дитории, для чего
последнюю  охмурил:  выставил  в  качестве истукана истинного, магического -
истукана  поддельного, после чего сам себя и разоблачил, тогда как слушатели
млели  в  экстазе,  внимая  сумбурным  откровениям  фальшивого идола. Однако
вскорости  профессору  пришлось  туго. Он пережил неприятные минуты, когда к
нему  на  дом явился безумец, всерьез поверивший в увиденное, и вознамерился
принести  лектора  в  жертву тому самому идолу, которого профессор и создал.
Он  как  раз  собирался  скормить  профессору  его,  профессора, собственные
потроха,  но...  короче,  черт его знает, как, но профессор каким-то образом
ухитрился выпутаться из этой переделки.

Это  происшествие  открыло ему глаза. Профессор Райце-Рох изменился. Изменил
он  и свое отношение к основному вопросу философии. Постулировав первичность
сознания,  он  быстренько  пошел  в  гору  и  добился ощутимых успехов в так
называемой"ситуационной  психиатрии". С глупостями было покончено. Профессор
занялся  настоящим  делом.  Его  путь  украсился  впечатляющими  подвигами и
открытиями.  Ну  взять  хотя бы лечебную работу, которую он проделал над тем
самым  - да-да! - ненавистным проказником из прошлого, что заварил всю кашу.
Тот  проказник, успевший вырасти в солидного человека и не подозревавший, на
кого  нарвался,  пришел к светилу за пустячной психотерапевтической помощью,
-  и  светило, используя внушение, отправило обидчика в глубины подсознания,
а  выводить  обратно  не стало. Говорят, что позже друг детства окончательно
рехнулся  и  даже  покушался  на ученую жизнь, но и здесь Райце-Роху удалось
как-то выкрутиться.

Естественно  было  ожидать,  что  столь  даровитая  персона  рано или поздно
представит  интерес  для  государства.  И  вот  профессор Райце-Рох сделался
фактическим  хозяином  отделения  экспериментальной  и прикладной психиатрии
при Отдельной Специальной Клинике Медразведподотдела КГБ СССР.

...  Плотно притворив дверь, Райце-Рох устроился в кресле и долго ерзал, ища
самое  удобное положение. Удовлетворенный наконец, он затих и какое-то время
добродушно  рассматривал своего помощника-ординатора, который терпеливо ждал
начала беседы и сидел в другом кресле, по правую руку профессора.

У  Райце-Роха  было  полное,  приятное лицо; маленькие ручки уютно скрестили
пальцы  на  аккуратном  животике.  Так же(не пальцами, конечно)скрестились и
вытянутые  ножки.  Помимо  лица, ручек, ножек и кресла имелась у профессора,
понятно,  и  положенная  по рангу бородка. Идиллия носилась в воздухе. И она
была  бы полной, окажись ординатор этаким доктором Борменталем - подтянутым,
вежливым,  целеустремленным, ловящим каждый профессорский чих. Идиллия, увы,
нарушалась  хотя бы тем, что помощник был раза в три толще своего упитанного
шефа.  Внешность он имел ярко восточную и обливался потом от жары. Его звали
Хаким,  и он являлся не только молодым, подающим надежды доктором, но заодно
и  подающим  куда  больше  надежд капитаном КГБ - специально приставленным к
профессору.  Он  уже  хлебнул  с  профессором немало горя и теперь, сытый по
горло,  с  тоской ожидал новой причуды, от души желая профессору влипнуть на
сей   раз   в   такую  историю,  из  которой  выхода  точно  не  существует.
Насмотревшись  всякого,  он панически боялся профессора, считая его - не без
оснований  -  психопатом  и  садистом.  Хаким  было  имя  вымышленное,  и он
радовался  хоть  такой  иллюзорной  стеночке,  отделявшей  его  от  любимого
учителя.  Профессор же в глубине души ухмылялся, зная, что буде то нужно, он
сумеет  вытянуть из Хакима такое, что самому Хакиму не снилось в дурном сне.
Пока  в этом надобности не было. Читая в душе Хакима, как в книге, профессор
радовался  его  животному  страху  -  надежной  гарантии от посягательств на
творческую  свободу  ученого.  Профессор  ласково  предложил  Хакиму  выпить
чайку.

- Нет, профессор, я не хочу, - сказал Хаким виновато. - Очень уж жарко.

-  М-м?  - профессор вскинул брови, потрясенный. - Неужели? Я всегда считал,
что  знойный Восток употребляет чай именно как лекарство от жары. Прошу вас,
коллега,  не стесняйтесь, - и он дружески кивнул на дымившуюся чашку. Хаким,
сделав усилие, взял ее двумя толстыми пальцами и охнул, обжегшись.

-  Вай-вай,  -  улыбнулся  профессор, качая головой и жестами поощряя Хакима
взять-таки  чашку.  -  Вот  и прекрасно, - заявил он, празднуя победу. Хаким
мученически  скривился, отхлебнул, и лицо его мгновенно сделалось совершенно
мокрым.

-  Коллега,  -  произнес  Райце-Рох  вкрадчиво,  -  мне,  право, неловко вас
торопить,  но  мне  хотелось  бы  поскорее  начать  эксперимент.  Для  этого
требуется   небольшое  вступление,  а  для  восприятия  вступления  надлежит
максимально  сосредоточиться.  Ваше  чаепитие  будет  вас отвлекать. Вы меня
задерживаете. Я попросил бы вас покончить с чаем поживее.

"Он  в  ударе,  -  подумал  Хаким,  покорно глотая кипяток и изумляясь столь
неприкрытому   глумлению.  -  Что-то  новенькое.  Что  ты,  ученая  сволочь,
придумала? "

-  Видите  ли,  дорогой  мой, - ворковал тем временем профессор, - я мог бы,
конечно,  не  унижать  своего достоинства и обойтись без всякого вступления.
Но  это было бы слишком немилосердно по отношению к вам и вашему начальству.
И  не  думайте  протестовать,  если не желаете вслух назвать меня идиотом, -
профессор  упреждающе поднял палец. - Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы
распознать  ваше  шпионство.  Не  думает же, в самом деле, ваше руководство,
будто  я  нуждаюсь  в  каком-то  там  ассистенте.  Между  тем  я считаю себя
обязанным  вашему  уважаемому  ведомству,  а  потому - гоните баранов вашего
внимания вкусить клевера моих слов.

"Как  же  низко я пал, - убивался Хаким. - Я перестаю себя уважать. Шайтан с
ним,  извергом,  но хорошую мину при плохой игре я сделаю". И он напустил на
себя  строгость,  изображая несгибаемую личность - пусть разоблаченную, но и
не без туза в рукаве.

-  Напыжился,  -  констатировал  профессор.  - Ну, это ваше дело. Я не стану
обращать  внимание.  Итак  - коротенькая лекция, - с этими словами Райце-Рох
встал  и  начал  прохаживаться по комнате. - И впрямь жарко, - удивился он и
включил  вентилятор.  - Так вот. Как вам известно, ситуационная психиатрия -
дисциплина  не  новая.  Она  восходит...  впрочем,  к чему вам это? В общем,
пионеры  данного  направления  понимали, что человек, в силу каких-то причин
теряющий  способность адаптироваться к нормальной жизни, начинает все дальше
и   дальше   уходить   от   реальности.   А   терапия   всегда  предполагает
восстановление  адаптации.  Создавались  различные  группы, модели и т. д. ,
разыгрывались  всякие  сценки - пациентов насильно, за уши, тянули обратно в
реальность,  пытались  их  увлечь,  заинтересовать, заставить отреагировать.
Однако в реакции и заключена вся соль. Еще чайку?

На  лице  Хакима написался ужас. Профессор усмехнулся, заложил руки за спину
и продолжил:

-  Итак,  реакция.  Шизофреник  -  эта  категория душевнобольных ярче других
иллюстрирует  мои построения - реагирует в принципе неправильно. А если быть
точным,  то  реакции  вовсе  нет.  Пациент  замыкается  на  себе,  на  своих
якобы(подчеркиваю  -  якобы!  )ложных  умозаключениях.  Давайте  взглянем на
проблему  с  иной  стороны.  Человек отвечает реакцией на любое раздражение.
Если  он обожжет пальцы об чашку с горячим чаем - у него будет одна реакция.
Если  его  назовут  бездарным  соглядатаем  - другая. И так далее. Создается
впечатление,   что   человеческий  мозг  запрограммирован  на  все  мыслимые
реакции,  какие  только  могут  -  пусть  даже  чисто  гипотетически- у него
возникнуть.  Кому-кому,  а  вам  ли  не  знать,  что  в  наших  лабораториях
создаются  подчас  совершенно  новые,  никем  и  нигде ранее не опробованные
раздражители,  и  испытуемый  с  готовностью  отвечает  на  них  тоже новой,
никогда  прежде не виданной реакцией. До недавних пор господствовало мнение,
будто  реакция не в состоянии возникнуть вне раздражителя, хотя то же самое,
к  примеру,  внушение подсказывает нам обратное. Вообразите: никакой чашки с
горячим  чаем  нет,  а  пальцы  обожжены. Будьте любезны. И потому мы вправе
допустить,  что  весь набор возможных реакций задан изначально, генетически,
и  реакция  на ситуацию может, оказывается, включиться в момент, когда самой
соответствующей   ситуации  нет  и  в  помине.  Можно  припомнить  известную
аналогию:  ключ  и  замок,  только  разница  заключается  в  том,  что  ключ
потерялся.  Вы,  уважаемый Хаким, сумеете ответить с ходу: что надо сделать,
если требуется отпереть дверь, а ключ не подходит?

- Можно подобрать, - буркнул Хаким. - Можно и отмычкой попробовать.

-  Именно!  -  воскликнул Райце-Рох. - Вы просто молодец, мой дорогой. И вот
перед  нами  шизофреник - с набором бессмысленных фраз, с путаными мыслями -
короче,   абсолютный  сумбур.  Но  это  с  нашей  точки  зрения.  Что,  если
существует  ситуация,  в  которой  человек  реагирует именно таким образом и
оказывается  вполне  адаптированным? мы же, люди нормальные здесь, оказались
бы сумасшедшими?

-  Где  же  взять  такую  ситуацию,  -  пожал  толстыми плечами Хаким. "Надо
доложить,  пока  не  поздно,  - пронеслось у него в голове. - Отличный повод
избавиться   от   него.   Дескать,   даром  ест  народный  хлеб,  увлекается
отвлеченными, оторванными от народных нужд идеями".

-  Откуда  же  мне  знать!  -  говорил  тем  временем  профессор. - Ведь я -
нормален.  ("Ой ли", - усомнился Хаким). Может быть, в каком-то параллельном
мире  -  кстати,  это  было  бы отличным доказательством существования таких
миров.  Может, на другой планете. В аду. В раю. Не это главное, нам туда все
равно  не  нужно.  Важна  суть  дела:  в  результате  неких  неясных сдвигов
заработала  дремавшая до поры, в обычном состоянии спрятанная реакция. И вот
человек  ведет  себя  в  настоящей  жизни  так,  как  это  было бы уместно в
какой-то  другой,  непохожей.  Ту, другую жизнь, нам понять не дано, и слава
Богу. Нами должно руководить одно лишь сострадание.

-  Вы  о  лечении,  что ли? - поразился Хаким. - Я уже начинаю догадываться,
куда  вы  гнете.  Но  ведь  это уже было. Привести ситуацию в соответствие с
бредовыми    фантазиями    больного.   За   человеком,   страдающим   бредом
преследования,  пустить  свору  овчарок. Разрешить, так сказать, проблему до
конца, дать прожить ситуацию. Ни к чему хорошему это не привело.

-  Разумеется,  -  согласился  профессор.  -  С  чего бы? Все-таки я вас зря
похвалил.  Поймите  же вы, толстомясый, - ситуация не может быть разрешена в
рамках  нашего мира. Затравите его, вашего беднягу, псами - на здоровье! кто
бы  сомневался,  что  вам  это  доставит  удовольствие! Но он-то, страдалец,
продолжает  оставаться  здесь,  на  грешной  земле! Ведь реакция его, как ни
крути,  несовершенна, неполна. Он лишь наполовину пребывает в грезах, в иной
действительности,  а  руки-ноги  его по-прежнему тут. И мы по привычке лечим
именно руки-ноги. Но путь к исцелению вовсе не здесь, а -   т а м!

-  Ну,  ясно. Вы, конечно, хотите его туда отправить полечиться, - подхватил
Хаким.   Сумасбродные   мысли  профессора  его  окончательно  успокоили.  Он
позволил  себе  зевнуть, потянуться, расправить на жирных бедрах хрустнувший
белый халат, в котором выглядел как спелая груша в бумажном пакете.

- Да, - кивнул Райце-Рох. - Хочу.

Хаким  посмотрел  на него глазами, полными жалостливого презрения. Профессор
поймал взгляд, понял, веко его дернулось.

-  Напрасно  ехидничаете,  коллега, - сказал он негромко. - Я не бросаю слов
на  ветер.  Уверяю вас - в моем распоряжении есть средство, которое способно
переместить   нашего   клиента   в   подходящую   обстановку.  Гипнотическое
воздействие   в   сочетании   с   особым   набором  новейших  галлюциногенов
мескалинового   ряда   смогут   полностью  отключить  его  от  реальности  и
восполнить   ущербную  реакцию.  Возможно,  что  в  итоге  пациент  попросту
испарится  у  нас  на  глазах,  перейдя в соответствующее бреду измерение. В
этом  и  будет  заключаться  эксперимент,  иначе  стал  бы  я тут перед вами
распинаться  -  вы, разъевшийся остолоп. Потрудитесь встать и пройти со мной
в шестерку. Боюсь, что Ублюдок совсем заждался.

Хаким,  раскрывший  было  рот, замер. В его голове будто произошел бесшумный
взрыв  и  тысяча  людей  разом  заговорили на разных языках, предупреждая об
опасности.  Если  что-нибудь  случится с Кимом Сикейросом, ему несдобровать.
Ким  Сикейрос  проходил  под  кличкой  "Ублюдок"-  таковым он, собственно, и
являлся:  майор  КГБ  в  недавнем прошлом, побочный сын знаменитого папаши -
чудака,  художника  и  террориста.  Ким  Сикейрос  спятил невесть с чего. До
болезни  он  имел  доступ  к  документам настолько секретным, что даже возле
будущей  его  могилы планировалось держать вооруженную охрану. Ходили слухи,
будто  свихнулся  он  вскоре после каких-то таинственных испытаний. Поначалу
он  объявил  себя главой Национально-патриотического Собора антисемитов всех
стран  и  времен  -  и это не вызвало особых расспросов. Его претензии сочли
понятными  и  простительными,  и даже разрешили организовать соответствующую
службу,  но  тут  он  передумал  и  назвался  членом  Всемирного подпольного
Комитета   "Сексуальное   лицо   инквизиции".  Вскоре  он  сделал  открытие:
оказывается,  известные всем комары являются вовсе не комарами, а секретными
Прививочными   Аппаратами   Особого  Назначения.  Господь  Бог  сотворил  их
изначально  безгрешными,  но дьявол соблазнил их жужжать, жалить и прививать
людям  не больше и не меньше, как грехи. Это заявление кое-кого насторожило,
на  Сикейроса  стали  смотреть  косо.  Когда  он  понес  полную ахинею, всем
сделалось  ясно,  в  чем  дело,  но  было  уже  поздно:  Ким  превратился  в
беспомощное  существо  и  бормотал какую-то чушь о модулях, операторах пси и
возможности   взять   производную   от   любого   желающего.  Временами  он,
заключенный  в клинике вот уже год, обретал способность изъясняться довольно
связно  -  но  вдруг  одним-единственным  словом,  сказанным  ни к селу ни к
городу,  он вновь сводил на нет усилия врачей и погружался в пучину безумия.
Тем  не менее, страшно было даже помыслить такое - поставить опыт с участием
Кима Сикейроса! гнев ведомства мог оказаться неукротимым.

- Это невозможно, профессор! - взмолился Хаким.

-  Отчего  же,  милый Ким? - осведомился профессор. - Ох, извините, коллега!
Должно  быть,  я  заработался. Сущая путаница - Ким, Хаким - до того, знаете
ли,   похоже...  Когда  все  мысли  вращаются  вокруг  одного,  немудрено  и
ошибиться. Ну-с, вы готовы?

Голоса,  стращавшие  Хакима,  моментально стихли перед лицом недвусмысленной
угрозы.  В  случае  печального  исхода  эксперимента(а такое, увы, случалось
часто)профессора  трогать  не  станут, пожертвуют стрелочником - то есть им,
не  уследившим  безмозглым, нерасторопным Хакимом, и в наказание вручат тому
же  профессору  для  новых  научных  изысканий.  А если он настоит на своем,
профессор  все  равно  найдет способ истребовать Хакима в качестве достойной
замены  Киму.  И  если  случится  невозможное  и  эксперимент удастся, то за
исчезновение  Ублюдка  поплатится  опять  же  он,  Хаким...  но, может быть,
как-нибудь иначе, не столь страшно?

Хаким  медленно  склонил  голову - насколько позволили подбородки. Райце-Рох
просиял,  схватил  Хакима  за  руку  и  на секунду прижался к нему, щурясь и
скалясь  от  восторга.  Чуть  отстранясь,  профессор, излучая счастье, увлек
слабо сопротивляющуюся тушу в коридор.

-  Один!  -  весело, на ходу зачитывал профессор номера палат, каждой цифрой
заколачивая в сердце Хакима сапожный гвоздь. - Два! Три! Четыре!

-  Начальник...  -  скривился  Хаким,  не  в  силах  сдержаться,  но (пять!)
профессор   цепко   удерживал  его  локоть  и  не  давал  снизить  скорость.
Предчувствуя  нечто  ужасное,  в панике, Хаким собрался огреть профессора по
затылку...

- Шесть!

Они вошли в палату.

Дверей,  как  это и положено в подобных местах, не было. Палата была чистая,
светлая,  на  две  персоны  -  вторая  койка  пустовала.  На первой затаился
худощавый  человек,  обритый  наголо.  Упрятав  кулаки  в рукава запахнутого
халата,  он  внимательно  смотрел  на  вплывший  пузатый  параграф и большую
переменную   величину,   смысл  которой  понять  еще  предстояло.  По  сухой
неподвижной щеке ползала одинокая одинокая муха.

Параграф   что-то   произнес,   и  это  серьезно  затруднило  процесс.  Явно
требовалось   принять   что-то   под   язык  -  когда-то  подобные  пустяки,
отвлекавшие  от  проникновения  в  суть,  будили  в Ублюдке волны ярости, но
теперь  он  знал,  что лучше будет послушно следовать нелепым указаниям этих
плоскостных  значков  и  перемешанных  цифр  -  тогда  его  оставят в покое.
Параграф,  похоже, скрывал под личиной оператор пси - проездом, надо думать,
но  все  же от петлицы в воротничке, заклееной клейстером, производную взять
-  вопрос  двух минут. А переменная величина слишком объемна, ее не возьмешь
на  ноготь,  она  будет  развернута изнутри себя, вот что. Тогда и устроится
периметр  -  четыре с третью по трем углам, четыре с шестой - в четвертом...
и можно будет открывать окно и ждать вестей.

-  Ты  просто  молодчина,  Ким,  -  сказал  Райце-Рох  задумчиво, глядя мимо
Ублюдка,  жевавшего  таблетку.  -  Ты  у  нас  просто  золото.  - Профессор,
оттопыривая  губу,  натягивал  в  шприц  прозрачную  воду из флакона. Хаким,
которого  угораздило  попасть  в  угол четыре с шестой, привалился к стене и
смотрел  в  сторону,  сжимая  и  разжимая  потные  кулаки.  Ублюдок, заметив
маневр,  в  свою очередь кулаки разжал и с мутным триумфом сверлил величину,
ставшую   безопасной.  Ноготь,  развернутый  к  свету,  медленно  насыщался.
Внезапно  в  левой  руке  возникла  острая  боль, и на короткий миг параграф
обрел  неважное  до  сей  поры  лицо  -  очки, бородка, пухлые щеки. Ублюдок
изумленно вытаращил глаза:

- Жатва? - спросил он ровным голосом.

-  Не  говори - страда, - издевательски усмехнулось лицо, и судьба лица в ту
же  секунду  решилась.  А Ублюдок растворился в непроглядном, многообещающем
мраке.

-  Теперь  -  ни  звука,  -  молвил Райце-Рох, обращаясь к Хакиму. Тот и так
хранил  молчание,  а  после профессорского наказа сжал зубы и закатил глаза.
"Лишь  бы кончился этот день, - попросил он небеса. - Алла акбар! А дальше -
дальше  прочь из этой халабуды, и гори оно все. За такую вредность не молоко
положено,  а  свинец.  Не  мне,  конечно,  -  ему. В затылок. Между второй и
третьей складочками".

Так  он  стоял  довольно долго, прикрыв глаза и стараясь не слушать ползучий
шепоток  профессора.  Но отдельные слова все-таки долетали, и Хаким время от
времени  порывисто,  как  лошадь,  мотал  головой,  гоня  их от себя, а мозг
против  воли  вбирал и анализировал, и Хаким ужасался: "Что, что он городит?
Какой  к  черту гипноз - это чистое знахарство, какие-то заговоры... нет, не
разобрать  -  и  ладно,  не буду думать, - он жмурился все сильнее, но перед
глазами   продолжала   маячить  согбенная  профессорская  спина,  склоненная
лысоватая  голова,  украшенная  перстнем  кисть на пульсе Ублюдка. - Сколько
можно?  Сколько  времени  прошло?  Уж  солнце  садится... ", - и, напуганный
вдруг  этим  обстоятельством, Хаким быстро открыл глаза. Он взмахнул руками,
чтобы  не  грохнуться  навзничь:  пол  в  палате вздыбился и уходил за спину
вверх,  образуя  какое-то  нелепое целое с тремя - где четвертая? - стенами,
освещенный багровым светом фотографической лаборатории.

- Профессор! - закричал Хаким визгливо.

Профессор  медленно  пятился,  смешно  балансируя и не разгибая спины. Он не
оборачивался  и  продолжал  бормотать, как заведенный, а темная фигура между
тем  расправляла  плечи и неспешно поднималась на ноги. На пок