Погонщик  умрищевского вентиляторного вола спал вниз лицом.
Он трудился по рытью земли для различных установок. Вермо решил
завтра же сделать несколько конных лопат  и  рыть  грунт  силой
волов или даже приспособить под это дело ветер.
    Вермо  не знал, есть ли у Кемаля и погонщика вентиляторного
вола  другая  жизнь,  эстетические  вкусы   и   накопления   на
сберкнижке.  Они были, наверно, безродными и превращали будущее
в свою родину.
    В вещах Босталоевой Вермо нашел "Вопросы ленинизма" и  стал
перечитывать  эту  прозрачную  книгу,  в которой дно истины ему
показалось близким, тогда как оно на самом деле было  глубоким,
потому  что  стиль  был  составлен  из  одного  мощного чувства
целесообразности, без всяких примесей смешных украшений, и  был
ясен  до самого горизонта, как освещенное простое пространство,
уходящее в бесконечность времени и мира.
    Читая, Вермо  ощущал  спокойствие  и  счастливое  убеждение
верности   своей   жизни,   точно   старый  серьезный  товарищ,
неизвестный в лицо, поддерживал его силу,  и  все  равно,  даже
если  бы  погиб  в изнеможении инженер Вермо, он был бы мертвым
поднят дружескими  руками  на  высоту  успеха  -  и  уцелевшие
товарищи  добудут  из  глубины  земли  материнское  море и свет
солнца превратят в электричество.
    Под  утро  Вермо  вышел  наружу.  Вращающаяся  земля  несла
здешнее  место навстречу солнцу, и солнце показывалось в ответ.
Но Вермо не вдумывался в это явление, вдумываясь обычно во все,
что попадалось; он слишком начитался за ночь и чувствовал  себя
сейчас недостаточно умным. Он отошел дальше в степь и лег в нее
вниз лицом с настроеньем своей незначительности.
    Откуда-то  из  участка  к  Вермо  подошел  Високовский.  Он
сказал,  что  снял  с  пастбищ  двенадцать  пастухов  в  помощь
техническим  бригадам,  а  коров  поручил наиболее сознательным
быкам; он уже делал  опыты  самоохраны  и  самокормления  стад,
приучая   отдельных  быков  к  определенному  поголовью  коров,
организуя этим шагом бычьи семейства. И что же?- быки  дерутся
между  собой,  каждый  желая  обеспечить для своих коров лучшую
траву и водопой, а коровы мирно пасутся и полнеют в теле.  Если
перейти  на  способ  бычьих  семейств, то можно вдвое сократить
степной штат людей.
    Вермо не слушая глядел на Високовского.
    Затем он возвратился в избу, где по-прежнему спали рабочие;
но лица их, освещенные зарею, приняли торжественное  выражение.
Вермо  понял, насколько мог, столпов революции: их мысль - это
большевистский расчет на  максимального  героического  человека
масс,  приведенного  в  героизм  историческим  бедствием,-  на
человека,  который   истощенной   рукой   задушил   вооруженную
буржуазию   в  семнадцатом  году  и  теперь  творит  сооружение
социализма в скудной стране, беря первичное вещество  для  него
из своего тела.
    Эта  идея  неслышно  растворена в книгах, прочитанных Вермо
ночью,-  потому  что  ее  нельзя   услышать   мелким   сердцем
индивидуалиста или буржуя.
    В  тот  же день Вермо составил бригаду в семь человек и сам
стал в ее ряды. Он  хотел  осуществить  ставку  на  творческого
пролетарского  человека, с тем чтобы изобретение стало способом
работы, чтобы не Кемаль таскал бревна, а ветер или вол; и чтобы
работа шла на смысле, а не на грустном  терпении  тяжести,  как
работает мещанин капитализма.
    К  концу  первой десятидневки в бригаде почти не применялся
черный  труд  -его  сменили  деревянно-веревочные  и   железные
приспособления, движимые животной силой волов.

     x x x

    Через   два  месяца,  уже  осенью,  прибыли  из  Ленинграда
переделанные электросварочные  агрегаты  и  другое  необходимое
оборудование.  Одновременно с многочисленными машинами приехали
Босталоева и инженер Даев.
    Босталоева ехала от железной дороги через колхоз и привезла
с собой смирившегося Умрищева, которого выслала  Федератовна  в
совхоз для проверки в рабочем котле.
    Умрищев был давно исключен из партии, перенес суд и отрекся
в районной  газете  от  своего  чуждого мировоззрения. Он ходил
теперь робко по земле, не зная, где ему место, долгие  дни  жил
при  Федератовне  в качестве домашнего хозяина, чему Босталоева
по невыясненной причине радовалась  и  смеялась  на  протяжении
всей  совместной  дороги  в  степном  фаэтоне, а Умрищев только
сторонился от нее на узком месте сиденья.
    Босталоева   была    несколько    дней    в    Москве,    в
Скотоводобъединении,   и   привезла  оттуда  новость  для  всех
рабочих:  в  "Родительских  Двориках"  организуется  образцовый
опытно-учебный  мясокомбинат.  Этот вопрос был поднят крайкомом
партии и теперь всюду согласован и обдуман.
    Спустя  еще  некоторое  время  в   "Родительские   Дворики"
съехалось  большое число людей из Москвы и краевого центра: они
должны были участвовать в организации учебного мясокомбината  и
быть  свидетелями первого в мире бурения земли вольтовой дугой,
чтобы прожечь грунт до воды.
    Инженер Вермо, как только получил вольтовый агрегат,  уехал
с ним в степь неизвестной дорогой, взяв с собой одного Кемаля.
    Возвратившись  через четверо суток, Вермо установил агрегат
среди новостроящейся усадьбы совхоза; запустил мотор и направил
фронт  сияющего,  шарообразного  пламени  вертикально  в  недра
земли.
    Делегация  Москвы  и  края уселась к тому времени на скамьи
вокруг  воющего  агрегата;  столб  едкого  газа  поднялся   над
плавящейся  породой,  обращающейся  в  магму,  затем  -  через
полчаса - раздался взрыв, и наружу вырвался  вихрь  пара:  это
пламя  вошло  в  массу воды и пережгло ее в пар. Вермо выключил
агрегат.
    Каждый  из   бывших   здесь   освидетельствовал   сделанную
скважину:  она  была  неглубока,  около  трех метров, поскольку
совхоз стоял в  низменности,  внутренняя  поверхность  скважины
покрылась расплавленной, застывшей теперь породой, что сообщало
крепость колодцу от обвала, и внизу светилась вода. Затем Вермо
и  Кемаль,  настроив  пламя  в  острую  форму, стали резать его
лезвием  заранее  заготовленные  самородные  камни  и  тут   же
сваривали их вновь в монолиты, слагая сплошную стену, чтоб было
ясно, как нужно строить теперь жилища людям и приют скоту.

     x x x

    В глубокую осень из Ленинграда в Гамбург отплыл корабль. На
борту  корабля  находились  инженер Вермо и Надежда Босталоева.
Они имели командировку в Америку сроком на полтора года,  чтобы
проверить  там  в  опытном масштабе идею сверхглубокого бурения
вольтовым  пламенем  и  научиться  добывать  электричество   из
пространства, освещенного небом.
    На   берегу   их  провожали  две  фигуры  небольших  людей:
Федератовна  и  Умрищев.  Старушка  приехала  издалека,   чтобы
проводить  Босталоеву  и  поплакать  по ней на вечное прощанье,
потому что она уже не надеялась прожить полтора  года:  слишком
активно билось ее сердце всю жизнь, и оно устало.
    Федератовна  была  одета  в  шляпу,  которая  сидела  на ее
голове, как чертополох; маленький смирный  Умрищев  держал  под
руку   старую  женщину  и  вытирал  глаза  белым  платочком  от
сочувствия.  Он  еще   в   колхозе   полюбил   Федератовну   за
оживленность,  за открытую страстность сердца, за беспощадность
ее идейного духа, и старушка,  будучи  положительной  женщиной,
увлеклась  постепенно  терпеливым  отрицательным старичком, так
что они поженились в течение времени.
    Корабль  уплыл  в  водяные  пространства  земли.  Вермо   и
Босталоева  отошли  от  борта.  Старичок и старушка остались на
далеком берегу и долго плакали,  глядя  на  горизонт,  а  потом
приступили к взаимному утешению друг друга.
    Вечером  того  же  дня,  ложась  спать в гостинице, Умрищев
долго кряхтел, предполагая и боясь высказаться.
    - Мавруша, а  Мавруш!-  обратился  он  после  томления  к
Федератовне.
    - Что тебе, старичок?- охотно спросила Федератовна.
    - А  что,  Мавруш,  когда  Николай  Эдвардович  и  Надежда
Михайловна   начнут   из    дневного    света    делать    свое
электричество,-  что,  Мавруш,  не  настанет ли на земле тогда
сумрак?.. Ведь свет-то, Мавруш,  весь  в  проводе  скроется,  а
провода, Мавруш, темные, они же чугунные, Мавруш!..
    Здесь  лежачая Федератовна обернулась к Умрищеву и обругала
его за оппортунизм.