ился лицом к лицу с Фредди Хемсоном.

   - Алло, Хемсон,- сказал он небрежно. Он не мог подавить радостного
удовлетворения при виде физиономии Хемсона. Сперва тот его не узнал, а
когда узнал, лицо его, пройдя по очереди все степени изумления, выразило
откровенную растерянность.

   - Алло!-отозвался он наконец.- Что ты здесь делаешь?

   - Был у пациента,- отвечал Эндрью, кивком головы указывая назад, на дом
ј 17-а.- Я лечу дочь Джо Ле-Роя.

   - Джо Ле-Роя!

   Уже одно это восклицание много значило для Мэнсона.
   Он жестом хозяина положил руку па дверцу своего красивого нового
автомобиля.

   - Тебе в какую сторону? Не подвезти ли тебя?
   Фредди быстро пришел в себя. Терялся он и редко и ненадолго. -За
какие-нибудь полминуты его мнение о Мэнсоне и о том, насколько этот
человек может быть ему полезен, подверглось мгновенному и неожиданному
превращению.

   - Да,- он дружески улыбнулся.- Я шел на Бентинк-стрит, в санаторию Иды
Шеррингтон. Захаживаю туда, чтобы держать старушку в повиновении. Но я.
пожалуй, проедусь с тобой.

   Несколько минут, в течение которых они переезжали Бонд-стрит, оба
молчали. Хемсон усиленно размышлял.
   Он так радушно приветствовал Мэнсона в Лондоне, рассчитывая, что тот
будет время от времени посылать к нему, на улицу Королевы Анны, больных на
консультацию по три гинеи за визит. Но сейчас перемена в старом его
товарище, автомобиль, а главное - упоминание о Джо Ле-Рое (это имя ему
говорило неизмеримо больше, чем Эндрью)
   показали ему его ошибку. Потом он подумал об ученых степенях Мэнсона.
Это тоже могло быть полезно, весьма полезно. Предусмотрительно заглядывая
в будущее, Фредди видел теперь лучшую, гораздо более солидную основу для
сотрудничества с Эндрью. Но надо было подойти к делу осторожно, потому что
Мэнсон чертовски обидчивый и ненадежный малый. И Фредди сказал:

   - Почему бы тебе не заехать со мной к Нде? Знакомство с ней полезно,
хотя ее лечебница - самая скверная в Лондоне. Ну, да, впрочем, и другие,
верно, не лучше.
   А цены у нее выше.

   - Вот как?

   - Зайдем со мной и посмотрим мою пациентку. Это безобидная старушка,
миссис Реберн. Мы с Айвори проделываем над ней кое-какие исследования. Ты
ведь, кажется, специалист по легочным болезням? Пойдем, выслушай ее.
   Она будет страшно довольна. А ты получишь пять гиней.

   - Неужели... Ты хочешь сказать, что... Но что у нее с легкими?

   - Да ничего особенного,- усмехнулся Фредди.- Не гляди так удивленно.
Просто, вероятно, небольшой старческий бронхит. А она будет рада, если я
привезу тебя.
   Мы всегда так устраиваемся - я, Айвори и Дидмен. И тебе бы следовало
вступить с нами в компанию, Мэнсон... Пока не будем об этом говорить...
да, лечебница сейчас за углом!
   Но ты удивишься, когда я тебе расскажу, какой доход это дает.

   Эндрью остановил машину у дома, который ему указал Хемсон,
обыкновенного на вид лондонского жилого дома, высокого и узкого,
совершенно очевидно не предназначавшегося для его нынешних 'функций.
Озирая шумную улицу, по которой грохотали и свистели автобусы, автомобили,
трамваи, трудно было себе представить, чтобы какой-нибудь больной мог
найти здесь покой. Это было как раз такое место, где можно было скорее
заболеть расстройством нервов, чем излечиться от него. Эндрью сказал это
Хемсону, когда они поднимались по ступеням подъезда.

   - Знаю, дорогой мой,- с готовностью согласился Фредди,- но и другие
санатории и лечебницы расположены не лучше. Этот уголок Вест-Энда кишит
ими. Видишь ли, нам, врачам, нужно, чтобы они находились там, где нам
удобно.- Он ухмыльнулся.- Идеальное место для них, конечно, было бы
где-нибудь за городом, в-тишине, по подумай, какой врач, например, захочет
ездить-за десять миль каждый день, чтобы пять минут пробыть у больного! О,
ты со временем все узнаешь относительно наших вест-эндских тихих заводей
для больных.- Он остановился в узком вестибюле, по которому они
проходили.- Они все пропитаны тремя запахами,-замечаешь?-эфира, кухни и
человеческих испражнений - логическая последовательность... Извини,
дружище! Ну, а теперь - к Иде!

   С видом человека, знающего, что делает, он привел Эндрью в тесную
контору на нижнем этаже, где за маленьким письменным столом сидела
маленькая женщина в форме красновато-лилового цвета и накрахмаленной белой
наколке.

   -Доброе утро, Р1да!-воскликнул Фредди тоном, в котором звучало нечто
среднее между лестью и фамильярностью.- Что, все подсчетами занимаетесь?

   Она подняла глаза и, увидев его, приветливо улыбнулась. Ида была
низенькая, полная и в высшей степени полнокровная женщина. Но ее веселое
красное лицо было так густо напудрено, что казалось сизо-лиловым, почти
под цвет ее форменного платья. В ней чувствовалась грубая, неугомонная
жизненная энергия, смелость, понятливость, юмор. Она носила вставные и
притом плохо вставленные зубы, в волосах уже блестела седина. Легко было
заподозрить ее в любви к крепким выражениям и вообразить в роли
содержательницы второразрядного ночного клуба.

   А между тем санаторий Иды Шеррингтон был самый модный в Лондоне. У Иды
побывали половина пэров, светские дамы, любители скачек, знаменитые
адвокаты и дипломаты. Стоило только развернуть утреннюю газету, чтобы
прочесть, что еще кто-нибудь из блестящей молодежи, знаменитостей сцены
или экрана благополучно оставил свой апендикс в материнских руках Иды. Она
одевала всех сиделок в форму светлолилового цвета, платила дворецкому
двести фунтов в год, а старшему повару - вдвое больше.
   С больных брала совершенно фантастические цены. Сорок гиней в неделю за
комнату было довольно обычной здесь платой. А сверх того платили отдельно
за лекарства,- часто эти счета исчислялись в фунтах,- за специальную
ночную сиделку, за операцию. А если с Идой пытались торговаться, у нее на
все был один ответ, который она часто сдабривала вольным прилагательным. У
нее имелись свои заботы.
   Надо было платить разные проценты и налоги, и она часто приходила к
убеждению, что остается в накладе.

   Ида питала слабость к молодым врачам и любезно поздоровалась с
Мэнсоном, а Фредди пробормотал:

   - Хорошенько посмотрите на него. Он скоро будет направлять к вам такое
множество пациентов, что вы переберетесь в "Плаза-отель".

   - "Плаза" перебирается к нам,- многозначительно кивнула Ида своей
наколкой.

   - Ха-ха-ха! - засмеялся Фредди.- Вот это хорошо.
   Надо будет рассказать Дидмепу. Поль это одобрит. Пойдем, Мэнсон, сейчас
поднимемся наверх.

   Слишком узкий лифт, в котором могли бы поместиться только одни носилки,
поставленные косо, поднял их на четвертый этаж. Коридор был узок, у дверей
стояли подносы и вазы с цветами, сникшими от жары. Эндрью и Хемсон вошли в
комнату миссис Ребер н.

   Женщина лет за шестьдесят сидела в постели, обложенная подушками,
ожидая врача, и держала в руках бумажку, на которой были записаны
некоторые симптомы, замеченные ею у себя этой ночью, а также вопросы,
которые она хотела задать ему. Эндрью не ошибся, отнеся ее сразу к типу
пожилых ипохондриков, тех "malade au petit morceau de papier"1, о которых
говорит Шарко.

   Присев на кровать, Фредди заговорил с нею, ограничившись лишь тем, что
пощупал ее пульс. Он выслушал все, что она сказала, и стал ее весело
успокаивать. Сказал, что мистер Айвори сегодня днем придет к ней и сообщит
результат своих высоконаучных исследований. Попросил разрешить его
коллеге, доктору Мэнсону, осмотреть ее.
   Миссис Реберн была польщена. Все это было ей очень приятно. Из
разговора выяснилось, что она вот уже два года лечится у Хемсона. Она была
богата, одинока, и жизнь ее протекала то в исключительно дорогих частных
отелях, то в санаториях Вест-Энда.

   - Господи!-воскликнул Фредди, когда они вышли из комнаты.- Ты
представить себе не можешь, какое золотое дно для нас эта женщина! Какие
самородки мы извлекаем!

   Эндрью ничего не ответил. Его слегка мутило от атмосферы, царившей
здесь. У старой дамы легкие были в порядке, и только трогательная
благодарность, с которой она смотрела на Фредди, мешала Эндрью счесть все
это дело гнусным и бесчестным. Он старался уговорить сам себя.
   С какой стати ему разыгрывать поборника справедливости?
   Он никогда не добьется успеха, если будет все попрежнему нетерпим и
упрям. И Фредди ему добра желал, приглашая осмотреть свою пациентку.

   Он довольно дружески простился с Хемсоном и сел в свой автомобиль. А в
конце месяца, когда он получил от миссис Реберн в благодарственном письме
аккуратно написанный чек на пять гиней., он уже смеялся над своими
вздорными сомнениями. Теперь он очень любил получать чеки, и, к его
великому удовлетворению, их поступало все больше и больше.


   VII

   Врачебная практика Эндрью после такого многообещающего начала стала
быстро, чуть не молниеносно, расти и расширяться во всех направлениях, и
Эндрью еще стремительнее поплыл по течению. Он был в некотором смысле
жертвой собственной страстности. Он всегда был бедняком. В прошлом его
упрямая независимость приносила ему одни лишь неудачи. Теперь он имел
возможность наслаждаться поразительным материальным успехом.

   Вскоре после экстренного вызова к Лорье он имел весьма приятный
разговор с мистером Уинчем, после которого к нему стали обращаться
большинство младших служащих Лорье и даже некоторые из старших. Приходили
чаще всего с обычными жалобами, но, раз побывав у него, девушки до
странности часто являлись снова,- доктср был так мил, такой веселый и
живой. Цифра его доходов от приема больных на дому все летела вверх. Он
скоро имел возможность выкрасить фасад дома и при содействии одной из
фирм, снабжающих врачей (ведь все они горят желанием содействовать молодым
вольнопрактикующим врачам в увеличении их доходов), заново обставил свой
кабинет и приемную, купив новую кушетку, мягкое креслокачалку, несколько
шкафчиков элегантно-ученого вида из белой эмали и стекла.

   Бьющее в глаза благополучие этого дома, свежевыкрашенного в
желтовато-белый цвет, автомобиля, ослепляющемодной обстановки скоро
обратило на себя внимание соседей и привело обратно многих "хороших"
пациентов, которые когда-то лечились у доктора Фон, но постепенно покидали
его, по мере того как и старый доктор и его приемная становились все
запущеннее.

   Дни ожидания, дни тягостного прозябания для Эндрью миновали. Во время
вечерних приемов он едва успевал пропускать больных: дверь с улицы
беспрерывно хлопала, дверь приемной дребезжала, пациенты ожидали и в
"черной" и в "парадной" приемной, так что ему приходилось метаться между
амбулаторией и кабинетом. Он был вынужден для сбережения времени придумать
следующий выход:

   - Послушай, Крис,- сказал он однажды утром.- Мне только что пришел в
голову один план, который мне очень много поможет в часы спешки. Ты
знаешь, что, осмотрев больного в амбулатории, я бегу обратно в дом
приготовить ему лекарство. Это обычно отнимает у меня пять минут.
   Неприличная потеря времени! Ведь я бы мог его употребить на то, чтобы
отпустить одного из "хороших" пациентов, ожидающих в приемной. Ну, что же,
поняла мою мысль?
   Отныне ты мой аптекарь]
   Она посмотрела на него, испуганно сдвинув брови.

   - Но я понятия не имею, как приготовлять лекарства.
   Он успокоительно улыбнулся.

   - Не беспокойся, дорогая. Я приготовил запасец микстур двух-трех
сортов. Тебе придется только разливать их в бутылки, наклеивать ярлычки и
завертывать.

   - Но...- В глазах Кристин читалось замешательство.- Ах, Эндрью, я
охотно тебе буду помогать, но только... ты в самом деле веришь, что...

   - Как ты не понимаешь, что я вынужден так делать! - Он не смотрел ей в
глаза. Сердито допил кофе.- Конечно, я когда-то в Эберло крепко горячился
из-за системы выдачи лекарств. Все это теории! Теперь я... Я практик. К
тому же все эти барышни от Лорье малокровны. Хороший препарат железа им не
помешает.

   И раньше чем Кристин успела ответить, звонок у дверей амбулатории
заставил Эндрью вскочить и уйти из столовой. В былое время она бы
заспорила с ним, стала твердо отстаивать свое мнение. Теперь же только с
грустью подумала о перемене в их отношениях. Она больше не имела влияния
на Эндрью, не руководила им. Теперь верховодил он.

   С этого дня Кристин в утомительные часы приема стояла в каморке,
заменявшей аптеку, ожидая команды Эндрью во время его торопливых рейсов
между кабинетом, где он принимал "хороших" пациентов, и амбулаторией:
"Железо!" или "Белую!" или "Карминовую!" А иногда, когда она возражала,
что микстура с железом вся вышла, раздавался напряженный и выразительный
лай: "Что-нибудь! Черт побери! Что угодно!"

   Часто прием затягивался до половины десятого. Потом они подсчитывали
выручку по книге, толстой счетной книге доктора Фоя, которую они нашли
исписанной только наполовину, когда переехали сюда.

   - Боже! Какой день, Крис! - захлебывался Эндрью.- Помнишь эти первые
жалкие три с половиной шиллинга, с которыми я носился, как школьник. Ну, а
сегодня, сегодня мы имеем свыше восьми фунтов наличными деньгами.

   Он укладывал деньги, тяжелые столбики серебра и кредитки, в табачный
кисет, который доктор Фой употреблял в качестве кошелька, и запирал его в
средний ящик письменного стола. Он сохранил этот старый мешок, как и
гроссбух, "на счастье".

   Он забыл теперь обо всех былых колебаниях и хвалился своей
дальновидностью, побудившей его купить практику Фоя.

   - Дела у нас во всех отношениях блестящи, Крис,- радовался он.-
Доходная амбулатория и прочная клиентура среднего класса. И сверх того я
создаю себе солидную практику консультанта. Ты увидишь, что еще будет, как
мы далеко пойдем.

   Первого октября он уже имел возможность предложить Кристин заново
обставить их дом. После утреннего приема он с подчеркнутой небрежностью,
какую усвоил себе в последнее время, сказал:

   - Я бы хотел, Крис, чтобы ты сегодня съездила на Вест-Энд. Побывай" у
Гудсона или Остли, если предпочитаешь его. Обратись в самый лучший
магазин. И выбери всю новую мебель, какую тебе нужно. Парочку новых
гарнитуров для спален, гарнитур в гостиную, купи все.

   Она молча посмотрела на него, а он улыбнулся, закуривая папиросу.

   - Вот одно из удовольствий, которое приносят деньги,- иметь возможность
дать тебе все, что захочется. Не думай, что я скуп. О господи, конечно
нет! Ты была молодцом, Крис, все время, пока нам жилось трудно. Теперь
начинается для нас счастливая жизнь, и мы будем ею наслаждаться...

   - Заказывая дорогую мебель и... и гарнитуры у Остли.
   Эндрью не заметил горечи ее тона. Он засмеялся.

   - Верно, дорогая. Давно пора нам выкинуть старую нашу рухлядь от
"Ридженси".

   Слезы подступили к глазам Кристин. Она вспыхнула:

   - В Эберло эти вещи тебе не казались рухлядью. Да они и не рухлядь. О,
тогда была настоящая жизнь, тогда было счастье!

   Всхлипнув, она отвернулась и вышла из комнаты.
   Эндрью смотрел ей вслед с тупым удивлением. В последнее время с ней
делалось что-то странное,- настроение у нее было переменчивое,
подавленное, перемежавшееся внезапными взрывами непонятной горечи. Эндрью
чувствовал, что их точно относит друг от друга течением, что исчезает то
единение, та скрытая товарищеская связь, которые всегда существовали между
ними. Что ж, это lie его вина. Он делал для нее все, что мог, все, что
было в его силах. Он подумал с раздражением: "Мой успех для нее ничего не
значит, ровно ничего". Но ему некогда было раздумывать о безрассудстве и
несправедливости поведения Кристин. Его ждал целый список визитов к
больным, а так как был вторник, то и обычный визит в банк.

   Он заезжал в банк аккуратно два раза в неделю, чтобы вносить деньги на
свой текущий счет, так как считал, ч-io неразумно держать их дома, в ящике
стола. Он не мог не сравнивать эти приятные посещения с тем эпизодом в
Блэнелли, когда его, обтрепанного помощника врача, оскорбил Эньюрин Рис.
Мистер Узд, директор банка, всегда встречал его радушной и почтительной
улыбкой и ча'сто приглашал к себе в кабинет выкурить папиросу:

   - Без всякой навязчивости осмелюсь сказать, доктор:

   дела ваши превосходны. У нас ценят передовых врачей, которые сохраняют
надлежащую долю консерватизма. Вот как вы, доктор, осмелюсь сказать. Ну, а
что касается тех железнодорожных акций, о которых мы с вами на днях
толковали, то...

   Почтение, которое выказывал ему Уэд, было лишь одним из множества
доказательств широкой популярности, которую успел приобрести Эндрью.
Другие врачи района теперь любезно кланялись ему, проезжая мимо в своих
автомобилях. На осеннем собрании районного медицинского общества, в той
самой комкате, где он при первом своем появлении чувствовал себя парией,
его теперь приветствовали, ухаживали за ним, ему предлагал сигару сам
доктор Ферри, вице-председатель секции.

   - Рад видеть вас среди нас, доктор,- суетливо говорил маленький
краснолицый Ферри. - Понравилась вам моя речь? Нам ни в коем случае не
следует уступать в вопросе о гонорарах. Особенно когда дело касается
ночных вызовов,- тут я всегда твердо стою на своем. Недавно меня ночью
разбудил мальчик, еще совершенный ребенок, лет двенадцати, "Скорее
пойдемте, доктор, папа на работе, а маме вдруг стало очень плохо". Знаете,
эти неизменные заявления в два часа ночи. И я этого мальчугана никогда
раньше не видел. "Милый мальчик,- говорю я,- твоя мама - не моя пациентка.
Беги, принеси мне полгинеи, тогда я поеду". И конечно, он больше не
вернулся. Говорю вам, доктор, у нас район ужасны и...

   На следующей неделе после этого собрания к Эндрью позвонила миссис
Лоренс. Эндрью всегда доставляла удовольствие грациозная
непоследовательность ее телефонных разговоров. Сегодня, упомянув о том,
что супруг ее уехал на рыбную ловлю в Ирландию и она, быть может, попозже
поедет к нему туда, она позвала его завтракать в пятницу, ввернув это
приглашение как будто между прочим, таким тоном, словно оно не имело
никакого значения.

   - У меня будет Топпи. И еще два-три человека, менее скучных, по-моему,
чем большинство тех, с кем обычно встречаешься. Вам, пожалуй, будет
полезно с ними познакомиться.

   Он повесил трубку со смешанным чувством удовольствия и непонятного
раздражения. В глубине души он был задет тем, что Кристин не приглашена
тоже. Но потом пришел к заключению, что это визит не светский, а скорее
деловой. Он должен бывать в обществе и заводить знакомства, в особенности
среди такого сорта людей, которые будут на завтраке у миссис Лоренс. И во
всяком случае Кристин не следует ничего говорить обо всем этом. В пятницу
он сказал ей, что будет завтракать с Хемсоном, и с облегчением вскочил в
автомобиль. Он забыл, что очень плохо умеет притворяться.

   Франсиз Лоренс жила в Найтсбридже, на тихой улице между Хенс-плейс и
Уилтои-Кресеит. Дом не поражал великолепием, как дом Ле-Роя, но здесь все
говорило о выдержанном вкусе и богатстве хозяев. Эндрью приехал поздно,
когда большинство гостей было уже в сборе: Топпи, Роза Кин, писательница,
сэр Дудлей Румбольд-Блэйн, доктор медицины, известный врач и член
правления "Кремопродукта", Никол Уотсон, путешественник-антрополог, и
несколько других, менее ошеломительных личностей.

   За столом Эндрью оказался рядом с миссис Торнтон, которая, как
выяснилось из разговора, жила в Лейстершире ii время от времени приезжала
на короткое -время в Лондон, в отель Брауна. Теперь Эндрью уже научился
спокойно выдерживать церемонию представления новым людям, тем не менее он
охотно спасся под прикрытие ее болтовни, возвращавшей ему уверенность,-
материнского повествования о том, каким образом во время игры в хоккей
дочь ее Сибилла, ученица Рединской школы, ушибла ногу.

   Одним ухом слушая миссис Торнтон, принимавшую его молчаливое внимание
за интерес, он умудрялся в то же время ловить обрывки учтивого и
остроумного разговора, который велся вокруг, едкие шутки Розы Кип,
увлекательный рассказ Уотсона об экспедиц