нного
отлегло:  очевидно, стрельба будет на недолетах, когда из центрального поста
дают нарочно меньший прицел.
 Но сомнение,  ликвидированное в кормовой башне,  переметнулось в боевую
рубку, ужалило флагмана и повлекло его к телефону.
 - Четвертая,  -  сказал он озабоченно.  -  Проверьте, как у вас прицелы
стоят!
 - В  порядке,  -  бодро ответил голос Затемяшенного,  -  сам  проверял.
Лично.
 - Есть, есть, - невесело сказал флагман и отошел к амбразуре рубки.
 Рубку встряхнуло -  кормовая башня дала залп, - и все бинокли поднялись
к  глазам,  исключая бинокль командира "Низвержения":  последний,  загнанный
штабом  в  щель  между  машинным телеграфом и  спиной рулевого,  мог  только
обозревать  затылок  флагманского  артиллериста,   чем  он  и   занимался  с
нескрываемой желчностью, - вот ведь какую кашу заварил.
 - Очевидно,  перелет...  Не вижу,  куда упал, - сказал флагарт, опуская
бинокль  после  длительного молчания.  И,  погрузив лицо  в  широкий раструб
переговорной  трубы  в   центральный  пост,   он  вступил  с   артиллеристом
"Низвержения" в узкоспециальный разговор о вире, вилке, кабельтовых и прочих
профессиональных понятиях. Комиссар тем временем решительно шагнул к двери.
 - Я на мостике буду, - сказал он флагману, - здесь ни черта не видно, и
вообще это не стрельба,  а... Стоп все! Вы с ума сошли! - вдруг закричал он,
кидаясь к рубке, но одновременно снизу но переговорной трубе глухо донеслась
команда судового артиллериста:
 - Залп!
 - Отставить залп! - бесполезно крикнул вниз флагарт, чуя нехорошее.
 Но снаряд,  как и слово,  -  не воробей: вылетит - не поймаешь. Покинув
длинный ствол  левого орудия кормовой башни,  он  гудел и  громыхал в  ясном
небе, по необъяснимой причине направляясь к посыльному судну "Посыльный".

 - Кажется,  стрельбу кончили?  Прямо руль,  курс сто двадцать, - сказал
удовлетворенно флагманский штурман и добавил,  ни к кому не обращаясь: - Что
бык? Бык - пустяки. Бык - не посыльное судно.

 Письмо:
 "Милая Клюшка.  Я страшно занят,  не огорчайся, я не смогу приехать еще
около месяца.  Идем в поход...  (зачеркнуто).  Мне тут выпала нагрузка по...
(зачеркнуто).  Я  немного заболел...  (зачеркнуто,  дальше  написано твердым
почерком человека,  отыскавшего наконец форму для  мысли).  Командир дал мне
очень ответственную секретную работу, сама понимаешь, подробностей писать не
могу,  но ты не вздумай,  пожалуйста,  хлопотать пропуск и приезжать сама, я
все равно не сумею вырваться на берег,  загружен на все сто процентов. Но ты
не волнуйся,  все идет хорошо, и я тебя часто вспоминаю, милая Клюшенька, ты
у меня... (дальше лирично и несдержанно до подписи).
 Твой навсегда Федюка".

 Другое письмо:
 "...и,  пожалуйста,  зайди к Клюшке и подтверди, что я страшно занят, я
не хочу ей писать,  а то она будет реветь,  а я не могу, если она ревет. Ври
крепче, да не запутайся.
 Главное,  что в  конечном итоге все это вышло из-за  нее,  и,  если все
рассказать,  ей будет неприятно,  и  она будет себя винить,  что тогда я  не
поехал вовремя.  А  кто  же  знал,  что  они  выдумали такую  нечеловеческую
стрельбу,  раз  я  опоздал и  не  был на  собрании комсостава,  где командир
объяснял?  Думал,  стрельба нормальная.  Главное, я тогда обрадовался, что в
башне никого нет,  были  только два  ученика-электрика,  а  я  как  осмотрел
прицелы,  так и ахнул:  вижу,  что сворочены градусов на тридцать в сторону,
вот, думаю, хорошо, что вовремя заметил, еще ученикам на вид поставил. А они
говорят:  утром приходил старший артиллерист,  за вами посылал,  ждал, ждал,
потом говорит:  ладно,  появится,  дам  ему жизни,  -  и  свернул прицелы на
сторону.  Я и подумал,  что проверяет мою бдительность,  и,  понимаешь,  сам
тихонько давай согласовывать по  собору,  чтоб никто не знал,  что у  меня в
башне заведение, - дурак, и больше ничего. А командир, когда потом мне хвост
наламывал,  спрашивал: "Тов. Затемяшенный, чем у вас голова набита? Когда вы
получили приказание наводить по  "Посыльному",  неужели не могли сообразить,
что  ненормальность  и  будете  сейчас  крыть  "Посыльного"?  А  главное,  я
правильно удивился,  почему же стреляют в  "Посыльного",  а потом догадался,
что,  наверное,  стрельба на недолетах,  как,  помнишь,  раз стреляли, и сам
флагарт тут,  он же видит.  Хотел сделать лучше,  а вышло - чуть не угробили
"Посыльного", и теперь мне такой срам на весь РККФ, хоть стреляйся, да жалко
Клюшки,  выходит,  что недослужишь - бьют и переслужишь - бьют. Пока прощай,
пожалуйста,  пересылай мне Клюшкины письма прямо сюда,  я буду отвечать. Жму
руку.
 С артиллерийским приветом твой товарищ
 Ф. Затемяшенный.

 21 июля 1926 года, гарнизонная гауптвахта".


БЕШЕНАЯ КАРЬЕРА

 Должен вас  заранее предупредить,  что за  достоверность этой истории я
ручаться не могу, так как сам свидетелем ее не был.
 К  чужому  рассказу  я  привык  относиться недоверчиво:  корда  человек
рассказывает какой-нибудь  поразивший его  случай,  он  обязательно кой-чего
добавит для усиления эффекта - не то чтобы соврет, но, так сказать, допустит
художественный вымысел. От этого удержаться трудно, это уж я по себе знаю.
 Но,  впрочем,  историйка эта похожа на  правду,  потому что в  те  годы
комсостав как-то  не  очень согласованно ездил в  Петроград,  в  особенности
глубокой осенью,  когда походы закончены.  И на этой почве порой происходили
разные ненормальности,  иногда тяжело отражавшиеся на  ни в  чем не повинных
людях.  Вот так и случилось, что штурмана Трука Андрея Петровича за короткий
срок вознесло на такую служебную высоту,  что это сильно на него повлияло, -
и, как я полагаю, скорей всего от внезапности.
 Разумная постепенность -  это великое дело. Исподволь человека ко всему
приучить можно.  Как,  например,  с  глубины водолаза подымают?  Метр-два  в
минуту -  и больше ни-ни.  А вынь его сразу метров с пятидесяти - лопнет ваш
водолаз изнутри от внезапности, и все тут.
 Может быть,  если бы в  прохождении службы штурмана Трука была разумная
постепенность,  ничего бы и не случилось. Правда, тогда и рассказывать о нем
было бы нечего,  потому что ничем он не выдавался,  и коли б не этот случай,
так и стерлось бы его имя в списках Управления комплектования.
 Служил  потихоньку Андрей  Петрович  на  линейном корабле  в  должности
старшего штурмана. Вот не могу вам объяснить, почему в те годы так выходило,
что коли заведут на корабле переплетную или сапожную мастерскую, обязательно
ее  в  заведование старшему штурману дадут.  То  ли  считалось,  что у  него
времени больше,  чем, скажем, у старшего артиллериста, то ли думали, что раз
у  штурмана таблицы логарифмов,  то  самое  святое дело  ему  баланс судовой
лавочки подводить,  -  только ни  разу  я  не  видел,  чтобы этими побочными
заведованиями загружали химиков,  минеров или,  упаси  боже,  артиллеристов,
Словом,  служил  старший штурман Трук  на  линейном корабле по  прямой своей
специальности,  то есть судовой лавкой заведовал, дознания производил, шефов
ездил встречать,  в  свободное же  время привлекался к  внешкольной работе -
самодеятельный спектакль ставил или антирелигиозные лекции читал,  поскольку
зимой корабль на якоре и  работы штурману все равно никакой нет.  Был он сам
человеком  тихим,   скромным,  и  если  доводилось  ему  приказывать,  то  и
приказывал он с приятной застенчивостью: "Из правой бухты, пожалуйста, вон!"
 И   вот  такой  человек  потерпел  от   стечения  обстоятельств  и   от
внезапности.
 Началось  все  это  с  аппендицита -  объявился под  осень  у  старшего
помощника. А надо сказать, в те годы болезнь эту рассматривали как дар божий
или  благословение судьбы:  операция  сама  по  себе  пустяковая,  минут  на
двадцать,  но  большую пользу принести может,  если к  ней  иметь правильный
подход. Во-первых, после припадка необходимы диета и режим, а это в переводе
на русский язык значит - месяца полтора припухать дома или в госпитале, а то
и  в  санатории,  как кто сумеет.  А  уж после операции два месяца отпуска с
комиссии не сорвать -  прямо в глаза смеяться станут. Очень эта болезнь была
в  почете,  это нынче она как-то унижена,  -  резанут тебе живот между двумя
погружениями,  и все тут,  -  а тогда к ней совсем иначе относились. Словом,
был на корабле старший помощник командира -  и  исчез с  горизонта,  остался
один  неработоспособный червеобразный отросток,  каковую  должность (я  хочу
сказать,  должность  старшего  помощника)  и  пришлось  временно  исправлять
старшему штурману Андрею Петровичу Труку.
 Но  в  этой  новой должности он  ничуть не  загордился,  с  лица только
несколько спал, хлопот прибавилось. Походил это он так денек-другой - второй
случай: зовет его в каюту командир линкора и на кресло указывает.
 - Присядьте, - говорит, - Андрей Петрович. Так и так, должен я по долгу
службы  отбыть  на  две  недели  для  прохождения курса  газовой техники при
Военно-морской академии.  И,  поскольку она  находится в  городе Петрограде,
придется вам,  как  старшему моему помощнику,  принять на  себя командование
кораблем.  Но вы не смущайтесь,  делать сейчас особенно нечего, да в крайнем
случае вам командир бригады поможет,  раз он  у  нас на корабле флаг держит.
Прошу вас, распишитесь.
 Расписался штурман Трук в  книге приказов и  вышел из каюты,  несколько
сгорбившись.  И  то  сказать -  двадцать три  тысячи тонн  кому хочешь могут
спинку согнуть,  особенно с  непривычки.  Однако он  и  этим не  загордился,
только грусть какая-то  в  глазах появилась,  сам же  скромный по-прежнему и
тихий.
 Командовал он так линейным кораблем еще денек,  до пятницы.  А надо вам
сказать,  что пятница в те времена была особым днем:  вообще-то увольнение в
Петроград разрешалось с  субботы после обеда,  но  обычно все,  кто  мог,  в
пятницу  сматывались.  Считалось,  что  с  утра  субботы  можно  выполнить в
Петрограде служебные дела,  так уж,  мол,  вроде бы заодно.  И вот в пятницу
сразу после обеда заходит к  нему  флаг-секретарь командира бригады линейных
кораблей и тоже книгу приказов кладет.
 - Как  вы,   -   говорит,   -  в  настоящий  момент  будете  командиром
флагманского линкора, то пожалуйте новый чин на себя принять. Распишитесь.
 Прочел Трук книгу приказов по  бригаде,  помолчал немного и,  вздохнув,
промолвил:
 - Что ж,  я  готов.  Извольте.  Только,  -  говорит,  -  как-то странно
получается: чины на меня, будто клопы, лезут, а разряд содержания, заметьте,
все одиннадцатый.
 - Насчет  разряда,  -  отвечает флаг-секретарь,  -  командир бригады не
распространялся.  И, по-моему, это просто несообразный вопрос, тем более что
вам  доверяют бригаду  линкоров только  до  понедельника,  поскольку флагман
отбывает для  произнесения речи  на  конференции работников Губмедснабторга,
которые являются шефами штаба.  И не задерживайте меня,  Андрей Петрович:  я
тоже человек, а катер вот-вот отойдет.
 Проводил  штурман  Трук  катер  с   комбригом  и   штабом  и   пошел  в
кают-компанию.
 В  кают-компании же  нормальный вечерний отдых:  трюмный  механик одним
пальцем правой руки дуэт из  "Сильвы" играет,  левой же всеми пятью в  басах
неизвестное -  называется аккомпанемент  со столов чрезвычайный стук идет -
не  то  клепальщики работают,  не  то  рожь  молотят,  но,  впрочем,  ничего
особенного,  просто играют в распространенную игру под названием домино, или
"козел"   вентиляция  же  вовсе  всех  кроет,  и  голоса  человеческого,  в
особенности жалобного, во всем этом не слышно.
 Попробовал  он  поискать  сочувствия  у   приятеля  своего,   башенного
командира Матвеева, а тот весельчак такой был и на все смотрел крайне легко.
 - Это,  -  говорит,  -  пустяки,  бригада-то линкоров!  Как бы на тебя,
Андрей Петрович, весь флот не навалили, все может статься.
 Трук на него руками замахал и пошел к себе в каюту, в одиночестве бремя
власти переживать.  Но  переживал он  недолго:  через часик зазвонил у  него
телефон.  Трук  трубку взял без  всякой властности,  наоборот,  с  некоторым
недоумением и вроде как с растерянностью, из трубки же малознакомый голос:
 - Кто это говорит?
 - Старший помощник командира.
 - А я просил командира.
 - Это и есть командир, - говорит Трук.
 - Виноват, мне командир бригады нужен.
 - Это же и есть командир бригады,  временно,  то есть врид,  - отвечает
Трук.
 - Соединяю с помначраспротдела штаба флота, не отходите от трубки.
 - Хорошо, - говорит Трук, - соединяйте, какая разница.
 И,  произнеся это  совершенно безразличным тоном,  стал в  рассеянности
таракана пальцем придерживать,  который по  любопытству вылез из  аппарата к
разговору (сидел бы уж внутри!).  А  из трубки такой типичный штабной голос,
не привыкший к возражениям:
 - Говорит  помощник  начальника  распорядительного отдела  штаба  флота
такой-то.  Вследствие того,  что  начальник штаба  флота временно остался за
командующего,   так   как  последний  вчера  отбыл  в   город  Петроград  на
торжественный выпуск  барабанщиков  музыкантской школы  и  поскольку  первый
отбыл сейчас по  встретившейся надобности в  город Петроград,  в  управление
торгового порта,  для выяснения,  какой толщины ожидается этой зимой ледяной
покров Балтийского моря,  то,  учитывая,  что  вы  командир бригады линейных
кораблей  того  же  моря,  вам,  по  приказанию  начальника штаба,  надлежит
вступить в командование таковым на срок двое суток.
 - Ничего не понимаю,  -  говорит Трук печально и  таракана поднажал,  у
того усики на лоб полезли. - Каковым это таковым?
 - То есть как не понимаете?  Вот вы теперь командующий флотом, только и
всего. До понедельника.
 - Позвольте,  -  говорит Трук,  приходя во взволнованность,  а таракану
податься некуда.  -  Как это так -  командующий?..  Я  же  не  в  самом деле
командую   бригадой   линейных  кораблей,   а   исключительно  по   стечению
обстоятельств.  Кроме того,  за что же я?  Есть и другие флагмана -  бригады
эсминцев,  например,  или учебного отряда... Нельзя же так, в самом деле, не
разузнавши...
 - Ничем,  к сожалению,  вам помочь не могу,  -  отвечает холодным тоном
помначраспротдела.  - Приказ есть приказ, начальник штаба его перед отъездом
подписал,  и я менять не могу, А перечисленные вами флагмана все, может, уже
в Петрограде, потому пятница.
 И трубкой - шварк.
 Тут Трук таракана вовсе раздавил и  впервые в  жизни заговорил властным
голосом в повешенный на той стороне линии телефон:
 - Послушайте,  вы...  помначраспротак вас и этак! Никакой я не командир
бригады,  и  нашивок у  меня две с  половиной,  и  разряд по  тарифной сетке
одиннадцатый,  а вы -  комфлот!..  Я буду жаловаться, я, может, до прокурора
дойду! Что это за разные штучки?..
 А служба связи со всей вежливостью:
 - Кончили?
 - Кончил,  -  говорит Трук,  - кажется, кончил, дальше некуда, разве за
начальника  морских  сил  республики  останусь,  да  счастье  мое  -  Москва
далеко...
 И  пошел,  пошатываясь,  в кают-компанию пожаловаться приятелям на свою
бешеную карьеру, увидел Матвеева и головой покачал:
 - Прав ты был. Вот я и флотом командую. До понедельника.
 А тот жестоко хохочет,  и все кругом от смеха по диванам валяются. Трук
вовсе обиделся и пошел спать, чаю не пивши.
 Только спал он  тревожно и  во  сне все вздрагивал,  потому что по всем
линиям ему кошмары снились.  То  по командирской линии приснилось,  будто из
Москвы инспекторский смотр приехал, а весь комсостав откомандирован на курсы
физической культуры.  То  по  линии  старшего помощника,  что  пришел приказ
ввести в  расписание занятий по  четвергам с  четырнадцати часов маникюр для
всех,   не  исключая  кочегаров,   а   помощнику  чтоб  раздобывать  лаку  и
присматривать.  То  по  линии комфлота,  -  будто пришлось созвать совещание
флагманов,  флагмана поприезжали,  а  на  поверку оказалось,  все штурмана -
вриды,  и  вместо совещания все на свою штурманскую судьбу жалуются и просят
освободить.  А под утро приснилось,  что эсминец "3 июля" утонул. И ведь так
отчетливо приснилось, - будто стоял, стоял "3 июля" у стенки - и вдруг пошел
на дно Средней гавани, пуская из труб пузыри. А на стенке народ волнуется, и
прокурор статью ищет  в  отношении бездействия власти.  Тут  Трук  вскочил с
койки и как был, с голыми ногами, в кресло прыгнул и стал ручку вертеть:
 - Дайте мне дежурного по штабу морских сил!
 И,  утратив всю свою скромность,  закричал громовым голосом,  привыкшим
перекрикивать гул сражений.
 - Бегите,  -  кричит, - немедленно на стенку и лично удостоверьтесь, не
утонул ли там эсминец "3 июля"!
 - Во-первых,  -  отвечает дежурный по штабу с наивозможной ядовитостью,
потому что Труков звонок его разбудил, - во-первых, ни в июле, ни в августе,
ни в сентябре у нас утонувших эсминцев не числится,  а во-вторых,  позвольте
узнать, кто это интересуется?
 - Старший штурман вверенного мне корабля,  -  в  гневе по  забывчивости
говорит Трук.  -  И вы мне календарь не вычитывайте, я спрашиваю про эсминец
"3 июля", который, возможно, затонул в гавани.
 - Во-первых,  -  говорит дежурный с новой ядовитостью,  -  во-первых, я
вовсе флагманский юрисконсульт и  к штурманам никакого касательства не имею,
звоните своему флагштурману.  Во-вторых, как же это живой миноносец в гавани
утонет?  Это  совершенно невероятно.  А  в-третьих,  мне  в  конце  концов в
телефонную трубку не видно, кто это там так расприказывался?
 - Врид командующего флотом, врид начальника штаба флота, врид командира
бригады линкоров,  врид  командира корабля и  помощник его  тоже врид.  А  у
телефона старший штурман Трук.
 - Здравствуйте,  Андрей Петрович,  - говорит юрисконсульт. - Чего это у
вас ночью столько народу собралось?
 - Здравствуйте.  Народу же никакого нет,  и все это один я -  Трук. И я
вас попрошу,  вы к моему голосу привыкните,  потому что я,  может,  всю ночь
распоряжаться буду. Итак, выполняйте мой словесный приказ.
 И,  не слушая, чего ему там дежурный по штабу говорит, трубку повесил и
пошел в беспокойстве на палубу -  сам посмотреть, ибо уже рассвело. Глядит -
кораблей видимо-невидимо,  а сколько их -  не поймешь.  Может, и вправду кто
утонул.  Дай,  думает,  по трубам сосчитаю, все ли в целости. Стал считать и
сбился, потому что с мостика сигнальщик перевесился и докладывает:
 - Товарищ вахтенный начальник, эсминец "Внушительный" просит разрешения
войти в гавань!
 А  Труков линкор,  как флагманский,  старшим на рейде был,  и вахтенный
начальник равнодушно отвечает:
 - Поднять "добро", не препятствовать!
 Но Трук его перебил и даже руку простер в знак предостережения.
 - Нет, - сказал, как отрезал, - возможно, где-либо в гавани "3 июля" на
дне лежит, еще напорется. Пусть походит в море до выяснения.
 Командир же "Внушительного" глазам не поверил:  подняли флаг "аз",  что
означает - "нет, не имею, не согласен".
 - Как,  -  говорит,  -  не согласен,  когда мне в  гавань надо?  Это же
небывалый случай, подымите еще раз.
 Вновь сигнал подняли,  и  вновь "аз" получили.  А на третий -  командир
"Внушительного" плюнул и говорит:
 - Право на  борт,  они там с  ума посходили,  у  меня и  хлеб кончился.
Ладно,  - говорит, - уйду вот к черту в море, пока угля хватит, а потом сами
наплачутся.
 И  пошел  рассекать стальной грудью свинцовые волны Финского залива,  а
завхозу приказал сухари и консервы неприкосновенного запаса доставать.
 Между тем флаг подняли,  и начался служебный день. Трука в каюту увели:
подписывать. Сидит в каюте, а кругом народ столпившись. Ничего, справляется.
Сперва печати путал -  куда  судовую,  куда бригадную,  но  после наладился:
бригадную  -  штабному  писарю  дал,  корабельную -  своему  писарю  Елизару
Матвеевичу.
 - Стукайте, - говорит, - где надо, а то я собьюсь.
 Сидит и дела вершит,  а старшему баталеру пресс-папье доверил.  Вначале
полностью подписывал -  слева "врид", справа "Трук", потом по букве сбавлять
стал для скорости:  "ври" -  "Тру",  "вр" -  "Тр",  а  на втором часе просто
палочки  став