ал    их,   вспоминая   "Георгий   Седов"   и
Лешу-Котлеткина.
     Керченский пролив соединяет Азовское море с Черным. Длина пролива около
41  километра,  ширина  5-10 километров.  Пролив  режимный для  судоходства,
поэтому плавание  тут  осуществлялось  по  секретной карте, которую  капитан
закрывал грудью, будто курица-наседка  своих цыплят, Керчи мы практически не
видели, так как стоянка здесь в оба конца приходилась на ночь.
     Неизгладимое впечатление произвело  Черное  море. Гладкая  поверхность,
отдающая  легкой  голубизной,  очаровывала. Правы  авторы, утверждающие, что
Черное море "самое синее в мире" -- спорить с ними не хочется...
     Больше всего  нас  поразили дельфины,  которых никто  из нас до того не
видел. Стая дельфинов, играя, плыла впереди судна, они ныряли,  кувыркались,
вращались  вокруг   собственной  оси  у   самого  форштевня   судна.  Трудно
предположить, с какой скоростью  дельфины способны плавать, но известно, что
они устраивали игрища и перед  судами, имевшими значительно больший ход, чем
Георгий Седов".
     Захватывающее  зрелище  представляло  черноморское  небо.  Звезды  были
настолько близки, что, казалось, их можно достать рукой. На юге очень быстро
темнеет. В  20.00 включалось палубное освещение и музыка, на верхней  палубе
начинались танцы. С неизменно  открытой прорехой своих синих брюк выходил на
палубу Дядя Миша, выбирая партнершу.
     Анапа -- город  в  Краснодарском  крае,  славился  как грязевый курорт.
Полностью  одноэтажный  город.  Туда  мы   заходили  в  полдень.  Главная  и
единственная для  нас достопримечательность Анапы -- расклеенные  на заборах
объявления:   "Стес  продается  рислинг".  Цену  не  помню,  но  подавали  в
стеклянных пол-литровых  банках.  Прямо  в  городе  пляж, куда мы не ходили,
предпочитая  в нарушение  существовавших  правил  прыгать  в воду  с причала
высотой  более двух  метров.  Вместе  купался  и  Дядя  Миша,  прыгая  своим
способом.  Был   на   судне   и   настоящий   прыгун  в  воду  с  вышки   --
курсант-практикант  из  Ростовской  мореходки.  Он входил  даже  в  какую-то
сборную.  Однажды  на  рейде  Анапы,  перед  заходом  в  порт,  он  попросил
разрешения у  старпома  совершить прыжок  с верхнего мостика.  Как  понимает
читатель,  пассажирское  судно не водный  стадион, поэтому  старпом поначалу
запретил,  но  "членство  в  сборной"  подействовало,   и  один  прыжок  для
тренировки был разрешен. Когда  парень  вынырнул после прыжка, его  встретил
гром аплодисментов.
     Новороссийск расположен на берегах  Цемесской бухты. Отличается от всех
городов-курортов Черноморья своей суровостью. Город  труженик, город моряков
и цементников. Во время войны был полностью разрушен и восстановлен из руин,
В Но-  вороссийске  стояли днем,  ходили  в  город  и могли  убедиться в его
богатых  трудовых и  боевых традициях. Здесь находятся  заводы  по выработке
цемента, отсюда важнейший стройматериал идет по всему миру, а в порту бывало
много судов под флагами различных стран.
     В Новороссийске я познал вкус самого,  вероятно,  крепкого алкогольного
напитка,  изготовляемого грузинскими виноделами. Однажды Дядя Миша  вернулся
на борт со старым, побитым чайником в руках. Через некоторое время он позвал
меня: "Дженни, зайди  ко  мне". Зашел, Дядя Миша налил  из  чайника в стакан
жидкости на три четверти и сказал:
     -- Пиэй, Дженни.
     -- Что это? -- спросил я.
     -- Смэрт мухам, -- ответил он.
     Опрокинув залпом содержимое стакана,  почувствовал, как мой  левый глаз
выскочил из  собственной орбиты и устремился на  околоземную. "Смэрт мухам",
на мой морской выпуклый глаз, тянула, этак, на 80 градусов.
     В  Туапсе заходили вечером, стоянка непродолжительная,  что  не  мешало
нашим  "львам  паркета"  сбегать  на   "пятачок",  где   местная   молодежь,
разбавленная моряками,  тесно  прижавшись  друг  к другу,  лихо  отплясывала
"линдочку". У многих ребят появились знакомые девчата, которые  приходили на
танцы.  Ведь мы были молоды, и кровь в наших  организмах клокотала и  кипела
горячим гейзером.
     Конечный порт линии -- город Сочи. Туда приходили в 10.00.  Сразу после
высадки пассажиров на судне начиналась большая приборка: нужно было отмыть с
надстроек  новороссийскую цементную  пыль  и надраить  до сверкающего блеска
обширную  деревянную  палубу.  Раздевались  до  плавок, разносили  шланги  и
начинали  скатывать  теплой  черноморской водой  палубу.  Это  было  для нас
одновременно и купанием.
     После  приборки  занимались   хозяйственными  работами  в  распоряжении
старшей  буфетчицы  Зои  Федоровны, жены  второro механика  Юрия Федоровича,
симпатичного и серьезного человека. Грузили ящики со стеклотарой, ездили  на
базу получать продукты, почему-то хорошо запомнил икру баклажанную. Выгрузив
и сносив все привезенное с базы, мы получали от Зои Федоровны презент -- два
ящика  чешского пива  "Будвар",  что  было  весьма  кстати,  учитывая жаркую
погоду.
     После  окончания всех  дел одевались  и  шли в Сочи. Заходили на базар,
наши  глаза разбегались,  но  тяжелым  грузом  на  плечи  давило  постоянное
курсантское безденежье. Поглазев и ничего не купив на рынке, шли в город.
     Если верить эмоциональному  и  темпераментному  Дяде Мише, в прекрасном
городе Сочи он имел однажды успех на любовном фронте. Часто после  выхода из
Сочи боцман  говорил мне:  "Дженни,  давай я  тебе  расскажу"  Сама  природа
располагала  к  воспоминаниям:  чистое голубое,  без единого  облачка  небо,
спокойное  синее море. Дядя Миша начинал  свой рассказ,  глаза  его сверкали
по-юношески, а лицо расплывалось  в улыбке. Эту историю  я слышал много раз,
но  зная,  какое  удовольствие  она  доставляла  рассказчику,  слушал всегда
внимательно. Со временем знал ее, кажется, наизусть.
     Пассажирский теплоход Георгий Седов", на котором имел честь пребывать в
качестве судового боцмана Михаил Хасанович,  приходил тогда в  Сочи в 22.00.
Однажды  после прихода он направился  в известный  ресторан "Южный", заказал
графинчик водки и сидел, попивая. К столу подошла  особа приятной наружности
и вежливо спросила: "Извините, пожалуйста, у вас занято?" Понятно, боцман не
возражал, пожирая особу глазами. И решил было предложить ей выпить водки без
закуски, на которую  у него  денег не  было, но дама деловито спросила сама:
"Что  будем пить, чем закусывать?"  Не получив  вразумительного ответа, дама
открыла  свой ридикюль и  показала ему пачку денег  в  банковской  упаковке,
объявив: "Заказывайте, не стесняйтесь".
     От  себя добавлю, что  вряд ли в пылкой натуре Хасановича могло найтись
много  места  такой черте человеческого характера,  как  стеснительность.  И
половой зачастил к их  столу, спиртное  лилось рекой,  закуска  уничтожалась
горами. В  конце трапезы она рассчиталась с официантом, и повезла Хасановича
в пригород Сочи серая  "Победа" с брезентовым верхом.  Та же  самая "Победа"
доставила его утром к борту судна.
     -- Послушай, Дженни. Она народный артист СССР, -- говорил Дядя Миша.
     Возможно,  это плод  его богатой  фантазии,  но  он прямотаки  молодел,
рассказывая всю ту историю.
     ...Беру  на себя  смелость утверждать,  что  у всех нас об этом  городе
остались прекрасные воспоминания. У каждого свои. В Сочи отстал от судна уже
упомянутый практикант-ростовчанин, а когда через  неделю мы вернулись в этот
порт,  оторопели:  наш  самовольщик  стоял  на причале  в  элегантном, цвета
черноморской  волны, костюме  тонкой  ткани, в  белоснежной рубашке и модных
туфлях, -- в общем, "как денди лондонский одет". Его спонсором  (в то  время
такого  слова,   конечно,   не  знали)   выступила  молодая   женщина,  жена
генерал-полковника из Генерального штаба. Любовь оказалась настолько пылкой,
что  молодая генеральша  не  нашла в  себе  сил  закончить роман  с  молодым
красавцем.  Когда   срок   ее  законного  пребывания   был  на  исходе,  она
информировала мужа о продлении  "курса лечения" и попутно попросила прислать
еще денег.
     Так уж получается, что воспоминания о Сочи связаны  у меня все больше с
"дамами".  Оно  и понятно:  лето,  Юг,  наша  молодость. Произошел роман и у
одного из наших ребят, правда не в городе любви -- Сочи, а в районном центре
Запорожской области Бердянске.
     Однажды  подгулявший второй помощник  пригласил  двоих  наших в одну из
кают. Войдя  туда,  ребята  увидели на  столе обилие всякой  закуски и  двух
похожих  друг  на  друга  женщин, как  выяснилось  потом  --  сестер.  Одна,
постарше,  как  показали  события, знакомая  Александра  Васильевича, другая
помоложе - и чертовски хороша собой. Выпили  немного, плотно поели нахаляву.
Молодая достала  50 рублей  и  попросила  при  возвращении привезти  из Сочи
коробочку клубники, сообщив свой адрес по улице Сталина.
     А потом, как говорится, жадность фраера сгубила. Вернувшись в Бердянск,
один из  наших пришел  по указанному  адресу и  позвонил. Дверь  открыла уже
знакомая молодая  женщина в  незастегнутом  цветастом халате,  накинутым  на
голое тело.  При  ее  движениях халат распахивался,  обнажая  манящий черный
треугольник  и  маленькие упругие  грудки.  И когда  разгоряченный  организм
устремился  к  решительным   действиям,  она,  в  лучших  традициях  русских
дрессировщиков Дуровых, остановила его: "Не торопись!" И  повела  на  кухню,
где стол буквально прогибался от яств.
     -- Выпей! -- предложила она.
     Он выпил и с удовольствием закусил, после чего  она взяла его за руку и
сообщила: "Теперь пойдем!" Они оказались на широкой кровати...
     В течение  двух  месяцев  халат  маняще распахивал полы с его приходом.
Договорились, что он пропустит один  рейс,  и  они уедут к ней на  дачу.  Но
перед этой идиллией дама подвергла его серьезному испытанию, которого он, по
молодости лет, не выдержал. Ему был запущен "живец".
     Когда он в очередной заход судна пришел к ней, дверь ему открыла совсем
другая и  безумно красивая девушка. От неожиданности он чуть не лишился дара
речи.  Будучи  новичком  в сложных  лабиринтах  любовных  утех и  недооценив
врожденного  женского  коварства,  он  рванул  удила  и   оказался  в  ловко
расставленных сетях. Когда  он  пришел  снова,  начало  не предвещало ничего
плохого, все, как и обычно:  выпивка, закуска, широкая кровать.  И под самый
конец она  прошипела  злобно, как  кобра: "А  теперь  уходи!  Чего  тебе  не
хватало?  Потянуло  на свежатинку?  Забудь этот  адрес  навсегда!" Больше он
никогда туда  не заходил, но адрес в Бердянске  на  единственной улице имени
Сталина помнил долгие годы...
     И  все  же  любовь  не являлась  нашей  самоцелью,  мы  были  поглощены
авралами, судовыми работами и штурманской практикой.
     Когда сейчас,  сорок  лет  спустя, вспоминаю плавание  на  пассажирском
теплоходе   "Георгий  Седов"   и   наше   извечное   безденежье,   сравниваю
курсанта-практиканта с рядовым пенсионером местного значения.  Ежемесячно мы
получали  по переводу стипендию за второй курс  -- по 60 рублей. Кроме того,
за  каждое  штатное место полагалось еще по  82  рэ. Ясное дело, все  это --
семечки по сравнению с потребностями молодых здоровых парней.
     Команда,  как могла,  пыталась сгладить наши финансовые  шероховатости:
все  мелкие работы,  например, вынос  багажа  пассажиров  и  погрузка мелких
партий  грузов,  поручались нам.  Уходя в  город, ребята из  экипажа брали в
компанию одного или двух наших. Хотя все это проблемы не решало.
     Был на судне еще один человек, испытывавший хроническое безденежье,  --
наш  друг и учитель  боцман Дядя Миша,  который исправно отдавал всю получку
своей жене-красавице Соне, прибывавшей на борт в Туапсе.
     Надо признать,  что выпить Хасанович умел, но никогда  не  напивался до
поросячьего визга. Как-то  в Керчи, откуда мы выходили в 1.30, был небольшой
груз  свежей капусты, который принимали я и Саша Валк. Получили за работу 50
рублей и решили угостить по старой матросской привычке боцмана, у которого с
концов его огромных усов ручьем текли слюни. Зашли  мы с Хасановичем в буфет
третьего класса, взяли по 100 граммов водки и по бутерброду с сыром. Я стоял
спиной к  двери,  а Хасан  рядом  с огромным  холодильником, который был  на
голову  выше  него.  Только  мы  собрались  опрокинуть  водочку,  как  дверь
открылась и вошел  капитан. Услышав шум, Хасан в лучших традициях футбольных
вратарей мира или опытных разведчиков прыгнул за холодильник, не выпуская из
рук стакана. Так что перед капитаном предстал с явной уликой один я.
     -- Когда допьете, зайдите ко мне, -- сказал капитан и вышел.
     Как  только капитан  исчез, Хасан  возник из своего  укрытия и  спросил
меня: "Дженни, скажи, капитан меня видел?"
     Впрочем, по этому инциденту никаких оргвыводов в отношении меня сделано
не было. Вероятно, буфетчица  Люба честно рассказала,  как  все  обстояло на
самом деле.
     Дядя Миша  не раз оказывался жертвой не слишком добрых шуток со стороны
"Трех   мушкетеров".  Надо  сказать,   что  кроме   больших  организаторских
способностей и прекрасного знания своего дела, Хасанович был непревзойденным
специалистом  по пассажиркам, размещавшимся  у  нас  на  верхней  палубе,  в
шезлонгах,   и  имевших  билеты  "без   места".  Вот  это  обстоятельство  и
использовал Дядя Миша, предлагая очередной избраннице теплое место в каюте.
     Я  был свидетелем розыгрыша,  которому подвергли Хасана "мушкетеры".  К
нему подошли  улыбающийся начальник радиостанции  и радист с  листом бумаги.
Начальник  спросил:  "Хасаныч, как ты расписываешься, нам  необходимо  иметь
образцы подписи членов экипажа". Не почувствовав подвоха, Дядя Миша дал свой
автограф, после чего радист перевернул  лист, на обратной  стороне  которого
был  изображен Хасан  во время "свободной  охоты" и длинноволосая блондинка.
Герой шаржа с традиционно незастегнутой ширинкой склонился над блондинкой, и
рядом стоял текст: "Девушка, вам не холодно? Могу предложить каюту".
     После небольшого профилактического  ремонта "Георгий Седов" снова вышел
на  линию.  Однажды, придя в Сочи,  увидели  теплоход Эстонского пароходства
"Кейла",  на который  и  зашли  после  работы. Там были на  практике  Диоген
Горюнов, Хасан Ка-  малетдинов, Анатолий Сенин, Уку Тийк. Теплая  получилась
встреча.
     ...Подходила к концу наша практика.  Мы были очень благодарны Як-Яку за
то, что устроил нас на пассажирский теплоход. Здесь  мы имели помощь во всем
от членов экипажа, никаких недоразумений у нас с ними не было.
     Мы уезжали из Жданова. В кают-компании накрыли столы. Нас поблагодарили
за  работу  и пожелали  успехов.  Когда  мы сходили с  чемоданами  по трапу,
теплоход  попрощался с нами судовым  гудком. В  те времена еще  существовала
простая  человеческая  благодарность  и  доброе отношение к  тем, кто хорошо
работает.
     Прощай, Георгий Седов"!


ВЫПУСКНОЙ КУРС

     Коряги-мореходы возвращались после летних каникул.
     Теперь  у  нас  на  рукаве  сияло по три  золотых птички,  что означало
"третий курс". Даже не верилось, что мы уже выпускники.  Это  обстоятельство
значительно  дисциплинировало  и  подтягивало  внешне  и  внутренне.  Многие
курсантские  шутки, как "вынос тела" и "роды",  были не для нас,  но  это не
значило, что мы разучились шутить, когда надо.
     Перед  началом занятий собрали нашу  роту. Пришел начальник  училища  и
сказал:  "Товарищи  курсанты!   Администрация   и  комитет  комсомола  одной
молодежной  стройки  обратились  ко  мне  с  просьбой  восстановить  бывшего
курсанта   С.  (ис-   ключенного  за  подмену  шинели).  Он  характеризуется
положительно, женат, имеет  маленькую дочь. Я не принял решения. Решайте вы,
вам с ним жить и учиться. Какое решение примете, так и будет".
     С.  был восстановлен  и  попал  в нашу группу.  Хороший парень,  учился
только на пятерки.
     ...Мы сразу, без разминки налегли  на науки. Выпускной курс в колхоз не
ездил, мы несли службу,  занимались самоподготовкой и отдавали должное своим
увлечениям.
     В  начале  третьего  курса  в  отставку  ушел подполковник Новицкий.  К
исполнению обязанностей  начальника ОРСО  приступил  Герой Советского  Союза
А.М. Коняев.  Подводник, высокий, стройный, спокойный и вдумчивый человек. С
его  прихо-  дом  строевая муштра  пошла  на  убыль.  Шел 1961  год,  апогей
хрущевской  оттепели.  На  экраны вышел  правдивый фильм  "Чистое  небо",  в
котором играл сын Анатолия Михайловича -- Виталий.
     Однажды,  когда я  стоял в наряде помощником дежурного по училищу, меня
вызвал Коняев.  Войдя к нему, я увидел  его  сына и актрису  Нину Дробышеву.
Анатолий Михайлович  как-то совсем  по-домашнему сказал:  "Мой сын, его жена
Нина. Покажи им училище от киля до клотика".
     -- Есть показать училище от киля  до  клотика!  --  ответил я. Рядом  с
крупным мужем Нина казалась восьмиклассницей...
     В  середине восьмидесятых  годов А.М.  Коняев  непродолжительное  время
работал под моим началом. Он рассказал, что семья артистов распалась.
     С  первых  уроков  навигации начали делать прокладку,  то есть намечать
путь судна из  одной точки в  другую по карте. Яков Яковлевич очень серьезно
относился  к  этому.  Еще бы: первый  государственный  экзамен --  навигация
письменная, именно прокладка.
     Прокладка знает две оценки: "5" и "1". Один из моих  друзей рассказывал
о  своем преподавателе  навигации,  когда  учился  в  Высшем  военно-морском
училище. Преподаватель был маленького роста  и во  время занятий ставил стул
на стол,  взби- рался на него и бдил,  как филин. Стоило  курсанту повернуть
голову  в сторону,  как он  коршуном  налетал  на  него и  остро  отточенным
карандашом  на  углу карты ставил "ПС", что означало "пытался списать". Если
курсант поворачивался вторично, появлялось "СП", то есть "списал".
     Якову Яковлевичу теперь было не до баек, он весь  --  в делах. Особенно
он   любил   проверять   прокладку.  Всем   водоплавающим   судоводительской
специальности вспоминается  замирание  сердца, когда на  карту с его работой
накладывалась калька. Для читателей несудоводительской профессии поясню, что
для проверки правильного решения задачи при переходе из точки А в точку Б на
карте  делается  эталонная прокладка,  которую  переводят  на  кальку. После
выполнения всех расчетов  и операций курсант подходил к столу  и  выкладывал
карту  на него.  Лицо  Як-Яка  становилось  сосредоточенно-серьезным,  и  он
начинал манипулировать калькой. Если прокладки на карте  и кальке совпадали,
лицо его расплывалось в улыбке  -- и пять  баллов обеспечены.  Он даже своих
любимых баек  в такие  моменты  не  травил.  Только однажды, войдя в  класс,
сказал:
     Как-то прихожу в порт, а "Ермака" нет...
     -- Как нет?
     А так, нет. Только трубы торчат.
     -- Что ж произошло?
     -- Кочегары перепились и кингстоны открыли.
     За  годы учебы нам,  курсантам  судоводительского  отделения,  довелось
переслушать  от  Як-Яка много всяких историй, некоторые уже приведены ранее.
Но только однажды он коснулся темы репрессий, рассказав, что у него был друг
Гриша. Когда  Як-Як  приехал домой в  свою  деревню, ему  сообщили, что  нет
Гриши, расстреляли...
     По программе  курса навигации был раздел о правилах заполнения судового
журнала, требования  к  которому изложены в  научном  труде "Наставление для
плавания", изданным бывшим лейтенантом английского  флота Мэтью Фонтейн Мори
в  1845  году.  Справедливости  ради  надо  отметить:  практически  подобные
требования ведения судового журнала  ввели значительно раньше Ю.Ф. Лисянский
и М.Ф.  Крузенштерн, исследования которых опубликованы в 1808 -- 1812 годах.
У судоводов есть железное правило: "Пишем, что наблюдаем, чего не наблюдаем,
то- го не пишем".
     Эталоном  краткости, объективности и честности, вероятно, может служить
запись,  сделанная рукой известного английского мореплавателя Джеймса  Кука,
руководителя трех  круг