тавим вне белого поля страницы весь (надо
отметить, что очень быстрый) процесс переодевания, выйдем вслед
за моей женой из номера и направимся к ресторану. Для этого надо
спуститься этажом ниже, войти в крытую галерею и, пройдя по ней
сколько-то метров, открыть большую резную дверь, за которой
начинаются уютные ряды четырех- и двухместных столиков, как бы
гарцующих вокруг большого круглого стола, расположенного в самом
центре зала. Тут отметим (заметим, пометим), что до семи вечера
ресторан был столовой, а вот с семи - соответственно -
рестораном, то есть стоимость блюд, подаваемых вечером, не
входила в стоимость путевки, да и меню было (естественно) иным,
то есть ужин как бы существовал сам по себе, и если ты не хотел
платить за него отдельно, то просто мог не ужинать, хотя кто
скажет мне, зачем я рассказываю об этом?
Ресторан был пуст, видимо, прошедшая гроза (назовем именно так
описанное в предыдущей главе явление природы) напугала
постояльцев пансионата и загнала их в уютные норки комнат:
отойти, отогреться, вновь почувствовать себя комфортно.
Мы выбрали столик на четверых неподалеку от входа и сели за
него, не знаю, что чувствовала Сюзанна, я же, мягко говоря, был
в бешенстве от нелепости происходящего. Даже хорошо понимая
абсурдность ситуации и - более того - немало сделав сам именно
для такого ее развития, я внезапно ощутил, что развертывающееся
действо все более приобретает фарсовые черты. Пари - это еще
можно понять, это относится к тому бреду, который можно назвать
нашей (то есть моей и Сюзанны) жизнью и что, в общем-то, мало
кого касается, то есть в этом мы вольны поступать так, как нам
хочется, и лишь от меня зависит, продавать душу дьяволу или нет,
как от Сюзанны зависит, что ей делать в этой ситуации. Нас
слишком многое связывает, вспомню хотя бы тот год, когда мы жили
втроем - Сюзанна, Павел, я, Павел, я, Сюзанна, не продолжаю
тасовать имена, ибо результат все равно известен. И даже
безумие, ввергнувшее Пашу Белозерова в черный и смрадный омут
запределья иной, никому из нас, нормальных смертных, неведомой
реальности - это то, что касается лишь нас. Не думаю, чтобы мы с
Сюзанной были за происшедшее в ответе перед Богом, но даже если
и так, то платить должны именно мы, то есть я и Сюзанна, Сюзанна
и я, два кубика, которые, как ни складывай, все равно составляют
единое целое, осколки смальты, выпавшие из мозаики, но накрепко
прикипевшие друг к другу, даже цвета я могу назвать: пусть один
будет фиолетовым, а другой, к примеру, нежно-зеленым, хотя
почему именно так - кто знает?
Но решение Сюзанны вовлечь в этот распавшийся треугольник еще
один элемент и таким образом вновь склеить давно несуществующее:
что, кроме бреда, можно увидеть в этом сценарии, честь и
написания, и постановки которого принадлежит исключительно моей
жене? Я никогда не доходил до того, чтобы начать ненавидеть
Сюзанну, да, собственно, за что? Только за то, что она такая,
какая есть? Но это лишь бессмысленная игра слов, жонглирование
существительными и наречиями, каждый из нас такой, какой он
есть, дешевая софистика, место которой в латиноамериканских
мелодрамах, а любителем последних я никогда не был и не буду,
хотя сейчас чувство, отдаленно похожее на ненависть, внезапно -
ну не скажешь ведь "посетило меня"! Да и потом, собственно,
ненависть хороша тогда, когда за ней виднеются высокие и мрачные
котурны трагедии, когда плавно льется из уст персонажей белый
стих, разящий направо и налево обжигающими душу метафорами ("о
смрадный день, улегшийся, как труп, у ног того, иного кто
достоин..." и так далее, примеров существует предостаточно), за
которыми чудится лязг мечей, и не бутафорских, а самых
настоящих, разящих и в мозг, и в сердце, мечей, вызывающих
потоки крови и: а вот тут надо разобраться, каким должен быть
финал? Но это тогда, когда есть трагедия, мне же происходящее
напоминало фарс, и чувство, внезапно (тут я пропускаю одно
слово) меня, лишь отдаленно походило на ненависть, скорее, это
было нечто среднее между брезгливым (вот отчего только?)
недоумением и ощущением полной бессмыслицы и нелепости сюжета,
что, между прочим, случается всегда, когда ты не можешь
управлять ни жизнью, ни персонажами.
- Успокойся, - равнодушно говорит Сюзанна, проглядывая меню, -
лучше скажи, что будешь есть?
- А что будет есть наша гостья? - агрессивно спрашиваю я.
Сюзанна начинает смеяться, а потом тихим и бесцветным (хотя
обычно голос у нее совсем другой) тоном просит меня не беситься,
не сходить с ума, не буянить, не (жаль, что под руками нет
словаря синонимов), а набраться терпения и посмотреть, что из
всего этого выйдет, ибо сейчас она вообще сомневается, что
гостья придет, а значит, что она может снять вопрос о
предоставлении залога за пари, проще говоря, не суетись,
дорогуша, если ничего не выйдет, то плакать не буду, а там
посмотрим.
Но посмотреть так и не удастся - как раз в этот момент двери
ресторана открываются и в них влетает (впархивает, опять же -
кому что больше нравится) особа лет двадцати восьми - тридцати,
подходит к нашему столику и застывает - тут употребим штамп "как
вкопанная", ибо именно так и застывает перед нашим столиком
незнакомка, что немудрено, так как... Да, вы абсолютно правы, мы
уже знакомы, мы прекрасно знакомы, мы провели около часа в одной
лодке, я не знаю ее имени, она (как и никто из вас) не знает
моего, но сейчас нас представят друг другу, хотя я-то соврал, ее
имя мне известно, еще после обеда, перед тем как я отправился
спасать незнакомку, Сюзанна назвала мне его, позволь тебе
представить, говорит жена, приглашая мадам сесть за столик, вот
это и есть та самая К., о которой я рассказывала тебе...
Но прежде, чем Катерина сядет за столик, я все же должен
придумать ее облик, ну-с, приступим.
Прежде всего надо отметить, что мокрые майка и шорты остались,
понятно, где-то там, несколько страниц назад. Хотя начинаю я не
с того. Прежде всего надо отметить, что столь внезапно
впорхнувшая в зал ресторана К. была женщиной спортивного
телосложения, не очень высокой, с приемлемо-узкой талией, не
очень крутыми и - соответственно - мягко-плавными
(плавно-мягкими, то есть такими, по которым сразу же хочется
провести рукой) бедрами, ноги ее, открытые выше колен (короткая
черная юбка из блестящего шелка) были стройными, полными, с
полными же, по-детски аппетитными (никогда не понимал этой
фразы) коленками, еще не загорелыми, но уже загорающими, то есть
смешно покрасневшими от нежаркого августовского солнца
(стеснялась она этого? нет?), обутыми в белые открытые туфли на
высоком каблуке (что делало ее высокой). Почему белые? Да
потому, что на ней была белая кружевная блузка, под которой
смешно топорщились по-детски маленькие груди (маленькие
недоразвитые грушки-треугольнички с упоительно-вытянутыми
сосками, но я этого, конечно, пока не знаю, впрочем, забудем это
"пока"). Оголенные руки, тоже тронутые красноватым налетом
августовского загара (кожа у К. от природы белая, а у Сюзанны
смуглая, поэтому Сюзанна всегда кажется загорелой, а К. -
смущенной и краснеющей от стыда), полные красивые руки и такие
же полные, красивые плечи, что осталось? А, лицо, глаза,
волосы... Ну что же... К. была брюнеткой и носила большую копну
от природы вьющихся волос, только она еще завивала их, что
придавало ей нечто африканское (латиноамериканское, в общем,
экзотическое, возьми карандаш и быстренько набросай на бумаге
портрет), глаза были сине-зелеными (зелено-синими, обожаю
вносить уточнения в скобках), нос - маленьким и вздернутым, рот
- большим, с пухлыми (почему-то хочется, чтобы это было именно
так) губами, накрашенными мягко-перламутровой помадой, за
которыми притаились два ряда небольших и очаровательно-белых
зубов, то есть, если суммировать вышесказанное в нескольких
фразах, была К. женщиной милой, симпатичной, можно даже сказать
- очаровательной, хотя любая женщина может быть очаровательной,
все зависит от того, когда и как ты на нее смотришь.
Я смотрел на К. из-за ресторанного столика, с удовольствием
понимая (слово "удовольствие" можно заменить на
"удовлетворение"), что эта самая К. и дневная незнакомка,
спасенная мною с затапливаемого грозой берега, - одно и то же
лицо, а значит, сценарий пишется не одной Сюзанной, есть еще
силы, которым подвластно происходящее, ведь иначе судьба
распорядилась бы по-другому и К. никогда не совпала бы с той
самой одинокой дивой (девой, дамой, стоит ли еще раз повторять
"мадам"?), с которой мы плыли в лодке?
- Так садитесь же! - еще раз настойчиво говорит Сюзанна, и К.
послушно занимает место за столиком напротив меня, так как
Сюзанна сидит рядом, то есть если считать, что моя жена сидит во
главе стола, то мы с К. будем (соответственно) по левую и по
правую руку от нее, одно место пустует, что вновь напоминает мне
хитросплетения геометрических фигур, и кто знает, чья тень может
превратить сейчас треугольник в четырехугольник - Павла или мужа
К., которого, впрочем, я никогда не видел?
Но тут четвертый угол столика занимает замещающий то ли Павла,
то ли мужа К. официант (пришла и ему пора явиться на свет
Божий), вот только роль его сведена к минимуму - он берет заказ
и уходит, а то, что мы заказали... да пусть каждый выберет, что
ему по вкусу, ибо порою нет ничего смешнее, чем читать затянутые
гастрономические описания, так что официант берет заказ и
уходит, а мы трое сидим и молчим, пребывая в той нелепой
ситуации, когда говорить еще не о чем, да и вообще непонятно -
что свело вас вместе?
Но вот официант приносит заказ, и молчание сменяется бряканьем
ножей/вилок да звяканьем рюмок - пока всего лишь одна бутылочка
сухого вина на троих, - а затем возникает и разговор, правда, я
в нем не принимаю участия, я просто сижу и наблюдаю за своими
сотрапезниками, и вновь чувство фарса посещает меня, браво,
хочется крикнуть Сюзанне, молодец (это я обращаюсь уже к К.),
как у вас это здорово получается, милые дамы, вот так, из
ничего, создать целую картинку, осталось лишь озвучить ее, что
же, прибавим громкости и прислушаемся к разговору.
- Милочка, - говорит Сюзанна, - мне искренне жаль вас, надо же,
нос к носу встретиться с мужем и его любовницей - это ведь
отвратительно! А что он вам сказал?
- Да ничего, - говорит К.., - он просто посмеялся вечером и
заявил, что он вообще не был в городе, так что я, мол, ошиблась,
но я-то знаю, что это был он...
- А вы действительно уверены, что это был он?
- Конечно. - И мне кажется, что на глазах у К. появляются слезы.

- И поэтому вы приехали сюда?
- Да, я не могу видеть его, мне надо отвлечься, я даже готова
изменить ему...
- А вы любите его?
- Не знаю, я вышла замуж так внезапно, да и потом - что это
такое, любовь?
- А ты как думаешь? - Сюзанна обращается ко мне. Она застала
меня врасплох, необходимость из партера перейти на сцену и сразу
же принять участие в происходящем бывает довольно мучительна,
так что я долго подыскиваю слова, а потом уже отвечаю:
- Я тоже не знаю, я лишь пытаюсь понять, кто стоит за ней - Бог
или Дьявол?
- А что есть Бог и что есть Дьявол? - внезапно произносит К.,
дословно цитируя знаменитый постулат мистического трактата
"Амфатрида", принадлежащего перу известного средневекового
чернокнижника, великого магистра, князя Фридриха
Штаудоферийского, хотя к данному повествованию это не имеет
никакого отношения, так что я даже не спрашиваю у К., читала ли
она сам трактат, написанный, между прочим, на латыни.
- Ну, - вновь вступает в разговор Сюзанна, - это вопрос как раз
для моего мужа, вполне возможно, что вскоре он продаст душу
дьяволу и тогда сможет вам ответить во всех подробностях.
- Это правда? - К. смотрит на меня и краснеет (краснеющая
брюнетка с сине-зелеными глазами). - Или вы надо мной смеетесь?
- Нет-нет, что вы, - отвечаю я, - только лучше спрашивайте об
этом мою жену.
- Можно? - обращается К. к Сюзанне.
- Конечно, - уверенно разрешает та и без всяких наводящих
вопросов начинает рассказывать К. все то, что и так уже известно
читателю.
- Но зачем же продавать душу? - так и не понимает К.
- Да потому, - отвечает Сюзанна, - что душа должна принадлежать
тому, кто ею управляет. Душа моего мужа, соответственно, должна
окончательно перейти под юрисдикцию Князя Тьмы, ибо он
занимается дьявольским ремеслом - играет людскими судьбами, не
имея на это никакого права, ведь право это дано лишь Богу, а не
Дьяволу, согласны?
- А вы? - обращается К. ко мне.
- Все вопросы к моей жене, - вновь отвечаю я, - это она задумала
наш милый ужин, так что ей и отвечать.
- А зачем вы его задумали? - спрашивает К. у Сюзанны. (Что мне
очень нравится в бывшей незнакомке, то это присущая ей
очаровательная наивность, впрочем, было бы странно, если бы она
сразу же включилась во всю суть наших с Сюзанной отношений.)
- Да потому, - начинает объяснять Сюзанна, - что мы с мужем
заключили пари. Но главное даже не это, а тот залог, который я
пообещала ему. И - так уж получилось - вам отведена в нем
главная роль.
- Какая же? - интересуется К.
- Вы можете закрутить с моим мужем роман.
- Да? - удивляется К. и продолжает с интересом слушать Сюзанну.
- Это не значит, - продолжает та, - что вы обязаны это сделать,
вы можете это сделать, если захотите, только учтите - если вы
все же сделаете это, то я постоянно буду вместе с вами, это тоже
одно из условий залога...
- Ничего не понимаю, - говорит К., а потом спрашивает: - А при
чем здесь пари и Дьявол?
- Это проще всего, - отвечает Сюзанна, - мы поспорили, что если
случится одна вещь (точнее же говоря, не случится, это уточняю
уже я), то мой муж продаст душу дьяволу (вновь перейдем к
написанию с маленькой буквы). Если он не сделает этого, то пари
выигрываю я. В качестве залога я предложила ему завести то, что
называют романом на стороне - с моего согласия и - более того -
при моем участии. Если вас интересует, почему именно такую форму
залога я предложила своему мужу, то отвечаю: все дело в том, что
между нами сложились довольно странные для постороннего взгляда
отношения, то есть мы не обычная супружеская пара, мы
практически не живем вместе как муж с женой, но на это есть свои
причины, о чем говорить сейчас нет смысла...
- Но почему? - удивляется К.
- Это долгая история, - отмахивается Сюзанна, - поверьте, что
ничего криминального в этом нет, да и никакой особой тайны тоже
не существует, просто так уж случилось, что между нами сложились
именно такие отношения, а разорвать их, расстаться - этого мы не
можем. А значит, должен появиться еще один человек, и почему бы
им не оказаться вам, согласны?
К. не отвечает, она молча крутит в пальцах правой руки бокал с
остатками сухого вина (рикошет из нашего с Сюзанной прошлого), а
потом говорит:
- Не знаю... Все это так странно... Ведь мы почти незнакомы...
- Ну и что? - удивляется Сюзанна. - А то, что незнакомы - ведь
это всегда к лучшему, так соглашаетесь?
По всей видимости, К. просто не может больше выносить напора
моей жены и всю инфернальность происходящего разговора, так как
на этот раз она (сгустившиеся за окнами ресторана сумерки и
приглушенный электрический свет не позволяют в очередной раз
сказать "покраснев"), еще немного помолчав, вдруг кратко и
весомо говорит:
- Да, соглашаюсь... - А потом опять добавляет: - Но все это так
странно...
- Вот и хорошо, - с облегчением заявляет Сюзанна и просит
официанта принести еще бутылочку сухого вина, а я пытаюсь
понять, к чему относится это ее "вот и хорошо" - то ли к
согласию К., то ли к тому, что все это так странно. - Не ломай
голову, - улыбается мне жена, и я послушно наполняю бокалы
терпковато-кислым рислингом прошлогоднего разлива..
- Выпьем за знакомство! - предлагает нам Катерина.
9
- Зачем вы согласились? - спрашиваю я у К. часом позже, когда
мы, как то и следует по законам жанра, впервые остаемся наедине,
вот только происходит это не в спальне (что было бы просто
смешно) и даже - скажем так - не в геометрически замкнутом
пространстве, а на берегу, хотя августовские сумерки свежи и К.
в своей тонюсенькой блузочке мерзнет, но это не играет никакой
роли, просто так уж положено - что мы с ней оказались именно в
этот самый момент вдвоем на берегу, в час поздних августовских
сумерек, то есть если посмотреть на часы, то времени около
одиннадцати вечера, и вот-вот наступит ночь, скроются в темноте
окружающие нас горы, исчезнет поблескивающая в свете луны
поверхность Глубокого (Черного, Безымянного) озера, да и сама
луна - большой ноздреватый полукруг ккрасновато-зловещего цвета
- уйдет за тучи, которые с минуты на минуту пригонит внезапно
поднявшийся ветер, впрочем, настоящего ветра, такого, как днем,
когда мне (предположим) все же довелось спасти К. во время
грозы, не будет, слабый ветерок нагонит из-за гор тучи, скроется
луна красновато-зловещего цвета, не будет видно ни зги, лишь две
тени в свете тусклых фонарей, что слабо мерцают у дверей
пансионата, останутся у кромки берега, но кому, скажите мне,
придет в голову высматривать их в эту черную августовскую ночь,
когда ни летучих мышей, ни крупных ночных бабочек (ни совок, ни
бражников), даже таинственных сумеречных птах нет и в помине, а
если и есть, то в каком-то ином, волшебном измерении, где нет ни
пансионата, ни столь подробно описанного озера, ни героев этого
повествования, вновь соединившихся по воле Парок из далекого
(скорее всего, существующего тоже в ином измерении),
заброшенного парка, в странный, разносторонний треугольник.
Но я отвлекся, так что вновь задам К. свой вопрос:
- Так зачем вы согласились?
Она не отвечает, она садится на ближайший к воде булыжник, с
которого днем пацаны удят рыбу длинными, далеко выдающимися в
озеро удочками, просит у меня сигарету, а потом отвечает
вопросом на вопрос:
- А почему вы не сказали жене, что мы с вами уже встречались?
- А зачем? - недоумеваю я. - Она просто сделала бы из этого
вывод о том, что наша с вами встреча предопределена, а значит,
все действительно будет так, как ей этого хочется, хотя я,
например, в этом не уверен.
- Почему? - отбрасывая в озеро лишь наполовину докуренную
сигарету, спрашивает К.
- Тогда получилось бы, что мы с вами просто марионетки,
исполняющие волю того, кто стоит за моей женой, а сознавать это
не очень-то приятно, согласны?
- А кто за ней стоит? - И ни тени сомнения в том, что безумие
нашего сумеречного (впрочем, уже ночного, луна скрылась за
обещанными тучами, ни зги не видно, лишь смутный силуэт К.
угадывается напротив меня, ибо она, как уже сказано, сидит, я же
стою - вассал, оказывающий подобающие знаки внимания сюзерену)
разговора лучше отнести к сценам из жизни приюта скорби
(сумасшедшего дома, дома для умалишенных), а не к обычному
разговору, что происходит после посещения ресторации между
парочкой, которой - по нелепому стечению обстоятельств - судьба
уготовила (мне хотелось бы с этим поспорить) одну постель.
- Вы еще не догадались? - смеюсь я. - Что же, порою мне кажется,
что тот самый, которому по условиям нашего пари я должен продать
душу, давно уже в таком близком контакте с моей женой, что
ближе, как говорится, не бывает. Впрочем, пока это лишь мои
догадки, но отчего-то кажется, что они близки к истине.
- Зябко, - говорит К., поеживаясь, - может, погуляем?
- Темно, а у меня нет фонарика...
- Ну и что? - удивляется она. - Я хорошо ориентируюсь в темноте.

- Пошли, - говорю я и протягиваю ей руку.
Да, я протягиваю ей руку, но это ничего не значит. На какое-то
время К. перестает существовать, хотя и идет рядом по прибрежной
тропинке, нежно и влажно сжимая мою ладонь в своей, в тучах
образовался просвет, утих ветер, и вновь видна луна,
ноздреватая, неполная, как бы обкусанная, зловеще-красного, то
есть столь мною любимого августовского цвета, то есть луна цвета
августовских ночей, то есть августовская луна, освещающая сейчас
неверным, мерцающим цветом нас с К., идущих по тропинке, которая
вот-вот должна разветвиться и можно пойти или в горы, или
спуститься к озеру, так что будем