- Благодарю вас, миссис Бэртон, - сказал Рой  и,  глядя  вверх  на  эту
робкую беременную женщину, остро ощутил, что даже и в этом  доме  нет  для
него ничего: нет опоры в здоровом упорстве фермера Джека. Джек ему так был
нужен сейчас, и Рой рассердился, что его нет. - Вы идите спать,  -  сказал
он миссис Бэртон. - Мне ничего не нужно.
   Она сказала, что на диване есть ватное одеяло и подушки, и спросила, не
достать ли ему еще одеяло.
   - Нет. Идите спать, - устало сказал он. - Мне ничего не нужно.
   Он сейчас же заснул, и сморила его не просто усталость, а  горе.  Утром
он сложил лоскутное одеяло и ушел, когда в доме  все  еще  спали.  Ему  не
хотелось встречаться с миссис Бэртон или с кем-нибудь из ее пяти ребят, не
знавших удержу в  выражении  своих  чувств.  Кроме  того,  ему  надо  было
спрятать в надежное место свои меха; он пошел в  сарай  и  в  темном  углу
подтянул их под самую крышу, воспользовавшись веревкой и  блоком,  которым
Джек поднимал туда летом свиные кожи.
   Было еще рано, и Рой побрел по полям к дороге, так и не зная, куда  ему
теперь идти. Сент-Эллен был для него теперь чужим городом, пустым городом,
даже  враждебным  городом.  Он  боялся  его,  он  теперь   всего   боялся;
дезертирство Сэма лишило его всякого мужества.  Он  смотрел  на  блестящие
мокрые валуны,  выплывавшие  из-под  талого  снега,  наблюдал  за  первыми
стайками скворцов, за воробьями, сновавшими по полям и пустошам. Он прошел
мимо протестантской церкви, голой, обшитой досками коробки,  которую  Джек
однажды определил как самое жалкое сооружение во всем Сент-Эллене.  Сейчас
весь город был жалок. Он стоял мокрый и унылый в эту  первую  оттепель,  и
талая вода, набегавшая из лесов и с холмов, была так обильна, что  грозила
смыть его начисто.
   -  Хэлло,  Рой!  -  окликнул  его  кто-то  из  проезжавшего  по  дороге
грузовика.
   Рой помахал рукой.
   - Вас подвезти?
   Рой не помнил этого юношу. Может быть, молодой Джонсон, или старший сын
Лэкстона, или кто-нибудь еще из городской молодежи. Рой не узнавал его.
   - Нет, - сказал он. - Мне тут недалеко.
   Грузовик скрылся, а Рой все шагал по дороге, не зная,  куда  ему  идти.
Выйдя за пределы города, он попал на черневшую перед ним бесконечную ленту
шоссе. Эта бесконечность дороги  тянула  его  за  собой.  Он  почувствовал
искушение  -  идти,  идти  все  вперед  и  вперед,  оставляя  позади   все
затруднения. Он знал, что это примерно то же,  что  двенадцать  лет  назад
сделал Энди Эндрюс: стал на дорогу и пошел куда глаза глядят. А почему  бы
нет? Рой все шел, но знал, что идет в никуда. Он шел по дороге, потому что
больше ему нечего было делать, а когда солнце поднялось  и  дорога  начала
дымиться, он повернул и зашагал назад в Сент-Эллен.
   Было только одно место, куда он мог показаться,  и  он  пошел  туда.  К
полудню Рой был уже так пьян, что не мог вылезти из угла бара,  в  который
забился. Он растянулся во весь рост на полке с надписью: "Мука и Бобы",  -
иногда постанывая, как от зубной боли, но  чаще  хохоча  над  картиной  на
стене у него в ногах,  изображавшей  Сент-Эллен.  Картина  была  одной  из
реклам Дюкэна, вернее  плакатом,  призывавшим  к  вольной  жизни  на  лоне
природы, восхвалявшим  лесную  романтику  их  канадского  города.  От  Роя
ускользнул  истинный  смысл  картины,  но  общее  представление   у   него
составилось и голова услужливо восполняла недостающие детали.
   - Крепко держится за свое, - приговаривал он. - Крепко держится  старый
городишко.
   - Почему ты не идешь домой? - спрашивал  его  американец  Клем  уже  во
второй половине этого дня. - Иди, Рой. Иди к себе домой.
   - Нет у меня дома, - отвечал Рой. - Нет у меня теперь дома,  -  твердил
он.
   - Ну, так иди к Джеку Бэртону.
   - Джек ушел! - закричал Рой. - Джек пошел спасать город от наводнения.
   Американец отстал, и Рой проспал всю ночь на полке. Он проснулся только
раз, разбуженный неодолимой потребностью сейчас же встать и идти к старому
дому Мак-Нэйров, однако какая-то инстинктивная  осмотрительность  удержала
его.
   Утром Скотти и Самсон нашли его там: лицо  у  него  было  серое,  глаза
воспалены. Он сидел перед дверью на корточках, подставив непокрытую голову
лучам яркого мартовского солнца.
   - Вот он где обретается, наш знаменитый зверолов! - сказал Самсон.
   - Мы тебя искали, - сказал Скотти. - Когда ты пришел в город?
   Рой потянулся за своей кепкой, чтобы заслонить глаза, смотревшие теперь
вверх, на Скотти. Кепки не было. - Я пришел на этих днях, - сказал он.
   - Ну, что ж, как  раз  вовремя,  -  сказал  ему  Скотти,  подтянутый  и
чистенький, в городском пиджаке и свежевыутюженных габардиновых брюках.  -
Нас всех созывает инспектор.
   - Кого созывает? - спросил Рой, поднявшись наконец на ноги.
   - Всю братию, - объяснил Самсон. Самсон  тоже  принарядился,  борода  и
волосы у него были подстрижены, и он  стоял,  выпрямившись  во  весь  свой
гигантский рост, и сиял румяным, здоровым лицом. - Этот инспектор  готовит
нам какую-то пакость. Рой.
   - Друг-инспектор! - сказал  Рой  и  нахмурился.  -  Не  хочу  я  видеть
инспектора! Друг-инспектор! - кричал он. - Друг-инспектор!
   - Пойдем, Рой. Если ты не придешь, как бы он чего не заподозрил.
   - А что ему надо? - спросил Рой.
   - Не знаю, - сказал Скотти, -  он  вызвал  на  сегодня  всех  трапперов
Муск-о-ги. Что-то готовится, так что тебе лучше прийти самому и поглядеть.
Какой смысл прятаться?
   Рой рад был какой-то определенности, какому-то завершению.
   - Где моя кепка? - спросил он. - Где она, Самсон?
   Самсон нашел ее в баре и нахлобучил Рою на голову.
   Идя по дороге, они не разговаривали. Рою было  нечего  сказать.  Скотти
был слишком огорчен видом Роя  и  его  бедами.  Самсон  время  от  времени
поглядывал на Скотти, покачивал головой и несколько раз  поддерживал  Роя,
когда тот спотыкался. Не доходя до конторы инспектора, Рой  остановился  у
подтаявшего снежного сугроба и протер мокрым снегом лицо и редкие  волосы,
глаза и шею. Он вытер лицо кепкой, высморкался прямо в снег, счистил грязь
с колен, но, когда они по посыпанной гравием дорожке подходили к  конторе,
вид у него был немногим лучше прежнего.
   В маленькой конторе инспектора уже собрались остальные десять трапперов
Муск-о-ги. С приходом Роя, Скотти и Самсона налицо  были  все  тринадцать.
Тут  были  люди,  которых  Рой  не  видел  по  пять-шесть  лет,  хотя  они
облавливали Муск-o-ги почти  рядом  с  ним.  Все  старые  друзья,  которые
приветствовали друг друга грубоватыми шуточками настоящих лесовиков.
   - Хэлло, Рой, - говорили они. - Вот он,  гроза  калифорнийских  бобров,
наш Рой Мак-Нэйр!
   Никто не высмеивал его растерзанного вида, и некоторые  не  глядели  на
него: они уже знали о Сэме. Они знали о нем больше, чем сам Рой. Рой ни  с
кем еще не говорил о дезертирстве брата, и никто из  них  не  поднимал  об
этом разговора; никто не хотел быть назойливым. "Ну как, еще  не  застукал
он тебя, Рой?" - по обыкновению говорили они, зная, что Рой  любит,  когда
намекают на его поединок с инспектором.
   Рой отвечал всем, но в его шутках не было задора, и он рад  был,  когда
они оставили его в покое в углу, рядом с Индейцем Бобом.
   - У тебя все в порядке, Рой? - спросил индеец.
   Рой кивнул.
   - В порядке, Боб, - сказал он. - Как у бобра на плотине!
   Больше они не говорили, ожидая появления инспектора.
   Вслед за грузной фигурой инспектора в комнату вошел еще один коренастый
мужчина. Это был Бэрк - тот зоолог, что побывал у Роя в начале  зимы.  Рой
встревожился: это  была  не  просто  власть.  Присутствие  Бэрка  означало
вторжение высокой науки, предвещало решительные меры.
   - До того, как начать о деле, - сказал  инспектор,  внимательно,  почти
осуждающе вглядываясь в их лица, - я хочу сказать вам  вот  о  чем.  Перед
самым рождеством кто-то из  вас  затеял  охоту  в  заповеднике  Серебряных
Долларов. Я это знаю, потому что я там был, и я знаю, что  это  кто-нибудь
из вас, потому что едва не поймал  виновного.  -  Он  помолчал,  давая  им
вдуматься  в  его  слова,  готовый  с  невообразимым  при   его   тучности
проворством схватить виновного. - Одного из браконьеров мы изловили, того,
кого выслеживали. Это Джек Сэнби с Шести Рек. Он охотился  в  заповеднике,
как у себя дома. Но, преследуя его, мы натолкнулись еще на целую компанию.
Их было двое или трое, и мне сдается, что среди них Мэррей и Сен-Клэр, Кто
был третий - я еще не знаю. Знаю только, что он сбежал в Муск-о-ги с целым
тюком незаконной пушнины за плечами. Так вот, если я обнаружу эту  пушнину
у кого-нибудь из присутствующих, даю слово, что добьюсь для него  сурового
тюремного заключения. Мне очень  не  хочется,  чтобы  кто-нибудь  из  вас,
друзья, попал в беду, особенно сейчас. Но если  я  его  поймаю,  не  будет
никаких поблажек и никакого снисхождения. Взять шкурку-другую сверх  нормы
- одно дело, но грабить заповедник - это уже непростительно. Так что,  кто
бы он ни был, пусть бережется. Закон не дремлет!
   Рой не спускал глаз с инспектора. В мертвой  тишине,  последовавшей  за
этим заявлением, он ждал уличающего взгляда инспектора. Ждал и  готов  был
встретить немигающим взглядом воспаленных  глаз.  Но  для  инспектора  Роя
словно и не существовало, он ни разу даже  не  посмотрел  в  его  сторону.
Однако Рой знал, что вся тирада была ему прямым предупреждением. Инспектор
знал, кого он преследовал. Без слов он говорил Рою: "Я знаю, что это ты, и
я чуть не изловил тебя, дружок. Преследовать тебя я не хочу, но  не  делай
ничего, что заставило бы меня пойти на это. Если меха  у  тебя  где-нибудь
припрятаны, пусть там и остаются. На этот раз, Рой, я мог бы  наложить  на
тебя руку, но я не хочу. Так берегись. Я тебя отпускаю!" Из жалости или из
расположения, но инспектор наконец одолел его, положил на обе  лопатки,  а
потом сам поднял. Ничего хуже и придумать было нельзя; это была не помощь,
это было полное поражение.
   - И еще, - продолжал инспектор, - я  настолько  уверен,  что  Мэррей  и
Сен-Клэр в этом участвовали, что  взял  в  полицейском  управлении  округа
ордер  на  их  арест.  Каждый,  кто  даст  им  приют,  будет   виновен   в
укрывательстве,   и   рассматривайте   это   так   же,   как   официальное
предупреждение. Для этих бродяг дороги сюда закрыты, и  в  этих  лесах  им
больше никогда не охотиться. Об этом я позабочусь.
   Снова угрюмое молчание. Инспектор усмехнулся; он, видимо, пожалел,  что
создал такую напряженную атмосферу, но изменить ничего уже не мог.
   - Я не хочу вас обижать, звероловы, - сказал он, -  потому  что  худшее
еще впереди, но я хотел бы, чтобы вы поняли, что  все  меняется.  Если  вы
хотите когда-нибудь охотиться в Муск-о-ги, многое нужно изменить,  поэтому
не думайте, что  я  крут  только  потому,  что  я  инспектор.  Я  вынужден
принимать крутые меры потому,  что  вся  эта  территория,  можно  сказать,
исчерпана для зверолова, и я просто пытаюсь спасти последние остатки. - Он
кивнул на Бэрка, стоявшего рядом. - Вот мистер Бэрк  из  Охраны  пушных  и
рыбных ресурсов. Он расскажет вам, что осталось  от  нашего  Муск-о-ги,  а
осталось немного. Он сообщит вам и постановление, и думаю, что  многим  из
вас оно будет не по душе.
   Бэрк не смотрел на них, казалось, он обращался к кучке мелочи,  которую
подкидывал на ладони.
   - Все вы за последний год  в  разное  время  видели  Лосона  и  меня  в
Муск-о-ги, и вы знаете, что произведено очень тщательное обследование дичи
этих угодий. - Он поднял глаза. - Вы,  звероловы,  знаете  о  дичи  больше
меня, и вы знаете, как ее  становится  мало.  Вы  знаете,  что  пушнины  в
Муск-о-ги не может больше хватить на пропитание  тринадцати  трапперов  на
тринадцати участках. - Бэрк на мгновение остановил глаза на Рое, но вообще
был подчеркнуто безличен, держался холодно и отчужденно. - Многие из  вас,
должно быть, помнят, чем было звероловство до  тысяча  девятьсот  тридцать
пятого года, когда созданы были заказники. До  тысяча  девятьсот  тридцать
пятого года это была бешеная гонка по озерам, рекам  и  тропам,  и  каждый
траппер расставлял свои капканы, где хотел, пока не нарывался  на  капканы
другого. Тогда он поворачивал, если был робок, или снимал  чужие  капканы,
если был достаточно нагл. Раздел  всей  территории  Муск-о-ги  на  участки
покончил с таким положением вещей.  Он  дал  вам  тринадцать  определенных
участков, по одному на каждого. Это положило конец ссорам и хищничеству  в
ущерб друг другу, но не сняло угрозы чрезмерного облова  всего  Муск-о-ги.
Может быть, если бы вы осмотрительнее обращались с вашими угодьями, на них
и сейчас было бы достаточно для вас дичи,  но  не  все  были  рачительными
хозяевами. Некоторые из вас гнались за каждым центом, который  можно  было
выжать из капканов, и вы опустошали угодья до дна. Я  никого  не  обвиняю,
потому что я знаю, что  ведь  траппер  сам  себе  не  враг,  я  знаю,  что
опустошали вы ваши угодья не без причины. Но факт налицо! Пушнины осталось
разве что на половину из вас, и если сейчас же не принять мер, то скоро ее
не останется ни для кого. Мы полагали, что заповедник на  Серебряной  реке
когда-нибудь спасет Муск-о-ги, так мы надеялись.
   Рою хотелось  протестовать,  оправдываться,  но  он  продолжал  слушать
Бэрка, предоставив казнить себя своей трапперской совести.
   - К несчастью, - продолжал Бэрк, -  заповедник  еще  не  дал  ожидаемых
результатов, отчасти из-за браконьерства, но главным образом  потому,  что
он еще слишком молод. - Рой отметил это как частичное оправдание его вины,
а Бэрк все  говорил.  -  И  вот,  поскольку  нет  надежды  сохранить  весь
Муск-о-ги, я приехал сюда, чтобы сообщить вам постановление  департамента.
Есть у вас вопросы, прежде чем я оглашу его?
   Никто не пошевельнулся, никто не сказал ни слова.
   - Оно очень несложно, - резко сказал Бэрк и,  опустив  свои  монетки  в
карман, оглядел собравшихся, - и оно очень сурово: из тринадцати  участков
Муск-о-ги семь будут закрыты и шесть  сохранены.  -  Тут  он  остановился,
предоставляя возможность возражать и спрашивать, но  некоторое  время  все
молчали.
   Потом заговорил Самсон:
   - А какие участки будут закрыты?
   Инспектор протянул Бэрку карту.
   - Нам придется закрыть те участки, где осталось меньше  всего  дичи,  -
сказал Бэрк. - Сейчас я  перечислю  те,  которые  будут  закрыты.  -  Водя
толстым пальцем по зеленой карте Муск-о-ги, он  оповещал  о  конце  одного
участка за другим, и трапперы следили за этим  перстом,  указующим  судьбу
каждого из них. Он кончил, судьбы определились. Участок Роя  уцелел,  один
из двух участков Скотти и Самсона был закрыт, закрыт был и участок Индейца
Боба.
   Но это не могло быть окончательным решением.
   - А как  же  теперь  будем  мы,  остальные?  -  сказал  кто-то.  Многие
недовольно заворчали, но тут вмешался инспектор.
   - Мистер Бэрк только перечислил вам закрытые угодья. Он не говорил, кто
будет пользоваться остающимися. Нам кажется,  что  это  вы  должны  решить
сами, между собой. Вас тут тринадцать,  открытых  участков  шесть,  и  мне
кажется, что единственная возможность поступить по-честному - это  бросить
жребий. Как по-вашему?
   Снова послышался ропот.
   - А вы проголосуйте, - предложил Бэрк.
   Проголосовали, и большинство было за жеребьевку.
   - Проще всего сделать  так,  -  предложил  Бэрк.  -  Тот,  чей  участок
объявлен открытым, если вытащит жребий, сохраняет свой участок.  Тот,  чей
участок закрыт, вытащив жребий, получает ближайший из  открытых  участков.
Так хорошо?
   - Хорошо! - Им не терпелось поскорее кончить.
   - Прежде чем вы будете тянуть жребий, -  продолжал  Бэрк,  -  я  должен
сообщить вам новые  правила,  устанавливаемые  при  новом  положении.  Нам
известно, что при существующей норме вылова  невозможно  прожить,  поэтому
"мы хотим дать вам льготу. Впредь не  будет  жесткой  нормы  или  сезонных
ограничений для бобра или ондатры.
   Это им понравилось, и они одобрительно загудели.
   - Но, - продолжал Бэрк, - за каждый  сезон  разрешено  будет  брать  не
больше двух бобров и двух ондатр с каждой норы вашего  угодья.  Вы  должны
будете каждый год сами определять, сколько у вас  хаток  и  нор,  и  число
добытых шкурок не должно превышать это количество больше  чем  вдвое.  При
чрезмерном облове число хаток уменьшится,  а  с  ним  и  ваша  норма.  При
разумном хозяйстве вы станете звероводами, количество хаток будет с каждым
годом увеличиваться, а с ними и ваша добыча. Ну как, справедливо?
   - Справедливо, - отозвались они и потребовали тянуть жребий.
   - Должен сейчас же добавить, - дипломатично закончил Бэрк, - что рыбная
ловля в любое время закрыта сроком на два года.
   Это была крутая мера, но их больше  интересовало  звероловство,  и  они
опять стали торопить с жеребьевкой.
   Инспектор и Бэрк нарезали тринадцать листков бумаги, написали на  шести
из них слово "Участок" и аккуратно сложили вчетверо.
   - Одолжите нам  вашу  кепку,  Рой,  -  попросил  Бэрк,  и  тень  улыбки
мелькнула у него в глазах.
   На минуту в них проснулось чувство юмора. Самсон сорвал у Роя с  головы
его потрепанную кепку и бросил Бэрку. Все расхохотались, а  Рой  с  унылым
смущением пригладил мокрые волосы.
   - Ну что ж, начнем! - сказал Бэрк и стал  медленно  обносить  кепку  по
кругу.
   Первые двое вытащили пустышки и промолчали. Третьим тянул  Льюис  Бэрк,
старейший зверолов  Муск-о-ги,  чудаковатый  маленький  ирландец  с  седой
головой и сизовато-коричневым от загара лицом. Он ловил зверя в  Муск-о-ги
всю свою жизнь и жил лесным сычом, не покидая своего участка.  О  нем  уже
успели забыть и вспомнили только теперь, когда он  тянул  жребий.  Вытащив
бумажку, он беспомощно оглянулся - читать он не умел.
   - Твоя взяла. Лью! - закричал ему Скотти. - Участок за тобой.
   Старик ничего не сказал, только тщательно сложил листок, как будто  это
был и в самом деле законный документ на владение.
   Потом подошел Самсон, оглянулся на Скотти и потянул.
   - Пусто, - сказал он. - Ничего нет.
   Скотти моргнул и осторожно протянул руку. Он было улыбнулся,  показывая
надписанный клочок, но потом приуныл.
   - Я не виноват, - сказал он Самсону, - право, не виноват!
   - Рой, - быстро вызвал Бэрк и протянул кепку.
   Рой посмотрел на Бэрка и вспомнил бешеную  гонку  по  озеру  Т  в  день
прибытия самолета биологов. В его пальцах сейчас было озеро Т и его хижина
и весь Муск-о-ги, и на мгновение он увидел, как возвращается туда и  вновь
пытает счастья даже  на  урезанной  территории,  в  Муск-о-ги,  потерявшем
половину своего населения и большую часть дичи.
   - Это ваша кепка, Рой, - сказал Бэрк. - Смелей. Тяните!
   Рой потянул - и Рой выиграл, и раздались приветствия в честь  Роя,  так
что он понял - перед ним только одно решение: лес, как и прежде.  Не  было
ни Сент-Эллена, ни Сэма, ни Энди, ни даже Джин. Потом он понял, что выбрал
себе в удел лесное одиночество, и стал наблюдать за Индейцем Бобом.
   Индеец не привык играть серьезными жизненными вопросами, азарт не был в
духе его народа. Делать ставки его заставляло только вынужденное общение с
белыми людьми, но и тут для него законом были отняты равные  шансы,  точно
так же как законом было отнято, например, право пить спиртное.  Но  сейчас
ему была навязана самая крупная игра его жизни, и он посмотрел на Бэрка  с
презрением индейца не к одному Бэрку, но ко всем Бэркам на свете.
   Боб проиграл, но умирающие его глаза и  мертвенно  бледные  губы  ровно
ничего не выразили.
   Три остальных надписанных жребия были уже скорее трагедией,  чем  даром
судьбы, и последний достался пьянице шотландцу,  которого  лес  постепенно
губил и теперь мог погубить окончательно.
   - Ну вот, с этим решено, - сказал инспектор, и у него был вид человека,
тоже что-то потерявшего. - Остается добавить  немногое.  Новые  угодья  на
севере по-прежнему открыты и будут открыты до м