мированных на конкурсе похоронных бюро Америки два  года
назад. Мело-дия возымела действие. Миссис Джонсон  приобрела  для  покойного
супруга дубовый  гроб  стоимостью  в  800  долларов  с  пружинным  матрацем,
отделанный изнутри искусственным шелком. И даже крест на  крышке  гроба  был
выложен из серебряных долларовых монет. Сделку спрыснули стаканчиком  виски,
от которого миссис Джонсон уже не отказалась. Между тем  гроб  являлся  лишь
первой частью похоронного ритуала... .
     Миссис Джонсон была убеждена, что видит кошмарный сон. Она воздела  обе
руки кверху и напоследок  согласилась  с  условиями.  С  мрачным  лицом  она
поднялась и устало проговорила:
     . - Делайте что хотите, но похороны не должны  стоить  слишком  дорого.
Мои доходы невелики, а имущества у меня очень мало.
     - Милый друг, вы  опять  о  деньгах,  -  с  отеческим  упреком  заметил
подрядчик. - Вблизи смерти следует забывать всякую мирскую суету.  Когда  вы
однажды повстречаетесь с мужем на небесах...
     - Не желаю я встречаться с ним никогда, - закричала женщина  и,  горько
рыдая, вышла из коридора.
     На следующий день в газетах было огромное объявление, приглашавшее всех
родных, друзей, знакомых и соседей Нормана Джонсона  в  бюро  фирмы  "Вильям
Койн и сыновья" для прощания с покойным, где у него были свои приемные  часы
два дня подряд с восьми до двадцати часов... Под  звуки  органа  в  приемную
первыми  вошли  вдова  Нормана  Джонсона  и  те   четыре   картежника,   что
присутствовали при его смерти.
     - Черт подери,  до  чего  же  здорово  ему  заштопали  лоб,  -  заметил
Револьвер Том.
     Могила стоила безусловно дорого, потому что была расположена  на  южном
склоне, откуда открывался замечательный вид  на  близлежащее  шоссе.  Мистер
Койн при вручении вдове счета придерживался мнения: за пейзаж  всегда  стоит
заплатить, и окончательная сумма выразилась в 2200 долларов.
     Мистер Койн был отзывчивым человеком, и, когда миссис Джонсон оказалась
не в состоянии уплатить ему наличными, похоронный подрядчик  предоставил  ей
полугодовую шестипроцентную  рассрочку.  Вдова  пожаловалась  на  спекуляцию
смертью, но-мистер Койн со знанием дела поучал ее, что  американцы  ежегодно
расходуют на похороны больше денег, чем на лечение  в  больницах,  и  что  в
стране  высокого  уровня  жизни  похоронные   издержки   всегда   составляют
наибольшую расходную статью семьи.
     Миссис Джонсон пришлось расстаться с большей частью  своего  имущества,
так как она родила всех своих детей в кредит, а за двоих последних  все  еще
платила ежемесячно по двадцать долларов в больницу. В кредит она починила  и
свои зубы, оперировала аппендикс и задолжала, таким образом, еще дантисту  и
хирургу, а тут - похоронный счет!
     Миссис Джонсон была героиней. С пяти утра она разносила газеты, а затем
шла убирать уборные автобусной станции. Ей приходилось содержать своих детей
в детском доме и платить за умершего мужа. Если она порой и жаловалась своим
знакомым на тяготы жизни и  дороговизну  смерти,  то  последние  раздраженно
отвечали:
     - Милейшая миссис Джонсон! Как это у вас поворачивается язык?  Говорить
это - не по-американски. Неужели вам невдомек, что вы живете в  стране,  где
самый высокий в мире уровень жизни?
     - Люблю эту страну, - с грустью  отвечала  миссис  Джонсон.  -  Грустно
только, что здесь же приходится рождаться, болеть и умирать.


     Реалистический театр

     Как-то я  возвращался  самолетом  из  Стокгольма  в  Хельсинки.  Я  уже
застегивал привязные ремни, когда рядом со мной уселся запыхавшийся мужчина,
который ворвался в самолет в самый последний момент. Он был  неопределенного
возраста,  среднего  роста  и  хорошо  одет."  Его  серое  лицо   напоминало
высушенную треску, а напомаженные волосы -  черную,  лакированную  жесть.  В
ответ на многочисленные просьбы  бортпроводницы  застегнуть  пояс,  он  лишь
пожал своими костлявыми плечами и по-английски с явным заокеанским  акцентом
- заявил:
     - Никогда не застегивал, не буду  застегивать  и  сейчас.  Хочу  всегда
чувствовать себя свободным человеком.
     Затем он повернулся ко мне и пожелал  узнать  мою  фамилию,  профессию,
возраст,  семейное  положение,  домашний  адрес,  размер  обуви,   состояние
здоровья и сколько я зарабатываю. Я сообщил ему свою  фамилию,  профессию  и
номер обуви, но ничего более. Он скорчил  недовольную  мину  и  заявил,  что
презирает людей, которые умышленно утаивают  подробности  о  себе.  Сам  он,
например, не имеет от меня никаких секретов.
     - Вы из Хельсинки? - спросил он у меня.
     - Более того - коренной житель.
     - Отлично. Стало быть,  вы  можете  проинформировать  меня  немножко  о
столице вашей страны, в которой я никогда ранее не бывал. В  Хельсинки  есть
театры?
     - Да, более десяти.
     - А опера?
     - Есть и опера.
     - Хорошо. Но надо полагать, что в Хельсинки есть и тюрьмы?
     - Да, к сожалению, две. Тюрьма предварительного  заключения  и  тюрьма,
где отбывают наказание.
     - А чего сожалеть-то. Я, наоборот, радуюсь,  что  в  Хельсинки  есть  и
театры и тюрьмы. Это  означает,  что  Финляндия  не  является  слаборазвитой
страной. Хоть вы и не очень красноречивы, тем не менее не могли бы вы кратко
ответить мне на несколько вопросов?
     - По-моему, я уже сообщил вам номер своих ботинок.
     - Верно, и фамилию, и  профессию  тоже.  Фамилия  ваша  мне  ничего  не
говорит, а по профессии я могу догадаться, сколько вы зарабатываете в месяц.
Ваш заработок настолько мал, что вызывает жалость. Мужчина, существующий  на
столь мизерные средства, не может, иметь семьи, не говоря уже о  собственной
квартире. -Как, правильный я сделал вывод?
     - Судите сами. Вы, по-видимому, ясновидящий?
     - Берите выше, намного выше. Вижу, я отчетливо и, кроме  того,  далеко,
куда дальше,  чем  многие  мои  подчиненные.  Вижу  я  и  вас  насквозь.  Вы
ошарашены, но вы не человеконенавистник. Вы готовы оказать  помощь  ближнему
своему. Поэтому я прошу вашей помощи.
     - Если вы думаете, что сможете одолжить у меня денег, то, ошибаетесь, -
решительно ответил я. - Если же вам нужен парашют, то обратитесь к  штурману
или бортпроводнице.
     - Да, вы просто на редкость красноречивы, -  воскликнул  будущий  гость
Хельсинки, фамильярно хлопнув меня по плечу. - Вы романтик или реалист?
     - Во сне романтик, наяву реалист.
     - Очень хорошо! Только вам не следует никогда  спать.  А  поскольку  вы
считаете себя реалистом, вы должны понять  меня  -  настоящего  реалиста.  С
надеждой на это я и прошу вашей помощи.
     - Я уже сказал, что не дам ни копейки.
     - Речь пойдет не о деньгах. Мне нужна  помощь  другого  рода.  Вот  вам
блокнот и карандаш. Пишите адреса всех хельсинкских театров и тюрем. Учтите,
может случиться так, что я пробуду в Хельсинки всего два дня.
     Я выполнил просьбу своего попутчика и  записал  в  его  блокнот  адреса
одиннадцати театров, двух тюрем и  на  всякий  случай  двух  психиатрических
лечебниц.  Вернув  ему  блокнот,  я  полюбопытствовал,  чем   он   вообще-то
занимается. Тут он поведал мне следующую историю:
     - Я поборник  нового  реалистического  театра.  Путешествую  по  свету,
выступаю  с  докладами,  учу.  Моя  страна   финансирует   эти   поездки   в
благодарность за честь и славу, которую я приношу ей  на  протяжении  многих
лет. Мое представление о театре исходит из того,  что  реалистическая  пьеса
должна быть по-настоящему реалистичной. Если драматург в своем  произведении
рисует проститутку, то женщина, играющая эту  роль,  должна  быть  настоящей
проституткой. Я бы разрешил эту проблему просто: при домах терпимости должны
быть созданы театральные училища.
     Театральные школы должны быть созданы и при тюрьмах.  Ведь  вы  знаете,
что, например, в шекспировских драмах злодеи  и  герои  умирают,  пронзенные
мечом или заколотые кинжалом. Смешно, когда  эти  актеры,  погибшие  в  ходе
драмы, возвращаются после спектакля на сцену, чтобы принять цветы  и  овации
публики. Этакое шутовство уже не реалистический театр, потому что оно лишает
зрителя его иллюзий. Зритель требует, чтобы зрелище полностью возмещало  ему
стоимость билета, а посему трупы убитых во время спектакля  должны  быть  по
окон-чании представления свалены в кучу на авансцене. Трагедии  в  наши  дни
исключительно популярны, и недостатка в актерах нет.  В  камерах  смертников
наших тюрем  не  переводятся  люди,  которые  боятся  электрического  стула,
газовых камер и виселицы. Но если им дать роль в пьесе, они с честью  сложат
голову на сцене, веря в то, что они поистине корифеи мировой истории.  Когда
смертные приговоры будут приводиться в исполнение таким образом,  они  будут
окружены ореолом, а зритель убежден в том, что видит современный реализм.
     Театральные  училища   при   тюрьмах   будут   величайшим   достижением
артистической деятельности нашего века.  При  училищах  должны  существовать
также классы киноискусства, готовящие смертников - индейцев и негров, -  для
нужд нашей кинопромышленности. От них требуется сыграть всего одну роль, так
как в фильме,  который  является  по-настоящему  реалистичным,  стреляют  не
деревянными пулями, а чистым свинцом. Да и нет нужды играть убитого  в  этих
фильмах, потому что убивают по-настоящему. И раз и навсегда.
     Реалистический театр обладает и большим моральным воздействием. Зритель
должен постепенно научиться понимать, какая честь - умереть от  удара  сабли
или от пули. Тем самым реалистический театр воспитывает в гражданах здоровую
волю к обороне страны  и  презрение  к  смерти.  Грудь  театрального  героя,
умирающего от раны, нанесенной кинжалом, уже не понадобится пачкать  красным
вином или малиновым вареньем, это сделает его собственная кровь. Итак, зачем
приводить в исполнение приговоры смертникам, когда они бесконечно нужны  нам
для театральных драм? Таким образом, следует  срочно  создавать  театральные
училища при тюрьмах всего мира для  заключенных,  приговоренных  к  смертной
казни. Если возникнет перепроизводство  актеров,  то  проблему  можно  будет
разрешить, организовав где-нибудь  в  отдаленной  стране  войну  и  направив
приговоренных к  смерти  на  передовую.  Тогда  они  сложат  головы  не  как
преступники, а как великие герои своей отчизны...
     - Погасите сигареты и застегните привязные  ремни!  -  прозвучал  голос
бортпроводницы.
     Мой собеседник опять не согласился  застегнуть  пояс,  твердя,  что  он
свободный человек. Самолет приземлился, и он первым выбрался из  машины.  Он
горел желанием познакомиться с театрами и  тюрьмами.  И  хотя  этот  человек
несколько раз подчеркивал, что у него нет от меня секретов, он тем не  менее
скрыл свою фамилию, гражданство и адрес. Со времени нашей встречи прошла уже
неделя, но я ничего не видел и не слышал о его пребывании в Финляндии. Ни на
полосах газет, ни в передачах радиовещания. И я начинаю опасаться, не выбрал
ли он в  блокноте  первым  тот  адрес,  по  которому  расположена  известная
больница для психопатов. Я, видите ли, тоже реалист.


     Жестокое наказание

     Техас, как утверждается в одном путеводителе, - часть света, где  царит
беспримерная свобода. Каждый, кто здесь жаждет ею наслаждаться, должен, лишь
обзавестись револьвером. И чем раньше, тем лучше.
     Джим же  был  исключением,  поскольку  ему  пришлось  раньше  научиться
ходить, чем стрелять. Другими словами,  детство  у  него  было  безотрадное.
Будучи обреченным играть луком и стрелами, в то  время  как  его  сверстники
давным-давно имели красиво поблескивающее огнестрельное оружие, он уже начал
почти всерьез страдать от комплекса  неполноценности.  К  счастью,  в  самый
последний момент отец помог Джиму избежать дома  для  душевнобольных  детей,
подарив сыну ко дню его семилетия револьвер.
     После этого мальчик стал развиваться нормально и  мог  теперь  спокойно
каждое воскресенье ходить в церковь, хотя он вряд ли бы  отдал  предпочтение
аромату ладана перед запахом пороховой гари. В восемь лет Джим  уже  проявил
первые признаки зрелости: застрелил соседскую собаку, выбил стекла  передних
фар у полицейской машины, продырявил кошку- местного шерифа  и  перебил  все
поголовье индюшек у одного фермера.
     - Из тебя выйдет толк, - с гордостью сказал отец сыну.
     Но однажды малыш допустил серьезную ошибку.
     - Джим, я сбегаю в кабачок повидаться с друзьями, - сказал как-то отец.
- Одолжи мне на время свою игрушку - моя в ремонте.
     - У меня нет больше револьвера, - робко ответил мальчик.
     - То есть как это нет? Ты, что потерял своего лучшего друга?
     - Нет... Я променял его на карманные часы... Мальчик вынул  из  кармана
часы и протянул их отцу.
     Тот брезгливо взглянул на них и таким  же  брезгливым  взглядом  окинул
своего любимого сына.
     - Так говоришь, променял свой пистолет на карманные ходики? Ну что  же,
если теперь кто-нибудь из приятелей смажет тебе по физиономии, сможешь  хоть
точно установить по ним, когда это произойдет...
     Сказав это, родитель с насупленным видом отправился в бар.
     Недели две спустя Джим смог убедиться в правоте упреков своего отца; По
дороге в школу он попал в драку, и его изрядно поколотили. Ко всему прочему,
какой-то мальчуган постарше прострелил ему кепку в двух местах. Джима  опять
стало терзать сознание своей неполноценности, и это болезненное  чувство  не
проходило до тех пор, пока отец не купил ему новый револьвер.
     Джим  продолжал  регулярно  посещать  церковь.  Осеняя  себя   крестным
знамением одной рукой, другой он  ощупывал  в  кармане  холодный  металл.  А
разносившиеся  под  сводами  храма  слова  пасторской  проповеди  прямо-таки
врезались в детскую память: "С божьей помощью и силой оружия мы завоюем весь
мир".
     Однажды Джим явился, в церковь в необычное для него  время.  Блюститель
душ человеческих сразу смекнул, что с мальчиком "что-то неладно.  Оказалось,
что тот пришел на исповедь. Заглянув ему  в  лицо,  пастор  елейным  голосом
произнес:
     - Ты поступил правильно, дитя  мое,  решив  исповедаться.  Но  как  ты,
наверное, знаешь, за это тоже платят деньги. Они у тебя с собой?
     - Да, у меня есть доллар. - Мальчонка  вытащил  из  кармана  долларовую
ассигнацию и протянул ее пастору. Купюра была новенькая, словно  только  что
вышедшая из-под печатного . пресса. К Джиму она попала из маминой сумки.
     - Ну, Джим, теперь можешь покаяться - сказал  пастор,  сунув  деньги  в
бумажник. - Что у тебя на душе?
     - Я так грешен...
     - Ну, рассказывай, что ты там натворил?
     - На прошлой неделе я пустил пулю в  окно  шерифа...  Позавчера  уложил
кобылу и жеребенка у фермера Эванса... Потом прошил задние покрышки в машине
нашего учителя...
     Пастор сделал  нетерпеливый  жест  рукой  и  обратился  к  мальчику  do
следующими серьезными словами:
     - Кончишь  ты,  наконец,  этот  свой  никчемный  перечень?  Переходи  к
главному. Ну-ка, выкладывай свои основные грешки.
     Джим сник, и на глазах у него проступили слезы:
     - Я вот уже скоро полгода, как в школу не хожу..,
     - А родители знают об этом?
     - Нет, не знают. Еще  только  вчера  папа  грозился  пристрелить  этого
учителя за то, что я до сих пор не научился читать и писать.
     - Самоуправство нужно предупредить! - вскричал пастор. -  Твой  отец  -
порядочный человек. Он дважды в год жертвует по пятерке в  благотворительный
фонд нашего храма. И я не хочу, чтобы  у  него  были  какие-то  неприятности
из-за твоего учителя. Это все я улажу сам. Еще будешь в чем-нибудь каяться?
     - Нет...
     - Ну, тогда отправляйся домой и  принимайся  за  уроки.  Я  сегодня  же
поговорю с твоим учителем.
     Джим решил переменить свой образ жизни. На следующее утро он  явился  в
школу. Писать объяснение по поводу  отсутствия  на  занятиях  его  никто  не
заставлял. Пастор позаботился о всех этих мелочах.
     На первом же уроке Джим углубился в свои занятия. Он  принялся  чистить
оружие.
     - Джим! Спрячь револьвер в парту! - строго прикрикнул на него учитель.
     Джим сделал вид, что не слышит.  Учитель  повторил  еще  более  суровым
тоном:
     - Если ты немедленно не спрячешь эту игрушку, я сообщу твоему  отцу.  А
заодно скажу ему, что тебя полгода не было в школе.
     Эти слова учителя привели Джима в такое негодование, что он выстрелил в
учителя. Пуля оцарапала учителю ухо.
     - Ах ты, негодяй этакий! - в бешенстве заорал он. - Сию же минуту  поди
сюда и встань перед классом. В наказание напишешь десять раз  на  доске:  "Я
никудышный стрелок".
     Более жестокое наказание для Джима вряд ли можно было  придумать.  Ведь
он еще не умел писать.


     Собачья жизнь

     Если  человека  обозвать  собакой,  то  он  рассердится,  нисколько  не
считаясь с мнениями и чувствами собаки. И тем не менее мы должны радоваться,
если кто-нибудь назовет нас собакой, особенно  комнатной,  служащей  в  наше
время олицетворением благополучия. Другое дело -бродячие собаки,  точно  так
же, как и бездомные люди, которых равняют с бродячими собаками.
     Служебные собаки бескорыстно служат человеку; стерегут  стада,  таскают
ноши и помогают полиции вылавливать воров. Впрочем, и среди служебных  собак
попадаются отдельные экземпляры, заимствовавшие у человека людские повадки -
прежде всего гениальную систему подкупа и манеру лаять в самых  неподходящих
местах.
     И несмотря на то, что собака не столь податлива коррупции, как человек,
она порой может быть всецело на нас похожей. В  Германии,  точнее  говоря  в
Брауншвейге, только что произошел случай, когда полиция  преследовала  вора,
стянувшего с витрины магазина колбасу. Собака  настигла  вора,"  но,  будучи
слаба на подкуп, оставила его в покое за кусок  колбасы.  Когда  полицейский
догнал собаку, она с аппетитом уплетала колбасу, а вор преспокойно продолжал
убегать. - Собака, говорят, получила отличное воспитание. Она умела ходить в
ногу с полицейским, стоять смирно и мыслить, как человек.
     Полиция и охотники продолжают испытывать нужду в ищейках. Им  и  поныне
обязана римско-католическая церковь. "Domini  canes",  или  "Псы  господни",
относятся к разряду монашеской братии, которую Доминик де Гусман  основал  в
1215 году. На гербе "Псов господних" изображена собака с факелом в зубах.  В
1232 году в руки этих двуногих псов была вверена инквизиция. Эти  монашеские
ищейки, облаченные в белые  рясы  и  черные  капюшоны,  были  завезены  и  в
Финляндию, где для них заготовили собачьи конуры.  Итак,  начало  церковному
собаководству было положено в  этом  отдаленном  северном  уголке  несколько
столетий назад. Словом, нет ничего необычного  в  том,  что  многие  люди  и
поныне злятся у нас, когда их называют собаками.
     Жаль, что нет в живых Диогена, а то  он  мог  бы  увидеть,  как  теперь
современный мир обходится со своими учеными собаками. Когда ученик Сократа -
Антисфен  основал  свою  философскую  школу,  члены  которой  собирались  на
афинской площади Киносарг, консерваторы  того  времени  стали  называть  эту
школу собачьей конурой, а учеников- киниками,  или  циниками  (собачниками).
Циники почитают за  честь  для  себя  жить  как  можно  проще,  не  считаясь
нисколько с требованиями мещанской  морали.  Диоген  возразил  как-то  своим
обидчикам:
     - Чем больше я смотрю на людей, вам подобных, тем горячей люблю собак!
     Диоген не мог тогда предвидеть,  что  в  наши  дни  масса  людей  будет
завидовать  псам  богачей.  Просто  непостижимо,  что   сумма   человеческих
страданий   увеличивается   пропорционально-росту   благополучия.   Это   не
какой-нибудь парадокс, а факт,. который я способен доказать. В то же  время,
когда во многих уголках земли льется кровь, половина человечества  голодает,
некоторые поборники свободы и человеколюбия посвящают  свою  жизнь  собакам.
Такой  цинизм,  пожалуй,  был  невдомек