:  вот Смерть является перед вами;  громадная стая
зловещих  птиц,  возглавляемая Ужасом,  летит  впереди  нее  и  возвещает ее
появление  скорбными  криками.  Неумолимая рука  Смерти  вооружена  страшной
косой,  от взмахов которой падает поколение за поколением. На одном ее крыле
изображены война,  чума,  голод,  кораблекрушение,  пожар  -  все  гибельные
бедствия,  ежеминутно доставляющие ей  новую добычу;  на  другом крыле видны
молодые врачи,  которые из ее рук получают докторскую степень и  дают ей при
этом клятву всегда держаться теперешнего способа лечения.
   Хотя дон Клеофас и был убежден,  что в этом видении нет для него ничего
угрожающего и что бес показывает ему Смерть только для того, чтобы доставить
ему удовольствие,  все же он не мог смотреть на нее без ужаса.  Успокоившись
немного, он сказал:
   - Едва ли  эта  зловещая фигура пролетит над  Мадридом бесследно:  она,
наверное, оставит тут жертвы своего посещения?
   - Да,  конечно,  -  отвечал Хромой,  -  она явилась сюда не зря, от вас
зависит быть свидетелем ее дел.
   - Ловлю вас на слове,  -  возразил Самбульо.  -  Полетим вслед за нею и
посмотрим,  на какие несчастные семьи обрушится ее ярость. Сколько прольется
слез!
   - Я  в  этом не  сомневаюсь,  но будет много и  притворства,  -  сказал
Асмодей.  -  Несмотря на сопровождающий ее ужас,  Смерть приносит столько же
радости, сколько и горя.
   Наши два соглядатая понеслись вслед за Смертью, чтобы наблюдать за ней.
Она проникла сначала в дом горожанина, находившегося в агонии: она коснулась
его  косой,  и  умирающий  испустил  последний вздох;  тотчас  же  поднялись
удручающие рыдания и жалобы его близких.
   - Здесь  нет  обмана,  -  пояснил бес,  -  жена  и  дети  нежно  любили
скончавшегося; притом он содержал их; их сетования непритворны.
   Иное  дело  вон  там,  в  другом доме,  где  Смерть поражает лежащего в
постели старика.  Это советник,  который всю жизнь прожил холостяком и очень
скудно  питался,   чтобы  скопить  состояние,   которое  он  оставляет  трем
племянникам.  Они все сбежались, как только узнали, что дни его сочтены. Они
притворились убитыми горем и  превосходно сыграли свою роль.  Но  теперь они
сбросили маски и  готовятся действовать в  качестве наследников,  после того
как покривлялись в  качестве родственников;  теперь они начнут рыться везде.
Сколько золота и серебра найдут они!  "Как приятно, - говорит один из них, -
как  приятно  для  племянников  иметь  старого,   скаредного  дядю,  который
отказывает себе в радостях жизни, чтобы доставить их наследникам!"
   - Вот так надгробное слово! - заметил Леандро-Перес.
   - Мне кажется,  -  сказал бес,  -  что почти все богатые отцы,  которые
зажились на  свете,  не  должны ожидать ничего лучшего даже  от  собственных
детей.
   Пока эти  наследники,  захлебываясь от  радости,  разыскивают сокровища
покойного,  Смерть  уже  понеслась к  большому  дворцу,  где  живет  молодой
вельможа,  заболевший оспой.  Этому  сановнику,  самому  привлекательному из
придворных,  суждено умереть на  заре  жизни,  хотя его  и  лечит знаменитый
доктор, а, может быть, именно потому, что его лечит этот доктор.
   Заметьте,  с  какой быстротой Смерть вершит свои дела:  она уже скосила
жизнь молодого вельможи, и я вижу, как она готовится к новой работе. Вот она
останавливается  над  монастырем,   спускается  в  келью,  набрасывается  на
благочестивого монаха и  обрезает нить его жизни,  -  жизни,  которую он уже
целых сорок лет проводит в  покаянии и  умерщвлении плоти.  Но как ни ужасна
Смерть,  она  не  испугала монаха.  Чтобы  вознаградить себя,  она  входит в
роскошный особняк и  действительно наполняет его ужасом.  Она приближается к
знатному  лиценциату,  недавно  назначенному епископом  в  Альбарасин.  Этот
прелат только и  думает о  приготовлениях к  поездке в  свою епархию со всею
пышностью,  какою окружают себя  ныне  высшие сановники церкви.  Менее всего
помышляет он  о  смерти,  а  между тем  сейчас он  отправится на  тот свет и
прибудет туда без свиты,  как и тот монах; право, не знаю, примут ли его так
же милостиво, как того.
   - О Боже,  Смерть летит над дворцом короля!  - воскликнул Самбульо. - Я
боюсь, как бы жестокая одним взмахом косы не повергла в печаль всю Испанию!
   - Ваши опасения не напрасны, потому что Смерть не делает различия между
королем и его слугой,  - сказал бес. - Но успокойтесь, - прибавил он немного
погодя,  -  она  еще  не  угрожает королю,  она  хочет напасть на  одного из
царедворцев, - одного из тех вельмож, единственное занятие которых состоит в
том,  чтобы  сопровождать королей и  прислуживать им.  Таких государственных
мужей заменить не трудно.
   - Но  мне  кажется,   что  Смерть  не  удовольствовалась  жизнью  этого
царедворца,  -  возразил дон Клеофас,  -  она задержалась над дворцом в  том
месте, где находятся покои королевы.
   - Вы правы,  -  ответил бес,  - но тут она хочет сделать доброе дело, а
именно:  зажать рот  одной  дурной женщине,  любительнице заводить ссоры при
дворе королевы;  эта  сплетница захворала от  горя,  что  две повздорившиеся
из-за нее дамы помирились.
   Сейчас вы услышите душераздирающие вопли,  -  продолжал бес.  -  Смерть
вошла в тот прекрасный дом, на левой стороне; там произойдет самая печальная
сцена,  какую  только  можно  видеть  на  свете.  Обратите  внимание на  это
прискорбное зрелище.
   - Действительно,  я  вижу  какую-то  даму.  Она  рвет на  себе волосы и
отбивается от горничных, - отвечал Самбульо. - Чем она так потрясена?
   - Загляните в комнату напротив и вы поймете,  -  объяснил бес. - Видите
человека,  распростертого на великолепной кровати?  Это ее муж,  он умирает.
Молодая женщина неутешна.  История их очень трогательна и стоит того,  чтобы
описать ее. Мне хочется рассказать ее вам.
   - Вы мне доставите большое удовольствие, - ответил Леандро. - Печальное
меня трогает настолько же, насколько забавляет смешное.
   - История длинновата,  зато очень занимательна,  и  вы  не соскучитесь.
Впрочем,  должен вам сознаться,  что хотя я  и бес,  но мне быстро надоедает
ходить по стопам Смерти: предоставим ей искать новых жертв.
   - Вполне с вами согласен,  -  сказал Самбульо.  -  Мне гораздо приятнее
узнать историю,  которую вы мне расскажете,  чем видеть,  как один за другим
умирают люди.
   Тогда  Хромой  перенес студента на  одно  из  самых  высоких зданий  на
Алькальской улице и так начал свое повествование.


ГЛАВА XIII

   Сила дружбы

   Рассказ

   Молодой  толедский дворянин в  сопровождении слуги  скакал  из  родного
города,  спасаясь от последствий трагического приключения. Он был уже в двух
лье от  Валенсии,  когда на опушке леса увидел даму,  поспешно выходившую из
кареты;  лицо ее, не прикрытое вуалью, было ослепительно красиво; прелестная
особа казалась столь взволнованной,  что молодой кабальеро предложил ей свои
услуги, полагая, что она нуждается в помощи.
   - Я  не  откажусь от  вашего  предложения,  великодушный незнакомец,  -
ответила дама.  -  Видно,  само небо послало вас  сюда,  чтобы предотвратить
несчастье, которого я боюсь. Два кабальеро назначили здесь встречу; я сейчас
видела,  как они входили в этот лес; они будут драться. Пойдите, пожалуйста,
за мной; помогите мне разнять их.
   С  этими словами она  направилась к  лесу.  Толедец передал свою лошадь
слуге и поспешил за дамой. Но не успели они пройти и ста шагов, как услышали
лязг оружия и вскоре увидели меж деревьев двух мужчин,  яростно дравшихся на
шпагах.  Толедец бросился вперед,  чтобы прекратить поединок, и когда, после
долгих уговоров и просьб,  это ему удалось, он спросил противников о причине
их ссоры.
   - Храбрый незнакомец,  - сказал один из кабальеро, - меня зовут Фадрике
де  Мендоса,  а  моего соперника -  дон  Альваро Понсе.  Мы  оба любим донью
Теодору -  даму, которую вы сопровождаете. Она всегда обращала мало внимания
на  наше ухаживание,  и,  как мы ни угождали ей,  добиваясь благосклонности,
она,   жестокая,  обходилась  с  нами  от  этого  не  лучше.  Я  намеревался
по-прежнему служить ей,  невзирая на ее равнодушие,  но мой соперник, вместо
того чтобы вести себя так же, вызвал меня на дуэль.
   - Это  правда,  -  прервал его  дон  Альваро,  -  я  нашел  нужным  так
поступить.  Мне кажется, что если бы у меня не было соперника, донья Теодора
была бы ко мне благосклонней.  Поэтому я  намерен убить дона Фадрике,  чтобы
отделаться от человека, который препятствует моему счастию.
   - Сеньоры кабальеро,  -  сказал тогда толедец,  -  я  не одобряю вашего
поединка:  он  оскорбителен для доньи Теодоры.  Во всем королевстве Валенсии
скоро узнают,  что вы  дрались из-за  нее.  Честь вашей дамы должна быть вам
дороже,  чем собственное благополучие и жизнь.  К тому же каких плодов может
ожидать  победитель  от  своей  победы?  Неужели  вы  думаете,  что,  предав
злословию   доброе   имя   возлюбленной,   вы   тем   самым   заслужите   ее
благосклонность?  Что  за  ослепление!  Послушайтесь меня,  сделайте оба над
собой  усилие,  достойное имен,  которые вы  носите,  укротите порывы вашего
гнева и  дайте нерушимую клятву,  что согласитесь на уговор,  который я  вам
предложу. Ваша ссора может кончиться без кровопролития.
   - Каким же это образом? - спросил дон Альваро.
   - Надо,  чтобы дама сама выразила свое желание,  -  ответил толедец.  -
Пусть она сделает выбор между вами и доном Фадрике с тем,  чтобы отвергнутый
поклонник смирился и предоставил сопернику свободу действий.
   - Согласен!  -  сказал дон  Альваро.  -  Клянусь всем,  что есть самого
святого,  покориться решению доньи  Теодоры:  даже  если  она  выберет моего
соперника,   это   предпочтение  будет   для   меня   менее  тягостно,   чем
неизвестность, в которой я томлюсь.
   - И я,  - сказал вслед за ним дон Фадрике, - призываю небо в свидетели,
что если дивное создание, которое я боготворю, выскажется не в мою пользу, я
удалюсь от его чар, и если и не смогу забыть его, то по крайней мере не буду
больше видеть.
   Тогда толедец обратился к донье Теодоре:
   - Теперь решение за вами,  сударыня. Вы можете одним словом обезоружить
соперников:  вам стоит только назвать того,  кого вы  хотите вознаградить за
постоянство.
   - Сеньор кабальеро,  - отвечала дама. - Ищите другое средство, чтобы их
помирить.  Зачем мне приносить себя в жертву ради их примирения?  Я искренне
уважаю дона Фадрике и дона Альваро, но я не люблю ни того, ни другого. Зачем
должна я подавать надежду,  которую в дальнейшем не смогу оправдать,  только
ради того, чтобы на мое доброе имя не пала тень?
   - Теперь не время притворяться, сударыня, - сказал толедец, - мы просим
вас  сделать выбор.  Это  необходимо.  Хотя  оба  кабальеро одинаково хороши
собою,  я уверен, что один вам нравится больше, чем другой. Я основываюсь на
том смертельном страхе, в котором я рас видел.
   - Вы неверно объясняете мой страх,  -  отвечала дама. - Конечно, смерть
любого из них огорчила бы меня.  Я  беспрерывно упрекала бы себя,  хотя бы и
явилась лишь  невольной причиной этой  смерти.  Но  я  была так  взволнована
потому только, что меня пугала опасность, угрожавшая моему доброму имени.
   Тут дон Альваро, по природе грубый, потерял, наконец терпение.
   - Это уж слишком,  -  сказал он резко,  -  раз донья Теодора не желает,
чтобы дело кончилось миролюбиво, его решит клинок.
   И он стал наступать на дона Фадрике,  который уже приготовился дать ему
отпор.
   Тогда  донья Теодора,  повинуясь скорее страху,  чем  голосу сердца,  в
смятении закричала:
   - Остановитесь,  сеньоры, я поступлю по вашему желанию. Раз нет другого
средства прекратить поединок, затрагивающий мою честь, я объявляю, что отдаю
предпочтение дону Фадрике де Мендоса.
   Не успела она договорить этих слов, как отвергнутый Понсе, не произнеся
ни звука, бросился к своей лошади, которая была привязана к дереву, и исчез,
бросая свирепые взгляды на счастливого соперника и на возлюбленную. Мендоса,
напротив,  был вне себя от  радости:  он  то бросался на колени перед доньей
Теодорой,  то  обнимал толедца и  не  находил слов,  чтобы выразить им  свою
благодарность.
   Между  тем  дама,  немного успокоившись после отъезда дона  Альваро,  с
горестью думала,  что  она  обязалась принимать ухаживания влюбленного,  чьи
достоинства она высоко ценит, но к которому не лежит ее сердце.
   - Сеньор дон  Фадрике,  -  сказала она ему,  -  я  надеюсь,  что вы  не
употребите во зло предпочтение,  оказанное вам мною;  вы этим обязаны только
тому,  что я была вынуждена сделать выбор между вами и доном Альваро,  чтобы
прекратить поединок.  Конечно, я всегда ценила вас гораздо более, чем его; я
хорошо  знаю,   что   у   него  нет  многих  ваших  достоинств;   вы   самый
безукоризненный кабальеро в Валенсии,  -  эту справедливость я вам отдаю;  я
даже  скажу,  что  домогательства такого человека,  как  вы,  могут  льстить
самолюбию женщины;  но как бы они ни были лестны для меня,  сознаюсь, я мало
им  сочувствую,  и  мне жаль,  что вы меня,  по-видимому,  так нежно любите.
Впрочем,  не хочу отнимать у вас надежды тронуть мое сердце;  равнодушие мое
объясняется,  быть может,  только тем,  что  еще не  рассеялась моя печаль о
смерти мужа,  дона Андре де Сифуэнтеса,  которого я потеряла год тому назад.
Хотя мы  недолго прожили вместе и  он был уже в  летах,  когда мои родители,
прельстившись его богатством, выдали меня за него замуж, все же я была очень
удручена его кончиной и  до сих пор каждый день вспоминаю о  ней с  горечью.
Ах,  -  прибавила она,  -  он  вполне достоин моих сожалений!  Он  ничуть не
походил на тех угрюмых и ревнивых старцев,  которые не допускают мысли,  что
молодая жена может быть настолько благоразумна, что простит им их дряхлость,
и  следят за каждым ее шагом или приставляют к ней дуэнью,  верную пособницу
их самоуправства. Увы! Он верил в мою добродетель, что едва ли можно было бы
ожидать и  от  молодого,  обожаемого мужа.  Вообще его преданность не  знала
границ.  Могу прямо сказать,  что единственной его заботой было угождать мне
во всем.  Таков был дон Андре де Сифуэнтес. Вы понимаете, Мендоса, что столь
прекрасного человека не скоро забудешь: в мыслях он всегда предо мною, и это
мешает мне обращать внимание на  все,  что делают мои поклонники,  чтобы мне
понравиться.
   Дон Фадрике не удержался и перебил донью Теодору.
   - Ах,  сударыня,  -  воскликнул он,  - как мне приятно слышать из ваших
уст,  что  вы  отвергали меня не  из  отвращения ко  мне.  Надеюсь,  что мое
постоянство тронет вас, наконец.
   - Это от  меня не  зависит,  -  отвечала дама,  -  я  ведь позволяю вам
навещать меня и изредка говорить о вашей любви. Старайтесь увлечь меня своим
ухаживанием,  внушите мне любовь,  тогда я не скрою своего доброго чувства к
вам. Но если все ваши старания окажутся напрасными, помните, Мендоса, что вы
будете не вправе упрекать меня.
   Дон Фадрике хотел было ответить,  но не успел,  ибо донья Теодора взяла
толедца за руку и быстро направилась к карете. Тогда он отвязал свою лошадь,
привязанную к дереву,  и, взяв ее под уздцы, пошел вслед за доньей Теодорой.
Дама села в  карету с  таким же волнением,  как и  вышла из нее;  но причина
теперь  была  совсем  иная.  Толедец и  дон  Фадрике проводили ее  верхом до
Валенсии и там с нею расстались.  Она поехала домой, а дон Фадрике пригласил
толедца к себе.
   Он дал гостю отдохнуть,  хорошо угостил его, потом наедине спросил, что
привело его в Валенсию и долго ли он намерен тут пробыть.
   - Я проживу здесь как можно меньше,  -  отвечал толедец. - Я тут только
проездом:  я  хочу  добраться до  моря и  сесть на  первый корабль,  который
отплывет от  берегов Испании,  потому что мне безразлично,  где кончить свою
горемычную жизнь, - только бы подальше от этой зловещей страны.
   - Что вы говорите! - удивился дон Фадрике. - Что могло восстановить вас
против отчизны и  вызвать отвращение к  тому,  к чему люди питают врожденную
любовь?
   - После того,  что со мной случилось,  родина мне опостылела,  и у меня
одно только желание - покинуть ее навсегда, - ответил толедец.
   - Ах,  сеньор кабальеро,  -  сказал Мендоса с  состраданием,  -  я горю
нетерпением узнать ваши несчастья!  Если я не в силах пособить в вашем горе,
то  по  крайней  мере  я  разделю  его  с  вами.  Ваша  наружность сразу  же
расположила меня в  вашу пользу,  ваши манеры меня очаровали,  и  я  заранее
сочувствую вашей доле.
   - Это  меня в  высшей степени утешает,  сеньор дон Фадрике,  -  отвечал
толедец,  -  и,  чтобы отплатить за вашу доброту, признаюсь вам, что, увидев
вас сейчас с доном Альваро Понсе, я склонялся в вашу сторону. Я почувствовал
к  вам внезапное расположение,  которое у  меня никогда с первого взгляда не
зарождалось к  другим;  я  даже  опасался,  как  бы  не  был  предпочтен ваш
соперник,  и  очень  обрадовался,  когда  донья Теодора избрала вас.  Первое
впечатление,  произведенное вами,  еще более усилилось теперь,  так что я не
только не  намерен скрыть от  вас  мои горести,  но  мне,  напротив,  самому
хочется излиться перед вами, и я с удовольствием открою вам свою душу. Итак,
слушайте повесть о моих несчастьях.
   Родился я  в  Толедо;  зовут меня дон Хуан де Сарате.  Я почти ребенком
лишился тех,  кому  обязан жизнью,  так  что  очень рано  начал пользоваться
доходом в  четыре  тысячи  дукатов,  оставленным мне  в  наследство.  Я  мог
самостоятельно располагать собой и считал себя достаточно богатым, чтобы при
выборе  жены  следовать только влечению сердца;  поэтому я,  несмотря на  ее
ничтожное  состояние и  неравенство в  общественном положении,  обвенчался с
девушкой совершенной красоты.  Я  был  вне себя от  счастья и,  чтобы полнее
насладиться обладанием любимой женщиной,  увез ее через несколько дней после
свадьбы в свое имение, расположенное неподалеку от Толедо.
   Мы  там  жили уже два года и  наслаждались безоблачным счастьем,  когда
однажды  ко  мне  заехал  герцог  де  Наксера,  замок  которого находится по
соседству с  моим  поместьем;  герцог возвращался с  охоты  и  хотел у  меня
отдохнуть.  Он увидел мою жену и влюбился в нее,  -  так по крайней мере мне
показалось.  Я  в  этом  убедился окончательно,  когда  он  начал настойчиво
домогаться моей дружбы,  которою прежде пренебрегал; он стал приглашать меня
к себе на охоту, постоянно делал мне подарки и предлагал свои услуги.
   Сначала его страсть встревожила меня;  я  уж собирался уехать с женою в
Толедо.  Само небо, без сомнения, внушало мне эту мысль. Действительно, если
бы  я  лишил герцога возможности видеть мою жену,  я  бы  избавился от  бед,
которые со  мною приключились;  но  уверенность в  ней  меня успокоила.  Мне
казалось невозможным,  чтобы женщина,  которую я  взял  без  приданого и  из
низкого звания,  была бы так неблагодарна,  чтобы забыть мои милости. Увы! Я
мало  знал  ее.  Честолюбие и  тщеславие -  две  черты,  столь  свойственные
женщинам, - были главными недостатками и моей жены.
   Когда герцогу удалось открыться в своих чувствах, она возгордилась этой
победой.  Любовь  человека,  которого звали  его  сиятельством,  льстила  ее
самолюбию и  внушала ей  тщеславные бредни;  она  возвысилась в  собственном
мнении и  стала меньше меня любить.  Она не только не была мне благодарна за
все,  что я для нее сделал, но начала меня презирать за это; она решила, что
я недостоин быть мужем такой красавицы, и вообразила, что если бы влюбленный
вельможа  увидел  ее  до  замужества,  то  непременно  женился  бы  на  ней.
Опьяненная этими безумными мечтами и тронутая подарками, которые льстили ей,
она под конец уступила тайным мольбам герцога.
   Они стали переписываться,  но  я  не  имел ни  малейшего понятия об  их
отношениях;  наконец,  к моему несчастью,  я прозрел.  Однажды, возвратясь с
охоты раньше обыкновенного,  я вошел в комнату жены; она не ожидала меня так
рано;  ей  только что подали