я ему сесть. - До меня доходили слухи о ваших стихийных сборищах...
     - Надеюсь, не плохие, отец мой.
     Сдержанная улыбка: - Увы, отнюдь не хорошие.
     - Мне очень жаль.
     Перселл объяснил  цель  своего  визита,  перечислил  по  именам  членов
комитета.
     - Я надеялся, что вы обратитесь ко мне или к отцу Кин-нану  с  просьбой
быть вашим председателем.
     - Мне жаль, но хор уже выбрал комитет.
     - Понимаю. Однако такие дела нельзя пускать на самотек. Я полагаю,  вам
известно, что в подобных случаях следует  предварительно  посоветоваться  со
мной.
     - Нет, отец мой. - Еще не завершив фразы,  Перселл  понял,  что  кривит
душой.
     - Мне кажется,  что  вы  не  хотите  советоваться  с  кем-либо  из  нас
относительно кружка.  Это  что  у  вас  -  такая  негласная  политика  -  не
советоваться с нами?
     - Вовсе нет, отец мой. Кстати говоря, мы собирались в самом что  ни  на
есть узком кругу и запросто. Именно потому, что наши  спевки  приняли  такой
размах, мы и решили назначить комитет.
     Седые волосы отца Финнегана торчали  колючим  ежиком  над  его  угрюмым
лицом - с каждой минутой оно все сильнее темнело.
     - Общепризнано, что любые начинания общественного характера не мыслятся
без  участия  человека,  способного  обеспечить  духовное   руководство.   Я
преисполнился глубокой тревоги, узнав, что подобная мысль даже не  приходила
вам в голову.
     - И впрямь, я совершенно  упустил  из  виду,  что  и  такое  немудрящее
общественное начинание, как хор, немыслимо без духовного  руководства,  отец
мой.
     - Там, куда без  разбору  стекается  молодежь  обоего  пола,  необходим
надзор. Одним пением дело не обойдется. Будут и  танцы,  и  выпивка.  Я  уже
тридцать лет священник, Перселл, и понимаю, что к чему. И вы понимаете.  Вам
не хуже меня известно, к чему это ведет. Когда вы заканчиваете спевки?
     - Около одиннадцати. Изредка позже.
     - Около одиннадцати. И в такую-то пору юноши и девушки  идут  домой  по
три, по четыре мили полями! Вы можете поощрять подобные прогулки. Я - нет.
     - При всем моем уважении к вам, отец мой,  я  не  вполне  понимаю,  что
изменится, если председателем нашего комитета станет  священник.  По  правде
говоря, я не понимаю, как спевки могут повлиять на  нравственность  молодежи
нашего прихода - разве что улучшить ее, дав им какое-то занятие в  свободные
вечера.
     - А также дав им возможность встречаться, не возбуждая толков.
     - А разве им нельзя встречаться?
     - Можно, если за ними будет надлежащий присмотр. И о том судить не вам,
Перселл, а мне.
     Перселл понял, что пора хоть в чем-то пойти на уступки.  Слишком  много
сил сплотилось против него. Он не понимал, чем навлек на себя  их  гнев,  но
спиной чувствовал, как против него исподтишка строят мелкотравчатые козни.
     -  Если  вы  скажете,  к  каким  мерам  предосторожности  нам   следует
прибегать, отец мой, - сказал он, - мы с радостью последуем вашему совету.
     Отец Финнеган принял капитуляцию как должное. Он все  обдумает  и  даст
Перселлу знать. Всем своим  видом  отец  Финнеган  показывал:  он  настолько
уверен в  своих  силах,  что  может  проявить  терпимость.  Вскоре  Перселлу
пришлось вновь столкнуться с отцами города в связи с тем, что на центральной
площади намеревались  возвести  памятник  повстанцам  1798  года  {Восстание
против английского господства  в  августе  -  сентябре  1798  года.}.  Какое
отношение имел Балликонлан к восстанию, Перселлу было не вполне ясно. Однако
ни у кого из собравшихся этот факт сомнения не  вызвал.  В  председательском
кресле восседал отец Финнеган. Мерфи  в  своей  речи  напомнил,  что  многие
сыновья и дочери Балликонлана пали в героической  борьбе  и  поэтому  мы  не
можем забыть о крови, пролитой нашими  мучениками;  об  этом  вопиет  каждый
зеленый луг, каждый булыжный проулок. Не было поколения, в котором  патриоты
не вставали бы на борьбу за свободу родины, и не приведи господь нам  дожить
до того злосчастного дня, когда Ирландия забудет своих героев. Мерфи, и  сам
общепризнанный патриот, говорил горячо  и  убежденно.  Разработкой  проекта,
разумеется,  будет  руководить  Гэльская  лига,  зато  почетная  обязанность
собирать  пожертвования  открыта  каждому.  Перселлу  поручили   музыкальную
программу в приходском клубе, гвоздем которой должен  быть  его  хор.  После
собрания Мерфи неожиданно предложил. Перселлу подвезти его.
     - Благодарю вас, но мне хочется пройтись, - вежливо отказался Перселл.
     - Я хотел: бы переговорить  с  вами  о  хоре,  -  сказал  Мерфи.  -  Вы
разумеется, можете рассчитывать на мою помощь.  Не  хочу  хвастаться,  но  я
человек влиятельный. В деловых вопросах я  дока,  чего  не  могу  сказать  о
музыке. Жизнь прожил нелегкую, не до того было...
     Перселл понял, на что тот намекает, и улыбнулся.
     - Очень любезно с вашей стороны,  -  сказал  он.  -  Но,  по-моему,  мы
обойдемся своими силами.
     - Ум хорошо, Перселл, а два лучше, -  сказал  Мерфи.  -  С  музыкой  вы
управитесь, а делами кто заниматься будет?
     - Комитет... по своему разумению. И лучше тут ничего не придумаешь.
     - Дело есть дело. Зря вы отказались  от  моей  помощи  -  прокидаетесь.
Кстати, мне давно хотелось поговорить с вами. Ваш хор мог бы и мне кое в чем
помочь - и мы были бы квиты.  В  Балликонлане  ни  одно  дело  без  меня  не
обходится.
     Перселл понял,  что  Мерфи  следует  ответить  самым  что  ни  на  есть
решительным отказом - иначе от него не отвязаться. Он собрался с духом -  он
знал, что обретает в лице Мерфи врага, и  врага  могущественного.  Ему  было
ясно, что в их отношениях наступает решающий момент.
     - Вы принимаете близко к сердцу общественные интересы, мистер Мерфи,  -
сказал он, - и я ценю ваше участие. Но по профессии я учитель, и из  своего,
пусть скромного, опыта знаю, что  есть  только  один  способ  помочь  нашему
народу - дать ему развиваться, как он  хочет.  Наши  люди  должны  научиться
действовать на свой страх и риск.
     - Значит, вы не позволите вмешиваться в свои дела,  так  прикажете  вас
понимать?
     - Да нет же. Просто я хочу поставить опыт, который не встретит  особого
одобрения, а именно помочь им добиться чего-то своими силами.

III

     Стоя на стремянке, Перселл тянул  руку  к  форточке,  чтобы  проветрить
класс, когда услышал позвякивание чайных чашек, и  поглядел  вниз.  Чаепития
после спевок стали, одним из первых новшеств, введенных комитетскими дамами.
Они придали их сборищам характер респектабельный, но не чересчур, а в  самую
меру - так, чтобы не -  гпугнуть,  а,  наоборот,  привлечь  желающих.  Салли
Магуайр собирала ноты и складывала  их  стопкой  на  его  столе;  у  пианино
сгрудилась кучка парней, один из них пробовал подобрать популярную  песенку;
густой сигаретный дым, постепенно редея, поднимался кверху и клубился вокруг
голых лампочек. В дальнем углу  уютно  бормотал  кипятильник,  от  него  шло
тепло. Встречи хорового кружка - эти чашки с чаем,  печенье,  передававшиеся
из рук в руки, немудрящие шутки, а порой и шумная  возня  -  стали  особенно
дороги Перселлу с тех пор, как на их непринужденный характер стали посягать.
Отец Финнеган смекнул, откуда дует ветер, и обвинил их в излишней  вольности
нравов; Мерфи узрел в их кружке вновь народившееся общественное  объединение
и пожелал прибрать его к рукам, потому что  любое  общественное  объединение
можно использовать в политических целях. Гэльская лига, когда ей не  удалось
убедить их, что  музыка  немыслима  без  волынок  и  национальных  костюмов,
вознамерилась  придушить  их  кружок.  Над  ними  разом  грозно  нависли   и
епископский посох, и клюшка. Перселл распахнул  окно,  холодный,  несущий  с
собой запахи осени воздух напомнил о притихших скошенных полях и  извилистых
стежках,  где  листва,  нежданно  ворохнувшись,  тревожит  темноту.  Тут  он
спохватился - ведь сегодня ему не только  предстоит  оповестить  кружковцев,
какую оперу выбрал по его совету комитет для постановки, но еще  и  провести
предложение отца  Финнегана,  поставившего  условие,  чтобы  их  встречи  не
вызывали никаких нареканий по части нравственности. Темные поля, от  которых
исходил тучный запах только что собранных хлебов, таили  в  себе  опасность.
Теперь молодежь обяжут после репетиций расходиться  домой  не  парочками,  а
гурьбой. Спустившись со  стремянки,  Перселл  понял,  что  даже  объявить  о
подобном решении и то будет до  крайности  неловко.  Он  вышел  на  середину
класса и похлопал в ладоши. Он  никак  не  хотел  походить  на  учителя,  но
школьные  замашки  нет-нет  да  выдавали  его.  Наступила  тишина.   Перселл
откашлялся.
     - Прежде чем мы продолжим нашу репетицию, я хочу вам  кое-что  сказать.
Как вам известно, нас просили оказать помощь в  сборе  средств  на  памятник
повстанцам девяносто восьмого года, и ваш комитет согласился к концу  ноября
дать в ратуше спектакль. Мы решили поставить  "Пиратов  Пензанса"  {Оперетта
английского композитора Артура  С.  Салливена  (1842-1900)  по  либретто  У.
Гилберта. Написанная в 1879 году, оперетта до сих пор не сходит со  сцены.},
оперетту с чарующей музыкой, уже одни репетиции которой, я уверен,  доставят
нам огромное наслаждение. Подробности мы уточним  позже,  но  я  должен  вас
заранее предупредить, что постановка эта труднее всего, что мы  до  сих  пор
предпринимали. Она потребует и более частых и более длительных репетиций.  В
связи с этим я перейду к письму, полученному мной от отца Финнегана, которое
сейчас прочту.
     Кончив читать письмо, Перселл подошел к Суини, председателю комитета, и
тот заверил его, что хор будет придерживаться предложенного  распорядка.  Ни
одна из девушек не пойдет домой в сопровождении лица противоположного  пола,
Послышались смешки. Перселл понял, что  такое  явное  недоверие  еще  больше
сблизило молодежь. Его посетило предчувствие, что предписание отца Финнегана
не будет соблюдаться. Предписание это осложняло и его жизнь. Оно мешало  его
прогулкам с Салли Магуайр, которыми он, не задумываясь, что  тому  причиной,
стал очень дорожить.  Ему  пришлось  попросить  Суини  хотя  бы  часть  пути
сопровождать их.
     - Что, я тебе в компаньонки нанялся? - спросил Суини.
     - Я не могу подавать дурной пример.
     - Бога ради, парень, ты-то хоть ума не теряй.
     - Да я не теряю. Но чуть что - едва не половина Балликонлана кинется со
всех ног  докладывать  отцу  Финнегану,  что  учитель  не  считается  с  его
указаниями.
     - Ты же взрослый человек и сам за себя отвечаешь.
     - Пусть со мной обращаются как с мальчишкой, ради нашего хора  я  и  на
это согласен.
     Так Суини, к явной досаде Салли, стал ходить с ними домой.
     Как-то вечером месяц спустя Перселл, пав духом, сказал Сулни:
     - С пением у нас полный порядок, а вот  о  деньгах  этого  не  скажешь.
Прокат костюмов обойдется недешево, да и за право постановки  с  нас  сорвут
немало. Может, нам стоило бы заручиться поддержкой Мерфи?
     - Ну нет, - сказал Суини, - от этой шайки чем дальше, тем лучше.
     - Что же нам делать?
     - Мы заплатим за свои костюмы сами, а для тех, кому это не по  карману,
соберем деньги в складчину.
     - Это еще не все, - сказал Перселл. -  Я  получил  письмо  от  Гэльской
лиги.
     - От Лейси?
     - Подписал-то его Лейси, но я думаю, что за ним  стоит  Мерфи.  Негоже,
мол,  нам  ставить  "Пиратов"  -  чужеземная  музыка  губительна  для  нашей
культуры, культуры наших предков.
     - Опять же семь веков гнета.
     - Вот-вот. Но как ни говори, а на  письмо  отвечать  придется.  Что  же
такого мне им написать?
     - Пошли их подальше.
     - Я только тем и  занимаюсь,  и  мне  это  уже  опостылело.  Опостылело
обходиться во всем своими силами. Пора бы, кажется, мне и помочь.
     - Поставь вопрос перед комитетом, и тогда мы  сами  пошлем  Лейси  куда
подальше. В конце концов спектакль почти готов  и  сейчас  не  время  что-то
корежить и менять. Они небось  хотят  навязать  нам  все  те  же  ирландские
мелодии.
     - Они говорят, что ирландские мелодии куда больше подходят для концерта
памяти повстанцев девяносто восьмого года.
     - Мне известно, что им надобно, - раскипятился Суини. - Сборная солянка
без цвета, вкуса и запаха. Я их знаю как облупленных.
     Комитет согласился с Перселлом. Не говоря уж о естественном желании "е-
поддаться давлению и недовольстве вечными покушениями  на  их  свободу,  они
действительно увлеклись музыкой. Вдобавок  и  радужная  перспектива  -  огни
рампы,  красочные  костюмы,  дни,   заполненные   до   отказа   захватывающе
интересными делами, -  тоже  весьма  укрепляла  их  решимость.  Поэтому  они
ответили  Лиге,  что  спектакль  почти  готов  и  на  этой   стадии   просто
нецелесообразно что-либо менять.
     Как-то вечером, когда они возвращались домой после  репетиции,  Перселл
сказал Салли Магуайр:
     - У Суини какое-то дело в городе. Так что мне придется провожать вас  в
одиночку.
     - Что мне теперь - плакать прикажете? Перселла удивил ее тон.
     - Я хотел сказать, что отец Финнеган не поощряет...
     - Отцу Финнегану нечего беспокоиться. Перселл улыбнулся.
     - Вы сумеете за себя постоять?
     - Вот уж нет.
     Перселл оторопел. И, чуть помешкав, сказал: - Я вас не понял.
     В ответ из темноты раздался смех:
     - Долго же до вас доходит. Перселл даже чуть струхнул.
     Комитет по сбиру пожертвований больше не давал о себе знать. Он затевал
всевозможные мероприятия, футбольный матч в том числе.  Матч  собрал  полный
стадион  болельщиков,  но  денег,  как   ни   странно,   почти   не   принес
(балликонланцы испокон веку считали, что только дурак будет платить за вход,
когда  можно  перемахнуть  через  забор).   Продажа   произведений   местных
рукодельниц в ратуше кое-какие  деньги  принесла.  Устраивали  еще  и  вечер
национальных танцев под эгидой Гэльской  лиги,  и  турнир  игроков  в  вист,
который с треском провалился, потому что ни одна  живая  душа  в  городе  не
играла в вист. Перселл в конце концов все же обратился в комитет с  просьбой
помочь кружку, ответ он получил через месяц. Комитет  увековечения  98  года
вынужден  отклонить  предложенный  ими  спектакль,   как   несоответствующий
торжеству по духу. Комитету пришлось  пригласить  из  Дублина  драматическую
труппу, которая даст в дни торжеств несколько представлений. Выбор  комитета
пал на любительскую труппу, успевшую зарекомендовать себя  положительно  как
своим  исполнительским  мастерством,  так  и   безукоризненно   национальным
характером своего искусства.
     Такого бурного взрыва возмущения, каким ответил хор,  Перселл  даже  не
ожидал.
     - Этот номер у них не пройдет, - сказал один из членов комитета.
     Его фраза стала знаменем, вокруг которого они сплотились.  Они  слишком
высоко занеслись в своих мечтах, чтобы дать растоптать их враз. За последние
несколько недель Балликон-лану доказали, что и здесь вполне  возможно  нечто
такое, о чем ранее не только не  слыхивали,  но  и  помышлять  не  могли.  С
невиданным  доселе  небрежением  к  деньгам  члены  хора   решили   оплатить
постановку, для чего несколько месяцев собирать деньги.  Это  означало,  что
спектакль откладывается, зато теперь они не были связаны со  сбором  средств
на памятник,  а  значит  и  не  связаны  сроками.  Предварительно  спектакль
наметили закончить к первой половине июля следующего года.  Когда  же  после
рождества  объявили,  что  памятник  откроют  в  первую  неделю  июля,  день
спектакля определился окончательно. На открытие в город  стечется  народ,  и
праздничная обстановка привлечет публику. Как и следовало ожидать, слухи  об
их  планах  мигом  разнеслись  по  городу.  Общественное  мнение,   поначалу
колебавшееся, постепенно - хотя и втайне - стало склоняться в  пользу  хора.
Мерфи не любили в городе помимо  всего  прочего  уже  потому,  что  он  имел
власть. Сплетники свели суть разногласий к одному -  учитель  против  Мерфи.
Местные считали, что учитель сильно рискует,  но  именно  его  рисковость  и
обеспечила ему их  расположение.  Как  и  следовало  ожидать,  и  приходский
священник и Гэльская лига встали на сторону  Мерфи.  Шло  размежевание  сил.
Распускались слухи, что оперетта безнравственная и что отец Финнеган в своей
проповеди обрушит на нее громы и молнии. Но воскресенья шли одно за  другим,
а отец Финнеган безмолвствовал. Май был на исходе, когда  Перселл  узнал  от
Салли Магуайр о первой вылазке противника.
     - Мерфи вводит на фабрике сверхурочные, - сказала она.
     Перселл не дрогнул.
     - Поздно спохватился. Он, конечно, осложнит нам жизнь, но мы справимся.
     - Что бы Мерфи ни затеял, а на репетиции я ходить не перестану. И  будь
что будет.
     - Жаль, что не все так решительно настроены, как вы, Салли, - сказал он
горячо.
     Салли мельком глянула на него. Но ничто в его манере не выдавало пылких
чувств, он по-прежнему держался как добрый отец, старший брат.

     Перселл отправился к отцу Финнегану.
     - Ходят разговоры, что вы считаете "Пиратов" опереттой безнравственной.
Я принес вам либретто.
     - Я уже прочел либретто, - сказал отец Финнеган.
     - Ну и как, по-вашему, можно считать эту оперетту безнравственной?
     - Лично  я  так  не  считаю,  но  нравственные  вопросы  очень  сложны.
Прихожанам оперетта представляется безнравственной. Из этого  можно  сделать
вывод, что так оно и есть.
     - Из чего же, объясните мне, бога ради, это следует?
     - Ну, если оперетта оскорбляет их нравственное чувство...
     - Да ваши прихожане о ней и знать не знают. Они не читали  либретто.  А
большинство и слыхом не слыхали о Гилберте  и  Салливене.  Им  внушили,  что
оперетта безнравственная и что вы того же мнения.
     -   Мне   представляется    сомнительным    характер    Рут.    Женщина
одна-одинешенька в пиратской шайке - кое-кому из моих прихожан  это  кажется
подозрительным.
     - А как насчет характера учителя, выбравшего "Пиратов" для  постановки,
он что, тоже кажется подозрительным?
     Отец Финнеган пронзил  Перселла  взглядом  и  понял,  что  тот  говорит
искренне. Он отвел глаза.
     - Вообще-то мне либретто не кажется безнравственным, - сказал он,  чуть
замешкался и с таким видом, словно его только что осенило, добавил: - Раз уж
вы пришли, воспользуюсь случаем и упомяну еще об одном деле.  Мне  сообщили,
что вы проводите много времени с магуайровской дочкой.
     - Ну а что подозрительного находят тут? - сказал Перселл так вызывающе,
что отец Финнеган поднял брови.
     - Думаю, что ничего. Просто сплетничают.
     - Зловредно сплетничают. И я знаю, кто этим занимается.
     - Я понимаю, что к чему, - сказал отец Финнеган уже совсем иным  тоном.
- Как я уже говорил, вы можете не сомневаться - я самым решительным  образом
пресеку  клевету,  от  кого  бы  она  ни  исходила.  Я  просто   хотел   вас
предупредить. Вы ведь не первый встречный-поперечный. Вы - учитель. И это  в
корне  меняет  дело.  Вы  начинаете  озлобляться   и   против   общественных
установлений, и против меня. Вы ожесточаете свое сердце. Это пагубно.
     Впервые за все их встречи разговор пошел  по-человечески.  Перселл  был
тронут тем, что священник сам так его повернул.
     Он утихомирился.
     - Вы ошибаетесь, отец мой, я вовсе не озлобляюсь.  Просто  я  по-своему
смотрю на вещи, но это не идет вразрез с установлениями церкви и общества. Я
не делал ничего дурного.
     - Этим кичился и фарисей.
     - Фарисей кичился своей праведностью, я же вынужден  защищаться,  я  не
возношусь, а оправдываюсь.
     - Я не сомневаюсь в чистоте ваших помыслов, - сказал отец  Финнеган.  И
улыбнулся. - Иначе я бы прямо так об этом и сказал.
     Перселл улыбнулся в ответ.
     - Боже сохрани, отец мой. Надеюсь, до этого не дойдет.
     - Боже сохрани.
     Отношения начинали налаживаться - отношени