,  тихо,  благоговейно. Сквозь запертую дверь доносился зычный голос
викария:
   - ...Ее смерть была точно священное деяние... Ибо как вода гасит огонь,
так милостыня искупает грех! И ее грех искуплен всецело!..
   - Проспер,  - сонливо сказала она, - погаси огонь, он мешает мне. Зажги
три свечи в канделябре возле меня.
   Она слышала собственный голос,  как в  тумане,  и ей казалось,  что она
погружается  во   что-то  мягкое,   тонкое,   где  чувства  бодрствуют  лишь
наполовину,  и мимо,  на бархатных подошвах, торопливо проносятся грезы. Она
закрыла  глаза.   В  полудремоте  ей  чудилось,   что  она  возвращается  из
путешествия -  из  черной страны,  где  страдают.  Дикие ландшафты страданий
остались позади.  Камни,  трещавшие под колесами ее  экипажа,  мучившие ее и
отнимавшие у  нее дыхание,  исчезли.  Они мягко катились по  влажному берегу
моря,  вздымавшего широкие,  плоские волны; и они вышли из экипажа, - Нино и
Иолла.
   Они  стояли,  прижавшись друг к  другу,  у  моря,  устремив свои души к
кроваво-дымящейся вечерней заре.  Им приходили мысли,  с  которых не снимало
печати  слово  и  которые  были  только  глубоким  трепетом  их  несказанной
гордости.
   Где-то вдали напрягался грубый голос:
   - ...Всю  славу  своих  предков  она  превзошла тем,  что  покорилась и
страдала в смирении...
   За  далью моря они видели поле с  длинными линиями разрушенных арок,  в
которых  пылало  вечернее зарево,  -  с  крепкими памятниками,  кипарисами с
золотыми краями и множеством скачущих всадников.
   Голос опять зазвучал:
   - ...Могила великих людей -  весь мир,  -  говорит один язычник.  Мы же
скажем со  святым епископом Амвросием:  пусть плачут те,  кто не надеется на
новую жизнь!..
   Они вместе поднялись по  ступеням сверкающих террас.  Их  венчали белые
храмы и многочисленные статуи,  немые,  неумолимо прекрасные. Между бледными
колоннами,  окруженными  шелестящим  лавром,  из  глубины  заглядывало вверх
желто-серое море. Они едва дышали.
   Где-то сзади раздавалось крикливо:
   - ...Ее   последний  час   был  посвящен  размышлению  о   заблуждениях
человеческой жизни.  Вечность предстала перед ее  глазами,  как единственный
достойный человеческого сердца предмет...
   Они  находились на  краю  старого  ржаво-красного сада,  где  прятались
пылкие звери,  звенели злобные флейты,  а из больших ядовитых цветов брызгал
кровавый сок.
   - ...Лишь того,  кто не оставляет после себя наследия любви,  не радует
его урна!  -  восклицает поэт.  Соединитесь вы все,  христиане, любившие ее,
здешние и  пришельцы:  помогите мне завершить ее хвалу.  Пусть каждый из вас
расскажет про какую-нибудь из ее добродетелей и  остановится на какой-нибудь
трогательной черте из ее жизни.
   Умирающая очнулась. Она была одна, что-то душило ее. Она пришла в себя;
это была спазма, последняя, сжавшая ее грудь. Она собрала остаток своих сил,
приподняла голову,  осмотрелась.  Проспер  стоял  у  двери,  выпятив  грудь,
вытянув руки по  швам,  готовый еще раз приветствовать ее,  если она еще раз
пройдет мимо.
   Напротив нее белела картина, на которой она умирала.
   Она схватила канделябр с тремя свечами.  Сквозь первое пламя,  казалось
ей,  пробежала стройная женщина  в  коротком хитоне,  с  серебряным луком  у
бедра.  Пламя  умерло  между  пальцами герцогини.  Во  втором,  чудилось ей,
стояла,  выпрямившись, другая, в падающей прямыми складками одежде, в шлеме,
с  дротиком.  Герцогиня погасила второе пламя.  Ее  пальцы медленно окружили
последнее. В нем, откинув голову в огонь, с волнующейся грудью лежала третья
и открывала могучие члены.
   И вдруг с потолка и стен быстро побежали широкие тени.
   Герцогиня упала  на  подушки,  лицом на  правую сторону,  открыв рот  и
хрипя.  Дыхание у  нее  совершенно захватило.  И  вдруг в  темноте она  ясно
увидела юношу. Он прислонился к колонне и закинул за голову скрещенные руки.
Одну ногу он небрежно поставил на погасший факел.  Он был наг.  Он показался
ей  прекрасным.  У  него  были  крупные,  загнутые кверху локоны,  глаза его
сверкали синевой,  рот  с  короткой красной  губой  от  смелости имел  почти
безумное выражение.
   За дверью прогремели слова:
   - Дочь Бьерна Иерсиде, взойди на небо!
   Герцогиня в последний раз перевела дыхание.  С влажным, холодным лбом и
помутившимся взором она послала улыбку туда,  в тень.  И она почувствовала в
тени ответную улыбку.