи.

   Она поднялась.

   - А теперь позвольте вам уплатить, доктор.

   - Вы мне уже уплатили,- возразил он, испытывая легкое эстетическое
удовольствие от созерцания собственного благородства. Он очень охотно
принял бы от нее еще три с половиной или даже семь шиллингов, по искушение
завершить это торжество своего искусства красивым жестом было непобедимо.

   - Но, доктор...- Она неохотно позволила ему проводить себя до дверей,
здесь остановилась и сказала на прощанье, все с той же серьезностью: -
Может быть, я смогу чем-нибудь другим отблагодарить вас.

   Эндрью поглядел в поднятое к нему лунообразное лицо, и у него на миг
мелькнула непристойная мысль. Но он только кивнул головой, закрыл за
женщиной дверь и опять зг-Дыл о ней. Он был утомлен, уже отчасти сожалел,
что отказался от денег, и во всяком случае меньше всего склонен был
предполагать, что какая-то продавщица может быть ему полезна. Но он не
знал мисс Крэмб. Кроме того, он совершенно упустил из виду одну
возможность, о которой говорит Эзоп, а ему, как плохому философу,
следовало бы это помнить.


   IV

   "Молодежь" у Лорье называла Марту Крэмб "Хавбек"1.
   Грубоватая, некрасивая, неженственная до того, что казалась каким-то
бесполым существом, она как будто совсем не подходила для роли старшей
продавщицы этого единственного в своем роде магазина, бойко торговавшего
нарядными платьями, роскошным бельем п мехами настолько дорогими, что цены
их исчислялись сотнями фунтов. Но Марта была замечательной продавщицей,
чрезвычайно уважаемой покупателями. Фирма Лорье, гордая своей славой,
ввела у себя в магазине особую систему: каждая "старшая"
   создавала себе свой собственный круг "клиенток", небольшую группу
постоянных заказчиц, которых она одна обслуживала, изучив их вкусы,
"одевала", "откладывала"
   для них часть поступающих новых моделей. Между "старшей" и ее
клиентками создавалась уже некоторая близость, часто на протяжении многих
лет, и для этой роли Марта со своей честностью и серьезностью подходила
как нельзя лучше.

   Она была дочерью нотариуса в Кеттеринге. Многие служившие у Лорье
барышни были дочерьми людей интеллигентных профессий из провинции или
лондонских предместий. Считалось честью быть принятой па службу в магазин
Лорье, носить форму этого предприятия - темнозеленое платье. Потогонная
система и скверные бытовые условия, в которые поставлены иногда продавщицы
других магазинов, совершенно отсутствовали у Лорье, где девушек прекрасно
кормили, предоставляли удобное помещение и следили за их поведением.
Мистер Уинч, единственный мужчина в магазине, особенно следил за тем,
чтобы девушек никуда одних не отпускали. Он весьма уважал Марту и часто
имел с ней продолжительные совещания. Это был розовый, женоподобный
старичок, сорок лет прослуживший в магазинах дамского платья. Его большой
палец стал совсем плоским от постоянного щупания материй, спина была
всегда согнута в почтительном поклоне. При всей своей жсноподобности,
мистер Уинч для всякого посетителя представлял собой единственную пару
брюк в безбрежном и пенистом море женственности. Он не одобрял тех мужей,
которые приходили сюда с женами смотреть манекены. Он знал в лицо членов
королевской фамилии. Он представлял собой почти такую же крупную величину,
как самый магазин Лорье.

   Исцеление мисс Крэмб вызвало тихую сенсацию среди персонала Лорье. И
непосредственным результатом было то, что просто из любопытства несколько
младших продавщиц явилось к Эидрью с незначительными жалобами. Они,
хихикая, поясняли одна другой, что им хотелось посмотреть, "каков из себя
этот доктор нашей Хавбек". Но постепенно все больше и больше служащих
Лорье стало приходить в при„мную на Чесборо-террас. Все девушки были
застрахованы. По закону они обязаны были лечиться у страхового врача, но,
с отличавшим всю фирму Лорье высокомерием, они не подчинялись этому
правилу.
   К концу мая нередко можно было увидеть в приемной Эндрью с полдюжины
"барышень" от Лорье - молодых, с накрашенными губами, в высшей степени
элегантных, копирующих своих заказчиц. Доходы Эндрью значительно
повысились. Кристин говорила смеясь:

   - Что ты делаешь с этим хором красоток, мой друг?
   Уж не ошиблись ли они дверью и не приняли ли твою приемную за театр?

   Но пылкая признательность мисс Крэ.мб (о, восторг исцеления!) только
еще начинала проявляться. До тех пор полуофициально врачом фирмы Лорье
считался доктор Мак-Лин, солидный, пожилой. Его вызывали во всех
экстренных случаях - например, когда мисс Твиг из костюмного отдела сильно
обожглась горячим утюгом.

   Но доктор Мак-Лин собирался уйти на покой, а его компаньон, которому он
передавал практику, доктор Бентон, не был ни пожилым, ни солидным. Надо
сказать, что не раз склонность доктора Бентона шнырять глазами по ножкам и
слишком нежная заботливость его по отношению к хорошеньким младшим
продавщицам заставляла мистера Уинча хмуриться и багроветь. Мисс Крэмб и
мистер Уинч обсудили этот вопрос на одном из своих маленьких совещаний, и
мистер Уинч, заложив руки за спину, важно кивал головой, когда мисс Крэмб
напирала на то, что Бентон для них человек неподходящий и что на
Чесборо-террас имеется другой врач, строгий и скромный, который достигает
блестящих результатов, не принося жертв Таис. Пока ничего еще не было
решено, мистер Уипч спешить не любил, но когда он поплыл к дверям, чтобы
встретить герцогиню, в глазах его был знаменательный блеск.

   На первой неделе июня Эндрью, которому уже давно было стыдно за свое
прежнее пренебрежение к услугам мисс Крэмб, был потрясен новой неожиданной
услугой с ее стороны.

   Он получил письмо, написанное языком изысканным и вместе деловым (как
он потом убедился, обыкновенный бесцеремонный вызов по телефону был совсем
не в духе автора этого письма), с просьбой прийти во вторник, то есть
   на следующее утро, если возможно, к одиннадцати часам, на Парк-гарденс,
ј 9, к мисс Винифред Эверет.

   Закрыв пораньше амбулаторию, он в большом волнении отправился туда. В
первый раз его звали к больному за пределами убогого квартала, которым до
сих пор была ограничена его практика. Парк-гарденс представлял собой
красивую группу домов не совсем современного стиля, но больших и солидных,
с прекрасным видом на Гайдпарк. Эндрью позвонил у дома .ј 9, в напряженном
ожидании, неизвестно почему убежденный, что, наконец, пришла удача.

   Ему открыл пожилой слуга. Комната, куда его ввели, была просторна,
убрана старинной мебелью, книгами и цветами и напомнила ему гостиную
миссис Воон. Как только он вошел, он понял, что предчувствие его не
обмануло. Когда появилась мисс Эверет, он повернулся к ней и поймал ее
взгляд, спокойный, ясный, с одобрительным выражением устремленный на него.

   Это была женщина лет пятидесяти, хорошо сложенная, темноволосая, с
желтовато-смуглой кожей, 'одетая со строгой простотой и державшая себя в
высшей степени самоуверенно. Она сразу заговорила с ним ровным,
размеренным голосом:

   - Я лишилась своего постоянного врача, для меня это несчастье, так как
я ему очень доверяла. Моя мисс Крэмб рекомендовала мне вас. Она женщина
честная и преданная, я на нее полагаюсь. Я смотрела в справочнике - у вас
высокая квалификация.

   Она помолчала, совершенно откровенно разглядывая его и точно взвешивая.
У нее был вид женщины, которая хорошо питается, окружена хорошим уходом,
которая никому не позволит пальцем себя коснуться, пока не осмотрит как
следует его руки. Она продолжала с нарочитой сдержанностью:

   - Пожалуй, вы мне подойдете. В это время года я всегда проделываю курс
впрыскиваний. У меня сенная лихорадка. Вам, я полагаю, известно все об
этой болезни?

   - Да,- ответил он.-Что вам впрыскивали?
   Она назвала известный препарат.

   - Мой прежний врач посоветовал мне это средство.
   Я очень верю в него.

   - Ах, вот что он вам впрыскивал!

   Задетый ее тоном, он чуть не сказал ей, что верное средство ее
хваленого доктора ничего не стоит, что оно стало популярным благодаря
ловкому рекламированию его фирмой, изготовляющей его, а помогает оно при
сенной лихорадке только потому, что в Англии летом редко бывает в воздухе
много той цветочной пыльцы, которая вызывает эту болезнь. Но он сделал над
собой усилие и промолчал. В нем происходила борьба между тем, во что он
вернл, и тем, чего он желал. Он подумал, подстрекая сам себя:

   "Дурак я буду, если я упущу этот случай после стольких месяцев неудач",
а вслух сказал:

   - Полагаю, что смогу не хуже всякого другого делать вам эти
впрыскивания.

   - Прекрасно. А теперь относительно гонорара. Я никогда не платила
доктору Синклеру больше гинеи за визит.
   Могу я считать, что вы согласны на эти условия?

   Гинею за визит - втрое больше, чем он когда-либо получал! А еще важнее
было то, что это - первый шаг к практике в высшем кругу, которой он жаждал
столько месяцев. Снова подавил он в себе протестующий голос совести. Что
же из того, если впрыскивания бесполезны?
   Это ее предложение, не его. Он устал от неудач, ему надоело тянуть
лямку, получая по три с половиной шиллинга за визит. Он хочет пробить себе
дорогу, добиться успеха.
   И добьется во что бы то ни стало.

   Он пришел к ней опять на следующий день ровно в одиннадцать. Она
свойственным ей строгим тоном предупредила его, чтоб он не опаздывал. Она
не хотела менять часа своей обычной утренней прогулки. Он сделал ей первое
впрыскивание. И стал приходить два раза в неделю, продолжая лечение.

   Он иыл пунктуален, так же аккуратен, как она, и никогда не переходил
границ, ею намеченных. Было почти забавно наблюдать, как она постепенно
оттаивала. Она была чудачка, эта Винифред Эверет, и особа весьма
решительная. Несмотря на свое богатство (отец ее был крупным
заводовладельцем в Шеффильде, и все состояние, полученное ею в наследство,
было вложено в надежные ценные бумаги), она старалась извлечь максимальную
пользу из каждого пенни. То была не скупость, а скорее своеобразная форма
эгоизма. Она поставила себя в центре своего мирка, чрезвычайно заботилась
о своем все еще красивом и белом теле, интересовалась всеми видами ухода и
лечения, какие, по ее мнению, могли ей быть полезны. Она желала непременно
иметь все самое лучшее. Она была умеренна в пище, ко ела только самое
изысканное и дорогое. Когда при шестом визите она снизошла до того, что
предложила Эндрью стакан хереса, он заметил, что это Амонтильядо 1819 года.
   Одевалась она у Лорье. Нигде, ни у кого Эндрью не видал такого
постельного белья, как у нее. А при всем том она принципиально никогда не
тратила лишнего фартинга.
   Никак нельзя было себе представить, чтобы мисс Эверет бросила полкроны
шоферу такси, не посмотрев сперва внимательно на счетчик.

   Эндрью такая женщина должна была бы внушать отвращение, а между тем он
ничего подобного не испытывал. Она возвела свое себялюбие чуть не на
степень философии. И она обладала большим здравым смыслом. Она удивительно
напоминала Эндрью женщину с картины Терборха, одного из старых голландских
мастеров, которую они с Кристин видели когда-то. То же пышное тело,
нежноматовый цвет лица, тот же рот, надменный и чувственный.

   Когда мисс Эверет заметила, что Эндрью-по ее собственному
выражению-серьезно решил ей понравиться, она стала менее сдержанна. Для
нее было неписанным законом, что визит врача должен продолжаться двадцать
минут, иначе она считала бы, что получила недостаточно за свои деньги. Но
к концу месяца Эндрью уже просиживал у нее по получасу. Они беседовали. Он
говорил с нею о своем стремлении выдвинуться. Она это одобряла. Круг ее
интересов был ограничен. Но круг ее родственников - неограничен, и
говорила она главным образом о них. Она не раз упоминала о своей
племяннице, Кэтрин Сэттон, которая жила в Дербишире, но часто приезжала в
Лондон, так как ее муж, капитан Сэттон, был членом парламента от Бернуэлла.

   - Доктор Синклер лечил и их тоже,- заметила она как-то раз осторожно,-
не вижу, почему бы вам не стать их домашним врачом.

   Когда он пришел в последний раз, она угостила его опять стаканом
Амонтильядо и сказала очень любезно :

   - Я терпеть не могу получать счета. Позвольте мне сейчас расплатиться с
вами.- Она подала ему сложенный чек на двенадцать гиней.- Само собой
разумеется, я скоро приглашу вас опять. Я зимой обычно делаю себе прививку
против насморка.

   Она даже проводила его до двери на лестницу и здесь постояла с минуту.
Ее холодное лицо осветилось наиболее близким подобием улыбки, какое он
когда-либо видел на этом лице. Но оно быстро исчезло, и, сурово глядя на
него, она сказала:

   - Хотите послушать совета женщины, которая годится вам в матери?
Оденьтесь у хорошего портного. Сходите к портному капитана Сэттона,
Роджерсу, на Кондуит-стрит.
   Вы мне говорили, что вы очень хотите выдвинуться. Но в этом костюме вы
ничего не добьетесь.

   Он шел от нее и всю дорогу мысленно ругал ее с прежней своей
необузданностью. Лицо его пылало от обиды. Старая сука! И чего она сует
нос, куда ее не просят, какое ей дело до него! Какое право она имела учить
его, как одеваться!
   Или она думает, что он будет играть при ней роль комнатной собачки?
Вот где наихудший компромисс - в рабском подчинении условности. Его
псддингтонские пациенты платили ему только три с половиной шиллинга, но
зато они не предлагали ему превратиться в портновский манекен.
   Впредь он ограничится только этим кругом пациентов и никому не будет
продавать свою совесть.

   Но это настроение прошло как-то само собой. Правда, Эндрью никогда ни
капельки не интересовался состоянием своего туалета. Дешевый костюм из
магазина готового платья всегда отлично служил ему, покрывал и защищал от
холода, несмотря на свою неэлегантность. Кристин тоже, хотя и была всегда
одета мило и опрятно, никогда не огорчалась из-за отсутствия нарядов. Она
лучше всего чувствовала себя в шерстяной юбке и связанном ею самой
джемпере.

   Эндрью украдкой оглядел себя, свои неописуемые шерстяные брюки мешком,
внизу забрызганные грязью. "Чорт возьми,- подумал он с раздражением,- а
ведь она совершенно права. Как я могу в таком виде завербовать пациентов
высшего класса? И отчего Кристин мне до сих пор ничего не говорила? Это
ее дело, а не старухи Винифред.
   Как фамилия того портного, которого она мне назвала?
   Да, Роджерс на Кондуит-стрит. Я, пожалуй, действительно обращусь к
нему".

   Пока он дошел до дома, к нему уже вернулось хорошee настроение. Он
помахал чеком перед носом Кристин:

   - Видала, моя милая? А помнишь, как я прибежал к тебе из приемной с
первым жалким заработком в три шиллинга? Ба! Нет, вот это - деньги,
настоящий гонорар, какой и полагается доктору медицины! Двенадцать гинеи
за любезные разговоры с дурой Винни и безвредные впрыскивания ей "Иптона
Гликкерта".

   - Что это за "Иптоп"? - спросила с улыбкой Кристин.
   Потом вдруг с недоумением посмотрела на него.- Да ведь это, кажется,
тот препарат, который ты так высмеивал?

   Эндрью переменился в лице, насупился в сильном замешательстве. Кристин
сказала именно то, что ему не хотелось услышать. И он вдруг рассердился,
но не на себя, а на нее:

   - Ах, пропади все пропадом! Никогда на тебя не угодишь, Крис! - Он
повернулся и вышел, хлопнув дверью.

   Весь этот день он дулся. Но на другой день опять повеселел. И
отправился к Роджерсу на Кондуит-стрит.

   Он был, как школьник, горд собой, когда две недели спустя явился вниз к
Кристин в одном из своих двух новых костюмов. Костюм был темносерый
двубортный и, по указанию Роджерса, дополнялся воротничком с уголками и
темным галстуком в тон. Без всякого сомнения, портной с Кондуит-стрнт был
мастер своего дела, а ссылка на капитана Сэттона побудила его одеть Эндрью
с особой тщательностью.

   Как раз в это утро Кристин выглядела хуже обычного.
   У нее немного болело горло, и она закутала шею и голову старым шарфом.
Она разливала кофе, когда Эндрью предстал перед ней в столь ослепительном
виде. Она была так потрясена, что некоторое время не могла произнести ни
слова.

   - Ох, Эндрью! - ахнула она.- Замечательно! Ты куда-нибудь идешь?

   - Иду? Конечно, иду, на работу, к больным.- Он был так доволен собой,
что держал себя почти вызывающе.- Ну, как, нравится?

   - Да,- ответила Кристин, но не так быстро, как ему хотелось.- Очень...
страшно шикарно, но... - она усмехнулась,- по это точно не ты.

   - Ты, кажется, предпочла бы, чтобы я всегда имел вид бродяги.

   Она промолчала, но рука ее, державшая чашку, вдруг сжалась так, что под
кожей заболели суставы. "Ага,- подумал Эндрью,- задело за живое!" Он
окончил завтрак и пошел к себе в кабинет.

   Через пять минут и она пришла туда, все в том же шарфе на шее. Глаза у
нее были нерешительные, умоляющие.

   - Милый,- сказала она,- пожалуйста, не перетолковывай моих слов. Мне
ужасно приятно видеть тебя в новом костюме. Я хочу, чтобы у тебя было все,
все самое лучшее. Ты извини, что я так выразилась давеча в столовой, но
понимаешь, я привыкла считать тебя... ох, это ужасно трудно объяснить... я
всегда считала тебя человеком, который...-пожалуйста, не пойми меня опять
превратнокоторому решительно все равно, какой у него вид и что думают люди
о его внешности. Помнишь, мы видели с тобой голову работы Эпштейна. Что ж,
разве ей нужна полировка и отделка?

   - Я не голова Эпштейна,- отрезал он.

   Кристин не отвечала ничего. В последнее время с ним трудно было ладить,
и, огорченная этим недоразумением между ними, она не знала, что сказать.
Все так же нерешительно она ушла из кабинета.

   Три недели спустя, когда племянница мисс Эверет приехала на несколько
недель в Лондон, Эндрью был вознагражден за то, что мудро, исполнил совет
старой дамы.' Мисс Эверет под каким-то предлогом вызвала его в Паркгарденс
и с суровым одобрением оглядела с ног до головы.
   Она явно проверяла, достоин ли он ее рекомендации. На другой день ему
позвонила по телефону миссис Сэттон, которая желала, как и тетка,
предохранить себя от сенной лихорадки,- очевидно, это была фамильная
болезнь.
   Он без всяких угрызений совести согласился впрыскивать ей бесполезный
"Ип