другом настроении.
     После ленча (мне она строго заказала лимонад) Бо сама потребовала счет,
вдумчиво проверила, подсчитала сумму на длинных своих  нежных пальцах, взяла
у Хемингуэя и Скотта ровно  по половине (плюс чаевые) и заплатила официанту,
который, паря над  нею коршуном, успел, когда  она поднялась, вырвать из-под
нее стул.
     - А в следующий раз мы с Китом заплатим,- сказала она.
     - Ты-то плати,- сказал Хемингуэй,- а у ребенка денег нет.
     - С виду непохоже,- сказала Бо.- Одет он неплохо.
     Хоть от меня и попахивало нафталином, все  на  мне было  сшито отлично,
тут уж мой отец-англичанин не щадил затрат, потому что сам любил одеваться.
     - Он свои денежки оставил  в бардаке в Алансоне,- сказал Хемингуэй,  но
это он Бо дразнил, а не меня.
     Бо устремила на меня тихий темный взгляд.
     -  Ну и  все неправда,- сказала она. Она протянула мне свой чемоданчик,
который вынес ей официант.- Верно ведь?
     Я не ответил. Ведь что ни ответь все получилось бы глупо.
     -  И вообще я  вам  не  верю,- сказала Бо спокойно, когда  мы вышли  из
ресторана.- Вы оба жуткие вруны.
     Они  расхохотались,  мы  с  Бо уселись,  поставили в  ногах  чемодан, и
трезвый,  проворный Скотт вывел "фиат" из Майенна и  повел в сторону Фужера,
куда мы, собственно, и направлялись и надеялись добраться засветло.
     Но припустил дождь, мы недалеко отъехали и застряли. Мы свернули было с
главного шоссе, чтоб поднять откидной верх, и тут наш "фиатик" взбунтовался.
Пришлось нам вылезти. Скотт  и Хемингуэй заглядывали под изношенный капот, а
я толокся вокруг машины бессмысленно и безрезультатно. Потом еще поспорили о
том, воняет ли бензином. Но мотор отказал, и  хоть  Скотт убеждал Хемингуэя,
что  тот должен  разобраться,  в чем тут дело, раз водил санитарные машины в
войну, Хемингуэй не лучше нас со Скоттом разбирался в механике.
     -  Черт тебя подери, Эрнест,  машины ведь - как  священники,-разозлился
Скотт,- и тебе бы не мешало в них разбираться.
     - А откуда Зрнест разбирается в священниках? - спросила Бо.
     - Он их любит. А по мне, пусть бы их и на свете не было.
     -  Какой  цинизм,- сказала Бо.- Если  машина  испорчена,  значит, мы ее
испортили, а мы ведь ее не портили, верно?
     Мы  все  ждали от нее каких-то  механических чудес,  и Скотт с Эрнестом
явно подбивали ее выйти из машины и заняться мотором. Но она не  поддавалась
и сидела чопорно и прямо на заднем сиденье.
     - Кто-то должен пойти за помощью,- сказала она.- Скотт, вы идите.
     - Почему я, спрашивается?  - На голове у Скотта была шляпа "федора", но
он был без плаща.
     - Вы были за рулем, когда это случилось. Все по справедливости.
     - Но я по-французски ужасно говорю, да и дождь.
     -  Это Кит по-французски не очень-то говорит.  А вы вчера в Дре отлично
изъяснялись. Идите  и проголосуйте  до... - Она поискала по карте,- Арне или
Шарне. Эрнест и Кит попробуют наладить машину, и если у них получится, там и
встретимся.
     - Где именно?
     - Ах, ну где-то там. Не все ли равно.
     - А далеко до этого проклятого места?
     - Километра три. Ну поскорее, Скотт.
     Хемингуэй вызвался пойти, потому что у него была плащ-палатка, но Скотт
изображал бедную  жертву  и не  уступал. Он надел  плащ-палатку Хемингуэя  и
исчез  в дымке дождя  на дороге к осеннему Майеннскрму лесу. Наверное, Скотт
был не  прочь погулять под лесным  дождем в теннисоновых полутонах  грустной
сельской природы. Скотт в душе был поэт Озерной школы.
     Так он и потерялся, и Бо, которая вечно искала виноватого, винила потом
себя за то, что случилось в тот день со Скоттом.
     Мы с  Хемингуэем  копались  в  моторе  "фиата",  когда вдруг между нами
появилась Бо. Она  обладала способностью совсем неожиданно возникать рядом,-
по-моему, я и влюбился в нее через плечо. Она,  как  всегда,  забросала  нас
вопросами, выстраивая слова пирамидками. А это куда, а что оно делает, а для
чего это, а что будет, если за это потянуть, почему это должно быть здесь, а
не там... Она ровно  ничего не понимала  в  моторах, и хотя ответы Хемингуэя
становились  все короче  и  раздраженнее, она своими вопросами,  как  слепой
слепого, заводила его  в дебри. Он держал проводок, отсоединившийся от одной
из клемм, и Бо спросила его, для чего этот проводок. Из клеммы выпала гайка,
и проводок просто отвалился.
     - Ну? - сказала Бо.- А теперь что будем делать?
     - Привяжем  проводок, заведем эту хреновину  и помчимся в погоню за  Эф
Скоттом Фицджеральдом,- сказал Хемингуэй.-Садитесь вперед,- скомандовал он.
     - Нет,- сказала она.- Я сяду сзади, на случай если мы его догоним.
     - Сзади ты не увидишь Скотта, раз верх поднят.
     - Мы его  найдем,-  сказала  она.- Сейчас  он  уже должен быть  в  этом
городке.
     Мы сели в машину, но Бо тут же стала вылезать обратно.
     - На случай если мы с ним разминемся, надо приколоть к дереву записку,-
пояснила она.
     - Какую еще записку?
     - Что мы вернемся сюда.
     -  О,  господи,  Бо,  он  уж  как-нибудь  сам  это  сообразит,-  сказал
Хемингуэй. Он завел "фиат", и мы выехали на главную дорогу.
     Арне  оказался просто  придорожной деревушкой, где у  каменной стенки с
железным навесом от дождя сидел на кухонной табуретке старичок. Никто ничего
не знал о Скотте, один только старичок  сказал, что в соседней деревне Шарне
есть  новый гараж. Деревня Шарне была чуть побольше Арне, в ней имелась даже
бензоколонка  "Антар". Старушка в маленьком кафе  за  бензоколонкой сказала,
что ее сын поехал с американцем на велосипеде в Майеннский лес.
     - В какую сторону они поехали? - спросил Хемингуэй.
     - Туда, к реке и через церковные поля.
     - А почему на велосипеде? - спросил Хемингуэй.- Разве у вашего сына нет
машины?
     -  Так внук же  уехал  на  ней  утром  в  Фужер,-  возмущенно  ответила
старуха.- Откуда ж ей тут быть, этой машине, мосье.
     Хемингуэй  попросил ее сказать американцу, когда он  вернется, чтобы он
ждал их тут, в кафе. Потом  развернул машину  и помчался,  как  в санитарной
карете, к Майеннскому лесу.
     - Мы опять  упустили этого подонка,-  сказал он,  когда мы  подъехали к
лесу.
     -  Вы  сами виноваты,  Эрнест,-  сказала  Бо.-  Надо было  оставить ему
записку.
     - Ну, так мы, черт его дери, не оставили,- сказал  Хемингуэй,-  значит,
нам придется околачиваться тут, пока он не объявится.
     Минут  пять мы просидели в машине,  пережидая  дождь. Хемингуэй был так
зол и нетерпелив, что не захотел больше ждать и включил мотор.
     - Я еду обратно в деревню,- сказал он.- Может, он уже там.
     Бо опять  его  остановила. На  этот  раз она  настояла  на  том,  чтобы
оставить  Скотти записку. Она написала ее  на листке из  записной книжечки в
золотом переплете и приколола  к  дереву булавкой для шарфа, которую выудила
из  сумочки.  "Дорогой Скотт,-  было  написано  в  записке.-  Мы  непременно
вернемся. Ждите нас под этим деревом. Привет. Бо".
     На  этот  раз  бензоколонщик в Шарне оказался на месте, он сказал,  что
американец и механик из гаража уехали не  на велосипеде, а на мотоцикле. Они
приезжали  и,  не застав  нас, уехали опять, только на этот раз Скотт решил,
что мы отправились в соседний городок без него
     - Il etait furieux (3).
     - Ох, пьяный,  безмозглый негодяй,- сказал Хемингуэй.-  Ручаюсь, что он
нализался в каком-нибудь баре и ждет, пока мы его разыщем.
     Мы поехали в Фужер,  надеясь,  что Скотт где-то тащится по дороге и что
мы  его нагоним.  Но поначалу дорога была  пуста. Немного погодя мы  увидели
вдали мотоцикл с коляской, и Хемингуэй прибавил газу.
     - Вон мой плащ,- крикнул он.
     -  Ничего подобного,- зашептала мне Бо.- Его плащ я бы узнала с первого
взгляда.- Она  взяла меня под  руку,  словно  нам  следовало  сейчас  крепко
объединиться
     На  мотоцикле  ехал местный паренек в  брезентовом дождевике, а  плащом
оказался  связанный  теленок  в  коляске.  Хемингуэй,  обгоняя  их,  крикнул
пареньку что-то  по-итальянски,  потом мы без остановки домчались до Фужера.
Хемингуэй знал, какая гостиница значилась в составленном Скоттом маршруте, и
мы с Бо ждали в "фиате", пока он ходил узнавать, не приехал ли Скотт.
     - Почему Эрнест так сердится? - спросила Бо.- Он просто взбешен.
     - Скотт тоже будет взбешен,- заметил я.
     - Но почему? Что с ними происходит?
     - Ну... они хотят что-то выяснить для себя,- сказал я,- Поэтому они так
круто обходятся друг с другом.
     - А что им нужно выяснить? - спросила Бо
     Мне  не  очень  хотелось  объяснять Бо цель  этой  поездки  -  я боялся
запутаться,  но  в  то  же время стремился произвести  на  нее  впечатление,
поэтому я как можно небрежнее  сказал, что  для них это не просто  случайная
поездка в. Фужер.
     - Тут нечто гораздо более важное,- сказал я.
     - Почему? - спросила Бо.
     Я пересказал ей то, что говорил мне Скотт: он и Хемингуэй подвергают их
дружбу  своего  рода  испытанию,  потому  что  хотят  узнать  друг о  друге,
настоящий ли это Хемингуэй и настоящий ли Фицджеральд, либо оба притворяются
и выдают подделки за свою истинную сущность.
     - Какой ужас,- сказала Бо.- Неужели это правда?
     - Конечно,- авторитетно сказал я.- Вот почему между ними все время идет
внутренняя война.
     Парусиновый верх "фиата" промок почти насквозь, но я так блаженствовал,
что мог бы хоть полночи просидеть в этой отсыревшей итальянской коробочке. Я
был  страшно  доволен  собой,  потому  что, как мне думалось,  я  наконец-то
произвел на нее впечатление. Но потом я сообразил, что, пожалуй, впечатление
оказалось слишком сильным, поскольку Бо не намерена была поступать так,  как
поступал  я. Она  вовсе не желала держаться в стороне, как  я, и  изображать
нечто   вроде  греческого  хора.   Первым  ее  побуждением  было  немедленно
вмешаться.
     - Надо что-то делать,- сказала она.
     - Что, например? - нервно спросил я.
     - Не знаю. Но надо как-то им помочь, Кит. Это наш долг.
     Я сказал, что вмешиваться было бы ошибкой.
     - Я бы крепко подумал перед тем, как действовать.
     - Почему? Разве вы не хотите им помочь?
     Не успел  я сказать, что  наши  старания помочь  могут  только ухудшить
дело, как из  "Hotel  de France"  вышел Хемингуэй, набычившийся, как боксер,
выходящий на ринг. Он сказал, что Скотта там нет.
     - Они даже его не видели.
     - Значит, надо ехать обратно, к лесу,- сказала Бо.
     - Господи, это еще зачем?
     - Потому что он, наверно, ждет нас под тем деревом.
     - Ну нет, я не намерен раскатывать туда и обратно,- сказал Хемингуэй.
     - Почему?
     - Потому прежде всего, что  поездка  в Фужер - это была  его затея, так
что пусть добирается сюда как знает.
     - Но он будет ждать, Эрнест. Я же оставила записку, чтобы он нас ждал.
     - А  я  тебе говорил,  что  никаких записок  не надо. Если он там ждет,
значит, он спятил.
     - Но он ждет. Я знаю.
     -  Ладно. Поезжайте сами, и пусть мальчуган ведет  машину. Для того его
Скотти и взял.
     - Нет. Поведете  вы,  Эрнест. Вы должны поехать с нами,- прожурчал мимо
меня голосок Бо, и, не глядя на Хемингуэя, я понял,  что он поедет. Он сел в
машину, завел "фиат", сказал "дерьмо собачье" и повез нас к Майеннскому лесу
так, будто гнал санитарную машину сквозь пули и взрывы.
     Дождь не прекращался, и начинало темнеть.
     - Нет  его  здесь,- сказал Хемингуэй.-  Я  же вам говорил.- Всю  дорогу
Хемингуэй был угрюм  и молчалив,  теперь  он  стал  угрюмым и раздраженным.-
Хорошую же кутерьму ты затеяла, Бо,- сказал он.
     - Нет. Это вы ее затеяли,- спокойно сказала она.- Вы не должны  злиться
на Скотта. Постарайтесь его понять.
     - Я  вовсе  не злюсь,  просто он мне до черта надоел.  И если  б  мы не
приехали  в Фужер, я бы  уехал первым  же поездом и  на  первом  же пароходе
вернулся бы домой, чтобы нас с ним разделил океан. И чтобы между нами возник
огромный умственный барьер. Я не желаю даже находиться на одном континенте с
Эф Скоттом Фицджеральдом.
     - Но почему, Эрнест?
     - Этого не объяснить, по крайней мере на вашем языке. Так что  не будем
об этом.
     - Во всяком случае, мы  совсем не туда заехали,- сказала Бо.  Очевидно,
она перебрала в памяти приметы  места, где стояло то дерево, и  теперь нашла
несходство между тем местом и этим.
     Хемингуэй, человек очень земной, вдруг громко расхохотался.
     - Из вас вышел бы отличный генерал,  Бо,- сказал он и, дав  задний ход,
вывел "фиат" с узкой проселочной дороги и через несколько километров свернул
на другую. В свете фар мы  увидели Скотта -  промокший и одинокий, он  сидел
под деревом.- Бедняга,- сказал Хемингуэй.
     - О боже милостивый, Скотт, на кого  вы похожи,- жалостливо сказала Бо,
выходя из машины.
     Скотт  не пошевелился. Он сидел, скрючившись, как  бродяга,  пытающийся
прикрыть руками свою промокшую нищету.
     - Чего это ради вы все вернулись? - спросил он.
     - Мы же оставили вам записку.
     -  Зачем? Ехали бы  вы своей  дорогой.  Я тут сижу  и  блаженствую, как
Диоген в бочке, так что можете убираться туда, откуда приехали.
     - А где механик из гаража, что привез тебя сюда?
     - Ему некогда было ждать.  Я сижу здесь уже шестнадцать часов, а может,
и больше.
     Хемингуэй не вышел из "фиата".
     -  Ну иди  же сюда, бога ради,- сказал  он.- Чего ты, спрашивается, еще
ждешь?
     Скотт двумя пальцами  приподнял свою промокшую, потерявшую всякую форму
"федору".
     - Я не сойду с этого места,- сказал он.
     Хемингуэй пожал плечами.
     - Ну, раз так, отдай мне мой плащ, и мы оставим тебя в покое.
     - Забирай  свой  плащ,  а  я  возьму  "фиат",-  сказал Скотт.-И  тогда,
ей-богу,  мы  бросим тебя  тут  на  добрых  шестнадцать часов,-заявил  Скотт
Хемингуэю.- Ты же бросил меня, подонок.
     -  Ладно.- Хемингуэй  вышел  из "фиата".- Я тебя бросил. Ну,  давай мне
плащ.
     Мне  показалось,  что  Скотт  сейчас  вскочит  на ноги  и  бросится  на
Хемингуэя.  Но  вместо  того  он  нарочно  упал плашмя, как будто от боли, и
покатился по раскисшему от дождя склону. Затем он встал на ноги и сказал:
     - Сам видишь. Отличнейший плащ. Непромокаемый! Грязеотталкивающий!
     Он пачкал плащ Хемингуэя, хлопая по нему грязными руками, но Хемингуэй,
бесстрастно глядя на него, не произнес ни слова.
     - Скотт, ну что вы в самом деле! - сказала Бо.- Это уже непростительно.
     Скотт опять сел на землю.
     -  Ладно.  Это, конечно, непростительно. Но я уже чувствую себя гораздо
лучше, так что все вы можете сматываться. Я остаюсь здесь.
     -  Хорошо,  хорошо, оставайся.  Раз ты  так решил, то  одолжи мне  твою
шляпу.
     Скотт протянул Хемингуэю свою  насквозь  промокшую  "федору".Бо  хотела
было что-то сказать, но я  стиснул ее руку,  не дав раскрыть  рта; мы ждали,
что Хемингуэй в отместку за свой плащ начнет гонять эту шляпу по  грязи, как
футбольный мяч.  По-моему,  Скотт тоже Предвидел  это -  он  даже пригнулся,
чтобы вовремя перехватить Свою шляпу.
     Но Хемингуэй  поддал  кулаком  дно,  расправил поля  шляпы,  придав  ей
должную форму, и водрузил ее на голову Скотту.
     - Теперь ты одет как следует, Фитцджеральд, так что можно ехать.
     Но Скотт опять окрысился.
     - Ты думаешь, я пьян, да?
     -  Нет,  не думаю. Ты так вымок и  такой ты жалкий,  что не можешь быть
пьяным.
     Я взял Бо за локоть и, хоть она сопротивлялась, отвел ее к машине.
     - Но они же опять начнут ссориться,- прошептала она.
     - Не начнут. Но пусть они сами разберутся. Вы ничем не можете помочь.
     - Вы говорите, как старый дед,- сказала она.
     - Иногда я и чувствую себя старым дедом.
     Мы сели на заднее сиденье "фиата" и смотрели спектакль, который отлично
разыгрывал Хемингуэй.  В нем, как никогда еще, сказывался английский офицер,
спокойно, но властно управлявшийся со старым, но  уставшим солдатом, который
никак  не хотел вылезать из хлюпающей грязи окопа. Капитан Хемингуэй  был на
высоте -  не знаю, что он там говорил на  этом раскисшем от дождя майеннском
поле боя,  но я видел, как Скотт очень точно вошел  в  свою роль,  тонко  ее
чувствуя,  как  хороший природный  актер. Так  я видел это  и понял,  что не
ошибся,  когда Скотт  вытянулся и  ловко, по-английски, отдал  ему  честь, а
потом четко зашагал за ним, повторяя "левой, правой, левой...".
     Когда они подошли к машине, Хемингуэй был подтянут  и бодр и, очевидно,
все еще чувствовал себя командиром.
     - Хочешь вести машину? - спросил он Скотта.
     - Нет. Веди сам.
     - Ты ведешь не хуже меня.
     - Нет. Эта машина меня не признает,- сказал Скотт.- Она меня ненавидит.
Прямо напасть какая-то.
     - Это  я во  всем  виновата,  Скотти,-  вмешалась Бо.- Я  напрасно  вас
отослала. Простите меня.
     - Можете получить мою шляпу,- сказал Скотт.
     Но Бо поклонилась, и поцеловала его, и сказала:
     - Вы  такой  чудесный человек.  Вы  просто  молодчина.  А Эрнест  очень
беспокоился о вас.
     Этим Бо все и испортила.
     -   Вы   дьявольски  правы,  я  о  нем  беспокоился,-  быстро  вмешался
Хемингуэй.- Я думал, что он пьян. И один бог ведает, куда бы нас завели наши
поиски, если Вы он действительно был пьян.
     -  А, черт бы тебя взял! Неужели нельзя  хоть  раз не тыкать мне этим в
глаза? - жалким тоном сказал Скотт.- Хоть один раз...
     Мы подъехали к Фужеру в полном молчании, и хотя  Мне было понятно, что"
их связывает нечто гораздо более важное, чем эти перепалки сгоряча, все же я
сомневался, надолго  ли хватит у них доверия друг к другу. Их, должно  быть,
постоянно мучило  то, что  они за собой  знали и что им хотелось преодолеть,
истребить или забыть.

Глава 5

     Я до сих пор  не знаю,  как объяснить поведение Скотта в Фужере - мстил
ли он Хемингуэю, съязвившему насчет его  пьянства,  или  просто ухватился за
возможность  затеять очередную грызню.  Как всегда в спорах, они не выбирали
выражений и часто прибегали к самым грубым приемам, чтобы одержать верх, или
доходили до жестокости, стараясь уязвить противника. Хемингуэй  был жесток к
Скотту, чуть ли не  обозвав его алкоголиком, а потом и Скотт обошелся с ним,
как нам казалось, чересчур жестоко; правда, к концу нашего путешествия я уже
не был так  уверен в этом.  Но  что бы мы ни думали,  а Скотт  ему ничего не
простил, и это чуть не привело к трагедии.
     Целью  нашего  путешествия  был Фужер,  городок,  где они  должны  были
выяснить,  кто лучше  описал  его  -  Бальзак или  Гюго,-  и  разрешить свой
литературный спор. Но под вечер за обедом Хемингуэй заявил, что он приглашен
на  охоту  в  одно старинное  поместье  милях в  двадцати к югу и собирается
завтра уехать туда.
     - Ты хочешь нас бросить? - спросил Скотт.
     - Да, а что?
     -  Мы  же решили довести  дело до конца,- сказал Скотт.-  Иначе  что за
смысл сидеть в этом пейзанском захолустье?
     - Я вернусь,- сказал Хемингуэй.
     - Ладно. А где это поместье?
     Мы сидели  в баре-ресторане на вершине фужерского холма. Вдали в легкой
осенней дымке цвета апельсиновой кожуры  вырисовывалась фужерская  крепость.
Все было более  или менее так, как  я  представлял  себе,  читая  "Девяносто
третий год" Гюго, хотя вскоре мне пришлось разочароваться.
     А пока что наша трапеза шла спокойно и трезво. Бо хозяйничала за столом
и одним своим присутствием поддерживала порядок и мирный покой. Разговор шел
главным образом о  детстве и о том, что оно нам дало. Я  уже  знал,  что мое
детство было  схожим  с  детством  Хемингуэя.  Оба мы выросли  на  природе и
гордились этим.  Но  Скотт Лишил нас удовольствия поделиться воспоминаниями.
Он сказал, что мыпочти ничем не  отличаемся от крестьян из прерий и что наша
примитивная культура пришла не из лесной глуши, а с городских улиц.
     - Нет такой штуки, как культура лесной глуши,- сказал он.- Не было и не
будет.
     Они стали  пререкаться, и на этот раз так  озлобленно, что