сот миллионов скворцов. А все потому, что Скиффелину хотелось,
чтобы в Новом Свете жили  все  виды  птиц,  упомянутых  в  произведениях
Шекспира.
   Устрица говорит в свой мобильный:
   - Нет, сэр, ваше имя - это строго  конфиденциальная  информация,  его
никто не узнает.
   Элен заканчивает разговор по мобильному и  закрывает  ладонью  нос  и
рот.
   - Чем это так пахнет противно?
   Устрица прижимает к груди свой мобильный и говорит:
   - Дохлой селедкой.
   Когда в 1921 году перестроили  канал  Велланд  между  озерами  Эйр  и
Онтарио, говорит Устрица, Великие Озера наводнились  морскими  миногами.
Эти паразиты пьют кровь больших рыб типа форели или лосося и убивают их.
Когда крупные хищники вымерли, резко выросла популяция  мелкий  рыб.  Со
временем они съели весь планктон, после чего вымерли сами. От голода.
   - Глупые жадные селедки, - говорит Устрица. - И не только селедки.
   Он говорит:
   -  Либо  животные  каждого  вида  учатся  контролировать  рост  своей
популяции,  либо  они  вымирают  от  посторонних  причин:  голода,   или
болезней, или войны.
   Мона говорит сквозь подушку:
   - Не говори им ничего. Они все равно не поймут.
   Элен открывает одной рукой сумочку, что лежит на сиденье рядом с ней,
и  достает  маленький  аэрозольный  баллончик  -   освежитель   дыхания.
Кондиционер  в  машине  работает  на  полную  мощность.  Элен   брызгает
освежителем на носовой платок и  прижимает  платок  к  носу.  Потом  она
брызгает освежителем на решетку кондициониера и говорит:
   - Это насчет баюльной песни?
   Я говорю, не оборачиваясь назад:
   - Ты хочешь использовать эту песню для контроля рождаемости?
   А Устрица смеется и говорит:
   - Что-то типа того.
   Мона убирает подушку и говорит:
   - Это насчет гримуара.
   Устрица говорит, набирая номер на своем мобильном:
   - Если мы его найдем, он будет наш общий.
   А я говорю: если мы его найдем, мы его уничтожим.
   - Но сначала прочтем.
   Устрица говорит в свой мобильный:
   - Да, я подожду. - Он говорит нам:
   - Весьма символично. Вся структура власти западного общества в  одной
отдельно взятой машине.
   Согласно Устрице, "Отцы", у которых  вся  власть,  не  хотят  никаких
перемен.
   Он имеет в виду меня.
   Я считаю - раз, я считаю - два, я считаю - три...
   Устрица говорит, что у "Матерей" власти  значительно  меньше,  но  им
хочется большего.
   Он имеет в виду Элен.
   Я считаю - четыре, я считаю - пять, я считаю - шесть...
   А у молодых, говорит Устрица, нет вообще никакой  власти  -  нет,  но
отчаянно хочется.
   Устрица с Моной.
   Я считаю - семь, я  считаю  -  восемь...  а  Устрица  все  говорит  и
говорит.
   Эти помолчать-фобы. Эти поговорить-голики.
   Устрица говорит, улыбаясь уголком рта:
   - Каждое  поколение  хочет  быть  последним.  -  Он  говорит  в  свой
мобильный:
   - Да, я хочу поместить у вас платное объявление. - Он говорит:
   - Да, я подожду.
   Мона опять прижимает к лицу подушку. Ее  пальцы  оплетены  узором  из
ржаво-красных змей и лозы.
   Костер кровельный, говорит Устрица. Горчица. Пуэрария.
   Карпы. Скворцы. Посеянное мясо.
   Устрица говорит, глядя в окно:
   - Вы никогда не задумывались, что, может  быть,  Адам  и  Ева  -  это
просто два глупых щенка, которых Бог выбросил за порог, потому  что  они
не просились пописать на улицу?
   Он открывает окно, и в машину врывается запах -  теплая  вонь  дохлой
рыбы. Устрица повышает голос, чтобы перекричать шум ветра:
   - Может быть, люди - это просто домашние крокодильчики,  которых  Бог
спустил в унитаз?
 
Глава двадцать четвертая 
 
   Очередная библиотека. Я жду в машине, а  Элен  с  Моной  идут  искать
книгу. Я сам вызываюсь ждать. Когда они  уходят,  я  быстро  пролистываю
ежедневник Элен. Почти под каждой датой записаны имена, и  некоторые  из
них я знаю. Диктатор из какой-нибудь банановой республики или  известный
мафиози. Все имена зачеркнуты тонкой красной линией. Последние десять  -
двенадцать  имен  я  переписываю  на  листок  бумаги.  Между  именами  -
записи-напоминания о встречах. Почерк у Элен красивый и совершенный, как
хорошее ювелирное изделие.
   Устрица наблюдает за мной с заднего сиденья. Он сидит,  закинув  руки
за голову. Босые ноги он положил на спинку переднего  сиденья,  так  что
они болтаются в непосредственной близости от моего лица. На одной  ноге,
на большом пальце -  серебряное  кольцо.  На  пятках  -  мозоли.  Серые,
грязные, растрескавшиеся мозоли. Он говорит:
   - Мамочке не понравится, что ты роешься в ее личных вещах.
   Я читаю ежедневник наоборот - от конца к  началу.  Три  года  имен  и
назначенных встреч. Там есть и еще, но я вижу,  что  Элен  с  Моной  уже
возвращаются к машине.
   У Устрицы звонит мобильный, и он говорит в трубку:
   - "Дурень, Демо и Дурында", юридические услуги.
   Я не успел прочесть и половины, и трети. Годы и годы страниц. Ближе к
концу ежедневника -  годы  и  годы  чистых  страниц,  которые  Элен  еще
предстоит заполнить.
   У Элен в руках мобильный. Садясь в машину, она говорит в трубку:
   - Нет, мне нужен аквамарин ступенчатой огранки,  который  принадлежал
Императору Зогу.
   Мона садится назад и говорит:
   - Вы по нам не соскучились? - Она говорит:
   - Еще одна баюльная песня спущена в унитаз.
   Устрица убирает ноги со спинки переднего сиденья и говорит в трубку:
   - А сыпь кровоточит?
   Элен щелкает пальцами, чтобы я передал ей ежедневник. Она  говорит  в
трубку:
   - Да, аквамарин, двести каратов. Позвоните Дрешеру в  Женеву.  -  Она
открывает ежедневник и пишет имя под сегодняшней датой.
   Мона говорит:
   - Я вот думаю. - Она говорит:
   - Как вы считаете, в том гримуаре есть заклинание, чтобы летать?  Мне
бы очень хотелось летать. Или заклинание, чтобы стать невидимым?  -  Она
достает из рюкзака свою зеркальную книгу и что-то в ней  пишет  цветными
фломастерами. Она говорит:
   -  И  еще  я  хочу  разговаривать  с  животными.  Да,   и   научиться
телекинезу... ну, вы знаете... когда передвигаешь предметы  одной  силой
мысли...
   Элен заводит двигатель и говорит, глядя в зеркало заднего вида:
   - Я зашиваю рот рыбе.
   Она убирает мобильный и ручку в сумочку. У нее в сумочке так и  лежит
серый камушек с ведьминской вечеринки  у  Моны  -  камень,  который  она
получила  от  ковена.  Когда  Устрица  ходил  голый  с  мягким   розовым
сталактитом из сморщенной кожи и крайней плотью,  проколотой  серебряным
колечком.
   Мона в тот же вечер. Шелковица. Ее мускулистая спина, ладная  крепкая
попка... Я считаю - раз, я считаю - два, я считаю - три...
   Еще один маленький городок, еще одна библиотека. Теперь  уже  Элен  с
Моной ждут в машине, а мы с Устрицей идем на добычу книжки стихов.
   Библиотека  в  маленьком   провинциальном   городе,   середина   дня.
Библиотекарь за стойкой. Большой стол, где лежат последние номера газет,
переплетенные в огромные  картонные  папки.  Первые  полосы  сегодняшних
газет посвящены Густаву Бреннану.  Вчерашних  -  какому-то  сумасшедшему
религиозному лидеру с Ближнего  Востока.  В  позавчерашних  -  какому-то
заключенному, приговоренному к смертной казни и подавшему апелляцию.
   Все имена - в ежедневнике Элен. Даты  смерти  совпадают  с  датами  в
ежедневнике.
   Но в газетах есть сообщения и кое о  чем  похуже.  Денни  Д'Тестро  -
сегодня. Саманта Эвиан - три дня назад. Дот Лейн - неделю назад.  Все  -
молодые, все - известные манекенщицы и фотомодели. Все найдены мертвыми,
причина смерти не установлена. А еще раньше была Мими Гонсалес. Ее  друг
нашел ее мертвой в постели, и - никаких следов. Ничего, Никаких зацепок.
Правда, в опубликованных сегодня результатах вскрытия  сказано,  что  на
теле обнаружены признаки сексуального контакта, произведенного уже после
смерти.
   Нэш. Элен заходит в библиотеку и говорит с порога:
   - Чего вы так долго? Я есть хочу. На столе передо мной -  мой  список
имен. Рядом - статья с фотографией Густава Бреннана. И еще одна статья с
фотографией с похорон какого-то психопата-детоубийцы,  приговоренного  к
смертном казни, имя которого я нашел в ежедневнике Элен.
   Элен видит все это и говорит:
   - То есть теперь ты знаешь.
   Она садится за стол, юбка туго натягивается на бедрах. Она говорит:
   -  Ты  хотел  знать,  как  контролировать  эту  силу,  так  вот...  я
справляюсь таким вот образом.
   Секрет в том,  чтобы  сделаться  профессионалом,  говорит  она.  Если
делаешь что-то за деньги, вряд ли  ты  будешь  делать  то  же  самое  за
бесплатно.
   - Думаешь, проституткам нравится заниматься сексом в нерабочее время?
- говорит она.
   Она говорит:
   -  Почему,  ты  думаешь,  архитекторы  и  дизайнеры  всегда  живут  в
недостроенных или неотделанных домах?
   Она говорит:
   - Почему у всех врачей такое поганое здоровье?
   Она указывает рукой на входную дверь и  на  стоянку  за  дверью.  Она
говорит:
   - Единственная причина, почему я еще не убила Мону, это потому, что я
каждый день убиваю кого-то еще. И мне за это хорошо платят.
   Я спрашиваю: а как насчет Мониной мысли? Почему нельзя контролировать
силу любовью - когда ты любишь людей так  сильно,  что  тебе  просто  не
хочется никого убивать?
   - Дело не в любви и ненависти, - говорит Элен. - Дело во власти. Ведь
люди читают стишок вовсе не для того, чтобы  убить  своего  ребенка.  Им
просто хочется, чтобы ребенок заснул. Им хочется  взять  над  ним  верх,
хочется доминировать. Не важно, как сильно ты  любишь  кого-то,  ты  все
равно хочешь сделать по-своему.
   Мазохист провоцирует садиста. Даже самый пассивный человек - на самом
деле агрессор. Мы все убийцы.
   Чтобы жить, мы убиваем растения и животных - а иногда и людей.
   -  Скотобойни,  животноводческие  хозяйства,  парники  и  теплицы,  -
говорит она, - нравится тебе это или нет, но все это  есть.  И  ты  этим
пользуешься.
   Я говорю, что она наслушалась Устрицу.
   - Секрет в том, чтобы намеренно убивать людей. - Элен  берет  в  руки
газету с фотографией Густава Бреннана. Смотрит на снимок и говорит:
   - Ты намеренно убиваешь чужих людей, чтобы случайно не убить  кого-то
из близких, из тех, кого любишь.
   Конструктивная деструкция.
   Она говорит:
   - Я независимый специалист на договоре.
   Международный киллер, который работает за драгоценные камни.
   Элен говорит:
   - Любое правительство занимается тем же самым.
   Но  правительство   убивает   людей,   руководствуясь   уважительными
причинами,  возражаю  я.  Например,  если  нужно  казнить   преступника,
представляющего опасность для  общества.  Или  для  примера.  Или  чтобы
отомстить. Да, я согласен, институт смертной казни несовершенен. Но  это
все-таки не каприз.
   Элен на мгновение прикрывает глаза рукой, потом убирает руку, смотрит
на меня и говорит:
   - А как ты думаешь, кто мне звонит насчет этих маленьких поручений?
   Ей звонят из Государственного департамента США?
   - Иногда, - говорит она. - В основном  звонят  из  других  стран,  со
всего мира. Но я ничего не делаю за бесплатно.
   Но почему драгоценности?
   - Я ненавижу торговаться по поводу курса обмена валют, - говорит она.
- К тому же, чтобы ты пообедал, поужинал и так далее, умирают животные.
   Снова Устрица. Я уже понимаю, в чем моя задача:  держать  этих  двоих
подальше друг от друга.
   Я говорю, что это другое. Люди выше животных. Животные существуют для
того, чтобы кормить людей и служить людям. Люди - разумные и  уникальные
существа, и Бог дал нам животных, чтобы они кормили нас,  и  так  далее.
Животные - наша собственность.
   - Конечно, - говорит Элен, - я так и думала, что ты это скажешь. Ты -
на стороне победителей.
   Я говорю, что конструктивная деструкция - это не тот ответ,  которого
я искал.
   И Элен говорит:
   - Прошу прощения, но это - единственный ответ, который я знаю.
   Она говорит:
   - Давай найдем книгу, разберемся с ней, а потом пойдем и  убьем  себе
на обед какого-нибудь фазана.
   Я подхожу к библиотекарю и спрашиваю про книжку  детских  стихов.  Но
она на руках. Подробности  о  библиотекаре:  его  волосы  слишком  густо
намазаны гелем и лежат на голове словно твердый нарост или шлем.  Волосы
светлые, пепельные, с белыми прядями, похожими на наледь.  Он  сидит  за
компьютером, и от него пахнет сигаретным дымом. На нем свитер с  высоким
воротом, на свитере - бэджик с именем. "Саймон".
   Я говорю, что мне нужно найти эту книгу. Это вопрос жизни и смерти.
   А он говорит: какая неприятность.
   Я говорю: нет, ты не понял. Это вопрос твоей жизни и смерти.
   Библиотекарь нажимает на какую-то кнопку на клавиатуре и говорит, что
он вызывает полицию.
   - Подожди, - говорит Элен и кладет руку на стопку. Ее пальцы сверкают
изумрудами  ступенчатой  огранки,  сапфирами,  ограненными  звездой,   и
черными бриллиантами стандартной бриллиантовой огранки. Она говорит:
   - Саймон, выбирай, что тебе нравится.
   Библиотекарь подтягивает верхнюю губу  к  носу,  так  что  видны  его
верхние зубы. Он моргает - один раз, второй - и говорит:
   - Дорогая, свои фальшивки можешь оставить себе.
   Улыбка Элен даже не дрогнула.
   Библиотекарь закатывает глаза и как-то весь обмякает.  Голова  падает
на грудь, он утыкается лбом в клавиатуру и медленно сползает со стула на
пол.
   Конструктивная деструкция.
   Элен протягивает свою бесценную  руку,  чтобы  развернуть  монитор  к
себе, и говорит:
   - Черт.
   Даже мертвый на полу, он выглядит  спящим.  Прическа,  щедро  политая
гелем, даже не растрепалась.
   Элен смотрит на монитор и говорит:
   - Он поменял окна. Мне нужен его пароль.
   Нет проблем. Большой Брат засоряет мозги всем одинаково. Моя догадка:
он считал себя очень умным - точно так же, как  и  другие  считают  себя
очень умными. Я говорю, чтобы она напечатала слово "пароль".
 
Глава двадцать пятая 
 
   Мона снимает носок у меня с ноги. Просто снимать больно, так что  она
его скатывает. Изнанка носка сдирает струпья. Хлопья свернувшейся  крови
летят на  пол.  Нога  распухла,  и  все  складки  кожи  растянуты.  Нога
напоминает воздушный шар в красных и желтых  пятнах.  Мона  подкладывает
мне под ногу полотенце и льет на нее медицинский спирт.
   Боль кошмарная, но проходит  быстро  -  поэтому  непонятно,  обжигает
спирт или, наоборот, холодит. Я сижу  на  кровати  в  номере  в  мотеле,
штанина закатана до  колена.  Мона  стоит  передо  мной  на  коленях.  Я
хватаюсь руками за  простыню  и  сжимаю  зубы.  Спина  болит,  все  тело
напряжено. Простыни на кровати холодные и пропитаны моим потом.
   Надувшиеся волдыри, желтые и мягкие на ощупь, - по  всей  стопе.  Под
слоем отмершей кожи в каждом волдыре виднеются какие-то  темные  твердые
штуковины.
   Мона говорит:
   - Ты по чему ходил?
   Она прокаливает пинцет над пластиковой зажигалкой Устрицы.
   Я спрашиваю у нее, что это за  объявления,  которые  Устрица  дает  в
газеты. Он что, работает на какую-то юридическую фирму? Кожный грибок  и
пищевые отравления - это все по-серьезному?
   Спирт стекает у меня с ноги, розовый от растворенной в нем крови,  на
гостиничное  полотенце.  Мона  кладет  пинцет  на  мокрое  полотенце   и
прокаливает над зажигалкой иголку Она убирает волосы в хвост и скрепляет
его резинкой.
   - Устрица называет это "антирекламой", - говорит она. - Иногда фирмы,
которые он упоминает в своих объявлениях - богатые и солидные  фирмы,  -
платят ему, чтобы он снял объявление. Он говорит, что суммы, которые они
ему платят, говорят о том, что объявления не далеки от истины.
   Нога распухла, теперь она не  войдет  в  ботинок.  Сегодня  утром,  в
машине, я попросил Мону посмотреть, что у меня с ногой. Элен с  Устрицей
поехали покупать новую косметику. По дороге они собираются  заглянуть  в
большой букинистический магазин - "Книжный амбар"  -  и  упразднить  три
экземпляра книги.
   Я говорю, то,  что  делает  Устрица,  называется  шантаж  и  клевета.
Уголовно наказуемое преступление.
   Уже почти полночь. Я понятия не имею, где Элен с Устрицей. Не знаю  и
знать не хочу.
   - Он не говорит, что он адвокат, - говорит Мона. - Он не говорит, что
занимается коллективными исками Он  просто  дает  объявление.  А  бланки
заполняют другие. Устрица говорит, что он просто сеет зерна  сомнения  в
их умах.
   Она говорит:
   - Устрица говорит, что это только справедливо -  ведь  любая  реклама
обещает сделать тебя счастливым.
   Сейчас, когда Мона стоит передо мной на коленях, мне хорошо видна  ее
татуировка - три черные звездочки над ключицей. За  плотной  завесой  из
цепочек с кулонами и амулетами все равно видно, что лифчика на ней  нет,
и я считаю - раз, я считаю - два, я считаю - три.
   Мона говорит:
   - Другие члены ковена тоже этим занимаются, но придумал все  Устрица.
Он говорит, что смысл  в  том,  чтобы  разбить  иллюзию  безопасности  и
комфорта.
   Она протыкает иголкой желтый волдырь, и что-то падает  на  полотенце.
Маленький  коричневый  кусочек  пластмассы,  покрытый  вонючим  гноем  и
кровью. Мона переворачивает  его  иголкой,  и  желтый  гной  стекает  на
полотенце. Она подцепляет кусочек пинцетом и говорит:
   - А это еще что за хрень?
   Это шпиль колокольни.
   Я говорю, что не знаю.
   Рот у Моны слегка приоткрыт, язык  высунут.  Она  тяжело  сглатывает,
словно поперхнувшись. Машет рукой перед носом и быстро  моргает.  Желтая
слизь воняет кошмарно. Мона вытирает иголку  о  полотенце.  Одной  рукой
держит меня за большой палец ноги, а второй протыкает очередной волдырь.
Желтый гной течет на  полотенце.  Туда  же  падает  половинка  фабричной
трубы.
   Мона подцепляет ее пинцетом и вытирает о полотенце. Подносит  поближе
к глазам, морщится и говорит:
   - Не хочешь мне рассказать, что происходит?
   Она протыкает очередной  волдырь,  и  наружу  -  в  гное  и  крови  -
вываливается купол-луковица от мечети. Пинцетом Мона вынимает у меня  из
ноги крошечную обеденную тарелку. Тарелка расписана по  ободку  красными
розами.
   Снаружи доносится пожарная сирена.
   Очередной волдырь - и на полотенце падает фронтон здания банка  эпохи
какого-то из Георгов.
   Из следующего волдыря извлекается часть университетской крыши.
   Я весь в поту.  Глубоко  дышу.  Сжимаю  влажные  простыни  и  скриплю
зубами. Я смотрю в потолок и говорю,  что  модели  трагически  погибают.
Кто-то их убивает.
   Доставая кусок пластмассовой арматуры, Мона говорит:
   - Топчет их ногами?
   Я уточняю: Фоотомодели. Манекенщицы.
   Иголка вонзается мне в стопу. Выуживает телевизионную антенну. Пинцет
подцепляет горгулью. Потом - крошечную черепицу, ставни, шиферную плиту,
кусок водосточной трубы.
   Мона приподнимает за край вонючее полотенце и складывает  его  вдвое,
чистой стороной вверх. Льет мне на ногу еще спирту.
   Снаружи ревет еще одна пожарная сирена. По шторам проходит отсвет  от
красной и синей мигалки.
   А я не могу вздохнуть - так болит нога.
   Нам нужно, говорю я. Мне нужно... нам нужно...
   Нам нужно вернуться домой, говорю на одном дыхании. Если все так, как
я думаю, то мне надо остановить человека,  который  использует  баюльную
песню.
   Мона вынимает пинцетом синий пластмассовый ставень и  кладет  его  на
полотенце. Потом - кусок занавески из  спальни  и  желтую  занавеску  из
детской. Потом  -  фрагмент  частокола.  Она  опять  поливает  мне  ногу
спиртом, и на этот раз он стекает на полотенце чистым, без крови и гноя.
Мона зажимает пальцами нос.
   Снаружи снова - сирены пожарных, и Мона говорит:
   - Ты не против, если я включу телевизор? Интересно же, что  происходи
г.
   Я смотрю в потолок, стиснув зубы, и говорю: нельзя... нельзя...
   Сейчас, когда мы одни, я говорю Моне, что нельзя доверять  Элен.  Она
хочет добыть гримуар, чтобы получить власть над  миром.  Я  говорю,  что
единственный способ излечить человека, наделенного  властью,  -  это  не
дать ему еще больше власти.  Нельзя  допустить,  чтобы  Элен  заполучила
оригинальную