ое  и
блестящее: на старый водопроводный кран, например, или перегоревшую пробку.
     Но доброта и ласка окружающих не могли  заглушить  дурных  наклонностей
ребенка. Стоило кому-нибудь обронить монету, как Энгельбрект тут же наступал
на нее ногой и не двигался с места до тех пор, пока  потерявший  не  уходил.
Тогда воришка с радостным воплем совал монету к себе в карман.  Хотя  зачем,
спрашивается, воровать? Отец же ему ни в чем не отказывал.
     Потом у ребенка появилась новая, не менее гадкая  привычка,  он  целыми
днями плевался.
     ...В самом конце зала неожиданно возник белый  призрак.  Лицо,  волосы,
сбившиеся набок, юбка - все было белым. К тому  же  он  слегка  покачивался.
Призрак дружески махнул кассирше рукой и тут же, потеряв равновесие, чуть не
упал.
     - У нас имеется  комната  отдыха,  -  официант  подлетел  со  скоростью
ракеты, подхватил женщину-призрак под руку и подвел ее к небольшой двери.
     - Ты ничего не ешь, - заметил Купаринен.
     - Что же я в таком случае делаю?
     - Без конца болтаешь.
     Один из официантов вышел из ресторана  на  улицу  покурить.  В  Америке
суровая дисциплина, курить на рабочем месте не разрешается. Мужчина  заметил
красотку, переходившую улицу,  направился  к  ней  и  стал  делать  ей  знак
остановиться. Интересно, на что он надеялся?  Женщина  отмахнулась  от  него
перчаткой. Она поспешно вошла в парк, забежала за скамейку  и,  опершись  на
нее руками, расставила ноги. И только заметив, как потемнел подол ее юбки, я
отвернулся.
     Мужчина бросил сигарету на тротуар, загасил ее ботинком, поднял  окурок
и швырнул на проезжую часть.  Потом  он  вошел  в  ресторан,  улыбаясь,  как
нашкодивший  школьник.  Женщины,  сидевшие  в  зале,  замерли.  Лишь  вилки,
мелькавшие в их руках, были единственным признаком жизни.
     Купаринен принес огромный кусок пирога с сыром.
     - Дай и мне  попробовать,  -  попросил  я.  -  В  жизни  не  ел  ничего
подобного.
     - Ты что же, собираешься откусить от моего?
     - Я даже не прикоснусь к нему. Отломи немного своей ложкой и  положи  в
ту кофейную чашку, но только, пожалуйста, не облизывай сначала ложку!
     - Милый мой, это же Америка! - сказал Купаринен, засовывая ложку в  рот
и старательно ее облизывая.
     - Спасибо. Я расхотел пирога.
     - Пойди и принеси себе другой кусок.
     Купаринен вдруг заторопился, запихнул в рот разом все оставшееся, вытер
губы салфеткой, швырнул ее на стол и пошел прочь. Я  догнал  его  и  побежал
рядом.
     - Куда это мы так спешим?
     - Здесь недалеко есть хороший бар.
     - Чем же он знаменит?
     - Третью рюмку там дают бесплатно.
     - Как это так?
     - Учти, я отвечаю  тебе  лишь  по  долгу  службы.  К  твоему  сведению,
мужчина, переступивший порог бара, умеет считать только до двух. Он выпивает
две свои рюмки и отправляется домой, но если дадут  третью,  за  ней  пойдет
четвертая, пятая и так до бесконечности. Значит,  третья  рюмка  -  роковая,
понял?
     - Ты хочешь пойти туда?
     - Нет.
     ...Протяжно завыла "скорая". Вой  все  приближался  и  приближался,  но
самой машины еще не было видно. Вот показался белый,  как  могильная  кость,
пикап с красными  крестами.  Он  остановился  у  ресторана.  Мгновенно,  как
крылья, распахнулись дверцы кабины. Из нее выскочили  двое  мужчин  в  белых
халатах, один из них стал вытаскивать носилки, а второй, не  дожидаясь  его,
побежал в ресторан.
     - Это должно было случиться, - заметил я.
     - Ты не можешь судить об Америке на основании одного этого случая.
     - Я и не говорю ничего такого.
     - Кстати, твой рассказ о родственнице был из рук вон плох.
     - Зато твой был просто неподражаем.
     - Это о войне? Согласен.
     ...Санитары осторожно вынесли из  ресторана  на  носилках  черноволосую
женщину в белой кружевной наколке. За ними вышел  официант  с  сумочкой.  Он
пытался пристроить ее  рядом  с  владелицей,  но  ему  никак  не  удавалось.
Пришлось отдать ее водителю. Носилки быстро вкатили  в  кузов  и  захлопнули
заднюю дверь. Санитары вскочили в кабину, и машина уехала.
     Из ресторана, держась друг за друга, вышли две женщины.  С  ними  вроде
все было в порядке. Потом стали выходить и другие. Ресторан вдруг опустел...


        ^TВ поезде^U

     Перевод Т. Джафаровой

     Пригородный поезд шел через лес. Земля между рельсами  заросла  высокой
травой, а по обочинам дороги красовался вереск.
     - Ах, как забавно! Как  будто  все  сразу  увеличилось  в  размерах,  -
произнесла дама и вдруг испуганно вскрикнула: веточка березы стукнула в окно
и затем прошуршала по вагону. Неожиданно возникло круглое, как чаша,  озеро.
Берег его подступал так близко, что теперь из окна  виднелась  только  синяя
водная гладь.
     Господин  в  светло-коричневом  костюме,  белой  рубашке  и  коричневом
галстуке читал книгу. Вагон сильно швыряло из стороны в сторону,  и  строчки
прыгали то вверх, то вниз, а то вовсе исчезали из поля зрения.
     - Черт побери! Ничего из этого не получится. - Он достал из-под сиденья
портфель и запихнул в него книгу, а потом  от  нечего  делать  уставился  на
входную дверь. Вагоны скучно скрипели, как кости старого ревматика.
     Кроме господина и дамы, пассажиров больше не  было.  По  левую  сторону
двери находилась большая черная печь: закопченная жестяная труба,  уходившая
в круглое отверстие на крыше, служила дымоходом.
     Деревья за окном вскоре исчезли, и  замелькали  изгороди,  стога  сена,
выступы скал. На поле, маленьком издалека, стоял крохотный мальчик и  швырял
камни в поезд.
     - Где это видано, восемьдесят километров  за  три  часа,  -  недовольно
произнес мужчина. - Надо было все же купить автомобиль.
     - Ну что  ты,  поездом  так  интересно,  много  разных  станций,  смена
впечатлений.
     - И на все это надо убить целых три часа... Да  еще  плюс  расстройство
желудка.
     - Не беспокойся, здесь, наверное, есть туалет, - заверила дама.
     - Можешь быть уверена, что нет. Если очень  попросить,  они,  возможно,
сделают милость и остановятся.
     Поезд в который раз замедлил ход на маленькой станции.
     Неожиданно  в  вагоне  появился  новый  пассажир   -   крестьянин   лет
пятидесяти. Он слегка замешкался в проходе, разглядывая даму и господина,  а
потом прошел и уселся прямо напротив женщины.
     Некоторое время  он  внимательно  изучал  своих  спутников  и  наконец,
вытирая ладонью пот со щеки, произнес:
     - Да, жара...
     - Станет жарко,  если  надеть  на  себя  в  июле  шерстяной  свитер,  -
покосился господин.
     - Шерстяная одежда годится для любой погоды, - живо возразила  дама,  -
она одинаково хорошо предохраняет от холода и от жары.
     Крестьянин тут же уставился на нее, раскрыв рот от  изумления.  Женщина
была в белой блузке с глубоким вырезом, в узкой черной юбке  до  колен  и  в
нейлоновых чулках, сквозь которые просвечивала веснушчатая розовая кожа. Она
выглядела гораздо моложе мужчины, которому на вид было лет сорок.
     - Как там много коров, а пастбища совсем-совсем голые, - вслух  сказала
женщина.
     - Да, совсем голые, - повторил сосед, плотоядно глядя на ее коленки.  -
Лето такое жаркое и сухое. Вот они, бедняги мои, и остались без корма.
     - Это что, ваши коровы? - наивно спросила женщина,
     - Которые, те, что ли? Да нет, те не мои, -  возразил  он,  не  отрывая
глаз от ее коленок.
     Дама инстинктивно спрятала ноги под сиденье. Господин  искоса  взглянул
на  свою  жену:  тонкие  ноздри  были  у  нее  нежно-розовые,  точно  светом
пронизанные.
     - Подай мне, пожалуйста, шаль, - попросила дама.
     Господин вытащил из стоявшего на полке раскрытого саквояжа шаль и молча
протянул ей. Дама опасливо прикрыла колени.
     - Хейкки, когда же мы наконец приедем? - нервно спросила она.
     - Один черт знает, скорей всего никогда. При такой-то скорости.
     -  Хе-хе-хе.  -  Довольно  рассмеялся  сосед  и   перевел   взгляд   на
полуобнаженную грудь женщины.
     Дама заметила это и залилась краской. Наступило неловкое  молчание.  На
очередной станции кто-то пробежал по перрону, заглянул в дверь, но так и  не
вошел.
     - Да, если такая жарища еще продлится, тут и шуба не  спасет,  -  снова
хохотнул сосед. Супруги напряженно молчали.
     - У вас есть дети? - неожиданно спросил он.
     - Нет, - отмахнулась было дама и тут же спохватилась,  -  то  есть  да,
есть, один.
     Господин вытащил сигару и молча закурил. Затем он с отсутствующим видом
стал разглядывать все ту же входную  дверь.  Дама  забеспокоилась  и  как-то
невольно взглянула на  вырез  своей  блузки.  Крестьянин  вдруг  наклонился,
обеими руками схватил ее за грудь, стиснул  и  отпустил.  И  ошалело  замер,
положив руки на колени.
     Муж встал. Дама расслабленно всхлипнула.
     - Перестань реветь, - приказал он. - А вы... вас я  попрошу  пройти  со
мной в соседний вагон. Предстоит чисто мужской разговор. - Он  направился  к
выходу, а крестьянин понуро поплелся за ним на негнущихся от страха ногах.
     Дама зарыдала, уткнувшись в оконное стекло.
     - Свинья! - негодовал муж в соседнем вагоне. - Да  как  вы  осмелились,
кретин! Сядьте вон там, подальше, чтобы не мозолить людям глаза. Вы что  же,
прохвост этакий, всегда хватаете незнакомых женщин за грудь?
     - Нет... - низко опустив голову, пробормотал тот.
     - Может быть, вы женщин никогда не видели?
     - Да видел я, - стыдливо буркнул провинившийся.
     - Как же вы осмелились на такое, да еще с моей супругой. Имейте в виду,
она там сейчас одна и мне надо скорее вернуться. Так  что  покончим  с  этим
делом, и побыстрей.
     - Я...Я... не хотел оскорбить, - вскинулся провинившийся. -  Я  возмещу
убытки.
     - А хватит ли у вас денег? - свысока спросил муж.
     - Да, да, я заплачу, - заторопился тот. - Сколько вы хотите?
     - Это будет стоить... не меньше чем  двадцать  тысяч,  -  с  притворным
вздохом сказал господин.
     Крестьянин поспешно достал бумажник, вытащил деньги и молча протянул их
оскорбленному.
     - Оставайтесь здесь, - выговаривал ему муж. - Если только вы осмелитесь
прийти в наш вагон, я вышвырну вас из поезда.  Вы  просто  не  отдаете  себе
отчета в своих поступках, другой бы на моем месте подал в суд. Ну да  ладно,
я не привык расстраиваться по пустякам, профессия хирурга обязывает.
     Когда хирург вернулся к своей  жене,  та  уже  успокоилась  и  вытирала
слезы.
     - Я так испугалась, Хейкки. Какая неслыханная наглость! Такого со  мной
еще не случалось.
     Господин снял с гвоздя черное женино пальто и,  бросив  ей  на  колени,
строго сказал:
     - Прикройся.
     - Может быть, ты думаешь, что это я во  всем  виновата?!  Взгляни  сам,
разве я так уж обнажена?
     - Можешь считать, что это был  комплимент  твоей  внешности.  Есть  чем
гордиться, мужичишка рехнулся, увидев твою грудь.
     Дама снова заплакала.
     - Не расстраивайся. История и яйца выеденного не стоит, -  успокоил  ее
муж.
     - Что ты с ним сделал? - робко спросила дама.
     - Надавал по морде, как всякий порядочный мужчина, и предупредил,  что,
если только он сунется сюда, я ему голову оторву.
     - Только не нужно было говорить ему, кто мы такие. А то все узнают.
     - Я не так глуп, как тебе кажется.
     - А он что-нибудь объяснил? - полюбопытствовала жена.
     - Он? Да если б он хоть слово сказал, я б его тут же в окно выкинул.
     В соседнем купе "козел отпущения" во всеуслышание  жаловался  какому-то
старику, как несправедливо с ним  обошлись.  Немного  погодя  к  ним  подсел
молодой парень и, с любопытством выслушав эту историю,  пошел  взглянуть  на
пострадавших. Он вернулся и объявил на весь вагон:
     - Эй, послушайте, эти аферисты еще сидят там. Идемте!


        ^TКогда хоронили Маурица^U

     Перевод Л. Виролайнен

     Дождь лил подряд три недели.  А  река  текла  через  поле.  Она  словно
распухла, бежала без волн, с водоворотами. В ее струях возникали и двигались
продолговатые воронки. Упавшие в воду березовые листья кружились,  ныряли  и
снова выплывали на поверхность, но уже ниже по течению.
     По дороге, пересекающей поле, шагал отряд. Он  прошел  через  небольшой
березняк, который поредел, как память о прошлом. К  затылкам  солдат,  к  их
одежде и винтовкам прилипли березовые листья, точно отряд парился в бане  не
раздеваясь,  не  скидывая  оружия.  Последние  еле  тащили  ноги.  Метрах  в
пятидесяти позади всех плелся толстый лавочник из  деревни  и  двое  пожилых
хуторян. Лавочник угощал приятелей куревом, и они на ходу  дымили.  Лавочник
шел в своем темпе, хуторяне - в своем, все не в ногу.
     - Батраку и то есть тут выгода, ведь обмундирование выдают, - рассуждал
лавочник.
     - Не отставайте! - крикнул им кто-то из последних в цепочке.
     - Шагайте, шагайте, мы за вами чинарики подбираем! -  крикнул  в  ответ
лавочник.
     На глинистой дороге оставались вмятины от солдатских сапог, в  них  тут
же набиралась вода, и все  это  здорово  смахивало  на  тесто,  из  которого
формочкой вырезают разные разности. Причем след правой ноги  у  всех  как-то
смешно загибался. Наверняка отряд состоял сплошь из  крестьян,  у  них,  как
правило, правая стопа вывернута: когда плугом пашут, приходится нажимать  на
перекладину, чтобы перевернуть его.
     Отряд пришел во двор хутора Койвуранта. Дом  стоял  на  высоком  берегу
реки в большом березняке. Березы были такими старыми, что даже  почернели  и
покрылись струпьями. Под березой,  выдолбленная  из  одного  ствола,  лежала
восьмиметровой  длины  плоскодонка,  которую  хозяин  вытащил  из  воды  лет
пятнадцать назад. На нее приезжали поглядеть работники музея, но  ничего  не
сказали. Может, собирались перетащить в местный музей, да так и позабыли.  В
лодке стояла вода - до самых краев. Пока командир вел в  избе  переговоры  с
хозяином, мужчины разглядывали лодку, тюкали по ней ногами.
     - Теперь такие большие деревья уже не растут, - сказал кто-то.
     Хозяйский  сын  вышел  во  двор,  утирая  рот.  Скотницы  высунулись  в
чердачное окно.
     - Девушки, давайте сюда! - крикнул им лавочник.
     - Мы боимся, у вас ружья! - ответили они и залились смехом.
     - А мы их на то время отставим! - крикнул лавочник.
     Командир и хозяин вышли во двор. Хозяин показал, где можно размещаться.
Девушки тут же исчезли из окна.
     Все перебрались в ригу, стоявшую в березняке, метрах  в  ста  от  дома.
Кое-кто из молодых забрался в стог обмолоченной соломы, но  оттуда  пришлось
скоро выбираться - очень сквозило. В ригу натащили подстилки и устроились на
полу и на колосниках. Хотя дверь оставалась открытой, в  риге  стояла  такая
темень, что не видно был даже стен. Лавочник пополз по колосникам  и  угодил
ногой в дыру, через которую зерно сыплется в мешки. Он тут же  слез  оттуда,
сел на пороге и принялся рассматривать  ногу.  Она  была  белая,  толстая  и
крепкая.
     - Кто первый встанет на часы? - спросил командир.
     - Я, - отозвался лавочник.
     - Ну что ж, хорошо.
     - Я пошутил. Я всегда шучу. Прошу отменить команду. Вызвался кто-то  из
молодых.
     Быстро темнело. Еще несколько минут назад можно было узнать стоящего  в
дверях человека, а теперь уже скоро  не  разберешь  -  лицом  он  стоит  или
спиной. Наверху рассказывали анекдоты, лавочник болтал не умолкая.
     - Знаете, что случилось с той старой девой,  которая  пошла  к  доктору
узнать - какой в ней изъян?
     - Что же с ней случилось?
     - А ничего. А знаете, что случилось в парикмахерской с тем  мужиком,  у
которого все время дергался один глаз?
     Сквозь березы виднелись огни большой избы. Окна напоминали  окошечки  в
будке киномеханика, через  которое  снопы  света  тянутся  на  экран.  Когда
кто-нибудь в доме проходил перед лампой, все окно заполняла тень.
     Внизу кто-то говорил  о  Маурице.  Мауриц  скончался  -  понял  наконец
командир. Сначала он подумал, что Мауриц -  водитель,  с  которым  случилось
что-то смешное.
     - Вот уж и Мауриц выпустил из рук баранку и отправился восвояси. Дом  у
него остался  в  полной  исправности.  Поди  знай,  кто  там  теперь  станет
хозяйничать. Так оно и получается, когда насос начинает шалить, тут, ребята,
уже не до скорости, жми не жми на тормоза - все одно, черт побери. Если  всю
жизнь вкалывал, не покладая рук, так хоть та от этого польза,  что  отойдешь
легко. Не успеешь  и  оглядеться  -  в  каком  порядке  тут  твое  хозяйство
останется.
     - Вы это о ком? - спросил сверху лавочник.
     - О Маурице.
     - Маурицу пришел срочный вызов. Просто не верится. Я его в  понедельник
в лавке видал. Мужик был - само здоровье, хоть на выставку вези.
     - Не курите здесь, - предостерег командир.  -  Еще  пожар  устроите.  Я
пообещал хозяину, что мы не спалим ему ригу.
     - А как же этот Мауриц помер? - спросил лавочник.
     - Пришел вечером с молотьбы, сел на лавку и вынул из кармана гребешок -
вычесать остья из  головы.  Поднял  руку,  провел  гребешком  по  волосам  и
свалился на пол.
     - Да,  ребята,  человеческая  жизнь  -  штука  ненадежная,  -  пустился
рассуждать лавочник. - В Дании были такие кофейные чашки с надписями - вроде
как у нас пишут "Папина чашка", "Мамина чашка",  "Зайкина  чашка",  так  там
было:  "Не  тужи,  жизнь  такая  потеха,  из  которой  все  равно  живым  не
выберешься".
     В риге стало тихо, солдаты уснули. Когда они поворачивались с  боку  на
бок, солома шуршала. Многие, лежа на спине, храпели. Лавочник еще  некоторое
время поговорил, убаюкивая себя:
     - Мауриц, ребята, был хороший мужик. Всегда возвращал долги, да и делал
их неохотно. Мы всегда ладили. Я - честный человек, а когда покупатель  тоже
честный - все идет хорошо. Я ему сколько раз говорил: бери в долг. Долг - не
грех. Вся коммерция на том стоит, что один  другому  доверяет.  А  то  бы  и
промышленность и торговля остановились.  Когда  люди  друг  другу  доверяют,
значит - верят в то, что дела идут хорошо. Долг - это знак доверия...

     Утро подкрадывалось медленно и осторожно, как  неприятель.  Падавшие  с
крыши похожие на стеклянные бусинки капли били по длинной луже, будто играли
на ксилофоне. Командир спал  у  двери,  разинув  рот,  словно  упал  сверху.
Солдаты, выходя на улицу и возвращаясь, осторожно перешагивали  через  него.
Лавочник и кое-кто из хуторян позажиточней пошли с молодым  хозяином  в  дом
выпить утреннего кофе. Сонные, с соломой в волосах, они  сидели  на  скамье.
Руки у них отекли и с трудом удерживали чашки.
     -  Как  это  вы,  лавочник,  пожилой  человек,  не  устаете  бегать  за
молодежью? - удивлялась старуха.
     - Какой же я пожилой? - возразил лавочник. - Просто не слежу за собой.
     Беседу прервала команда, донесшаяся с  улицы.  Командир  начал  строить
отряд. Завтракающие заторопились. Лавочник по ошибке захватил чашку с  собой
и заметил это только в  дверях.  Спешка  не  позволяла  ему  принести  чашку
обратно на стол, а приличия не давали унести ее с собой. Наконец он поставил
ее на пороге. Из-за этой возни он отстал от других  и,  бросившись  в  сени,
захлопнул за собой дверь. Чашка слетела и завертелась на полу.
     Солдаты выстроились перед ригой в две шеренги. Они дрожали от холода.
     - Господин начальник, - сказал лавочник. - У лавочника Косонена куда-то
запропастилось ружье.
     - Ну идите поищите, - разрешил тот.
     Лавочник пошел в ригу. Отряд ждал  его  возвращения.  Через  минуту  он
вернулся с винтовкой в руках и встал в строй.
     - Обстановка такая: противник в той стороне, откуда мы пришли, - сказал
командир. - Мы будем продвигаться по  берегу  реки,  пока  не  столкнемся  с
противником. Река -  боковая  граница.  Наша  задача  -  застать  противника
врасплох. Поэтому нам до последней минуты надо скрывать наше передвижение  и
нашу численность. Чтобы выяснить расположение противника  и  его  намерения,
вышлем р