обмане,
холодном, расчетливом пороке. Рою, который сам никогда не искал  выгоды  в
чужой беде, трудно будет все  это  выслушать.  Но  Энди  насладится  своей
местью до конца, и Джинни тоже получит при этом  свою  долю.  Тут  картина
затемнялась. Что предпримет Энди по отношению к Джин? Бросит ли  он  ей  в
лицо те  же  оскорбления,  выставит  ли  ее  распутницей,  а  самого  себя
безгрешным? Рой негодовал, его так и подмывало вскочить и предъявить  Энди
контробвинения.  Какое  право  имеет   Энди   возвращаться   и   требовать
восстановления того, от чего он сам бежал? Виноват во всем сам Эндрюс. Это
он вторгся в их жизнь, он предал их. Но так ли рассудит Джинни? Она должна
ощущать то же, что и Рой! Она знает, что между ними существует то, до чего
нет дела Эндрюсу, что бы ни говорили на этот счет законы страны.
   Если бы Роем руководили возмущение и сознание собственной  правоты,  он
сейчас же покинул бы хижину и направился бы прямо  в  Сент-Эллен.  Но  как
только спадало облегчение, приносимое  фатализмом.  Рой  опять  становился
грешником. Он знал, что с возвращением Энди Эндрюса виноватым оказался  он
сам, и Джинни, и весь мир. Джинни была для  него  потеряна,  как  потеряна
была дичь в Муск-о-ги, и Сэм, и потерян Сент-Эллен.  Ничего  на  свете,  к
чему Рой мог бы вернуться.
   - Что-то ты стал задумываться, дружище, - спросил  его  как-то  Мэррей,
выходя из дому. - Тебя что-нибудь заботит?
   Рой ничего не ответил, пожал плечами и пошел на свое озеро Фей.
   Ловля бобров теперь его раздражала; добывание  шкурок  стало  для  него
тягостной повинностью, поэтому он стал ускорять  ловлю  такими  способами,
которых  никогда  себе  не  позволял  раньше,  как  слишком   пагубных   и
опустошительных для бобра. С собой у него было с десяток силков, и он стал
ставить их проволочные петли вплотную  к  выходу  из  хаток  и  на  шлюзах
каналов, что означало поголовное  уничтожение.  Подобные  методы  охоты  в
Муск-о-ги всегда вызывали у Роя отвращение,  но  теперь  он  с  удивлением
ловил себя на том, что здесь  у  него  такого  чувства  не  возникает.  Он
вспомнил параграф, гласящий, что запрещается законом любому лицу применять
силки для ловли бобра в любое время года. Но  не  было  обычного  терпкого
юмора в том, что он возглашал, был один  только  откровенный  цинизм,  под
стать быстроте и сноровке,  с  которой  он  управлялся  с  силками,  чтобы
поскорее покинуть болото ради  новых  блужданий  по  хребтам,  ради  новых
разведок и планов, которые теперь отнимали у него большую часть дня. Когда
его обуревала эта жажда новых открытий, ловля бобров казалась  ему  пустой
тратой времени, и чем ближе он знакомился с этой страной, тем  больше  ему
не терпелось  быстрее  закончить  облов,  провести  его  интенсивно,  даже
беспощадно, только бы освободиться поскорее и  всецело  отдаться  освоению
чудесных просторов страны Серебряных Долларов.
   - Где это ты пропадаешь? - спросил его как-то Зел тихим, ясным вечером,
когда они оказались вдвоем в хижине. - Раза два-три я искал тебя на  озере
Фей, но тебя там словно и не бывало!
   Рою не хотелось вступать в разговор с Зелом.
   - Наверное, бродил где-нибудь поблизости, - с досадой  отозвался  он  и
сейчас же пожалел об этом. - Я часто поднимаюсь на хребет, Зел, поглядеть,
нет ли кого вокруг. Да и холодно на этом болоте, сил нет.
   - Вы с Сохатым только и делаете, что шляетесь невесть где,  -  заворчал
Зел. - Где Сохатый? Ему уже давно пора было вернуться.
   Но в эту ночь Мэррей так и не вернулся. Зел  встревожился,  а  Роя  это
хотя и заботило, но больше  забавляло,  когда  он  представлял  себе,  как
Мэррей забрел наконец так далеко, что и не оборотиться в один день. Он  не
думал, что с Мэрреем что-нибудь  случилось,  для  этого  тот  был  слишком
опытный лесовик. В иные, более героические времена  из  Мэррея  мог  выйти
исследователь новых земель, человек, который мог бы проложить путь,  найти
несметные сокровища, открыть  континент  и  не  придать  особого  значения
своему открытию. Для Мэррея это значило бы  всего-навсего  следующий  холм
или следующую долину, он и сейчас, вероятно, застрял  на  каком-нибудь  из
этих холмов или в какой-нибудь долине, замерзая  на  тридцатипятиградусном
морозе, вместо того чтобы полеживать  на  теплой  койке,  которую  Зел  не
преминул тотчас же занять. И все же Рой завидовал Сохатому.
   - Ты сходишь поискать его? - спросил Зел, проснувшись на морозной заре.
   - Нет, - ответил Рой. С каждым днем он, сам  не  зная  почему,  отвечал
Зелу все лаконичнее.
   Как раз в полдень в первый день отсутствия Мэррея  Рой,  направляясь  к
Серебряной реке, заметил маленького  человечка,  высоко  на  склоне  возле
болота ондатр. Рою едва видно было его вдалеке на  крутом  снежном  склоке
сквозь серебряный частокол берез. Это был Зел, он  что-то  мастерил  между
стволов, и по некоторым признакам Рой понял даже и  на  таком  расстоянии,
что строил он помост. И Рой знал для чего. Зел  делал  тайник  для  мехов,
недоступный хищникам и укрытый от глаз его компаньонов.
   - Так, значит, Зел помаленьку мошенничает, - усмехнулся Рой. Теперь  он
был уверен, что часть пойманных ондатр Зел  свежует  на  месте,  чтобы  не
пускать их мех в общую дележку, а  сохранить  для  себя.  Рой  постоял  на
месте, чтобы окончательно убедиться в проделке Зела, потом пожал плечами и
пошел прочь. Его это не позабавило, как было бы раньше, и  не  рассердило.
Ему было все равно, и мелкий мошенник Зел и его  пушной  клад  -  все  это
представлялось сейчас неважным, до жути неважным.
   Несколько  раз  в  течение  дня  Рой  слышал  выстрелы.  По  звуку  это
напоминало винтовку Мэррея, но полной уверенности у него не было.  Вечером
Зел опять неистовствовал на безумную, гибельную для них  стрельбу  Мэррея,
но сам Мэррей этого не слышал. Его все  не  было,  и  вернулся  он  только
спустя еще сутки. Он пришел с первыми порывами разыгравшегося бурана.  Его
лицо пунцово краснело из облепившего его кругом  снега,  когда  он  пинком
ноги распахнул дверь и бросил на пол  глянцевитую  черную  шкуру  большого
медведя. Рой прихлопнул за ним дверь, в которую рвалась поземка, а  Мэррей
нагнулся и отряхнул с головы и шеи толстый слой снега.
   - Вышло так: либо мне погибать, либо ему, - сказал Мэррей о медведе.  -
Ну, я его убил. Ты бы животики надорвал, Рой. Сижу я вчера в  укрытии  под
скалой, стараюсь как-нибудь отогреться, а он лезет туда же. С первого раза
я промахнулся, а он стал поворачиваться, чтобы вылезть, и я вторым  угодил
ему в глотку. А жирный! Стоит растопырившись, все равно как скунс, а жирен
так, что двинуться с места не может.
   - А что еще принес? - спросил Зел.
   - Да так, всякую мелочь, - сказал Мэррей, вытаскивая из мешка несколько
шкурок. - Лисенок да котенок, вот и вся добыча.
   - И это за три дня охоты! - взвыл Зел.
   Ровный голос Мэррея  обычно  заполнял  всю  хижину,  но  теперь  Мэррей
молчал, и это было предупреждением Зелу  и  зловещим  признаком  для  Роя.
Сохатый уже не напоминал больше быка, лениво обмахивающего хвостом мух  со
спины; сейчас он больше походил на своего тезку лося, готового ринуться на
докучливое ничтожество и смести,  затоптать  его  могучими  копытами.  Рой
видел это, и ему было все равно. Он безучастно наблюдал - чья возьмет, как
наблюдал бы встречу хорька  и  белки,  если  бы  они  вздумали  померяться
силами. Для Роя это было новое отношение к людям, но он  еще  не  сознавал
этого. Он знал только, что каждый из них теперь  самодовлеющая  единица  и
верх их отчужденности именно в том, что, живя так, как они тут  жили,  они
остались замкнутыми одиночками: нет у них  ни  товарищества,  ни  взаимной
помощи. Сейчас потеря  этого  чувства  общности  его  не  трогала,  и  ему
наплевать было, что станет с каждым из них.
   Снегопад продолжался двое суток, и временами напряженность  становилась
угрожающей. Чем спокойнее  и  небрежнее  отмахивался  от  назойливой  мухи
Мэррей,  тем  ядовитее  и  истеричнее  становился  Зел.  Между   ними   не
разыгрывалось настоящего спора, только мелкие стычки: кому бриться первым,
или кто принесет воды, или кто храпел всю ночь  напролет.  Дело  дошло  до
взрыва, когда  Зел  заявил,  что,  как  только  кончится  буран,  им  надо
выбираться из заповедника. Мехов у  них  достаточно,  а  стрельба  Мэррея,
наверно, уже привлекла внимание и их ищут.
   - Еще не выплакал своего уксуса! - сказал Мэррей.
   - А тебе ни до чего  нет  дела,  -  едко  отозвался  Зел,  и  лицо  его
перекосилось  от  злости.  -   Ты   потерял   последние   остатки   облика
человеческого.  Бродишь  по  лесам,  как  зверь.  Сам  становишься  лесным
зверюгой и Роя тянешь туда же...
   Мэррей засмеялся, а Рой сунул в рот порцию жвачки.
   - Да и ты потерял свой прежний облик, Зел, - сказал Мэррей. - Тебе пора
садиться на землю в Сент-Эллене и заняться  фермерством.  Инспектор  тебе,
должно быть, отшиб потроха. Лес теперь неподходящее для тебя  место,  Зел.
Совсем неподходящее!
   - Это тебе в подходящий момент кто-нибудь всадит пулю в  затылок,  а  я
после этого еще долго буду охотиться, - ответил Зел. - И если ты  думаешь,
что я  испугался  инспектора,  можешь  поберечь  слюну,  этому  инспектору
недолго гулять. А если  хочешь  кому-нибудь  советовать  заняться  землей,
советуй Рою. Это он из таких, что подыхают в свинарнике.
   Мэррей предоставил отвечать Рою, но Рой поднялся перемешать угли.
   Их молчание еще на одну ступень распалило бешенство Зела.
   - Ты спроси Роя, что он будет делать, когда Энди  поймет,  кто  занимал
его место последние двенадцать лет.
   У Роя в руках было березовое полено, и оно тотчас просвистело в воздухе
и шлепнулось в стену хижины, но Мэррей вовремя  спустил  с  койки  толстую
ногу и столкнул Зела на пол. В напряженной позе, сидя  на  корточках,  Рой
похож был на "водяного быка", шейные мускулы у него вздулись и,  казалось,
сейчас  лопнут,  тяжелые  руки  повисли  по  сторонам,  словно  гнев   его
обессилел. Вот-вот что-то случится, но Мэррей поднялся и вздохнул.
   - Ну, - сказал он и выгреб из-под койки узел с одеждой. - Я  приберегал
это на черный день, но сегодня  у  нас  тут  черным-черно.  -  Он  вытащил
бутылку спирта, перешагнул через скорченного на полу Зела и  потянулся  за
ножом, чтобы откупорить бутылку. - Не продохнешь от уксуса! - добавил  он,
наливая две кружки. - Вот  вам.  За  то,  чтоб  сгинули  наконец  закон  и
порядок.
   Не закон и порядок, а мысли о Сент-Эллене, вот что Рою надо было залить
вином. Удар Зела поразил его сильнее, чем он  мог  ожидать,  и,  казалось,
перерезал последнюю ниточку, привязывавшую его к Сент-Эллену. Он знал, что
для него это теперь пустое место, и  взялся  за  бутылку,  сбросив  всякую
узду, и горечь поглотила в нем последние остатки трезвого юмора.



12

   Когда, завалив все снегом, буран наконец стих,  Рой  взял  ружье  и  на
лыжах отправился охотиться на  хребтах.  Скоро  он  выследил  и  застрелил
оленя. Хотя Рой освежевал, разделал и повесил тушу на дерево, он знал, что
настоящей нужды убивать этого оленя (к тому же самку) не было, потому  что
у них еще оставался большой запас лосиного мяса. Но если он и  осознал  на
мгновение всю бесцельность этого убийства, мысль эта потонула в  радостном
чувстве, что он снова охотится,  и  он  не  уходил  с  хребтов,  продолжая
высматривать дичь, готовый убивать что попадется ему на мушку, убивать, не
чувствуя при этом ровно ничего, кроме охотничьего азарта.
   Под снежным покровом все вокруг было еще  более  удивительным.  Большая
снежная страна,  страна  длинных  округлых  линий,  которые  где-то  вдали
переходили в снеговой горизонт. Под ногой попеременно то  твердый  гранит,
то мягкие сугробы. А леса и озера словно огромные вместилища тишины.  Чаще
всего только и слышно было, что поскрипывание его лыж по снегу,  и  каждый
раз, как оно раздавалось, звук этот, вибрируя, проходил сквозь  ноги  Роя,
сквозь все его тело. Это был звук пути, часть того, что и  держало  его  в
пути, пока он не заходил так далеко, что приходилось  поворачивать,  чтобы
вернуться до темноты.
   Рой забросил свои капканы на озере, и это мучило его. Что за лов, когда
капканы целыми сутками оставались с добычей, но еще хуже было забросить их
после бурана. Буран замел  ловушки,  и,  кроме  сбора  добычи,  надо  было
переставить всю цепь капканов, потому что теперь они оказались  глубоко  в
снегу.
   И в этот день ему не удалось вернуться  вовремя  и  осмотреть  капканы,
потому что, заметив дым на востоке, он поднялся на одну из ближних вершин.
Но и оттуда он не мог определить, далеко ли дым, потому что снег  и  серое
небо смазывали расстояния. Он заключил, что это не  очень  далеко,  просто
потому, что дым был виден в такой сумрачный день. Конечно, это мог быть  и
Мэррей, и за ужином в хижине он спросил:
   - Ты был сегодня на восточных участках?
   Мэррей покачал головой:
   - Я был севернее, на озерах, искал норочьи следы. Их там много. А что?
   Рой рассказал ему про дым.
   - Что ж, ты, должно быть, прав, Рой, - промычал  Мэррей,  набив  полный
рот сочным мясом.  -  Кто-нибудь  охотится  в  заповеднике  и  ведет  себя
довольно беспечно.
   - Как и мы! - вмешался Зел  и  посмотрел  на  Роя,  на  его  закапанную
оленьей кровью куртку.
   Но Рой не ответил на вызов, его перестали интересовать споры с Зелом, с
Мэрреем и с самим собой. Он только  фыркнул,  сплюнул  и  продолжал  есть,
спрашивая себя, прицепится к нему Зел за невыбранные капканы  или  нет,  и
угрюмо соображая, как он его обрежет. Но  Зел  не  упомянул  об  этом,  он
заговорил о нехватке провианта.
   - Картошка кончилась, - объявил им Зел, - и масло тоже. Осталось только
несколько жестянок консервов на обратную дорогу, и потом банки с  ягодами,
банка маринада и немного хлеба и сухарей.
   Банки с ягодами - подарок миссис Бэртон, а маринад был от  Джинни.  Рою
хотелось попробовать, хорош он или плох,  удалось  ли  Джинни  приготовить
что-то  не  похожее  на  ее  обычную  пресную  стряпню?   С   бесстрастным
снисхождением он мог теперь  восторгаться  той  вынужденной  домовитостью,
которую она на себя напускала ради него. Не первый раз за  эти  двенадцать
лет он так остро почувствовал, как близка ему Джинни,  как  тесно  связаны
были их жизни, как это было правильно и как правильно  это  было  бы  и  в
будущем. Внезапно это завладело всем его существом, и впервые  со  времени
возвращения Энди  он  представил  себе  целостный  облик  Джинни;  все  их
знакомство; и затем прыжок от частного, от их близости, значению этого для
него; к нему самому, что неотделим от Джин, как бы  ни  противилось  этому
его смятенное сознание; он не может допустить, чтоб над Джин так,  походя,
издевался какой-то полоумный, чтобы она подчинилась прихоти Энди. Нет,  он
этого не потерпит!
   Но не поздно ли? Дело не в Энди, а в нем самом. Он погиб; и  не  только
потому, что природа одолела его и загнала в лес. Природа выхватила его  из
той среды, вне которой существование для него было невозможно.  Это  свело
его на положение одиночки - и только. И вот теперь он пожинал плоды своего
поражения, разделяя его со своими спутниками: двумя погибшими людьми.
   - А ну, попробуем маринад, - сказал Рой Зелу, когда они сели за стол.
   - Это что, приготовление Руфи Мак-Нэйр? - спросил Мэррей.
   Рой отрицательно мотнул головой и сорвал крышку.
   - А как поживает старина Сэм? - продолжал Мэррей.
   - Выдохся! - сказал Рой, тыкая вилкой в зеленые помидоры.
   - Они там в городе все выдохлись,  только  этого  не  знают,  -  сказал
Мэррей.
   Рой поднял глаза от банки:
   - Только не Джек. Джек Бэртон, тот не сдастся!
   - Ну, как маринад? - спросил Зел, глядя на Роя понимающим, внимательным
взглядом.
   - Хорош, - сказал Рой. В  помидорах  было  переложено  сахара,  но  для
первой попытки они были недурны; впрочем, следующие попытки  Джин,  должно
быть, оказались еще менее удачными.
   - Два-три плохих года - и  Джек  сдастся,  как  и  прочие,  -  заключил
Мэррей.
   Рой не стал спорить.
   Утром он проверил капканы и выбрал из-под снега столько добычи, что ему
стало стыдно за  пропущенный  день.  Вытаскивая  капканы  из-под  снега  и
заряжая их на новом месте, он попутно не мог не  отметить  особые  повадки
бобров на новых тропах в глубоком снегу. На время это его заняло, особенно
когда он наткнулся на двух  старых  бобров,  валивших  небольшую  иву.  Он
наблюдал, как они хлопотали: принялись  было  скусывать  ствол  не  с  той
стороны, и все же потом свалили иву на чистый  лед,  где  им  удобно  было
ободрать с нее кору. Рой уже давно пришел к заключению, что дело вовсе  не
в догадливости бобра, который валит дерево на воду или  на  лед,  то  есть
именно туда, куда нужно. Объяснялось это просто тем,  как  росли  деревья.
Большая часть ветвей  в  силу  тропизма  обычно  растет  на  освещенной  и
открытой стороне и перевешивает дерево в эту сторону, так что  оно  падает
на открытое место, как бы ни подгрызали его бобры. И все же Рой восхищенно
улыбался, глядя на этих  бобров,  и  затеял  с  ними  игру  в  снежки;  он
потихоньку приближался к ним,  чтобы  проверить,  насколько  близко  можно
подойти, прежде чем они услышат его или почуют его запах. Он подошел шагов
на двенадцать и залег в сугроб,  лепя  снежок.  Потом,  осторожно  высунув
голову из-за сугроба, прицелился и снежком сшиб одного бобра  с  ног.  Рой
захохотал, но в то же мгновение ива с грохотом рухнула, и он вздрогнул  от
неожиданности. Вспугнутые бобры исчезли, а Рой, посмеиваясь, пошел дальше,
от души у него отлегло. И все же он не снял ненасытные силки, которые и на
этот раз удвоили его добычу.
   - Дело есть дело, - утешал себя Рой. - Пока можешь, бери что можешь.
   Во время обхода он слышал еще два выстрела, на этот раз очень близко.
   "Наверняка, этот убийца Сохатый", - подумал Рой.
   Выстрелы его не тревожили; но немного погодя он  действительно  потерял
самообладание. На одной из звериных  троп  он  наткнулся  на  труп  серого
лесного волка. Это был крупный, плоскоголовый самец с бело-серо-коричневым
мехом. Он лежал на тропе  мертвый,  пасть  его  была  судорожно  разинута,
толстые окоченевшие ноги вытянуты как палки. На вид казалось, что он уже с
неделю как издох, но снегом его не занесло и мех был еще как у живого. Рой
перевернул его окоченевшее туловище, думая обнаружить раны или  укусы,  но
ничто не указывало на виновника смерти. Признаки, однако, были очевидны, и
Рой вышел из себя.
   - Не хватало только, чтобы Зел пустил в ход белый силок!  -  сказал  он
вслух.
   Белым силком индейцы называли яд, и труп волка указывал либо на  прямое
отравление, либо  на  то,  что  он  сожрал  другое  отравленное  животное.
Последнее было вероятнее, потому что Зел никогда не упоминал о западнях на
волка. Зел, должно быть, клал отравленную приманку в  западни  на  ондатр,
норок и прочего пушного зверя. Стыд, который  испытывал  Рой  из-за  своих
бобриных силков, померк перед этим разрушительным зверством. Отравление не
ограничивалось первой жертвой. Отравленное животное, включенное  в  цепную
реакцию уничтожения одних хищников другими, могло отравить еще пять.  Этот
отравленный волк, который, вероятно, отведал отравленной ондатры,  в  свою
очередь, нес смерть для каждого зверя, который вздумал  бы  коснуться  его
мяса, будь то медведь, крыса, лиса, другой волк, куница, рыболов, рысь или
даже ушастая сова.
   Рой оттащил волка к россыпи  валунов  и  прикрыл  ими  труп  как  можно
тщательнее. Гнев его не прошел, но он рассудил, что едва  ли  имеет  право
негодовать. Чем преступление Зела хуже его  собственного  преступления?  И
где те обвинения Зелу, которых  он  не  мог  бы  предъявить  самому  себе?
Отравлять пушного зверя - это лишь немногим хуже охоты силками на бобра, и
как знать, не дошел ли бы сам Рой до отравления бобров? Ему и в голову  не
приходило  оправдывать  себя