.
     Она не могла дольше усидеть на месте и побежала к себе в комнату.  Там,
притихшая и испуганная, Анелька долго ждала, когда ее позовут.
     Но позвали ее нескоро.  Ужин запаздывал,  потому что отец и  мать долго
беседовали между собой.
     На  этот раз пан Ян  был в  превосходном расположении духа:  он вошел в
комнату жены, напевая, и, подойдя к ее креслу, нежно сказал:
     - Щечку!
     - Наконец-то, в первый раз за десять дней, - промолвила жена. - Je suis
charmee*,  что  ты  вспомнил обо  мне;  я  уже  отвыкла от  этого.  Болезнь,
одиночество,  страшные мысли - voici mes compagnons**. В этой унылой комнате
даже  твоя  веселость,   говоря  откровенно,  производит  на  меня  гнетущее
впечатление.
     ______________
     * Я восхищена (франц.).
     ** Вот мои спутники (франц.).

     - Не  чуди,  милая  Меця.  Скоро  конец  и  твоему одиночеству и  твоим
болезням,  потерпи немного.  Я на пути к завершению блестящего дела - только
бы мне собрать необходимые средства...
     - Assez!  Assez!  Je ne veux pas ecouter cela!..* Опять дела, деньги...
Ах, мне сегодня не уснуть...
     ______________
     * Довольно! Довольно! Я не желаю это слушать!.. (франц.)

     - Ну,  погоди,  я расскажу тебе кое-что другое. Вообрази, Владислав уже
обручился с  Габриэлей.  Великодушная женщина одолжила ему пять тысяч,  и он
экипируется по-княжески.  Если бы  ты  видела,  как он обновил свой особняк,
какая у него мебель, экипажи...
     - Просто не верится,  -  перебила его жена, - как это Габриэля решилась
выйти замуж за шалопая, промотавшего в несколько лет огромное имение...
     - Прости,  пожалуйста,  не промотал,  а просто заложил. Ничего, капитал
жены опять поставит его на ноги. Мы живем в переходную эпоху, когда близки к
банкротству самые состоятельные люди...
     - Знаю!.. Все от карт да веселой жизни.
     - Не  будь  несправедлива хотя  бы  к  Владеку:  этот бесценный человек
оказал мне большую услугу в одном деле. Только бы раздобыть денег...
     - Опять дела, деньги!..
     - Я,  право, не узнаю тебя, Меця, - с сокрушением воскликнул ее супруг.
- Тебе хорошо известно,  что я сам не люблю говорить о будничных мелочах,  а
тем более надоедать тебе,  но сейчас дело идет о  сервитутах,  об имении,  о
нашем положении в обществе,  о будущем детей. Нельзя, чтобы все пошло прахом
из-за каких-то нескольких сот рублей.
     - Значит, тебе опять не хватило денег? - удивилась пани Матильда.
     - Разумеется, и на этот раз я решил обратиться за помощью к тебе.
     Пани Матильда поднесла платочек к глазам и жалобно спросила:
     - Ко  мне?..  А  что  же  я  могу сделать?..  Все мое приданое прожито,
половина драгоценностей заложена, мне не на что даже поехать к Халубинскому,
хотя я чувствую, что он непременно вернул бы мне здоровье. А что уж говорить
о несчастном Юзеке,  о невыплаченном прислуге жалованье,  о том,  что мы все
берем в долг... Oh, malheureuse que je suis!* Я все глаза выплакала...
     ______________
     * О, как я несчастна! (франц.)

     - Меця!  Заклинаю тебя,  успокойся,  - увещевал ее муж. - Пойми, сейчас
все  общество  переживает  критический  период,  который  для  нас  с  тобой
окончится через несколько дней. Как только удастся снять сервитуты, я получу
остальные десять тысяч и вложу их в хозяйство. Урожаи повысятся, мы заплатим
долги,  продадим вторую половину леса и  укатим за границу.  Ты там оживешь,
будешь развлекаться и блистать, как прежде...
     - Vain espoir!* -  прошептала пани Матильда.  -  Ты всегда твердишь мне
одно и то же, когда тебе нужна моя подпись.
     ______________
     * Напрасная надежда! (франц.)

     - На этот раз даже подписи не нужно!  - подхватил муж. - Дай мне просто
на недельку, на две свое ожерелье...
     - Malheur! Malheur!* - прошептала жена.
     ______________
     * Горе! Горе! (франц.)

     - Самое большее через месяц ты получишь обратно свои драгоценности...
     - Все глаза выплакала...
     - В  начале октября повезу тебя в  Варшаву,  и  ты,  я  думаю,  сможешь
провести там зиму...
     - Только чтобы восстановить здоровье, - тихо сказала пани Матильда.
     - А заодно и немного поразвлечься,  -  с улыбкой заметил муж.  - Театр,
концерты и даже вечеринка с танцами не принесут тебе вреда.
     - Танцевать  я,  конечно,  буду  в  своих  допотопных платьях,  которые
истлели в шкафу!
     - Ну,  ну!..  Купишь себе  столько новых  нарядов,  сколько твоей  душе
угодно...
     Пани  Матильда опустила голову  на  грудь  и  после  минутного раздумья
сказала:
     - Возьми сам ожерелье из ящика.  Боже мой!  Я умру от горя, если сейчас
взгляну на него.
     - Зато как приятно тебе будет потом появиться в нем у кого-нибудь.  Оно
всегда будет напоминать тебе,  что ты  не  поколебалась исполнить свой долг,
спасти детей и наше положение в свете.  - С этими словами он подошел к столу
и,  шаря в ящике,  продолжал: - После временных неприятностей только сильнее
ощущаешь радости.  Мы дорожим самым обыкновенным камнем,  если с ним связано
какое-нибудь значительное событие в нашей жизни.  Подумай только, какую цену
будут иметь в глазах твоей дочери эти побрякушки, когда, застегивая ожерелье
у  нее  на  шее,  ты  скажешь:  "Эти бриллианты в  дни невзгод сохранили нам
положение, спасли наше состояние..."
     Вынув  из  ящика  довольно большой сафьяновый футляр  и  спрятав его  в
карман, он наклонился к жене и прошептал:
     - Щечку!..
     - О, как я была бы счастлива!.. - начала пани Матильда.
     - Если бы эти времена уже наступили? - подхватил, посмеиваясь, муж.
     - Нет, если бы я могла тебе верить...
     - Опять ты за свое, Меця! - сказал пан Ян, теряя терпение. - Я понимаю,
болезнь расстроила тебе нервы, но нужно хоть немножко владеть собой...
     Он говорил это уже в дверях, торопясь в кабинет, где ждал его Шмуль.
     Пани Матильда осталась одна.  Говоря с  мужем,  глядя на  его  красивое
лицо,   она  перенеслась  мыслями  в   прошлое,   на  несколько  лет  назад.
Напрашивались сравнения, которые будили в ней тоску и тревогу.
     "Неужели это он,  душа общества,  законодатель мод,  влюбленный рыцарь,
мечтавший некогда  у  ее  ног?  Неутомимый танцор,  придумывавший все  новые
фигуры в мазурке,  великий знаток, а нередко изобретатель изысканных дамских
туалетов?  Он,  без которого не обходились ни один маскарад,  бал или дуэль,
помогавший  влюбленным  неоценимыми  советами  по  части  покорения  сердец?
Человек, без чьих авторитетных указаний не устраивался ни один званый обед?
     Знание светских правил придавало его суждениям силу закона. Его остроты
облетали всю округу, его дом слыл школой хорошего тона. Только он умел одним
словом разрешать самые ожесточенные споры из-за убийства чужого пса, продажи
больной лошади или о  том,  допустимо ли на балу вынимать платок из кармана.
Наполовину выстроенный дом  одного магната был превращен в  винокурню только
потому, что Ясю не понравилось расположение комнат.
     А теперь этот человек не может справиться с хлопотами по имению и ценой
ее ожерелья должен покупать доверие собственного арендатора!
     Конечно,  виной всему эта самая переходная эпоха, от которой пострадали
все без разбора.  Одни разорились, другие с остатками состояния переселились
в город,  третьи порвали отношения с тем, кого некогда величали primus inter
pares!* Разве он виноват,  что новых людей,  эту армию выскочек,  интересуют
уже не пикники,  охота, светские обычаи, а многопольная система, бухгалтерия
да  скотоводство?  Что общего у  этого возвышенного ума с  презренной толпой
евреев,  немцев и мужиков, которые еще не испытывают потребности в перчатках
и духах?"
     ______________
     * Первый среди равных! (лат.)

     Так рассуждала супруга пана Яна,  сетуя на  свой недуг,  который иногда
мешал ей видеть блестящие достоинства мужа.
     Вошел лакей.
     - Прошу к столу, пани, самовар подан.
     - А пан уже в столовой?
     - Я докладывал ясновельможному пану.
     - Позови панну Анелю и скажи гувернантке.
     Лакей вышел.
     - Joseph,   mon  enfant,   veux-tu  prendre  du  the?..*  Спит,  бедный
ребенок!..
     ______________
     * Жозеф, дитя мое, хочешь чаю?.. (франц.)

     Через светло-голубую комнату и  переднюю она прошла в столовую,  волоча
за собой по полу шлейф белого шлафрока.  Вскоре появились в столовой все еще
встревоженная Анелька и  молчаливая гувернантка,  а  за ними вошел и  хозяин
дома.
     Он  учтиво предложил руку  гувернантке,  у  которой лицо  и  шея  стали
кирпичного  цвета.  Она  села  напротив  пана  Яна  и  потупила  взор.  Люди
поверхностные поспешили бы сделать вывод,  будто мужчины производят на панну
Валентину неотразимое впечатление,  но  от  самой ученой особы они  могли бы
узнать, что таким образом она демонстрирует свое презрение к аристократам.
     "Ужасный человек! - думала она, поглядывая на пана Яна из-под опущенных
ресниц. - Скольких женщин он сделал несчастными!"
     Панна  Валентина  слыхала,  что  красивый  помещик  питает  слабость  к
прекрасному  полу,   вследствие  чего  женская  прислуга  никогда  долго  не
оставалась в доме.
     "А ведь он так редко бывает дома,  - думала она. - Боже, если бы он все
время был здесь,  мне пришлось бы,  пожалуй,  отказаться от воспитания этого
заброшенного ребенка!.."
     Помещик безо всякого умысла положил обе руки на стол и,  глядя на панну
Валентину (как ей показалось, вызывающе), обратился к лакею:
     - Вели мне зажарить бифштекс по-английски.
     - Мяса нет, ясновельможный пан.
     - Как же так? Уже в июне невозможно достать мяса?..
     - Достать-то можно, но вельможная пани не посылала в город.
     Мать и дочь густо покраснели.  Им было хорошо известно, что за мясом не
посылали из экономии.
     - Тогда прикажи сварить два яйца всмятку,  -  сказал пан,  устремляя на
гувернантку на сей раз меланхолический взор.
     Панна Валентина сочла уместным вмешаться:
     - Яиц тоже,  наверное, нет, их подавали сегодня к обеду. И, кроме того,
я ежедневно пью сырые.
     - Вижу, Меця, твоя Кивальская совсем запустила хозяйство, - заметил пан
Ян.
     - Приноравливается к отпущенным ей средствам,  -  вставила гувернантка,
беря под  свою защиту ненавистную ключницу только для  того,  чтобы досадить
пану Яну.
     Слова ее задели помещика.
     - Ты   настолько  слаба,   Меця,   что   обременяешь  панну   Валентину
обязанностями кассира?.. - спросил он.
     - Mais non!..* - прошептала смущенная пани Матильда.
     ______________
     * Вовсе нет!.. (франц.)

     Но в старую деву словно бес вселился.
     - Это было бы не так уж плохо, - процедила она с усмешкой. - Если у вас
за кассира Шмуль,  то я  с  успехом могла бы выполнять ту же обязанность при
пани Матильде.
     - Бесспорно,  - ответил пан Ян, слегка нахмурившись, - но, мне кажется,
Анельке это не принесло бы пользы.
     У Анельки чуть не выпала ложечка из рук.
     - Сегодня, например, я встретил ее на проезжей дороге...
     - Анельку?.. - воскликнули в один голос мать и гувернантка.
     - Да,   Анельку.  К  счастью,  не  одну,  а  в  обществе  дочери  этого
разбойника, Гайды, и еще - поросенка...
     - Анеля!.. - прошептала пани Матильда.
     - Вот  видите,   -  продолжал  хозяин  дома,  с  усмешкой  обращаясь  к
гувернантке,  -  на  что обречена моя дочь уже сейчас,  хотя вы  пока еще не
соблаговолили заняться ведением наших расходов...  Она  ищет  себе товарищей
среди пастушек и поросят...
     Панна Валентина позеленела.
     - Ах!  Кто  знает,  -  ответила  она  с  напускным спокойствием,  -  не
пригодится ли ей когда-нибудь такое знакомство.
     - С поросятами?
     - С детьми народа.  До сих пор знатные господа имели обыкновение водить
дружбу только с  евреями,  и  у  нас перед глазами немало примеров,  чем это
кончается.  Может быть, следующее поколение в силу необходимости сблизится с
мужиками...
     У помещика дрожали губы, но, сделав над собой усилие, он улыбнулся.
     - Панна  Валентина  -   пылкая  демократка,  -  пролепетала  совершенно
перепуганная пани Матильда. - Но Анелька делает у нее такие успехи...
     - Как видно, не все это понимают, - пробормотала гувернантка, взглянув,
вопреки своей обычной скромности,  прямо в лицо помещику.  Она торжествовала
победу, уверенная, что теперь по крайней мере оградила себя от посягательств
этого коварного сердцееда.
     И действительно,  способ защиты оказался весьма радикальным.  К тому же
пан Ян,  вовремя вспомнив,  что гувернантке не плачено за три месяца, ничего
ей не возразил. Он обратился к дочери:
     - Анелька...
     Девочка встала из-за стола и,  дрожа,  подошла к отцу,  думая,  что час
расплаты настал. Стол, самовар, вся комната завертелись у нее перед глазами.
     - Что, папа?..
     - Подойди ближе...
     Анелька чуть не упала.
     - Я прошу тебя никогда больше не выбегать на дорогу,  - медленно сказал
отец и, обняв ее, поцеловал в лоб. - А теперь иди допивай свой чай...
     Анелька была на  седьмом небе.  "О господи,  до чего же он добрый!..  И
какой гадкий человек этот Гайда, - бьет свою дочку!.."
     Но тут она вспомнила про пани Вейс, и восторг ее сразу остыл.


                                Глава пятая

                       Веселые опечалены, а печальные
                    пребывают в превосходном настроении

     Прошла  неделя.  Солнце  припекало все  сильнее,  ночи  стояли теплые и
короткие.  Над полями время от времени проплывали тучи, сея дождик, но ветер
сразу разгонял их,  чтобы они не повредили хлебам.  Деревья были в цвету,  а
многие уже усыпаны завязями плодов.
     Все  благоухало.  Над  прудом думали свою  думу аисты,  прислушиваясь к
лягушечьему кваканью.  В  птичьих гнездах уже копошились птенцы.  Все вокруг
торопилось жить и расти или набиралось сил для жизни и роста. В природе, как
пузыри в  кипящей воде,  беспрерывно появлялись новые  жизни,  новые голоса,
новые радости.  Чем выше поднималось солнце над горизонтом,  тем безудержнее
бурлила жизнь.  Казалось,  будто это  огромное светило окружено целым сонмом
духов  и   они  градом  сыплются  на  землю,   вселяясь  здесь  в   существа
недолговечные, но полные беспечной резвости и веселья.
     Поля,  кустарник и  леса,  холмы и долины оделись в зелень всевозможных
оттенков,  а  среди  этой  зелени звездочками сияли белые,  розовые,  синие,
желтые и  бог  весть еще какие цветы.  И  все эти краски,  сосредоточенные в
разных  местах,  издали воспринимались человеческим глазом как  разноцветные
полосы и пятна,  в беспорядке разбросанные по беспредельным просторам земли.
Должно быть,  мухам,  ползающим по  фрескам знаменитых мастеров,  эти фрески
представляются такими,  как пестреющие всеми красками поля -  людям, живущим
средь них. Но кому ведомо, что видит в этих полосах и пятнах недремлющее око
Предвечного,  этого великого живописца,  для которого земля -  холст, снег -
занавес, скрывающий полотно, а кисть - солнце?
     В  продолжение всего  этого времени отец  Анельки никуда не  выезжал из
дому.  Со Шмулем переслал он в город взятые в долг деньги,  а сам чаще всего
сидел у  себя  в  кабинете,  не  расставаясь с  сигарой:  читал и  курил или
разговаривал со Шмулем и снова курил.
     Иногда он  выходил на  крыльцо и,  засунув руки в  карманы,  запрокинув
голову,  всматривался в  горизонт,  словно  ожидая,  что  оттуда  надвинутся
ожидаемые события.  Но  события  запаздывали,  а  пока  на  помещичьих полях
торчала реденькая рожь да  тут  и  там  чернели полосы незасеянной земли.  В
такие минуты пана Яна молнией пронзала мысль,  что в  будущем у него уже нет
опоры.  И  он возвращался к себе в кабинет и часами шагал из угла в угол,  а
половицы скрипели под ногами.
     Кто знает,  не впервые ли в жизни пан Ян был так задумчив и встревожен?
Он переживал тяжелое время.  Сегодня,  завтра,  самое позднее - через неделю
должен  был  решиться вопрос  о  сервитутах.  Несколько месяцев  тому  назад
крестьяне как  будто соглашались отказаться от  своих прав на  лес  и  взять
взамен по  три  морга земли на  каждый двор.  Если они подпишут договор,  он
продаст лес,  получит остальные десять тысяч и уладит самые неотложные дела.
Но если мужики заартачатся, придется продать имение. А потом что?..
     Этот  возможный оборот дела,  грозивший им  полным разорением,  угнетал
помещика.  Он  пал  духом,  утратил  обычную  самоуверенность и  даже  охоту
выезжать  из  дому.  Ходили  слухи,  будто  крестьяне передумали и  намерены
потребовать за  лес больше трех моргов на  каждый двор,  а  не  то  и  вовсе
сорвать переговоры. Это ужасало пана Яна.
     Он принадлежал к числу людей, которые непременно хотят, чтобы все шло в
лад  с  их  желаниями,   но  сами  для  этого  даже  пальцем  не  шевельнут.
Уговорившись с крестьянами насчет трех моргов, пан Ян твердо уверовал, что с
сервитутами все уладилось.  Поэтому он продал лес,  истратил задаток и делом
этим  больше  не  занимался,  не  допуская и  мысли,  что  могут  возникнуть
какие-либо  препятствия.  Убедив себя,  что  в  день  святого Яна  договор с
крестьянами будет подписан, он откладывал все до этого срока.
     Когда Шмуль сообщил ему,  что крестьяне поговаривают о  четырех моргах,
пан  Ян  почувствовал,  как  пошатнулось многоэтажное здание его надежд.  Им
овладела тревога;  но  он  настолько привык предоставлять всему  идти  своим
чередом и  ему так не  хотелось расставаться со своими иллюзиями,  что он не
решался даже  проверить эту  весть,  а  тем  более попробовать уладить дело,
насколько это было в его силах.
     Пан Ян отмахивался от неумолимой действительности,  бежал от нее,  пока
она его не настигала.
     "Может, это сплетни? - думал он. - Надо бы спросить у мужиков... Нет!..
Не то они, чего доброго, решат, что я готов пойти на уступки..."
     На самом деле помещик просто боялся узнать горькую истину.  Если бы ему
сегодня  же  стало  известно,  что  переговоры с  мужиками  кончатся  ничем,
развеялись  бы  его  мечты,   связанные  с  продажей  леса.   А  пребывая  в
неизвестности,  он может тешиться ими еще неделю,  три дня... хотя бы только
день!..
     Итак,  пан Ян никого не расспрашивал, ни с кем не говорил об этом, даже
Шмулю не давал заводить речь о сервитутах -  и выжидал. Такой образ действий
он называл дипломатией и внушал себе,  что, если никто не услышит от него ни
слова об этом деле, крестьяне не посмеют отречься от прежних условий.
     Но  то  была вовсе не дипломатия,  а  боязнь взглянуть правде в  глаза,
боязнь спросить у  самого себя,  что же  предпринять,  когда имение за долги
пойдет с  молотка?  Куда девать жену?..  Что может он  предложить ей  взамен
растраченного им приданого,  драгоценностей и привычного образа жизни?.. Как
примирить ее с мыслью,  что, доверив мужу свое состояние, она всего лишилась
и уже никогда не поедет лечиться в Варшаву?
     Время  летело быстро.  Случалось,  помещик просыпался ночью в  холодном
поту и  думал,  что,  может быть,  уже  завтра узнает всю правду.  Иногда он
собирался созвать сход и сам спросить у крестьян,  согласны ли они подписать
договор? Но мужество быстро покидало его, и он успокаивал себя:
     "Будь  это  еще  делом  нескольких  месяцев...   А   то  все  равно  не
сегодня-завтра  они   явятся  сюда   сами.   Вдруг  я   испорчу  все   своей
торопливостью?.."
     И  он  ждал,  хотя порой пульс его бился учащенно и  сердце трепетало в
груди,  как раненая птица.  Подобных ощущений ему еще никогда не приходилось
испытывать.
     Если бы  он  мог заглянуть в  будущее,  его предостерегли бы  могильные
кресты. Быть может, он тогда остановился бы, одумался?
     Настроение пана Яна,  казалось,  тяготело над всем домом. Пани Матильда
стала еще бледнее. Анелька ходила как в воду опущенная, сама не зная отчего.
Батраки один за другим просили расчет и работали спустя рукава.  Иные тайком
удирали из усадьбы -  слу