лыть  не  успел.  Поле  боя  было
невелико, воздух так и кишел живыми снарядами.
   Потом появилась и кровь. Я увидел, как Доби с силой грохнулся  оземь  и
сразу сполз в воду. Загипсованная рука мешала ему; когда он выплыл, голова
у него как-то странно тряслась, точно он был немного оглушен ударом. Но  я
тут же забыл о нем, увидев, что на Тома навалилось  четверо.  Том  дрался,
как зверь, и это еще  ожесточало  противников,  которым  от  него  здорово
доставалось. Он был центром драки, главной мишенью. Я  не  мог  придумать,
как его вытащить.
   Не знаю, сколько все это длилось, наверно долго; помню  только,  что  я
вдруг услышал громкий крик Пегги:
   - А Доби где? Том! Том! Где Доби?
   Сперва я не обратил  на  это  внимания,  но,  выплыв  после  очередного
падения в воду, я услышал, как еще кто-то, совсем рядом со мной, спросил:
   - Куда он девался?
   - Доби пропал! - продолжала надрываться Пегги.
   - Да замолчи ты! - крикнул я на нее.
   Никто сначала не обращал  внимания,  но  вот  и  Майк  Мэрфи  закричал,
обращаясь к Финну:
   - Стой, Финн! Доби пропал! Да стой ты, ради бога!
   И сразу драка прекратилась.
   - Может, он домой пошел, - сказал Финн, озираясь.
   - Не уходил он! - крикнула Пегги.
   Стали припоминать, кто  когда  видел  Доби  в  последний  раз.  Мне  он
показался словно бы оглушенным. Кто-то свалился на него  и  вместе  с  ним
ушел в воду. Кто-то видел  его  уже  после  этого.  Еще  кто-то  вроде  бы
наткнулся на что-то на дне. Сомнений не оставалось: Доби потерял сознание,
пошел ко дну и уже не выплыл.
   Мы принялись нырять, все в одном примерно месте. На этот раз  все  было
куда проще, чем с Файфом Энгусом.  Пяти  минут  не  прошло,  как  один  из
близнецов Филби поднял Доби со дна. Он был весь синий и распухший, губы  у
него вздулись, тело казалось бесчувственным.
   Мы вытащили его на берег, и Финн стал делать ему искусственное  дыхание
по Шефферу, нажимая на спину, чтобы вытолкнуть воду из легких.  Он  давил,
отпускал, давил, отпускал.  Мы  стояли  вокруг  молча,  не  теснясь  и  не
толкаясь.
   У Финна шла носом кровь, и жутко было видеть, как струйки крови стекают
со спины Доби. Том отстранил Финна и, заняв его место, сам стал  давить  и
отпускать, давить и отпускать теми же  мерными  движениями.  Потом  кто-то
сменил Тома, так оно и продолжалось по очереди. Один  из  ребят  сбегал  к
ближайшему жилью и вызвал "скорую помощь". Мы не оставляли своих  попыток,
пока над откосом берега не показалась похожая на ящик санитарная машина.
   В эту минуту над Доби снова трудился Том. Услышав чей-то крик: "Скорая"
приехала!" - он вдруг сел на пятки, покачал головой и, обращаясь к  Пегги,
сказал то, чего никто еще сказать не решался.
   - Поздно, Пег. Уже ничего не поможет.
   И  всем  вдруг  открылось  значение  противоестественной  неподвижности
Доби-Нырялы, как будто до этих слов очевидное не было очевидным.  Странно:
единственное, что казалось живым в долговязой,  спокойно  лежащей  фигуре,
была грязная  гипсовая  повязка  на  руке.  Во  всем  остальном  Доби  был
окончательно и непоправимо мертв.
   - Продолжай, продолжай! - закричала Тому Пегги.
   Но Том снова покачал головой. Он оставался в той же позе, склонясь  над
телом; только руки его не месили больше спину Доби, а бессильно лежали  на
коленях. Мы все смотрели на Тома.
   Хрупкую корку молчания сломал Финн Маккуил. Финн по-своему был привязан
к Доби и доверял ему больше, чем кому-либо; да его и все в городе  любили.
Но Финн первый громко взвыл, и мне даже показалось, что у него  на  глазах
слезы. В следующее мгновение он шагнул вперед, к стоящему на коленях  Тому
и ударил его с такой силой, что тот повалился на тело Доби.
   - Вот тебе, сволочь! - сказал Финн. - Это ты виноват!
   Том  выпрямился,  но  не  встал  с  земли.  Он  был  слишком   потрясен
происшедшим, чтобы дать Финну отпор.  Он  по-прежнему  стоял  на  коленях,
склонив голову, точно человек, ожидающий казни.  Зато  Пегги,  бледная  от
ярости, сказала Финну:
   - Если ты еще посмеешь его тронуть, я тебя убью. Так и знай.
   Тому будто хребет перешибло, да и у всех нас было такое чувство.  Толпа
раздалась, всем вдруг стало страшно  глядеть  на  Доби.  Врач  и  санитары
прибежали  прямиком,  через  огороды  Пузана  Райена,  и  от  раздавленных
помидоров казалось, что сапоги у них в крови.  Они  посмотрели,  пощупали,
послушали, и когда кто-то робко задал вопрос (как будто мы еще нуждались в
подтверждении!), они сказали:
   - Как же это могло случиться - у всех на глазах?
   - Это Квэйл и его шайка! - снова вскинулся Финн.
   - Ты первый затеял драку, Финн, - сказал кто-то.
   - Все равно он виноват. - Финн не сказал это, а прошипел сквозь зубы. -
Ты виноват, - твердил он.
   Но никто его не слушал. Мы смотрели молча, как Доби завернули в  одеяло
и через помидорные грядки понесли к машине "скорой помощи".



14

   Было в порядке вещей, что Финн обвинил Тома:  при  всех  наших  стычках
размежевание происходило как бы само собой. Доби был католик,  значит,  он
должен был драться на стороне Финна, а протестант Том являлся естественным
противником обоих. Но Том и Доби были приятелями и  даже  в  общей  свалке
никогда друг на друга не нападали.  Том  относился  к  Доби  с  уважением,
стоившим исступленной привязанности Финна.
   И все же те, кто не был свидетелем случившегося, легко приняли на  веру
глухой слух, будто в чем-то тут виноват Том. Слух этот разнесся по  городу
заодно с вестью о несчастье. А длинные языки сплетников и ханжей  сдобрили
его пересудами об отношениях Тома с Пегги. Выходило,  будто  разыгравшаяся
трагедия - нечто вроде возмездия за их грех.
   Но все как-то зловеще притихло на то  время,  пока  длились  неизбежные
формальности. Провели короткое разбирательство. Патолог, вскрывавший тело,
сказал, что смерть наступила от асфиксии  -  Доби  захлебнулся,  будучи  в
бессознательном  состоянии.  Дело  обсудили  в  полицейском  участке.  Все
высказались, обвинения никому не предъявили, никто на это не решился. Было
признано, что произошел несчастный случай, - ничего  другого  и  не  могли
признать. Ни о любви, ни о религии разговор не заходил, спорный вопрос так
спорным и остался. Доби позволено было умереть спокойно,  но  нам,  живым,
еще предстояло испытать на себе обывательский фанатизм.
   Вечером Том сказал мне, что хочет пойти к родителям Доби  и  объяснить,
как было дело, а то в городе рассказывают черт знает что.
   - Хочешь, пойдем вместе, - предложил я.
   - Пойдем, - согласился он хмуро.
   Мы дошли до окраины и постучались у  боковой  двери  похожего  на  ящик
деревянного домика в три комнаты, где жила семья  молочника  Доби.  И  сам
молочник и его жена казались стариками, хоть по годам еще не  были  стары.
Мистер Доби страдал диабетом, его жена была рыхлая, расплывшаяся женщина с
унылым лицом.
   - Миссис Доби, - взволнованно начал Том, когда она отворила нам  дверь,
- я пришел объяснить вам насчет Доби... то есть Джека... мне очень тяжело.
   - Чего тут объяснять, - сказала миссис Доби тупым голосом. - Не понимаю
я, зачем ты пришел.
   - Я хочу, чтобы вы знали - я  с  Джеком  не  дрался,  мы  с  ним  и  не
ссорились никогда, у нас его все любили. Не думайте, что это из-за меня.
   - Уходи, - сказала Тому миссис Доби. - Зачем ты пришел сюда?
   - Объяснить, - уже в полном отчаянии повторил Том.
   - Доби хотел остановить  драку,  -  сказал  я  миссис  Доби.  -  Он  их
разнимал, нарочно бы его никто так не толкнул.
   - Уходите оба, - сказала миссис Доби и захлопнула дверь.
   И мы ушли - что нам еще оставалось!
   Том мучился, а дома у нас господствовала  зловеще  напряженная  тишина,
все словно сговорились молчать. Отцу уже все  было  известно  про  Тома  и
Пегги и матери тоже, но они сдерживали себя до поры до времени,  пока  Том
не оправится от испытанных потрясений.
   Хоронили Доби в четверг, и мы с Томом пошли в католическую церковь, где
должно было происходить отпевание, но нас туда не пустили - не священник и
служки, которые ни о чем не догадывались,  а  Финн  и  Локки,  в  качестве
распорядителей стоявшие у дверей. Локки так взглянул на Тома, точно  убить
его хотел.
   - Если я тебя еще когда увижу около Пегги, дух вышибу, - сказал  Локки.
- Руки-ноги переломаю.
   - Слушай, Локки... - начал было Том.
   - Заткнись! - сдавленно прошипел Локки, так как служба уже начиналась.
   - Но...
   - Убирайся отсюда! - с угрозой сказал Тому Финн.
   Они посмотрели друг на друга, зная: то, что встало между ними,  требует
разрешения, а разрешить это можно теперь только боем. Я тоже понимал,  чем
дело кончится рано или поздно.
   Том спорить не захотел; мы с ним пошли  на  кладбище  и  там  дождались
похоронной процессии. Когда гроб опускали в могилу, мы стояли в  толпе,  и
Пегги с Томом беспомощно смотрели  друг  на  друга  поверх  этой  глубокой
пропасти, вдруг зазиявшей между ними. Им многое уже пришлось превозмочь  и
в самих себе, и в окружавшем их мире, но сейчас, слушая голос  священника,
я смотрел в бледное лицо Пегги с золотящимися сквозь  слезы  веснушками  и
чувствовал, что этой преграды им с Томом не одолеть. Слишком они еще  были
молоды.
   Все наши ребята пришли на похороны, тяжкий это  был  день,  нам  словно
только сейчас стало ясно, кого мы потеряли. Когда все кончилось,  я  снова
взглянул на Пегги: видно было, что она всем своим существом рвется к Тому,
которому столько пришлось вынести за эти дни. Должно быть, его беззащитный
взгляд жег ей сердце.
   Но что-то изменилось в Пегги. Она еще раз глянула на Тома и отвернулась
к своей матери. Локки нависал над ними обеими,  точно  парящий  в  воздухе
хищник. Он глаз не спускал с Тома; казалось, посмей только тот подойти, он
молнией метнет в него Финна, все время державшегося рядом.
   Когда мы выходили с кладбища, я слышал, как падала земля,  укрывая  под
собой Доби, - то  была  наша  земля,  на  ней  раскинулись  наши  фермы  и
виноградники, наши сады, и деревья, и  реки;  и  с  каждым  глухим  ударом
крепло тягостное сознание, что Доби уже не  встать  больше,  что  подбитая
птица навсегда успокоилась в земле.


   Наверно, если б не заступничество  мамы  и  Джинни,  отец  не  стал  бы
медлить ни минуты, а сразу обрушился бы на Тома с поучением в облаке  серы
и  отсветах  адского  огня.  Но  женщины  его  удержали,  и  Том   получил
спасительную отсрочку. В семнадцать лет столкнуться со смертью  -  опасное
испытание, оно может навсегда отбить вкус к жизни. Эти первые дни были для
Тома днями борьбы за жизнь, и ему, конечно, было бы легче  бороться,  будь
Пегги рядом, но Пегги теперь была недосягаема. Том ел, Том, быть может,  и
спал, Том ходил на  работу  и  часами  просиживал  в  своем  закутке;  Том
двигался, разговаривал - словом, существовал, и я в каком-то смысле острей
переживал то, что должен был переживать он  сам,  потому  что  в  нем  все
чувства были притуплены.
   Из внутреннего оцепенения его вывел Финн,  неожиданно  напал  на  него,
когда он разговаривал с Пегги. Стычка  была  стремительной  и  жестокой  и
повела к еще более стремительным и жестоким последствиям.
   Помню, мы с Томом сидели  на  веранде  и  молчали,  думая  каждый  свою
невеселую думу. Вдруг кто-то тихонько позвал Тома. Нетрудно было  угадать,
кто это. Том вскочил и опрометью кинулся на улицу. Что-то  меня  заставило
побежать за ним.
   Они не обнялись, не поцеловались;  они  стояли  чуть  поодаль  друг  от
друга, словно боясь неумеренной ребяческой  пылкостью  расплескать  что-то
куда более драгоценное.
   - Я на одну минутку, - сказала Пегги. - Хотела только на тебя поглядеть
- как ты тут...
   - Я ничего, - сказал Том.
   - Ты не прислушивайся ко всем  этим  толкам  насчет  Доби.  Не  обращай
внимания.
   - Но я правда не виноват, Пег, - сказал Том. - Я совсем не  виноват.  Я
даже близко не был около Доби...
   - Знаю. Я так всем и говорю. Я и Локки так сказала. Всем.
   - Если Локки узнает, что ты сюда приходила, он убьет тебя,  -  тревожно
сказал Том.
   - Он пригрозил остричь меня наголо,  если  застанет  с  тобой.  Но  мне
теперь все равно.
   - Скорей иди домой, пока тебя не хватились.
   - А мне все равно...
   - Иди, Пег, прошу тебя. И не приходи больше.
   - Ничего со мной не случится. Я только хотела на тебя поглядеть...
   Больше ничего они сказать не успели: невесть  откуда  вынырнул  Финн  и
зверем прыгнул на Тома. Они схватились, я бросился разнимать их с  помощью
Пола Симпсона, случайно проходившего мимо, а тут вдруг  появился  Локки  и
потащил прочь Пегги, которая отбивалась и кричала:  "Пусти  меня,  пусти!"
Том на мгновение обмяк,  потом  рванулся  вперед  и,  кажется,  был  готов
вцепиться Финну в горло, но мы с Симпсоном  крепко  держали  обоих.  Тогда
Финн крикнул Тому: если  хочет  подраться  по-настоящему,  пусть  приходит
завтра в семь вечера в гараж Чарли Касла, только живым он оттуда не уйдет.
   - Приду! - ответил Том. - Приду! Приду!.. - Он, казалось, не говорил  и
не выкрикивал это слово, а выскрежетывал его зубами.
   На веранду вышел отец и окликнул, вглядываясь в темноту:
   - Что там происходит?
   - Ничего! - отозвался я, торопливо увлекая Тома вниз по улице.
   Мы  обогнули  скотобойню  и  дошли  до  поросшего   кактусами   старого
городского кладбища, где хоронили своих покойников первые переселенцы.  Мы
посидели в темноте на чьей-то могиле. Наконец Том сказал: "Не бойся,  Кит.
Ничего со мной не будет", - и мы зашагали обратно, к дому,  зная,  что  на
этот раз объяснения с отцом не миновать.
   У нас в столовой стоял большой старинный  стол  красного  дерева,  весь
точно в крупных рябинах: это  рабочие  выпрямляли  на  нем  гвозди,  когда
собирали наш дом (дом был  перевезен  сюда  из  другого  города  вместе  с
обстановкой). Отец, истый викторианец по складу, строго  придерживался  не
менявшихся десятилетиями привычек, и все в доме знали: если он работает не
за своим бюро с откидной крышкой, а  за  обеденным  столом,  словно  желая
иметь со всех сторон свободное поле действия, - быть беде. Мама  и  Джинни
уже легли спать, что тоже было неблагоприятно для Тома.
   - Садись, - коротко приказал Тому отец.
   Из многолетнего опыта ему было хорошо известно:  когда  человек  сидит,
его легче морально подавить, чем когда он на ногах. Том сел.
   - А ты, Кит, иди спать, - сказал отец мне.
   Но я тоже сел.
   - Я там был вместе с Томом, - неожиданно расхрабрившись, возразил я.  -
Так что этот разговор и меня касается.
   - Как хочешь, -  холодно  ответил  отец.  -  Не  -  разговор  пойдет  о
девчонке, а это тебя никак не может касаться.
   Все эти  дни  отец  удерживал  в  себе  гнев,  точно  пар  под  высоким
давлением, и вот теперь настало время понемногу дать ему выход.
   - Тебе известно, что в городе  считают  тебя  виновником  смерти  Джона
Доби?
   - Пусть считают, - ответил Том, пожимая плечами. - Это неправда.
   - Неправда? - воскликнул отец, точно на  лету  подхватил  это  слово  в
зараженном всеми пороками австралийском воздухе.  -  А  кому  здесь  нужна
правда, в этом городе? Кому, я спрашиваю? Мы живем в стране, где важно  не
то, что есть, а то, что кажется; не предмет, а его тень...
   - А мне все равно, - упрямо сказал Том.
   - Но _мне_ не все равно! - закричал отец.  -  Мне  не  может  быть  все
равно. Как ты смел стакнуться с этой девчонкой?!
   - Я вовсе с ней не стакнулся.
   - Лжешь! Стакнулся! И у  меня  за  спиной!  Тебе  известно,  что  такое
collusio?
   - Вот еще новости! - сказал Том.
   - Не спорь! - взревел отец. - Здесь только так это и могут  истолковать
- тайное соглашение с противной  стороной,  чтобы  обойти  закон,  сыграть
двойную игру. Уже это ничтожество Дормен Уокер делал мне такие намеки.
   Только теперь я понял, о чем идет речь. Отец опасался, что в  сближении
Тома и Пегги  будет  усмотрена  хитрость  со  стороны  ответчика,  попытка
сговориться с истцом в обход  правосудия.  Именно  это  и  означал  ученый
латинский термин, употребленный отцом.
   - Что за нелепость! - сказал я. - Просто, когда люди узнали про Тома  и
Пегги, многие сочли это иронией судьбы.
   - Не вмешивайся, пожалуйста! Ты в этих вопросах ничего не смыслишь,  но
Том должен знать законы.
   - При чем здесь законы? - с досадой сказал Том.  -  Какой  идиот  может
подумать, что мы с Пегги заняты какими-то противозаконными махинациями?
   - Все так подумают! - закричал отец.  -  Ты  ставишь  под  угрозу  наше
доброе имя. Тебе не дорог покой семьи, не дорога ее честь...
   - А что такое честь? - закричал Том в свою очередь. - О какой чести  ты
говоришь?..
   Так они спорили, в гневе перекрикивая друг  друга,  позабыв  о  здравом
смысле, утратив чувство реальности. Локки  грозил  остричь  Пегги  наголо,
если она еще когда-нибудь встретится с Томом. Наш отец не способен был  на
столь изощренные угрозы, он только кричал, что откажется от Тома,  что  он
сам закрыл себе все пути, что все это кончится трагически, и не только для
Тома, но и для всей семьи.
   - Тебе бы только быть чистым перед законом! - запальчиво крикнул Том. -
Больше ты ни о чем не думаешь.
   - А о чем же мне еще думать? - проревел отец, багровея от злости.
   У Локки была на первом месте сила, у отца - незапятнанная репутация. Но
так или иначе, я понимал, что ни того, ни другого уже не образумить  и  не
удержать.
   - Вот тебе мое слово, - отчеканил отец. - Если ты  не  порвешь  с  этой
девчонкой, я отсюда уеду. Ты сам знаешь, что это значит  для  меня  и  для
всех нас. Тебе известно, как нелегко нам и  здесь  живется.  Но  повторяю:
если ты еще хоть раз с  нею  заговоришь,  я  все  брошу,  и  мы  уедем  из
Сент-Хэлен. Ты слышал, что я сказал?
   Том слышал. Слышала и мать, - прибежав на  шум,  она  стояла  в  дверях
столовой, белея в своем халате, точно привидение, которое мы когда-то  так
мечтали увидеть.
   - Тише, ради бога! Соседи услышат, - взмолилась она, зная, впрочем, что
никакие мольбы не помогут.
   - Пусть слышат! - крикнул отец. - Они ведь всегда все знают. Так  пусть
хоть раз в жизни послушают правду! -  Он  выкрикнул  это,  повернувшись  к
окну, словно весь город собрался там и жадно ловит каждое  слово,  которое
мы говорим.



15

   Кровавый бой Тома с Финном был лишь ступенью на пути  к  заключительной
схватке,  в  которой  должны  были  сойтись  отец  и  Локки.  При   других
обстоятельствах Финн и Том постепенно притерлись бы  друг  к  другу,  годы
научили бы их снисходительности к чужим недостаткам, и, может быть, они бы
даже поладили. Но чуть ли не с рождения вколачивалось в них то, что  стало
потом основой их распри, и если бы в 1937 году еще были в обычае дуэли или
борьба гладиаторов, только смерть могла бы положить этой распре конец.
   Жил тогда в Сент-Хэлен человек по фамилии Касл, Чарли Касл, у  которого
был гараж и авторемонтная мастерская. Как и Локки - иногда даже с  помощью
Локки, - Чарли устраивал состязания боксеров-любителей. Происходили они  в
его  гараже.  Чарли  был  местным  представителем  автомобильной  компании
"Виллис-Найт", машины которой он считал лучшими в мире.  Он  даже  задумал
такой рекламный трюк для  доказательства  этого:  сесть  в  четырехместный
"виллис-найт" с грузом из мешков с песком в багажнике и,  разогнавшись  по
специально сконструированному  трамплину,  сделать  вместе  с  автомобилем
воздушное сальто. Впоследствии он рискнул осуществить этот трюк  во  время
одной из выставок - и сломал себе шею.
   Все свои "виллис-найты" новых моделей Чарли держал под открытым  небом,
а большой гараж со стеклянным фасадом приспособил под ринг с  местами  для
публики. Сам Чарли боксом не занимался. Это был щуплый человечек, ни днем,
ни ночью не снимавший замасленного синего комбинезона, надетого, казалось,
прямо на кости. Иногда сквозь немытое стекло гаража можно было разглядеть,
как на ринге копошатся какие-то одинокие тени. Это  спившиеся