всемирного происхождения,
если нет маленького, верного человека, в котором  истина  стала
бы радостью и движеньем?
    Вощев  согласился  бы  снова  ничего  не  знать  и жить без
надежды в смутном вожделении тщетного ума, лишь бы девочка была
целой, готовой на  жизнь,  хотя  бы  и  замучилась  с  теченьем
времени. Вощев поднял Настю на руки, поцеловал ее в распавшиеся
губы и с жадностью счастья прижал ее к себе, найдя больше того,
чем искал.
    --  Зачем  колхоз  привел?  Я  тебя  спрашиваю  вторично!--
обратился Жачев, не выпуская из рук ни сливок, ни пирожных.
    -- Мужики в пролетариат хотят зачисляться,-- ответил Вощев.
    -- Пускай зачисляются,-- произнес Чиклин с земли.--  Теперь
надо  еще  шире и глубже рыть котлован. Пускай в наш дом влезет
всякий человек из барака  и  глиняной  избы.  Зовите  сюда  всю
власть и Прушевского, а я рыть пойду.
    Чиклин  взял  лом и новую лопату и медленно ушел на дальний
край котлована.  Там  он  снова  начал  разверзать  неподвижную
землю,  потому что плакать не мог, и рыл, не в силах устать, до
ночи и всю ночь, пока не услышал, как трескаются  кости  в  его
трудящемся  туловище.  Тогда  он  остановился  и глянул кругом.
Колхоз шел вслед за ним и не переставая рыл землю; все бедные и
средние мужики работа и с таким усердием  жизни,  будто  хотели
спастись навеки в пропасти котлована.
    Лошади  также  не стояли -- на них колхозники, сидя верхом,
возили в руках бутовый камень, а  медведь  таскал  этот  камень
пешком и разевал от натуги пасть.
    Только  один Жачев ни в чем не участвовал и смотрел на весь
роющий труд взором прискорбия.
    -- Ты что сидишь, как служащий какой?-- спросил его Чиклин,
возвратившись в барак.-- Взял бы хоть лопаты поточил!
    -- Не могу, Никит, я теперь ни во что  не  верю!--  ответил
Жачев в это утро второго дня.
    -- Почему, стервец?
    --  Ты  же  видишь, что я урод империализма, а коммунизм --
это детское дело, за то я и  Настю  любил...  Пойду  сейчас  на
прощанье товарища Пашкина убью.
    И  Жачев  уполз в город, более уже никогда не возвратившись
на котлован.
    В полдень Чиклин начал копать для Насти специальную могилу.
Он рыл ее пятнадцать часов подряд, чтоб она была  глубока  и  в
нее  не  сумел  бы  проникнуть ни червь, ни корень растения, ни
тепло, ни холод и чтоб ребенка никогда не побеспокоил шум жизни
с поверхности земли. Гробовое ложе  Чиклин  выдолбил  в  вечном
камне  и приготовил еще особую, в виде крышки, гранитную плиту,
дабы на девочку не лег громадный вес могильного праха.
    Отдохнув, Чиклин взял Настю на  руки  и  бережно  понес  ее
класть  в  камень  и закапывать. Время было ночное, весь колхоз
спал в бараке, и только молотобоец, почуяв движение, проснулся,
и Чиклин дал ему прикоснуться к Насте на прощанье.
    Декабрь 1929 -- апрель 1930 гг.