,  как  червяк, свернулся вновь и
внезапно затих. Рюгин обернулся.

- Дальше снимать? - спросил он шепотом.

-  Давай,  крути,  -  прикрикнул  на него Конечный, уже остывая. - Хоть бы у
тебя  там  ничего  не заклинило. Снимай: как лежит. Потом - полигон целиком,
всю местность. Дьявол, поближе бы... У него могут оказаться...

Конечный  осекся  и  замер, глядя, как Парвус так же медленно, как опускался
наземь, встает на ноги.

- Что за... - пробормотал Конечный, не веря глазам.

Парвус стоял прямо, упирая руки в бока.

-  Придурки! - крикнул он. - Раскатали губу! Это всего лишь почечная колика!
Очень кстати подоспела, правда?

Конечный  беспомощно,  молча смотрел на него. Парвус поискал глазами вокруг,
нагнулся  и  снова  выпрямился:  теперь уже с увесистым, мокрым булыжником в
руке.

- Севушка! - позвал он. - Хорошо поработал? На!

Он  метнул  булыжник.  Камень с хрустом ударил Рюгина в левый висок, и Рюгин
осел;  потом, смыкая веки и кривя угол рта, он, как и Парвус совсем недавно,
улегся  на  бок,  поджал  ноги к животу; затем одна нога вытянулась, и Рюгин
больше  не  шевелился.  Парвус,  белый  свет  которому  застил ослепительный
гневный  огонь,  высился  среди  травы и слушал, как гудит в мозгу то самое,
нажитое, взлелеянное, получившее наконец выход.

- Браво, - послышалось сбоку.

Парвус вздрогнул и повернулся. В сторонке стоял сухопарый мужчина в халате.

- Браво, - сказал Ким Сикейрос.

И все сгинуло.

На  месте  полигона,  сливаясь вдали с черным беззвездным небом, простерлась
потрескавшаяся  стрекочущая  пустыня.  Кое-где трещины ломали иссохший грунт
как  попало,  местами  -  делили  его на правильные секторы, слагая нелепую,
нелогичную  мозаику. Что-то стряслось с воздухом - им теперь не дышалось, он
сам  дышал  за людей, мерно вталкиваясь и извергаясь обратно сухими пыльными
струями.  Неподвижные  стеклянные  глаза  Сикейроса  стали,  как у стрекозы,
фасеточными  и  выпирали  далеко из орбит, вбирая все вокруг - в том числе и
одинокие  фигуры,  поблекшие,  призрачно  подрагивающие, готовые исчезнуть в
любой момент.

- Что это стрекочет? - зачем-то спросила одна из них, бывшая Конечным.

- Это камера, - мягко сообщил Сикейрос.

-  Это  оно!  Я  говорил!  я  предупреждал!  - сорвался Яшин. - Эти грибы...
небо... тот звук... Это все было с самого начала!

Сикейрос повел плечами.

-  Сейчас  -  одно,  через  минуту - другое, - это как мне покажется нужным.
Мне,  однако,  было  интересно.  Все  любят  видеть  сны.  И  всем любопытно
досмотреть сон до конца.

- Это ты, Ким, шел за нами следом? - сдавленно спросил Конечный.

-  И  даже  в  более  широком, как вы теперь понимаете, смысле. - Из кармана
халата  донесся  писк,  и  Сикейрос успокаивающе похлопал по тому карману. -
Вы,  конечно,  ребята толковые. Беда в том, что кроме снов у вас ничего нет.
Вы  ими живете, и именно этим все заканчивается, - Ким поморщился. - До чего
же  пошло  изъясняться  банальностями.  Но  жить  ими  еще пошлее. Неужто не
нашлось  для  вас  лучшего  занятия,  чем  существовать  в  бредовых  грезах
отставного гэбиста?

-  Слишком  много на себя берете! - крикнул Бориков запальчиво, уязвленный в
самое больное место.

- Разве? Зачем же ты кончил старуху, бездарь?

-  Это  был  творческий  процесс!  Слияние  с  героем,  откровение  героя! Я
попросту не совладал...

-  Да  нет,  - махнул рукой Ким Сикейрос. - Все не так. У тебя та же скучная
болезнь,  что  и  у  твоих  попутчиков. Ты воспринимаешь себя как автономную
величину,  имеешь  наглость  довольствоваться своим жалким внутренним миром.
Поэтому   ты   алкоголик.   Ну-ка,  припомни  -  кабинет,  гипноз...  добрый
профессор...  Кстати:  могу  его  тебе  показать,  - Сикейрос опустил руку в
карман.  Увидев  смятение на лице Борикова, он сделал умиротворяющий жест: -
Ну-ну,  не  буду.  Хватит с тебя того, что профессор применил в твоем случае
оригинальный  метод:  погрузив  тебя  в  сон, он выведал самое тайное, самое
мерзкое  ощущение,  твой  давний,  личный, генетический страх совокупиться с
какой-нибудь  дряхлой  ведьмой.  А после доктор увязал в твоей самонадеянной
башке  страсть  к  выпивке  с этим самым страхом. Перекинулся мостик, и пить
ты,  ясное  дело, перестал - вот только сильно невзлюбил старух. Твой герой,
говоришь?  Не смеши нас, ты хуже робота! Робот хоть не настолько самоуверен,
когда   послушно  следует  заложенной  программе,  и...  поддержите-ка  его,
друзья!

Готового  упасть  Борикова  подхватили,  и он стиснул виски, вспомнив все до
мельчайших  подробностей  и тщетно пытаясь загнать воспоминание обратно. Ким
Сикейрос довольно облизнулся.

-  Маленькая  нотация,  -  объявил он, раскланиваясь. - Вам, друзья, до того
наплевать  друг  на  дружку,  что  это выйдет боком. Я вам устрою. Что вы, в
конце  концов?  Я  и  сам порядочный эгоист, но мой мир, который я приобрел,
едва  профессор  дал  мне шанс развиться, - мир, которым я правлю, все же не
такой  опасный,  как  ваши  миры.  Сны  об этих мирах руководят каждым вашим
вздохом.  Впрочем,  быть  может, и зря я вас ругаю. В конце концов, это я не
сумел  обеспечить вас чем-нибудь получше. Пожалуй, мне не стоит сердиться. Я
отпущу  вас  в  автономное  плавание,  и  вы  поплывете,  поплывете - словно
облака,  куда  подальше, благо я по горло вами сыт и позволю себе поиграть в
какой-нибудь другой сон.

Ким  Сикейрос  поднял  палец.  Конечный,  будто дожидавшийся этого, рванулся
прочь  -  и  последний  его  крик  слился  с  грохотом  исполинской,  живой,
серо-стального  цвета  глыбы,  караулившей  его  сзади и теперь накрывшей, и
впитавшей его в себя.

-  Обычно,  -  рассудил  Ким, - каждый из нас получает именно то, чем живет.
Можете называть это верой.

В  руках  Парвуса  очутилась винтовка. Он стоял на красном глинистом берегу,
испещренном  ласточкиными  норами.  Словно  черви, расправляясь и обретая на
выходе  форму,  из  нор  начали  появляться  молодчики  в  белых рубашках, с
каменной  заинтересованностью  в лицах. "Ага! "- глотнул Парвус и передернул
затвор.  Ему  предстояла  долгая  битва,  и  он  уже не мог видеть того, что
творилось  за  спиной  -  впрочем,  он  бы  и  не увидел, даже если бы очень
захотел,  ибо  все,  что было раньше, происходило где угодно, но не там, где
стоял Парвус.

Сикейрос  перехватил  взгляд  Борикова,  изучающе  взглянул  на неподвижного
Всеволода Рюгина.

-  Возможно,  это выход, - произнес он с сомнением. - Я не уверен... Плыть в
густеющей  воде  к  тому,  что  давно  прошло  -  не знаю... Быть может, ему
удастся  доплыть?  Будем  надеяться,  что  ему  повезло.  Забудем  о  нем, я
отпускаю  тебя,  Виктор  Бориков.  Какая,  однако,  подходящая  фамилия - не
Борцов, заметь, а Бориков, ничтожество. Водицы испей!

Бориков  расслышал  совет  уже  издалека,  обмирая  в  темных вонючих сенях,
содрогаясь  при  виде  медленно  отворяющейся двери. "Родненький! "- напевно
проскрипела  дверь,  и  Бориков  отшатнулся,  но  ноги  его приросли к полу.
Патлатая  старуха с колышущимися телесами жеманно гримасничала. В одной руке
она  держала  за горлышко громадную бутыль с мутным самогоном. Черные пальцы
другой  нетерпеливо сжимали и разжимали оплывшую, дрожащую свечу; увидев эти
ритмичные  движения,  Бориков зажмурился, исступленно замотал головой и стал
отклоняться  назад,  сколько  позволяли  негнущиеся  ноги;  рукой он нащупал
позади  себя  дверь,  толкнул,  но  не  успел  хлебнуть ворвавшегося ночного
воздуха:  под  далекий  лай  собак, под стрекот цикад, под дальний же грохот
пустого  почти  поезда  старуха  напала  на  Борикова,  повалила  его, шепча
профессорские наговоры и торопливо задирая подол.

Поезд,  чей  отголосок  успел  словить  мертвевший Бориков, мчался, рассекая
ночь  -  издали  похожий  освещенными  окнами  на стремительную киноленту из
камеры  Всеволода  Рюгина.  Цыганское  отродье  шлялось по составу в поисках
припозднившихся  пассажиров.  Одного  им повезло отыскать - в пустом вагоне,
они  с  довольным  гоготом  окружили  одинокую  фигуру справа по ходу, возле
окна.

- Погадаю! Дай погадаю, молодой, красивый!

Их  ладони  тянулись, топорщились, хватали безнадежные медяки - в ответ даря
простофилю  вихрем  бумажных  листков, мелькавших в кружении так быстро, что
понять,  что  же  на  них  написано  -  март  ли, ноябрь - не представлялось
возможным.

                                                 Cентябрь 1989 - август 1992