, которая - в этом я уже не сомневаюсь - ожидает меня
совсем скоро, чуть-чуть, и в дамки, ваша карта бита, говорит
старый игрок, приготовивший на всякий случай шандал - вдруг я
играю крапленой колодой. Но тут ход (штольня, лаз, продолжайте,
доверясь собственной эрудиции) делает еще один поворот, и я
вновь оказываюсь в каком-то зале, его размеры мне не ясны, они
скрыты постоянно клубящимся туманом, только уже не
красновато-желеобразным, а светло-молочным, цвета лунного камня.

Хватит нанизывать слово за словом, пора отложить сигару в
пепельницу, перевести дух, осмотреться и вновь подумать: что
делать дальше, куда идти, может, назначенная встреча ожидает
меня здесь, может, именно там, в самом центре этого
молочно-белого тумана, высится резной трон из обсидиана, и
дьявол, сатана, злобный буддийский мара уже поджидает меня,
потирая руки от сладострастия и готовя все для обряда посвящения
и прежде всего - да, вы правы: уже упоминавшийся в самом начале
моего повествования обоюдоострый кинжал и инкрустированный
золотом маленький хрустальный бокальчик, по обоим сторонам от
трона его ближайшие сподвижники, и кто знает, но, может, и мне
выпадет честь со временем занять такое же место, пусть для этого
и придется припасть устами к зловонной заднице повелителя тьмы и
осквернить свое левое запястье длинным и глубоким разрезом, из
которого польется кровь - не потечет, не закапает, именно
польется, алая человеческая кровь, которая смешается в этом
самом бокальчике тончайшей работы (как бы мне хотелось, чтобы
это было изделие самого Бенвенуто Челлини!) с темно-зеленой,
почти черной, но пока все это домыслы, пока еще лишь туман,
через который надо пройти, как проходят сквозь строй, как
пробираются долгой и искривленной линией собственных сновидений,
как вновь пытаются отыскать утробу матери, будто зная, что от
жизни ничего хорошего ждать не приходится, насколько женщина
несет в себе бессмертие, настолько мужчина с детства принадлежит
танатосу и лишь совокупление, пусть на мгновение, но дает ему
ощущение вечности, и поэтому, как бы женщины ни завидовали
мужским играм, им никогда не понять того страха, что владеет
каждым из нас, и мной, и всеми моими братьями, ведь смерть - это
то, что неотвратимо машет крылом над твоей головой и лишь вот
так: пройдя сквозь туман, дойдя до кресла из черного обсидиана,
я могу обрести бессмертие, и это очень хорошо понимала Сюзанна,
посылая меня на гибельную прогулку.
Но вновь облом, зал оказывается пуст, я прохожу до самого конца,
туман остается за спиной, и никакого трона из черного обсидиана,
никакого дьявола, сатаны, мары, вновь развилка дорог (штолен,
тоннелей, лазов, кто подбросит еще парочку синонимов?), на этот
раз выбирать сложнее, фокус со спичечной коробкой хорош лишь
раз, так что я поступаю просто наобум и сворачиваю в первую же
попавшуюся дыру, не понимая только одного - сколько мне еще
плутать по собой же придуманному лабиринту и что ожидает меня в
конце, может, Сюзанна просто пошутила, может, я давно уже
подхватил болезнь имени Паши Белозерова, и единственное, что мне
остается - занять местечко в палате рядом с ним, а не шастать
уже который час по непонятному месту, в котором если кто-то и
ждет тебя, то этот кто-то все еще предпочитает оставаться
инкогнито, и проходят надежды на обоюдоострый кинжал и на
хрустальный бокальчик тончайшей работы (чем черт не шутит,
может, и действительно его делал сам Бенвенуто Челлини?), ведь
ни одной души вокруг, теперь-то я понимаю всю надобность в
Вергилии, но мой Вергилий - женщина с замечательным именем
Сюзанна - внезапно исчезла, растворилась еще там, в гостиничном
номере, в уютной комнатке пансионата "Приют охотников", где
сейчас, вполне возможно, неторопливо ведет беседу с милой и
обходительной К., которую ей все еще не удалось подсунуть мне в
постель, а ведь это и было целью нашего приезда сюда, если,
конечно, не считать целью вот это блуждание во тьме неведомого
лабиринта, а ведь у меня даже нет нити, чтобы выбрести обратно,
и кто знает, но вдруг остались считанные метры и то чудище, что
древние именовали Минотавром, все же пожрет меня? Но зачем? Что
толку, если плоть моя превратиться лишь в груду костей,
валяющихся на дне темной и затхлой пещеры? Лучше уж трон из
обсидиана и восседающий на нем властелин: мне хочется встать на
колени, мне хочется биться головой об пол и так ползти, долго,
метр за метром, бороздя брюхом эту дорогу скорби, но - судя по
всему - все это лишь очередная иллюзия, и реальность никогда не
позволит воочию увидеть князя тьмы, пусть даже Сюзанна и сделала
все возможное, чтобы это случилось. Хочется кричать, хочется
взорвать стены пещеры, долбануть их динамитом или какой прочей
пакостью, но вокруг вновь лишь темнота, вновь сырость и тлен,
есть ли ты, спрашиваю я того, тень которого давно пытаюсь
увидеть, а если есть, то кто ты и как тебя зовут, скажи хоть
слово, дай знак, любой, докажи, что ты есть, ну же... И тут я
слышу голос, обычный, глуховатый, произносящий еще с детства до
боли знакомую фразу: "Ради всего святого, Монтрезор!"
И после этого вновь ощущаю на своем лбу руки Сюзанны.
- Надо же так спать! - говорит она с порога, улыбаясь мне нежно
и понимающе. - Я уже думала, что ты продрыхнешь до вечера.
- Когда я лег? - нейтрально спрашиваю я.
- Сразу после ресторана, ты слишком много выпил, чем, честно
говоря, порушил все мои планы! - И она начинает смеяться, а я же
абсолютно ничего не понимаю и только смотрю на нее широко
открытыми глазами .
- Так, значит, ничего не было?
- А что должно было быть? - интересуется Сюзанна.
- Ну, - мямлю я, - мне кажется, что я ночью катался с К. на
лодке...
Сюзанна смеется еще громче, а потом неторопливо говорит, что уже
в ресторане я начал клевать носом, когда же мы вышли, то я
просто не мог идти, хорошо еще, что К. помогла ей довести меня
до кровати, раздеть и уложить в постель, я захрапел сразу же,
как рухнул, ей даже пришлось ночевать у К., так как я уснул
наискосок постели, и она не могла меня подвинуть, впрочем, она
чудесно выспалась, и они с К. уже успели погулять после
завтрака, который я, соответственно, проспал, хотя это ее и не
удивляет: я редко напиваюсь, но когда напиваюсь, то всерьез - и
она вновь начинает смеяться.
- Значит, - продолжаю допытываться я, - так ничего и не было?
- А вот этого ты никогда не узнаешь! - вдруг очень серьезно
говорит Сюзанна и предлагает быстрее завтракать, а то на кухне
еду для меня и так грели во второй раз.
11
Отчего-то мне кажется, что завершенность круга - всего лишь
возможность для дальнейших попыток в поисках выхода (рука
Сюзанны, выводящая из мрака тоннеля), хотя меня все больше и
больше начинает занимать иная тема: а стоит ли его, этот выход,
искать?
В самом деле. Если предположить, что все, происходящее со мной,
не есть лишь бред моего подсознания, то вполне возможно, что я
могу стать самым счастливым из смертных, ведь тогда мне будет
дана возможность увидеть, понять и пережить нечто такое, что
дано далеко не каждому. И тут опять надо подойти к отправной
точке, к тому самому пункту "А", из которого узкая, извилистая
дорожка ведет к дальнейшим, соответственно, "В", "С" и так
далее, в одном из которых меня и ожидает давно обещанная встреча
(все же будем считать, что она еще впереди), на которой столь
настаивает таинственная женщина со смешным и нерусским именем
Сюзанна, хотя я-то знаю, как ее зовут на самом деле, но вспомним
лишь обезличенные "н" и "с" да еще раз повторим, что все это не
имеет никакого отношения к развертывающемуся прямо на глазах
сюжету.
Но прежде чем продолжить его изложение (и кто знает, куда он еще
может завести), надо немного поразмышлять, и прежде всего над
тем, почему именно такое пари предложила мне жена. Как уже было
сказано, разговор о пари зашел в ту ночь, когда я узнал, что
роман "Градус желания" выдвинут на премию Хугера. Сюзанна давно
уже поговаривала, будто мой писательский труд не является чем-то
богоугодным, более того, она считала, что пером моим по большей
мере двигает лукавый, ведь иначе - цитирую - "ты не создавал бы
в своих книгах столь мерзких созданий и такие непристойные
ситуации, как это обычно у тебя получается".
Я не собираюсь вдаваться в дискуссию "автор-читатель" и долго и
нудно размышлять о том, на что пишущий имеет право, а на что
нет. Да, собственно, все это имеет очень отдаленное отношение к
той истории, что произошла (происходит, произойдет, опять
зеркала, опять мерцающая невнятица иллюзий) со мной и в попытках
рассказать которую (естественно, что преобразив, переведя с
языка жизни на язык текста) я провожу уже не первый день
(неделю, месяц), но ведь каждый проводит свой досуг так, как ему
заблагорассудится, что же касается меня, то с этим все ясно.
Дело в ином, в самой сути пари, ибо - если следовать логике
Сюзанны - человек, занимающийся чем-то таким, в чем гораздо
больше от сил тьмы, чем от (естественно, сил) света, должен им
(силам тьмы) и продаться со всеми потрохами. Тут прежде всего не
ясно, отчего Сюзанна вообразила, что все, что я делаю - всерьез,
то есть абсолютно непонятно, откуда моя жена взяла, что именно
дьявол двигает моим пером, а не - скажем так - некая
интерпретация дьявольского сознания, то есть попытка встать на
сторону того, кому и решила Сюзанна предложить мою душу. Второе.
Собственно говоря, кого она имеет в виду? Если рассмотреть эту
проблему, отталкиваясь от того, что дьявол - не кто иной, как
падший ангел, то есть ангел света, Люцифер, сброшенный Господом
за прегрешения в ад, то сразу надо отметить наличие довольно
серьезных расхождений, касающихся непосредственно самой фигуры
князя Тьмы. И главным здесь будет то, что кроме всем известного
владетеля преисподни есть еще один, известный как "серый ангел",
проще говоря, если представить картину мироздания как постоянную
борьбу добра со злом (то, что именуется "массовой концепцией"),
те место серого властелина - между, как бы на границе, вне,
серый ангел - существо (не знаю, как обозвать его точнее), не
занимающее ничью сторону, а ведь именно этим (на мой взгляд)он
наиболее близок любому творцу, ибо истинный творец никогда не
встает на сторону лишь одного из созданных им образов, а значит,
борьба добра со злом как таковая теряет смысл и вопрос, что есть
добро и что есть зло, ассоциируется тут для меня с великим
парадоксом уже упоминавшегося создателя "Амфатриды", князя
Фридриха Штаудоферийского: что есть Бог и что есть Дьявол?
Не думаю, чтобы Сюзанна разделяла мою точку зрения, да - если
говорить на полном серьезе - я никогда не пускал ее в те тайники
души (пусть критик подчеркнет мое пристрастие к банальным и
клишированным идиомам), в которых можно отыскать размышления на
подобные темы, хотя опять же! - я глубоко убежден в том, что
размышлять - не дело пишущего человека, его задача проще:
создавать то, что до него не существовало, а какие силы
призывает он себе на помощь - Света, Тьмы или же серого ангела
пограничья - в этом нет разницы, ибо для построения мира
сгодится любой кирпичик.
Вот поэтому-то я и согласился принять пари, ведь для меня
продать душу дьяволу намного проще, чем бросить писать, так как,
сделав последнее, я преступлю против того, что дал мне Господь,
- против собственного дара и, соответственно, тех умений,
которыми Он наделил меня, ведь это (априори) в любом случае от
Бога, а не от Дьявола, значит... моя встреча с последним
богоугодна, как бы парадоксально это ни звучало! А вот бедная
Сюзанна не понимает этого, хотя если довериться моему же
собственному открытию и допустить, что она сделала то же, что
предлагает мне, только намного раньше, то вероятна еще одна
точка зрения: она просто провоцирует меня для того, чтобы я был
намного решительнее в своем выборе (трон из обсидиана,
обоюдоострый кинжал, темная, почти черная, чужая кровь). Сюзанна
специально создает такие ситуации, избегнуть которых, зная, что
главный писательский бич - любопытство, невозможно, и этим сама
подталкивает меня туда, где бывал мало кто из смертных.
Но я добьюсь правды, любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Не
может быть, чтобы все это был лишь сон. Я хорошо помню эти часы,
проведенные в странном тумане, я прекрасно вижу лицо жены,
сладострастно связывающей мои ноги. Иллюзии и реальность,
реальность и иллюзии, можно было бы, конечно, привлечь в
свидетели К., но стоило ли, когда проще подняться к себе в
номер, распахнуть дверь и...
- Что с тобой? - спрашивает (добавлю: удивленно) Сюзанна, когда
я беру ее за руку и стаскиваю с кровати (все та же любимая поза:
поджав крестом голые ноги). - Ты делаешь мне больно!
- Еще не так сделаю! - бормочу я и волочу ее из комнаты, она
упирается, кусает меня в запястье, но я продолжаю волочить ее за
собой как безжизненный куль, и она понимает, что сопротивляться
бесполезно, как бесполезно и кричать, все равно я настою на
своем, добьюсь того, чего должен добиться (иллюзия и реальность,
туман, так и не увиденный трон из черного обсидиана), хотя сам
еще плохо понимаю, что всем этим преследую и куда пытаюсь увести
Сюзанну.
Куда? Открою тайну: ведь здесь, на берегу, рядом с пансионатом,
я знаю каждую щель, и отнюдь не в будку лодочника (что можно
предположить) веду жену. Не собираюсь я и увозить на
противоположный берег, нет, все это слишком сложно, да и потом -
мне не нужны свидетели, то, что я собираюсь проделать (а я уже
хорошо понимаю, что), касается лишь двоих - меня и моей жены, но
тогда почему (предположим) не в номере?
На это тоже есть ответ. Вспомните ту ночь, правду о которой я
пытаюсь добиться сегодня с самого утра (точнее, с полудня), и вы
поймете, что в номере мне ничего не удастся, ибо он полон
подвластными Сюзанне духами, и я проиграю, еще не выйдя за
канаты. А ведь гонг прозвучал, рефери взмахнул рукой, что, вам
все еще непонятно, куда я веду Сюзанну? Слушайте.
Неподалеку от пансионата, стоит лишь пройти будку лодочника и
повернуть в сторону гор, начинаются густые заросли репейника,
крапивы и иван-чая, посреди которых расположены развалины то ли
амбара, то ли сарая, то ли какого еще подсобного помещения.
Потолок просвечивает, да потолка-то, собственно, и нет,
деревянный настил, из щелястых досок, сразу над которыми
трухлявые стропила, поддерживающие дырявую, крытую рваным толем
крышу. Видимо, раньше здесь хранили сено, может, что это вообще
был хлев, но - судя по всему - уже много лет никто не пользуется
этим прелестным строением, за исключением, правда, забулдыг и
подгулявших парочек, впрочем, несколько раз во время своих
экскурсий по окрестностям я забредал в эту развалившуюся хибару,
и ни один человек мне не встретился, лишь ветер дул сквозь щели
в стенах, да пустые осиные гнезда хрустели под ногами.
Вот в это-то райское пристанище я и тащил Сюзанну, хотя внешне
это выглядело так, будто супружеская пара решила прогуляться и
мило направляется в сторону от пансионата, цель же прогулки не
интересна никому, кроме самой парочки, и не стоит провожать их
глазами, мало ли что собираются делать эти двое добропорядочных
и милых людей?
Сюзанна покорно шла рядом, поняв, что я не шучу, и не стоит
сопротивляться, да и потом - кто знает, что думала моя жена о
цели нашей прогулки? Главное, что она не подозревала о конечной
цели - уже упомянутом полуразвалившемся (полу, полностью - какая
разница, это просто антураж, декорации для сюжета, не больше)
амбаре (это определение развалюхи нравится мне больше всего),
окруженном почти непроходимыми зарослями репейника, крапивы и
иван-чая, то есть таком месте, куда нормальный человек по своей
воле не пойдет, как никогда не пошла бы она сама, но вот
вынуждена продираться, царапая и обжигая ноги, да еще
подталкиваемая мною в спину: быстрее, как бы говорю я, быстрее!
Но вот цель достигнута, я вталкиваю Сюзанну под зияющую дырами
крышу и, не говоря ни слова, тащу в дальний угол, где давно уже
приметил два столба, поддерживающих - по замыслу неведомого мне
пейзанского архитектора - то, что когда-то давно можно было
назвать потолком.
- Что ты собираешься делать? - в ужасе спрашивает Сюзанна. Я
молчу, я молчу сегодня весь день, но это не значит, что я не
знаю, что собираюсь сделать. Заранее приготовленная бухточка
крепкой веревки лежит под ногами, привязать же брыкающуюся
Сюзанну к одному из столбов - как бы она ни сопротивлялась -
дело нескольких минут, и я привязываю ее, внезапно ощущая не
только тело, уже забытое за последнее время, но и странное
желание овладеть им прямо тут, в дурно пахнущем сарае (амбаре),
но ведь не ради этого затеял я все описываемое безумие, и вот я
срываю с Сюзанны кофту, снимаю лифчик (нежно-розового цвета, с
большими и твердыми чашечками, в которых она так любит покоить
свои груди) и беру широкий кожаный ремень с тяжелой
металлической пряжкой, настоящий ковбойский ремень, которым
можно не только изуродовать, но и убить.
- Ты сошел с ума, - кричит Сюзанна, - ты еще пожалеешь об этом!
- Не думаю, - медленно и спокойно отвечаю я, поигрывая ремнем
перед ее лицом, - мне терять нечего, а от тебя лишь и требуется,
что сказать правду!
- Но ведь ничего не было, - испуганно кричит она, - ты и так все
знаешь, так какую правду тебе надо?
Я подхожу ближе и осторожно провожу кончиком ремня по голому
животу.
- Ты сама знаешь, какую, - говорю я, - расскажи мне правду о
прошедшей ночи, о том, сон это был или явь, и я отвяжу тебя. Но
пока... - И я взмахиваю ремнем, правда, вполсилы, но Сюзанна
вскрикивает, испуганно, беззащитно, по плечу - куда я попал
ремнем - проходит широкая розовая полоса, в ее глазах появляются
слезы, ты безумен, кричит она, ты сошел с ума, мне жаль ее, мне
безмерно жаль ее, но я должен добиться ответа, мне надо узнать
правду, всю правду, и я снова взмахиваю ремнем, но не успеваю
ударить, ибо чья-то сила, намного превосходящая мою, задерживает
руку в воздухе. Я оглядываюсь, но никого не вижу, лишь
приоткрытая, поскрипывающая под ветром дверь сарая, и больше
ничего. Я вновь пытаюсь взмахнуть ремнем, и снова ничего не
получается, я чувствую мучительный спазм в желудке и вдруг
начинаю блевать, прямо тут, стоя перед привязанной к столбу
Сюзанной, на коже которой все еще виден след от удара ремнем,
меня выворачивает мерзко и долго, не знаю, что откуда взялось,
ведь сегодня я почти не ел, но я блюю и блюю зелено-желтым
месивом, слишком густым для того, чтобы быть желчью.
- Развяжи, - спокойно говорит Сюзанна, - видишь, для тебя это
может плохо кончиться!
Я валюсь на землю, нет даже желания отодвинуться от кучи той
мерзости, что извергнулась из меня мгновение назад, хотя от нее
несет смрадной вонью, будто тут испражнялась стая злобных и
хищных тварей, питающихся лишь гнильем, трупами да отбросами.
- Развяжи меня! - уже совсем твердым и властным тоном говорит
Сюзанна, но я не могу встать, и тогда она вдруг напрягает мышцы
рук, и крепкая - я ведь специально проверял! - веревка рвется,
как тоненький бумажный шпагат, лишь глухо хлопают разлетающиеся
концы. Сюзанна разминает затекшие руки и, даже не прикрыв голую
грудь, подходит ко мне.
- Идиот, - мягко и нежно говорит она, - чего ты лезешь не в свое
дело, видишь, чем все кончилось!
Я смотрю на нее снизу вверх и вновь давно не испытываемое
желание овладевает мною, хотя - надо прямо сказать - это более,
чем странно сейчас, ведь некто вычерпал всю мою силу, заставил
сложиться непристойно-прямым углом, извергнув из меня прорву
дурно пахнущей желто-зеленой дряни. Я сижу на земле у ее ног,
мне хочется плакать от собственных слабости и никчемности, но
одновременно я хочу прямо здесь и сейчас войти в Сюзанну и
насладиться ею так, как у меня этого не получалось с нашей
первой ночи, с той самой, которая была много лет назад, в
большой и странной трехкомнатной квартире с круглым некрашеным
столом, старым креслом и тенью тетушки, отъехавшей в неведомые
Карталы. Парки, Парки, что вы делаете со мною!
И Сюзанна понимает, что происходит с ее мужем, она нежно стирает
блевотину с