.
    Босталоева дала ему свою опухшую от ветра и работы руку,  и
оба  человека  проехали  некоторое  время со сдвоенными руками,
причем Вермо жал руку  женщины,  помогая  этим  не  страсти,  а
размышлению,-  у  него  даже остыло все тело, теплота которого
ушла на внутреннюю силу задумчивости.
    Вскоре  показалось  расположение  "Родительских  Двориков",
беспомощное издали, особенно если сравнить с Двориками небесное
пространство, напряженное грозной и безмолвной электромагнитной
энергией солнца.

     x x x

    К ночи Босталоева назначила производственное совещание.
    Колодезный бригадир Милешин, зоотехник Високовский, инженер
Вермо, Федератовна, кузнец Кемаль, пять гуртоправов (потому что
совхоз  состоял  из  пяти  участков)  и старший пастух Климент,
выбранный,     как     природный     практик,     председателем
производственного  совещания,  присутствовали  на этом собрании
уже загодя. Повестка дня состояла  из  вопросов  переустройства
всего  мясного хозяйства, ради того чтобы произвести говядины в
совхозе не тысячу тонн, как задано планом, а две тысячи;  далее
следовало  задуматься  над  пастбищами  для прокорма новых двух
тысяч коров и сорока  быков,  о  которых  в  дирекции  получено
письмо,  что  они  гонятся  пешим  шагом из соседнего района -
отсюда полтораста верст.
    Как  только  опустилась  вечерняя  заря,  так  приехала   и
Босталоева из степи, закончив где-то свои дневные заботы.
    Климент,   глядя   на  солнце  привыкшими  глазами,  сказал
заседанию, что пора уж хозяйски думать  о  социализме,  чтоб  в
степи было все экономично и умело.
    - Во   мне   вот   лежит  большевистский  заряд,-  сказал
Климент.- А как начну им стрелять в  свое  дело,  так  выходит
кой-что  мало...  Ты  стараешься  все по-большому, а получается
одна мелочь-сволочь! Ты скотину напитаешь во как, я  сам  траву
жую,  прежде  чем  скотину  угощаю,  а  отчет мне показывает по
молоку недоборка, а по говядине - скотина  рость  перестала!..
На  центральном  гурте  взяли  сорок  рабочих  всякого  пола из
колхоза, по сговору,- мне два помощника,  два  умных  на  глаз
мужика  досталось.  Что ж такое?! Ходят они, бушуют и стараются
- я сам на них пот щупал,- а  все  на  моем  гурте  как  было
плохо,  так  стало еще хуже... Не досмотрю сам - скотина стоит
на траве голодная, а не ест: непоеная! А мужики мои  аж  скачут
от   ударничества,  под  ними  волы  бегом  бегут,  а  куда  -
неизвестно, кликнешь - они назад вернутся, прикажешь -тужатся,
проверишь - проку нету. Это  что  такое,  это  откуда  смирное
охальство такое получается? Злой человек - тот вещь, а смирный
же -ничто, его даже ухватить не за что, чтобы вдарить!..
    - У нас классовая борьба,- тихо сказала Босталоева.
    - Да  то что ж!- сразу согласился Климент.- А то не она,
что ль?
    - Откуда твои мужики-то, дурак бесхарактерный?-  спросила
Федератовна.- Из какого это колхоза тебе помощь дали?
    - А  из  того,  матушка-старушка, где наш прошлый директор
книги читает. Он там мужикам какую-то  слабость  организовал  и
говорит,  чтоб  никто  не горевал, потому что все на свете есть
электрон, который никуда не денется,  хоть  вся  диктатура  иди
против  него.  Теперь  там  зажиточное  население  -  всех про
электрон спрашивает: каждый хочет электроном стать, а как - не
знают...
    - Вермо,- обратилась Босталоева,- поезжайте, пожалуйста,
с Федератовной в колхоз к Умрищеву и объясните ему,  что  такое
электрон. Теперь давайте обсудим зимнее отопление коровников.
    Собрание  вступило  в  это обсуждение, а Високовский вручил
Босталоевой бумагу, где описывалось суточное положение совхоза,
здоровье скота,  отгон  масла  из  молока  -  и  между  прочим
отмечалась  бесследная пропажа восьми коров и смерть двенадцати
голов телят. Босталоева с терпеливым сердцем прочитала  бумагу;
она  знала,  что надо беречь свою ненависть, чтоб ее хватило до
конца классового врага.
    Собрание приняло решение строить ветряное отопление и  рыть
землю  вглубь,  вплоть  до таинственных девственных морей, дабы
выпустить оттуда сжатую воду на дневную  поверхность  земли,  а
затем  закупорить скважину, и тогда среди степи останется новое
пресное море - для утоления жажды трав и коров.
    Ввиду  дальности  и  безвестности  ювенильной  воды   Вермо
предложил   прожигать  землю  вольтовой  дугой,  которая  будет
плавить кристаллические толщи и входить в них, как нож в тесто.
    Федератовна,  по   своей   скупости   на   социалистические
средства, не велела было этим заниматься, но Вермо объяснил ей,
что   глубокое   бурение  электрическим  пламенем,  безусловно,
является событием всемирно-исторического значения, и  старушка,
улыбаясь  щербатым  ртом,  согласилась,  так  как была слаба на
славу. Вслед за тем  собрание  начало  думать,  куда  поместить
новые  две  тысячи  коров,  и Вермо выдумал уже было кое-что -
ничего не выдумывать он не мог:  он  бы  разрушился  от  напора
личной  жизни,-  но  Кемаль, с мгновением столь же оживленного
разума,  предложил  резать  плиты  в  ближайшем   месторождении
известкового камня и строить из этих плит скотные жилища.
    - Резать  камень  надо  не железом, а электрическим огнем:
двое рабочих могут заготовить  и  сложить  тысячу  скотомест!-
враз сообщил Вермо.
    - Хорошо  сказал!- обрадовался Кемаль и тут же сказал еще
лучше: - А соединять друг  с  другом  мы  будем  электрической
сваркой - такой же вольтовой дугой, которой мы нарежем плиты в
карьерах...
    Вермо  вытер  заслезившиеся  от  восторга  глаза и встал на
ноги, будучи рад всеобщей радостью.
    - Вы забыли про коровьи брикеты,-  напомнила  Босталоева.
Ее  глаза побелели от усталости, она наклонилась на свои руки и
потеряла во сне сознание.
    Проснулась она уже поздно ночью в  своей  комнате  и  сразу
велела  запрягать  лошадь,  чтобы  ехать  до  железной дороги и
выспаться в степной повозке.
    Босталоева  решила  немедленно  достать  в  краевом  центре
стройматериалы и оборудование и построить до зимы новые коровьи
помещения, а также отопительный ветряк с динамо-машиной и пресс
для  брикетирования  коровьих лепешек. Что касается девственных
морей, то Босталоева задумала поступить в городе в  институт  и
учиться  заочно,  с тем чтобы самой стать инженером и проверить
проект Вермо; а сейчас начать эту работу она стеснялась, потому
что не понимала еще внутреннего устройства земного  шара  и  не
видела  ни  разу  вольтовой  дуги.  Был еще один трудный выход:
перевыполнить вдвое-втрое  план,  получить  премию  и  добиться
согласия  всех рабочих совхоза приобрести на премиальные деньги
машину для бурения земли электрическим огнем. Что мешало этому?
    В  совхозе  играла  хроматическая   гармония;   это   Вермо
выдумывал  музыку -он чаще всего играл свои текущие сочинения и
сразу же их забывал.
    Вокруг совхозного поселения лежала неизвестная тьма,  укрыв
дальние  и  беззащитные стада; еще далее тех стад были колхозы,
деревни,  бывшие  уездные  города  -  тысячи   дружелюбных   и
ненавидящих  людей;  советские коровы сейчас лежали у водопоев,
быки храпели, и равнодушные пастухи варили себе  что-нибудь  на
ночь,  чтоб не скучать от голода во сне... Только десятая часть
пастухов была коммунистами, которые старались спать днем, и  то
посменно,  а ночью они ходили во тьме с открытыми глазами. Если
каждые сутки будет исчезать по восемь коров, то  сколько  можно
отправить мяса в Донбасс и в Сталинград?
    Босталоева сложила в чемодан два запасных платья, ведомость
потребных  стройматериалов  и оборудования, белье, поглядела на
себя в зеркало и села на кровать в одиночестве.  "У  меня  ведь
нет  родственников!-вспомнила  она.-  Была  одна сестра, но мы
забыли  писать  письма  друг  другу!..  Не  забудь   узнать   в
Ветеринарном  институте  -  Високовский не напомнил мне,- как
добывают семя  из  мочи  для  искусственного  оплодотворения...
Вермо! Я хочу выйти замуж за тебя при социализме; а может быть,
расхочу еще!"
    Вермо  в  тот  час играл, как он думал, сонату о будущем ми
ре: в виде выдуманных им звуков  ходили  по  благородной  земле
гиганты молока и масла
- живые существа, но с некоторыми металлическими частями тела, дабы
лучше было уберечь их от болезней и обеспечить постоянство
продуктивности; например, пасть была стальная, кишечник оперирован почти
начисто (против заболеваний от разложения кала), а молочные железы
должны иметь электромагнитное усовершенствование. Свободные доярки и
рабочие слушали музыку Вермо и его разъяснения о значении исполняемой
музыки и тогда только верили, что это так.
    Босталоевой  подали повозку. Она вышла в дорожном плаще, ее
черные волосы блестели от света через окно, и ей стало  страшно
уезжать из совхоза, когда он остается один во тьме.
    Она  позвала  Федератовну,  велела ехать ей завтра вместе с
Вермо в умрищевский колхоз, увидеть все, что  следует,  и  если
нужно  -  поставить  в райкоме вопрос о немедленной ликвидации
остатков кулачества и об удалении из  района  мясосовхоза  всех
буржуазных, жестких элементов, иначе хозяйство вести нельзя.
    - Я заеду сама в райком,- сказала Босталоева.- Проверьте
лучше  электрон  Умрищева: по-моему, это его новый политический
лозунг.
    - С   Умрищевым   я    одна    управлюсь,-    высказалась
Федератовна.- Электрон
- я знаю что такое, меня физике научили,- это такая частичка; а
лозунги я чую, даже когда сам оппортунист молчит про них! Поезжай,
девочка,- наган не забудь взять!
    Вермо  опечалился.  Дерущиеся  диалектические  сущности его
сознания лежали от утомления на дне его ума.
    - Надежда Михайловна,- произнес Вермо,- я  ехал  с  вами
утром  и  увидел  на  небе  электромагнитную энергию! Нам нужно
сделать  оптический  трансформатор  -  он   будет   превращать
пульсацию  солнца,  луны  и звезд в электрический ток. Он будет
питаться бесконечным пространством, он...
    - Да  остановись  ты  думать  хоть   ради   человека-то,-
обиделась   на  Вермо  Федератовна.-  Человек  уезжает,  а  он
бормочет - голову ей забивает. Девке и без тебя  есть  забота:
иль  мы  сами  физики  не знаем, один ученый какой! Что ты, при
капитализме, что ль, живешь, когда одни особенные думали!
    - До свиданья, Вермо,- подала руку Босталоева.-  Делайте
пока земляные работы, а я привезу оборудование...
    С  теми  словами  Босталоева  уехала  в  темноту, в далекий
краевой город.

     x x x

    В одно истекшее  летнее  утро  повозка  Надежды  Михайловны
Босталоевой,   директора  мясосовхоза  "Родительские  Дворики",
остановилась в селе  у  районного  комитета  партии.  Различные
партийцы расположились кругом комитета на раннем солнце; многие
спали  с  омертвевшими впадинами глаз, другие говорили что-то и
глядели в широту  пространства,  где  было  много  положено  их
молодости  и  силы  и  где  сейчас  уже  стлался газ тракторов,
блестел тес новостроек, шли на работу бригады людей,-  пустоту
и скорбь капитализма сменял многолюдный социализм.
    Секретарь  райкома  спал:  он  лег  в постель не далее двух
часов назад, потрудившись всю ночь. Босталоева не хотела  ждать
и вошла в комнату спящего секретаря. Он открыл глаза и узнал ее
сразу,  потому  что  все время помнил о ней и втайне ожидал ее,
хотя и не имел никакой надежды.
    Босталоева сообщила свою просьбу; секретарь лежа  прослушал
ее,   не   понимая   вначале  ничего.  Она  ему  нравилась  как
соучастница в мучительной  классовой  борьбе,  как  товарищ  по
беспрерывной  работе и как женщина, не имеющая никакого тайного
личного наслаждения так же, как и сам секретарь.
    - Про умрищевский колхоз мы уже  знаем  кое-что,-  сказал
секретарь  в  ответ.-  Вчера  мы постановили на бюро проверить
положение колхозов  вокруг  твоего  совхоза  и  выжечь  остатки
кулачья.
    Босталоева  попрощалась  с  секретарем  и уехала. Секретарь
райкома засмотрелся ей вслед с крыльца дома - ему стало жалко,
что она уезжает; все люди, которых он наиболее любил, постоянно
были невидимы: находились вдалеке, поглощались трудом, исчезали
из дружбы - и нужно ждать  еще  пять  или  десять  лет,  чтобы
наступил  коммунизм, когда механизмы вступят в труд и освободят
людей для взаимного увлечения.
    В краевом городе Босталоевой негде было  остановиться.  Все
гостиницы   давно   наполнились   безвыездными   инженерами   и
квалифицированными рабочими  Ленинграда  и  Москвы.  Босталоева
попала  в  город  в  ту пору, когда в нем почти не было приюта,
потому что буржуазно-семейные убежища строители снесли в  прах,
а новые светлые сооружения еще не просохли для вселения.
    Тогда  Босталоева  поселилась  в  том  учреждении,  где она
хотела достать  стройматериалы:  ей  пошел  навстречу  местком,
который  отвел ей для ночлега свою комнату и дал зеркальце, как
члену  союза  и  женщине.  Ночью  Босталоева  открыла  окно  из
месткома  и  засмотрелась  в освещенное, гремящее строительство
заводов, улиц и жилых домов. В  учреждении  было  темно;  молча
лежали  архивы,  скрывая  в бумагах бюрократизм, вредительство,
бред  мелких  исчезающих  классов  и  воодушевленный   героизм.
Босталоева  прошла  по  коридорам гулкого учреждения, потрогала
папки  в  шкафах  и  серьезно  задумалась  в  скучной   пустоте
канцелярий.
    Вымывшись в ванне, которая вполне разумно была приурочена к
какому-то  кабинету,  Босталоева  переоделась  в чистое белье и
легла спать на столе месткома, слушая через открытое  окно  шум
ночной  работы,  голоса людей, смех женихов и невест, завыванье
напряженных  машин,   гудки   транспорта,   песни   сменившихся
красноармейских караулов - весь гул большевистской жизни.
    Она  заснула  успокоенная  и счастливая, не услышав, как во
второй половине ночи по ней ходили крысы.
    Наутро Босталоева пошла ходатайствовать о бревнах, гвоздях,
о динамо-машине, о проволоке и о железных  частях  для  пресса,
который  должен  сжимать коровий кал и делать из него топливные
брикеты.
    В большом зале учреждения стоял гул от  умственной  работы,
сотни   усердных   служащих   соображали   о  снабжении  тысячи
строительств  и  беспрерывно  бились  на  плановом  поприще   с
представителями мест, употребляя чай в промежутках труда.
    В  углу  того  зала  сидел  молодой  еще, но уже поседевший
ответственный исполнитель  по  разнарядке  стройматериалов;  он
уныло  глядел  в  чад  пространства  своего учреждения, не видя
возможности  удовлетворить  самым  необходимым   даже   ударные
строительства и спецработы.
    Босталоева подошла к нему.
    - Мне нужен ящик гвоздей,- сказала она.
    Исполнитель улыбнулся и отечески-ответственно сообщил ей:
    - Голубушка моя, мне гвоздей нужно десять тысяч тонн!.. Вы
откуда?
    Босталоева  уселась  и  с  задушевностью надежды рассказала
исполнителю всю нужду своего совхоза.  Когда  она  говорила,  к
исполнителю  подошли еще посетители и местные служащие; все они
слушали женщину и явно улыбались над ее просьбой о  внеплановом
снабжении, но сам исполнитель был грустен.
    - На  весь  ваш  район мы дали пол-ящика гвоздей, возьмите
оттуда  себе  горсть!-   сказал   исполнитель,   привыкнув   к
строительному страданию.
    Все  люди,  бывшие  близко,  удовлетворенно засмеялись: они
пришли по делам планового снабжения и действовали не на  основе
искренности, а посредством высшего комбинирования.
    - Вы  сволочь!-  произнесла  Босталоева.-  Дайте мне ваш
бумажный план, я выдумаю вам гвозди!
    Ответственный   исполнитель   сначала   составил   акт   об
оскорблении себя в присутствии свидетелей, а затем дал ей план,
поскольку это было его обязанностью.
    Босталоева  рассмотрела  всю разверстку гвоздей, и ей жалко
стало каждое строительство,  потому  что  каждое  строительство
просило  жадно и каждому давалось мало,- она не могла указать,
кого надо обездолить, чтобы  совхоз  получил  гвозди.  В  конце
ведомости  было  четыре  тонны проволоки-катанки, назначенной в
контору оргтары для опытной увязки.
    Босталоева  пошла  к  начальнику  учреждения   с   плановой
ведомостью   в   руках;   начальник,  оголтелый  от  голода  на
стройматериалы, сидел среди чада в своем  кабинете,  окруженный
многолюдством  ходатаев  по  делам.  Его  убеждали,  перед  ним
открывали  очаровательные   перспективы   пускового   чугунного
завода, если только начальник даст гвоздей, ему угрожали карами
вышестоящих  инстанций  и  его  угощали экспортными папиросами;
начальник глядел в воздух сквозь  дремоту  своей  усталости  и,
втайне  радуясь,  полагал  про  себя:  "Старайтесь,  крутитесь,
черти,- ничего я вам не дам:  учитесь  изобретать  и  находить
подножные ресурсы!"
    Заметив   неслужебное  лицо  Босталоевой,  начальник  сразу
подозвал ее и вник в ее дело. Босталоева предложила  начальнику
отдать  ей  полтонны  катанки,  а  она вместо катанки сделает в
совхозе опытную увязку из соломы и пришлет ее оргтаре.
    Начальник учреждения, пожилой рабочий, вдруг  потерял  свою
дремоту и ясными глазами оглядел всю Босталоеву.
    - Тебе  сколько  - полтонны нужно?- спросил он.- Возьми
себе все четыре, ты из них дело сделаешь... Горюнов!-  крикнул
он  ближнему секретарю.- Снять катанку с оргтары, перенарядить
ее "Родительским Дворикам"!  Поставь  вопрос  об  этой  оргтаре
перед   РКИ,   пускай  ей  шерсть  там  опалят:  надо  показать
мерзавцам;   что   металл   бывает    горячий.    Верещасный!-
провозгласил   начальник   поверх  гула  учреждения  в  сторону
ответственного исполнителя,- зайди ко  мне  после  занятий,  я
тебя, может, уволю за проволоку...
    В  тот  же  день  Босталоева отправила три тонны катанки на
совхоз, а одну тонну оставила на складе; затем - уже к  вечеру
- она  явилась  на  гвоздильный  завод  и  попросила директора
нарубить ей из проволоки гвоздей.
    - А за что мне их вам рубить?- сказал директор.- За ваши
глаза?
    - Да,- ответила Босталоева и посмотрела  на  него  своими
обычными глазами.
    Директор  глянул  на  эту  женщину, как на всю федеративную
республику,- и ничего  не  сумел  промолвить:  сколько  он  ни
отправлял   в  республику  продукции,  выгоняя  промфинплан  до
полутораста процентов, республика все говорила: мало даешь - и
сердилась.   И   теперь   стояла   перед   ним   эта   женщина,
требовательная,  как республика, и так же лишенная пока богатых
фондов и особой прелести.
    - Разве  поцеловать  мне  вас   за   гвозди!-   улыбнулся
директор.
    - Ладно,- согласилась Босталоева.
    Директор с удивлением почувствовал себя всего целиком - от
ног до  губ,-  как  твердое  тело  и даже внутри его все части
стали ощутительными,- до этого же он имел только одно сознание
на  верху  тела,  а  что  делалось  во  всем  его  корпусе,  не
чувствовал.
    - А   вы   не  обидитесь?-  спросил  директор,  бдительно
наблюдая кабинет: нигде не слышно было  шагов,  телефон  молчал
вентилятор гудел ровно, как безмолвный.
    - Не   обижусь,-  ответила  Босталоева,-  потому  что  я
привыкла...  Прошлый  год  я  достала  кровельное  железо,  мне
пришлось  за  это  сделать  аборт.  Но  вы,  наверно,  не такая
сволочь...
    -Нет,- спокойно сказал директор, садясь на  место.-  Где
ваша  катанка:  вечером  я  сам  стану за автомат, вы подождете
десять минут и получите свои гвозди... Везите катанку сюда.
    Директор  равнодушно  опустил  голову  к   текущим   делам.
Босталоева  сама  подошла  к  нему  и  поцеловала  его - таким
способом, что впоследствии, когда Босталоева уже ушла, директор
ходил в уборную глядеться в зеркало
- не осталось ли чего на его лице от этой женщины, потому что он все
время чувствовал какой-то лишний предмет на своих губах.
    Вечером Босталоева получила гвозди на заводе. Директор  сам
вывез  ей из цеха четыре ящика на электрокаре и взял расписку в
получении продукции. Босталоева отправила гвозди  на  вокзал  и
пошла  ночью,  под  взошедшей  слабой  луной, по новостроящимся
гремящим улицам. Она читала вы