я заведомо никому не верю, а  врачу необходим абсолютный
авторитет  и  готовность  больного слушать его,  разиня  рот.  Ты же, сказал
Чикулаев,  перед  любым  психоаналитиком  будешь выпендриваться,  будто  сам
психоаналитик, - и  начнется взаимная демонстрация амбиций.  Знавал  я такие
случаи,  хуже нет, когда больной или слишком умный, или, упаси, Господи, сам
врач. Так что жуй таблеточки, какие дам, - и авось пройдет.
     Что ж, я стал жевать таблеточки.
     Жуя их,  прочел мимоходом  в  какой-то газете, вовсе не  медицинской, а
общедоступной, статьишку о  том, что-де вранье, будто  все  стрессы приносят
вред  нервам  и  психическому  здоровью.  Бывают  ситуации,  когда  встряска
необходима, когда человек должен попасть в сложную ситуацию - но при условии
обязательного  преодоления  трудностей, обязательной  победы.  Вот  что  его
укрепит, вот что подсунет ему почву под ноги.
     Побед, однако, в моей деловой, дельцовской жизни у меня и так немало: я
хитр и расчетлив, - а вот с почвой хуже.
     И  я  своим  умом развил  сказанное в статьишке. И вот,  в  результате,
должен убить.
     Но следует все тщательно обдумать.
     Вариант с балконом,  пожалуй, слишком  экзотический. Не имея опыта,  я,
однако, знаю: чем хитроумней задумаешь, чем  сложнее интрига убийства - ради
своей  безопасности, -  тем легче потом влопаться. Нужна  простота  -  почти
дебильная.
     Но идея высоты долго меня не отпускала. То представлю, как сталкиваю ее
с моста. Или: едем в горы. Не  на Кавказ, Кавказ уж не наш, но где-то ведь в
России есть горы? - ну,  допустим, на Урал, на реку Чусовую, на  байдарках и
каноэ.  Взбираемся  на  утес,  чтобы  полюбоваться  видами. Она  оступается.
Падает.
     Нет,  отрываться от  дома  нельзя - иначе  как же памятник,  могила  на
старом кладбище, деревья и голубое небо  над могилой и, главное, возможность
часто эту могилу посещать?
     Инсценировка самоубийства?
     Повешение в  ванной.  Растворение  в  стакане  трех  десятков  таблеток
снотворного.  Ну и так далее.  Причины? А то и хорошо, что никаких причин. Я
буду только разводить руками. Не знаю. Не понимаю. В страшном недоумении.
     Так я  строил планы, придумывал, воображал и, можно сказать, мечтал - а
время  шло,  и иногда  тоска  наваливалась  такая, что хоть  вой,  хоть  сам
бросайся с девятого этажа. Хандра без причины,  но та и хандра,  когда не от
худа  и не от добра, как  Верлен сказал в  чьем-то довольно неплохом, на мой
взгляд, переводе. Я любил шептать это стихотворение девушкам на ушко, хоть и
с  внутренней усмешкой.  Уж  очень девушки податливы на  поэтическое  слово.
Чем-то даже вековечным припахивает эта их податливость, уютно-вековечным...
     И решил: будет день - будет и пища, успею  еще придумать, как ее убить,
а покамест надо ее найти.
     Иди туда, не знаю куда, ищи то, не знаю что.
     Мне требовалось, если честно,  нечто  рекламно-парфюмерное: стройность,
красота, юность, свежесть. Поскольку я вообще  вкусами пошл. Но - и толику и
ума не мешало бы. И  какую-то изюминку  в характере.  И главное,  чтобы я  с
первого взгляда почувствовал: вот то, что мне нужно.
     Майскими вечерами (в конце мая) я ставил машину в гараж после обильного
трудовой  суетой  дня  и пешком  слонялся  по центру  города,  присматривая,
оценивая,  выбирая.  Выбор-то   богат,  если   б  иметь  цели  обычные:  для
провождения  времени, для услажденья  плоти. Но у  меня цели были  другие. И
хоть загляделся на брюнетку с синими очами, но - бескорыстно, просто любуясь
ею  и понимая, что это - не  то. Брюнетка (лет  двадцати)  чему-то смеялась,
держась за рукав  курсанта военного училища. Черные волосы, синие  глаза - и
его зеленая форма. Это тоже привлекало  - своей несочетаемостъю. Впрочем,  и
курсант был хорош: высок, широкоплеч, тоже темноволос и тоже  синеглаз. Если
б не казенная форменная одежка -  совсем джентльмен. Они  стояли  у входа  в
кинотеатр,  ждали начала сеанса. Курсант  в  увольнении,  со своей  девушкой
пошел  в  кино. Он не  будет рыскать с нею в поисках  свободной квартиры или
дачи, нет, он с нею - мороженое кушать и кино смотреть. А через год (судя по
числу  желтых  нашивок  на  рукаве) он  закончит  училище, они поженятся - и
заживут  благонравно,  заведут  детей и  т.п.  Ибо курсанты народ такой, что
выбирают девушек  порядочных,  из хороших  семей, у курсантов,  насколько  я
знаю, требования в этом деле очень высокие.
     Я бы  тоже не прочь, то есть это даже в идеале должно так быть: девушка
порядочная и из хорошей семьи. И все же курсантова невеста меня почему-то не
взволновала - и я пошел дальше.
     Я пошел дальше, но через пять минут резко развернулся - и назад. Однако
синеглазой брюнетки и  синеглазого курсанта  возле  кинотеатра уже  не было.
Сеанс, значит, начался. Это подтвердила билетерша у входа.
     - Может, киножурнал еще идет - так я пройду, - сказал я.
     - Никаких журналов давно уже нет! - удивилась билетерша.
     Бог мой, сколько же я не был в кино? Пять лет? Семь? Даже и не вспомню.
     - Ну, нет так нет. Мне там знакомого надо найти.
     - После начала не пускаем, - сказала билетерша.
     - И  правильно делаете, - одобрил  я, -  но у меня поезд через час. - И
вручил ей  вместо билета хрустящую  новенькую купюру (терпеть  не могу мятых
денег). Купюра была достаточно крупной,  чтобы  билетерша сделала исключение
из  правил.  Она  даже проводила  меня до входной двери в  зал, открыла ее и
отодвинула штору.
     Зал был полупустым. День субботний, у  граждан  дачи, домашние дела,  к
тому же еще  не вечер. Я сел на последний ряд и,  осмотревшись, скоро увидел
курсанта и брюнетку. Они сидели наискосок  от меня, прижавшись друг к другу.
Тоже сзади всех, и понятно почему:  прижимались  друг к другу все теснее - и
вот начали целоваться. Курсант целовался деликатно,  поистине джентльменски,
она  была  чуть порывистей, но одновременно и  разумней  -  то и дело  мягко
отталкивала его руками, торопливо оглядывалась,  заинтересованно смотрела на
экран,  но  через  весьма  короткое  время  опять  прижималась  к  курсанту,
поворачивала голову, что-то  говорила,  курсант тянулся  к  ней губами,  все
начиналось сызнова.
     Я решил не портить  им сеанса. Пусть для него это станет горьким, ярким
воспоминанием:  кинотеатр,  полумрак,  поцелуи,  нестерпимость   желания   и
странная  тайная  радость  от невозможности это желание  удовлетворить.  Пия
горемычную одинокую водку  где-нибудь в  забайкальской  зоне строгого режима
(по знакам различия я понял, что курсант  принадлежит училищу МВД), он будет
смотреть на неправдоподобный рериховский закат и спрашивать себя: да была ли
эта девушка,  была  ли эта любовь, не пригрезилось ли все? Но с каждым новым
стаканом  уверенность  в реальности происшедшего  будет  возрастать,  и рука
судорожно  стиснет  стакан и  раздавит его - и он  с удивлением посмотрит на
осколки, удивляясь собственной  силе, и эта сила вселит в него новую горечь:
как же он, столь мощный мужчина, столь крепкий духом  и  телом, упустил свою
любовь,  позволил какому-то шпаку  увести из-под носа невесту?  Нет,  он еще
вернется, он  еще  покажет ему!  А она поймет, рано или поздно поймет, какую
ошибку сделала. Может,  уже поняла и уже пишет ему письма,  но  не отсылает,
хотя   он  сообщил   свой   адрес,  черканув  ей   несколько  строк   сугубо
информативного характера. Если же она все-таки отправит ему  письмо  - он не
ответит.  Или ответит опять сухо и спокойно.  А  вот  когда  приедет - будет
другой разговор. Очень уж  хочется  посмотреть ей в глаза... Синие ее глаза.
Тонкие запястья. И остальное, что  он успел ощутить лишь сквозь одежду -  но
видит  теперь ясно, будто  видел это въявь: вот она стоит перед ним, вот она
простирает  к нему руки... И он валится на узкую  продавленную койку в своей
тесной лейтенантской комнатушке и засыпает с улыбкой.
     Я вышел на улицу, не дожидаясь конца фильма.
     Открылись двери,  народ  стал  выбредать,  ошалелый  и как бы несколько
сонный.
     Появились и они.
     Я сделал шаг и встал на их пути с любезной и слегка смущенной улыбкой.
     -  Извините,  - сказал  я курсанту.  - Ее  подруга  просила ей  кое-что
передать. Буквально две минуты. - И с величайшей  осторожностью взял девушку
за  локоток и  повел  в  сторону.  Она с недоумением  смотрела на  курсанта,
курсант, считая делом чести не вмешиваться в чужие секреты, крепко сжал зубы
и чуть отвернулся - с тем, однако, чтобы не выпускать нас из поля зрения.
     - Вот что, - сказал  я девушке. - Никакой подруги, конечно, нет. Только
не возмущайтесь, умоляю вас. Я дам вам свой телефон - возьмете?
     - Нет, - сказала она.
     - У вас - есть телефон?
     -  Есть.  Мне  пора, - сказала она и посмотрела на курсанта.  Тот  стал
приближаться.
     - Быстро  скажите телефон,  иначе сейчас  все будет очень  некрасиво, -
пробормотал я.
     - Отстаньте, - сказала она и пошла к курсанту.
     - В чем дело? - спросил он, глядя на меня, и на  лице его ясно выражена
была готовность номер один.
     - Да так,  пустяки. Пойдем, -  сказала  она. Но слишком уж испуганный у
нее  был вид, и само  в руки курсанту шло счастье показать, на какие подвиги
он способен ради нее.
     - Что тебе надо, козел? - обратился он ко мне. Судя по этому выражению,
он  уже  вполне  готов  стать охранником,  командиром взвода военизированной
охраны. Вохры.
     - Хотел познакомиться с  вашей девушкой, -  сказал я. -  И  не  хамите,
курсант, почему на "ты"? - я намного старше вас!
     -  Сережа, пойдем!  -  негромко просила девушка  - чтобы не  привлекать
внимания   посторонних,   хотя   несколько   любопытных   уже   глазели   на
соблазнительную сцену.
     -  Познакомиться?  - переспросил  курсант. - А со  мной  ты  не  хочешь
познакомиться?
     - Если честно - никакого желания. Не люблю вохровцев.
     - Сережа! - вскрикнула девушка, понимая, какое оскорбление я ему  нанес
и  что за  этим может последовать. Но Сережа был уже слишком близко от меня.
Драться  он умел -  я видел это по его позе, по тому,  в  какое положение он
привел для боя кулаки и туловище, как поставил ноги.
     - Проси  прощения,  - сказал  он,  прекрасно  понимая,  что  я прощения
просить не буду, и, значит, можно будет начать схватку - вернее, не схватку,
а просто отвесить шпаку  полевому несколько  нравоучительных плюх на  добрую
память. "Ввяжешься в долгий драка - будет неизвестно, - говаривал мне тренер
Расул.  -  Старайся  один  удар.  Первый  твой  один  удар.  Но  сразу.  Или
неизвестно".
     - А в чем дело? - спросил я, испуганно виляя глазами.
     Сережа чуть расслабился, завидев такую трусость,  и тут  я произвел то,
что  называют  свингом.  Сила  удара,  вес  моего  тела,  посланного  вперед
спружинившими ногами, - и Сережа, отлетев на пару метров, пал без чувств-с.
     - Телефон - или я его добью, - сказал я девушке.
     Она еле слышно назвала номер телефона - и только после этого завизжала,
весьма, к сожалению, некрасиво кривя при этом рот:
     - Бандит! Сволочь! Милиция! Сережа!
     Сережа зашевелился. Значит, жив.
     И я отправился восвояси.
     Итак,  выбор  сделан. И  пусть  она  окажется  не такой  уж  порядочной
девушкой,  как мне  показалось, и не из хорошей  семьи, и  ума не  палата, и
характер не сахар, пусть - дура  с претензиями и ничего не имеющая за душой,
кроме  понимания  о  своей  красоте  и стремления использовать эту красоту в
целях  создания образцового домашнего  очага  с  трюмо,  трельяжем  и  тремя
детями, пусть, это теперь  неважно. Она будет иметь дело со мной  - и  скоро
сама   удивится,   насколько  изменилась,  удивится  -  благодаря   меня  за
происшедшие в ней изменения.
     Это, конечно,  не любовь с первого взгляда.  Это именно выбор с первого
взгляда (впрочем, если быть  пунктуальным - после первого  взгляда), когда я
шестым каким-то чувством понял: она мне нужна, и никто другой.
     Но я все же проверил себя. Я еще неделю бродил по улицам, видел девушек
не менее стройных и не менее красивых и даже некоторых  с печатью интеллекта
на челе - и убедился, что ошибки нет, другой вариант меня не устроит.
     Тогда я позвонил ей. Я позвонил ей в два  часа ночи. Вряд ли она  живет
одна, скорее всего с родителями. Если она захочет бросить трубку,  я позвоню
еще  раз. И, чтобы не беспокоить родителей,  она  согласится меня выслушать.
Застигнутая врасплох, спросонья, не имеющая  никакого желания  говорить.  Но
говорить буду я. А за окном ночь - и все иначе, чем днем.
     Если  же  к  телефону подойдут  родители... Но это вряд ли. В доме, где
живет молодая  красавица, к телефону подходит только она. "Возьми трубку,  -
ворчит мать - Все равно тебя".
     Она взяла трубку. Сонный голос. Я начал говорить, она бросила трубку. Я
позвонил еще раз. Шепотом она возмущенно потребовала оставить ее в покое.
     - Это уже невозможно, - сказал я.
     - Вы хам.
     - Нет. Всего неделю назад я хотел покончить с собой. Теперь  - не хочу.
После  того,  как  увидел  вас.  (Я понимал,  что  эти  слова  - из  мыльной
многосерийной телеоперы, но даже умнейшая женщина всегда заинтересуется тем,
кто хочет из-за нее лишить себя жизни или, наоборот, остаться жить.)
     - Вы все придумываете, - сказала она.
     - Ваше право не верить.
     - Вы кто, бандит? У Сергея сотрясение мозга. А он боксом занимался.
     - Бокс - вредное занятие. Мозги отслаиваются от ударов, человек глупеет
- катастрофически.
     - Он умный, - сказала она  с девчоночьей какой-то обидой, так школьница
выгораживает перед мамой повесу-одноклассника, с которым дружит.
     -  Не сомневаюсь, другого  вы бы и  не выбрали,  -  продолжил я арию из
мыльной оперы.  - Но он собирался  меня ударить,  вы же не станете отрицать.
Поэтому у меня  не было иного выбора, хотя  терпеть  не могу драться.  Я  не
бандит. Если угодно,  я закончил  университет и  почти защитил  кандидатскую
диссертацию. Но это неважно. И  то,  что мне тридцать  семь лет  и что  меня
зовут тоже Сергей, как вашего  дружка, тоже  неважно. Важно одно: я  захотел
жить.
     - Ну и слава Богу. Я-то при чем? Встречаться я с вами не буду, не хочу.
     - Вы с этим Сергеем собираетесь пожениться этой осенью, - сказал я.
     - Не ваше, извините, дело.
     Ответ, вернее, тон ответа меня обнадежил. Было в нем легкое раздражение
-  не  по  отношению  к  моему  праздному  любопытству,  а  раздражение  уже
привычное.  Все  родственники,  соседи и  знакомые давно их уже  сосватали и
обженили. Положим, так оно и есть, свадьба действительно намечена на осень -
но отстаньте со своими дурацкими улыбками и предварительными поздравлениями.
Почему  вы  так уверены?  Слишком  уж  примитивно:  погуляли - поженились. А
может, я  еще  и передумаю?  Я, конечно, не передумаю -  но  вдруг?  Поэтому
отстаньте, отстаньте, отстаньте. И его слова: "Вот когда мы  поженимся..." -
тоже почему-то  вызывают странные  приступы раздражения.  "Да, поженимся, но
зачем  об  этом постоянно  говорить?" -  "А почему  нет?"  -  удивляется он.
"Извини, - говорит она. - У меня сегодня просто плохое настроение".
     - Я  вовсе не  добиваюсь  знакомства  с вами, и  ваш Сергей  мне  очень
симпатичен. Мне очень жаль, что так получилось. Но известно ли вам,  что это
такое, - начал я новую арию, - когда некому рассказать о себе? Когда человек
совсем один?
     - По вашему виду не скажешь, что вы один.
     - Это какой же вид?
     - Ну...  - Она поняла, что сказала что-то не то, что-то лишнее.  Сейчас
рассердится на себя, поспешит закончить разговор. Не успеет!
     - У меня действительно  никого нет, - сказал я. - И вот представьте,  я
вижу человека, вижу всего час или полтора -  я же был  в кинотеатре, - и мне
все равно, с кем этот человек, я понимаю только одно - именно этому человеку
я готов все о себе рассказать.
     ЧЕЛОВЕК, именно  так! -  чтобы не  женская ее  прелесть была на  первом
плане. Она вряд ли этому поверит, но - и  лестно, и как-то  немного досадно.
Лестно,  что человеком считают,  и  досадно,  что женская  прелесть  куда-то
делась.
     -  Я не настаиваю,  -  говорил я печально. - Но мне всего нужно - минут
двадцать посидеть с вами где-нибудь в скверике. Мне этого на полгода хватит.

     - Если вам  скучно слушать дурацкие  исповеди,  то  я просто  посижу  и
помолчу.
     - Зачем? - не понимала она, прекрасно все понимая.
     - Ладно, - сказал я. - Кажется, я ошибся. Вот вам номер моего телефона.
Позвоните, если захотите.
     - Не захочу.
     - И если вам ответят,  что здесь такой  не  живет,  значит, он не живет
совсем.
     - Вы пьяный?
     - Я не пью.
     - Я не буду вам звонить.
     - Я не настаиваю.
     -  А кто вы вообще? (Я чуть не подпрыгнул от  восторга: начала  вопросы
задавать. Следующий будет: почему я решил покончить с собой.)
     - Я же сказал вам: закончил университет. Люблю читать, люблю море. Все.
Работа - дело второстепенное.
     - Неинтересная работа?
     - Интересная. Но больше ради денег, чем для души.
     - А  с какой стати вы решили  себя умертвить?  (Мысленно  я  подпрыгнул
второй раз:  в самой словесности вопроса - ирония, и в тоне  - ирония, столь
любимая мною ирония умных женщин, умеющих  полутоном  сбить спесь  с  любого
гордеца.)
     -  Самое  смешное, что  особых  причин нет,  -  сказал я. -  Хандра без
причины, но та и хандра, когда не от худа и не от добра.
     - Верлен, - сказала она.
     Любите ли вы Брамса? - чуть не спросил я ее после этого.
     - Вам  не  к девушкам приставать  надо, а  к  психиатру  обратиться,  -
сказала она, совсем уже освоившись и чувствуя, что  берет надо мной  верх. И
хорошо, пусть пока чувствует это, я уже знаю ее, я в нее проник, я ее понял,
поиздевавшись надо мной, она тут же меня пожалеет, ей станет  совестно. Надо
дать ей еще повод для иронии.
     - Видите ли, у меня слишком затянулась полоса удач. Во всех отношениях.
Когда слишком  хорошо - тоже плохо. Я стал бояться, я напряг все силы, чтобы
избежать срывов. Пока  получается. Но боязнь не проходит,  мне  кажется, что
вот-вот  все  полетит  к  черту. Впору  нарочно подстроить себе какую-нибудь
каверзу.
     - Это несложно, - тихо засмеялась она.
     - Не скажите. Бывает инерция удачи, когда рад бы сам себя подставить, а
все в тебе сопротивляется. Выход  один  - несчастная любовь. Как в юности. У
меня в юности была несчастная любовь. Такого прекрасного состояния я в жизни
не испытывал. Мучиться, понимать, что ничего не будет, - это замечательно.
     - Не знаю, не пробовала.
     - Я знаю, верьте мне. А теперь романтика пойдет, смейтесь, если хотите,
я  сам  смеюсь. Одним словом, мне  почудилось, что я  нашел  -  ну, как  вам
сказать, объект для неразделенной любви.
     - Это, значит, меня?
     - Значит, так.
     - Тогда зачем встречаться? Любите себе издали, мучайтесь на здоровье.
     - Когда видишь - мучиться удобней, - сказал я.
     Мы  оба засмеялись.  Мы  были  уже  заодно.  Она  уже  хотела  со  мной
встретиться. Но  согласилась  на  встречу только еще  после  долгого, весьма
пустого и  тем  не менее  весьма  осмысленного  в каждом  слове и  полуслове
разговора.
     Иного финала я и не ожидал. После этого  ворочался - не мог заснуть.  И
очень  себе  удивлялся: с  чего бы это  я так разволновался  вдруг?  Да нет,
просто  выбился  из  режима  -  я  ведь  режимный  человек  и  обычно  позже
одиннадцати не ложусь, если не срочные деловые дела или дела любовные.
     Встретились.
     Данные: двадцать  один год, учится в университете на психолога (што ты,
што  ты, то психиатры, то психологи!) (и поэтому знает человека как такового
наизусть, вдоль и  поперек, знает  его подробно и изысканно,  конкретную  же
личность за десять минут может  протестировать двумя внимательными взглядами
и десятком тонких вопросов),  живет  с мамой (папа  ушел к другой  женщине),
должна  бы сейчас сдавать экзамены, но  н