моего лица, потом валит на спину и укладывается на
меня так безмятежно, будто это не я только что пытался избить ее
в кровь, привязав перед этим к столбу толстой и крепкой
веревкой, украденной из каморки лодочника и предусмотрительно
занесенной в хибару (я понимаю, что противоречу сам себе,
несколькими страницами ранее признавшись в спонтанности замысла
и воплощения, но только не спрашивайте меня о том, как все было
на самом деле, повторю: мерцания, зеркала, иллюзии...). Она
ложится на меня, расстегивает мои джинсы, лицо ее становится
успокоенным, глаза закрываются, я чувствую влажную глубину, и
Сюзанна кричит, только вот крик этот совсем не похож на тот, что
я слышал сколько-то минут назад, когда мой ремень оставил все
еще не проходящий след на ее красивом, полном, смуглом плече.
Этот крик совсем другой, он полон сладкой истомы, и я сам
закрываю глаза и проваливаюсь во что-то мягкое и покачивающееся,
меня уже не интересует правда той ночи, что толку, если я и
узнаю ее, каким образом может это повлиять на мою дальнейшую
судьбу, о, Парки, Парки, шепчу я про себя, так и не пригодилась
мне ваша очередная тоненькая ниточка, из лабиринта нет выхода, а
значит, его не стоит и искать, хотя не вечер, думаю я, еще не
вечер, и пусть прозвучал финальный гонг и рефери засчитал мне
поражение, это ничего не значит, как ничего не значит и то, что
Сюзанна сладко заходится на мне, пытаясь продлить феерическое
ощущение и три раза оглашая стены - щелястые, грязные, дощатые
стены - торжествующим воплем, превращаясь в тень грозного
каманча, содравшего скальп с врага, и враг этот распластан под
ней, но это ничего не значит, как я уже говорил несколькими
строчками выше, ибо я так и не узнал всей правды о минувшей
ночи, а теперь к этой загадке примешалась еще одна - кто
задержал мою руку в тот момент, когда я хотел вновь хлестнуть
Сюзанну ремнем, и откуда в моей жене взялась такая сила, что она
смогла - и это ей ничего не стоило! - порвать крепкую и толстую
веревку, которой я спеленал ей руки и плотно привязал к столбу,
к тому самому столбу, что различим сейчас за обнаженным
Сюзанниным плечом, чуть вправо, то есть вправо над плечом, если
быть точным, но тут Сюзанна сползает с меня, одевается и
говорит: пойдем, пора!
- Куда? - недоумеваю я.
- Обратно в номер, тебе надо лечь.
- Я нормально себя чувствую.
- Ты так считаешь?
Я улыбаюсь. Ведь я действительно чувствую себя нормально и разве
только что не доказал это Сюзанне?
- Да и потом, - говорит жена, - мы с тобой совсем забыли про К.,
а это не по правилам.
- Ты еще не отказалась от залога? - интересуюсь я. Сюзанна не
отвечает, лишь мотает головой, будто говоря, что она никогда и
ни от чего не отказывается.
12
И она действительно не отказывается, ибо в последний вечер
нашего пребывания в пансионате вновь приглашает К. составить
компанию, и стоит ли объяснять, кому? На этот раз мы
облюбовываем не ресторан - стоит ли дважды входить в одну и ту
же воду (правда, хитросплетения сюжета все время подталкивают
меня к опровержению Гераклита), и не успевший поднадоесть берег
с будкой лодочника, пирсом и прочими озерными радостями, и не
нашу с Сюзанной комнату - но только не надо считать, что она
больше не будет использована как декорация финального акта, ее
черед наступит в последней сцене, но еще не время, напеваю я,
бреясь перед маленьким переносным зеркальцем, так как ванная с
настенным зеркалом оккупирована Сюзанной, которая тоже наводит
предгостевой марафет, ибо: да, мы званы на прощальный ужин, К.
пригласила нас с ответным визитом, кошмар минувших дней остался
позади, хотя это, как водится, абсолютно ничего не значит, ведь
история наша так же далека от конца, как и от начала, но стоит
ли возвращаться к первым страницам моего рассказа,
начинающегося, если не изменяет память, с того самого дня
двадцатого июля, когда приблизительно в одиннадцать часов утра
раздался телефонный звонок и...
Опустим все, что идет после многоточия. В данный момент (в сию
минуту, в настоящее мгновение, сейчас, то есть в сей - конкретно
этот проходящий, проистекающий - час) меня гораздо больше
интересует то, что еще лишь должно произойти, а именно уже
упомянутый ответный визит к милой и все еще не определившей свое
истинное место среди двух других героев столь неторопливо
развивающегося действа К., так что надо поторопить Сюзанну, а то
есть у нее такая привычка - всегда и везде опаздывать, впрочем,
женские сборы на рауты, суаре и банкеты, а также на прочие
званые мероприятия, как и в прочие же присутственные места, -
вещь, не подвластная мужской логике, а значит, можно поставить
точку, ибо я уже стучу в дверь, за которой и обитает наша
(повторю) милая конфидентка.
К. встречает нас и приглашает пройти, комнатка чуть поменьше
той, что досталась нам с Сюзанной, маленькая такая комнатенка на
одного постояльца, с кроватью, небольшим столиком, креслом и
стулом, стол подвинут к кровати, на нем разложены красивые
кружевные белые салфетки, которые - в свою очередь - уставлены
круглыми пластмассовыми тарелочками с разнообразной холодной
снедью, да высится посреди них этаким залетным мастодонтом
бутылка замороженного (холодильник в дальнем левом углу)
шампанского, полусладкого, местного разлива, вот только пить его
придется из пластмассовых же кружечек, ибо откуда здесь взяться
томным фужерам на тонких ножках, радостно звенящим, когда
сдвигаешь их в эйфории застольного экстаза, бликующих и
переливающихся всеми цветами спектра, как живой пример к игре в
"каждый охотник желает знать, где сидит фазан".
Вот только кто из нас охотник, а кто фазан? Но пока вопрос этот
остается без ответа, что же касается милой троицы, то она
занимает отведенные каждому места: Сюзанна садится в кресло, мы
же с К. - на кровать, столик (вновь полюбившаяся разноголосица
скобок, справа налево и слева направо) оказывается между нами
(случайно выпавший из предыдущей строчки оборот "таким
образом"), дамы просят открыть шампанское, что я и делаю с
превеликим удовольствием, ибо пора - наконец-то! - тронуться с
мертвой точки (и на этот раз всего-навсего избитая идиома).
- За что будем пить? - спрашивает К., глядя, как я разливаю
пенящийся (иначе не обзовешь) напиток по трем аккуратным
пластмассовым кружечкам, составляющим, судя по всему, единый
комплект с пластмассовыми же тарелочками, вопрос, надо сказать,
воистину глобальный, ибо от ответа на него во многом зависит то,
как дальше будет развиваться сюжет. То есть налево пойдешь -
сами понимаете, направо - будет еще хуже, ну а если прямо...
- За исполнение желаний! - поднимает свою кружечку (ей досталась
посудина легкомысленно-желтого цвета) Сюзанна, отправляя этим
всю нашу компанию как раз прямо, то есть в тартарары, к черту на
кулички, то бишь на дорогу, мощенную грубым кирпичом и ведущую,
что совершенно естественно, в ад.
Мы с К. послушно присоединяемся к тосту, а потом К., дождавшись,
пока я разолью по кружкам еще одну порцию достойного хрусталя
(так и хочется к хрусталю добавить определение "баккара")
напитка, тихо просит кого-нибудь из нас (она так и говорит:
"прошу кого-нибудь из вас") толково объяснить ей, что, все же,
происходило в последние дни, ибо она совершенно ничего не
понимает и ей бы не хотелось уезжать с тяжелым чувством на
сердце, тем паче (уже мой оборот, не ее) она к нам, то есть ко
мне и к Сюзанне, привязалась, более того, ей бы хотелось и
впредь поддерживать отношения, и тут вдруг она смотрит на меня
странным, немного отсутствующим взглядом, хотя слово "немного"
можно вычеркнуть.
- Что тебя интересует конкретно? - улыбаясь, спрашивает Сюзанна,
вновь поднимая свою легкомысленную кружку, на этот раз уже безо
всякого тоста.
К. мнется, она боится спросить конкретно, ибо как спросишь о
том, что есть полный, абсолютный бред, и действительно: не бред
ли, если законная жена предлагает тебе стать любовницей ее
законного (замечательный оборот, не так ли?) мужа, но при том
ведет все таким образом, что это смахивает на розыгрыш, хотя кто
кого разыгрывает - одному Богу известно, впрочем, скорее всего,
не Богу, а тому, имя чье столь часто произносится среди их милой
компании (судя по всему, К. не исключает себя из нашего
треугольника, то есть мы для нее уже как бы стали единым целым,
точно так же, как в свое время единым целым был наш треугольник
с Пашей, хотя стоит ли об этом вспоминать?), да и вообще,
говорит К., я что-то перестала понимать общий смысл
происходящего, такое ощущение, будто то ли автор, то ли вы сами,
любезные друзья, позабыли о моем существовании, хотя и вытащили
на свет, уж лучше бы, Сюзанна, я действительно переспала с твоим
мужем, даже с тобой в его присутствии, с вами обоими сразу -
тогда я хоть немного поняла бы суть моего появления на этих
страницах. Но вот так... Да и все эти постоянные разговоры о
том, что кто-то уже продал душу, а кто-то только собирается, ну
не синдром ли Кандинского-Клерамбо все это? - спрашивает К.,
выказывая недюжинные познания в области психиатрии и
одновременно прокладывая еще одну возможную тропинку в развитии
лабиринта сюжета, но оставим ее на будущее, сказав лишь...
- А чего тут непонятного? - удивляется Сюзанна. Она допила
очередную порцию шампанского и приятно раскраснелась, глаза ее
увлажнились, и одновременно в них возник - так и хочется
написать "инфернальный" - блеск. - Если ты чего-то не понимаешь,
дорогая, то это еще не значит, что ничего не происходит. Есть
определенная цепь событий, пусть она и кажется кому-то (тебе,
милая К., только тебе) странной, но в ней заключена своя логика,
не так ли? - внезапно обращается она ко мне.
- Не знаю, - говорю я, - по крайней мере, я не вижу тут никакой
логики, а главное, мне самому не всегда ясно, кто же вовлекает
нас во все эти развлечения...
- Хотите еще шампанского? - растерянно спрашивает К.
Мы киваем, и К. отправляется к холодильнику, дав нам с Сюзанной
незапланированную возможность обменяться краткими репликами по
ходу действия.
- Чего ты добиваешься? - тихо спрашиваю я у Сюзанны.
- Справедливости, - так же тихо отвечает она и радостно
приветствует еще одну бутылку охлажденного шампанского.
- Так значит, - продолжает моя жена прерванный К. разговор, -
вам бы хотелось узнать не только смысл происходящего, но и то,
кто стоит за всем этим? Сие несложно, вопрос в ином - а нужно
ли? Скажу лишь одно: даже в том, что ты, моя милая К., именуешь
бредом, есть совершенно жесткая причинно-следственная связь, что
же касается дьявола... - Да, - продолжает она, помолчав минуту,
- что же касается дьявола, то ты можешь спросить о нем моего
мужа, дорогой (вот и моя очередь, кассир уже готов выписать
билет, пришла пора залезть в карман и достать толстую пачку
замусоленных купюр), довелось ли тебе с ним встретиться?
Что я могу ответить? Что обещанная встреча не состоялась? Что я
долго ползал по непонятным штольням, дырам, тоннелям, плутал в
лабиринте, в самом центре которого должен был находиться
обсидиановый трон? Что я слышал смех, сопровождавший меня, хотя,
может, это был всего-навсего смех Сюзанны? Что я должен
говорить? Что я сошел с ума и место мое - среди моих собственных
героев, ведь если они являются твоими созданиями, так это не
значит, что они не воздействуют на тебя точно так же, как и ты
на них, иллюзия есть реальность, а реальность есть иллюзия, это
уже не гипотеза и. не теорема, это аксиома, а дьявол... Видел ли
я его?
Я смотрю на Сюзанну, смотрю долго и пристально и понимаю,
насколько все же мне дорога эта женщина, пусть даже жизнь моя с
ее появлением стала еще безумнее, чем всегда. Мы разные, мы
абсолютно разные, я - человек плоти, человек крайностей,
любитель рискованных затей и всяческих экспериментов. А она... И
кто, кроме меня, виноват в том, что ее душа давно продана, дана
в залог, ведь ради моего спасения сделала она это, Сюзанна,
милая, хочется воскликнуть мне, прости за все, прости за
иезуитскую пытку, которой я подвергаю тебя все эти долгие,
мучительные годы, прости за то, что я пытался избить тебя в этом
дурацком сарае, хотя, надо сказать, ты прекрасно отомстила мне,
унизив и надругавшись так, как это только можно сделать с
мужчиной - взяв его слабого и беспомощного, покрытого
собственной блевотой, а тот, кто стоит за тобой - я все же хочу
этой встречи, я готов к ней, но вот когда, хочется спросить мне
Сюзанну, но она не отвечает, я вдруг замечаю, что лицо ее
начинает белеть, грудь учащенно вздымается, руки дрожат, зрачки
неестественно расширяются, она начинает хрипеть и хвататься
руками за горло, вот ее корежит, она складывается пополам,
голова начинает трястись как у эпилептички, хотя ничего
подобного за ней никогда не наблюдалось, мне становится страшно,
милая К. вообще приходит в ужас и вскакивает с места, стремясь,
по всей видимости, броситься за помощью к кому-нибудь, кто
поблизости, но ведь поблизости никого, будем считать, что "Приют
охотников" пуст, только наша троица, наш треугольник, да еще
тот, кто за - за мной, за Сюзанной, да даже милейшая К. не
избежала этой силы за своей гибкой, мальчишеской (и это несмотря
на неполные тридцать лет ) спиной, трое плюс один, где ты,
хочется воскликнуть мне, ну покажись, выйди из тьмы, яви свой
лик свету!
Молчание, все так же изгибается в безумном болевом приступе
Сюзанна, все так же готова броситься за помощью К., но я-то
прекрасно понимаю, что все бесполезно, игра проиграна, герои
вышли из подчинения, даже я уже не принадлежу сам себе, это
долгое мотание там, в красном, желеобразном тумане, сменившемся
туманом цвета лунного камня, здорово изменило меня, пусть так и
остался не найденным трон из черного обсидиана и острое лезвие
кинжала все еще не коснулось моего левого запястья, хотя кто
знает, иллюзия есть реальность и наоборот, Сюзанна продолжает
хрипеть, не хватало еще, чтобы ее начало рвать, и тогда все
поменялось бы местами - вчера стало сегодня, а сегодня
превратилось во вчера, что с тобой, хочется спросить жену, но
нет голоса, горло перехватил неведомый ужас, наверное, такой же,
какой написан сейчас на лице у К., которая хочет тронуться с
места, но не может и только и способна, что смотреть, как
Сюзанне становится все хуже и хуже, конвульсии делаются сильнее,
вот она уже бьется головой об стол, и тут я нахожу в себе силы
прекратить не мной навязанное течение сюжета, встаю с места и
крепко сжимаю Сюзанну в объятиях.
Она успокаивается, конвульсии замедляются, а потом исчезают, как
исчезают хрипение и дрожь. Она обмякает в моих руках, глаза ее
закрываются, она теряет сознание. К. находит в себе силы помочь
мне довести Сюзанну до дверей, а потом, когда я уже веду жену по
коридору, внезапно спрашивает:
- Ты вернешься?
- Не знаю, - честно отвечаю я, почувствовав вдруг оглушительную
усталость и только одно желание - чтобы все это поскорее
кончилось, наступило утро, мы сели в катер, который доставил бы
нас (донес, довез, домчал) до противоположного берега, где бы
уже поджидал автобус, чертово озеро, проклятый пансионат,
ударение на первом, а не на втором слоге, а потом домой, как
можно скорее домой, но пока еще ночь только начинается, я довожу
Сюзанну до номера, открываю дверь, помогаю дойти до постели,
раздеваю сам, как маленькую, заснувшую на ходу девочку,
закутываю одеялом и сажусь рядом, держа ее руку в своей.
- Ты на меня не сердишься? - вдруг спрашивает Сюзанна (глаза у
нее опять закрыты, так что я не вижу той бесконечной, пугающей
пустоты, что столь потрясла меня в момент ее припадка, но голос,
но ставшее теплым дыхание дают понять, что жена приходит в
себя).
- За что?
- Мне там так одиноко, - продолжает, все так же не открывая
глаз, Сюзанна, - разве ты не можешь составить компанию, ведь мы
уже столько лет вместе...
И тут я начинаю кое-что понимать, но понимание пока еще не
оформилось во что-то конкретное, так, ощущение, не больше. Я
глажу Сюзанну по руке и жду, чтобы она заснула, но она никак не
может уснуть и все продолжает и продолжает куда-то звать с
собой, в какую-то неведомую землю с невнятным названием, называя
меня отчего-то при этом Александром, Сашей, Александром
Сергеевичем, Алехандро, и фамилию называет - Лепшин, странная
такая, смешная фамилия, Александр Сергеевич Лепшин, кто такой и
куда она зовет меня в этот ночной час, такая родная сейчас
(час-сейчас, естественно, что непреднамеренная игра окончаний) и
несчастная, что чувствую себя виноватым, но опять же - отчего,
Александр Сергеевич, милый вы мой Алехандро, спрашиваю сам себя
и чувствую, что жена заснула, а значит, надо встать и пойти к
К., ибо еще не утро и разговор не то что закончен, он еще и не
начат, сюжет развивается так, как и должен: поступательно,
неумолимо преодолевая все препятствия, заставляя меня оставить
спящую жену в номере, быстро и тихо добраться до комнатушки К. и
отрывистым, резким стуком поднять ее с постели.
- Это ты? - спрашивает она.
- Да, - приглушенно отвечаю я, и К. открывает дверь, впускает
меня за порог и долго и пристально смотрит мне в глаза, будто
пытаясь понять, что последует за ночным визитом и случится ли
то, ради чего она возникла на этих страницах. - Нет, - отвечаю
я, - как бы мне этого не хотелось, но наш с тобой поезд прошел
мимо, я просто хочу поговорить...
- О чем? - спрашивает К.
Я прохожу в комнату, горит настольная лампа, столик прибран, вот
только початая бутылка с шампанским сиротливо стоит на оокне у
кровати, да рядышком приютились две пластмассовые кружечки,
синяя и красная, где-то потеряв свою третью подружку -
легкомысленно-желтую посудинку, из которой пила шампанское моя
жена.
- Наверное, о том, что я прежде всего должен попросить у тебя
прощения. Ведь во многом именно благодаря мне ты появилась на
свет, да и твоя собственная драма - разве это не порождение
моего больного воображения? А то, что Сюзанна решила уложить нас
с тобой в одну постель - знаешь, это дело не дьявольского
желания, просто Сюзанна женщина настолько неординарная, что
предпочитает исключительно нетривиальные решения, хотя тут-то
она ошиблась, и мне даже кажется, что я знаю, чем все должно
кончиться...
- Чем?
- Осталось немного, так что давай попьем чаю и подумаем, что бы
могло быть, если бы мы встретились с тобой по-другому, к
примеру, если бы ты действительно была героиней моего романа
"Градус желания", а я тем самым незадачливым любовником, что
встал у тебя на пути...
К. опять ничего не понимает, она смотрит с недоумением, халатик,
в который она успела переодеться, невзначай распахивается, и я
прекрасно вижу ее грудь, которая, впрочем, не будит во мне
желания, как не разбудил бы его сейчас даже целый гарем из самых
соблазнительных гурий, что водятся лишь в небесном раю
ассасинов, этих рабов Горного старца, хотя не о нем речь, просто
ассоциации по поводу, запахни халат, прошу я К., это ни к чему,
поезд ушел, я вновь повторяю ей эту фразу.
- Но тогда зачем? - спрашивает она.
- Тебе нужен честный ответ? Не знаю. Порою случаются такие
странные вещи, что ты сам не понимаешь, что происходит, как бы
должно случиться одно, но происходит совершенно другое, конечно,
я бы мог сейчас сдернуть с тебя халат, повалить на кровать и в
полной мере насладиться всей прелестью твоего узкого и влажного
лона (тут К. краснеет), я бы входил в него долго и медленно, и
долго и медленно мы бы извивались с тобой на скомканной и
влажной от нашего пота, застиранной и плохо отглаженной местной
простыне, в которую все глубже и глубже впечатывались бы наши
тела, в ожидании того момента, когда ты приняла бы меня всего в
свое внезапно успокоившееся межножье, чего, собственно, и хотела
бы Сюзанна, но этого не будет, как не будет ничего, ибо тот, кто
задумал все это, внезапно решил сменить правила игры, пересдать
колоду и начать все сначала, хотя порою мне кажется, что это
просто невозможно, все зашло уже так далеко, да и потом: не нам,
смертным, знать то, чего хотят те, кто управляет нами, впрочем,
порою мне кажется, что я-то в курсе их желаний, и сейчас ска