малы,  но они были жесткими, словно сделаны не из кожи, а из
кости, причем удивительно не совпадали всякие там линии моей  ноги с линиями
колодки. Где  выступ  -- там  выемка,  и  наоборот. Левую  ногу  сжало,  как
тисками, в самом широком месте ступни, а правую  стиснуло в подъеме, который
у меня и  правда очень высок. Я  выбросил  из ботинок стельки, и ногам стало
как будто просторнее,  но все равно жестокая, неудобная теснота  ботинок при
каждом  шаге  ломала и  мучила мои  ноги, приспосабливая их по себе. В конце
концов победит нога, жесткая кожа ботинок в конце концов уступит, но сколько
потребуется  времени, пока  это  произойдет,  сколько  мучений мне предстоит
перенесть. Надо бы разнашивать ботинки  по часу в день  еще  в Москве, давая
потом  ногам  заслуженный  отдых.  Но время  уже упущено.  Завтра, как  было
сказано, будет настоящий рабочий день -- "травянистые склоны и осыпи".
     Травянистые склоны и каменные осыпи. Александр Александрович так  нам и
сказал на линейке:
     -- Сегодня отрабатываем травянистые склоны и осыпи.
     Но сначала надо до  них дойти.  Тропа, пожалуй,  не круче вчерашней, но
идти придется гораздо дольше.
     Кстати,  сразу  надо  сказать,  что  понятие дальности  в  километрах у
альпинистов   не   существует.   Много  раз   я   спрашивал   у   Александра
Александровича, сколько километров придется идти до  ледника Аксай и сколько
километров  при восхождении  на вершину, если бы я осмелился  и если бы меня
взяли. Александр Александрович задумывался, прикидывал в  уме, соображал, но
потом искренне признавался:
     -- Нельзя. На километры ничего тут мерить нельзя.
     В  горах  не  бывает  одинаковых  километров. Один километр  приходится
преодолевать в  десять  раз  дольше  другого.  Иногда  на  стене  приходится
двигаться  по  сто  метров  в  сутки.  У  альпинистов существуют только  два
понятия:  время и высота. До Аксая с рюкзаками,  скажем, десять часов  пути.
Высота  стоянки 3200,  высота  подножия Короны  3800 метров. Все понятно.  А
сколько  километров  до  стоянки, ей-богу,  не  знаю,  да и  знать  незачем.
Километры не имеют никакого значения. За десять часов по ровному месту можно
пройти  километров  пятьдесят. Конечно, до  Аксая гораздо  ближе, но  что из
того, если идти туда нужно десять часов.
     Отмечаю  про себя, что до  первого привала -- пятьдесят  минут  крутого
подъема по земляной тропе -- я прошел легче вчерашнего. А когда мы поднялись
еще  выше и  лепились, как мушиные  точечки,  посредине грандиозной,  как бы
стартующей   в   космос   зеленой  плоскости,  то  внизу  увидели   вереницу
альпинистов.  Маленькие  человечки выглядели  несущественными  придатками  к
разжиревшим,  раздувшимся рюкзакам. Это была вереница рюкзаков, а не  людей.
Рюкзаки  передвигались   таким   же  темпом,   каким   нас  водит  Александр
Александрович.  Шаг  на  месте.  Топтание.  Они  топтались у подножия  нашей
зеленой  плоскости,  пересекая  ее  поперек,  тогда как  мы  поднимались  по
вертикали. Оглянувшись через  некоторое время, я ждал, что рюкзаки на том же
месте,  едва лишь передвинулись,  но подножие плоскости было чисто  и пусто.
"Не бойся двигаться медленно, бойся стоять на месте". Неправдоподобно далеко
для  такого  темпа ушли  альпинисты за эти  десять-пятнадцать минут и дойдут
куда надо, достигнут цели.
     -- Значкисты.  На Аксай, отрабатывать снег  и лед,-- пояснил  Александр
Александрович,  видя,  что  я  оглядываюсь на альпинистов.  Через пять  дней
предстоит и нам, а пока что -- травянистые склоны и осыпи.
     Травянистым склонам  в  "Спутнике  альпиниста"  (есть  такая справочная
полезная  книга)  не  посвящено  ни  строки.  Конечно, это  самая простейшая
составная часть горного ландшафта, но все же, наряду со скалами  и моренами,
между  зоной  лесов и линией  снегов  травянистые  склоны  иногда во  многом
определяют эстетическую ценность горного ландшафта. Среди  сурового, серого,
с разными оттенками, от черного до сиреневого,  от белесого  до коричневого,
нагромождения  каменных  глыб  и  стен  зеленая  гладь,  то  коническая,  то
горбатая,  то чистая,  как  сукно бильярдного  стола, то  пропоротая изнутри
острыми  скалами, разнообразит  цветовую гамму  гор,  умягчает  человеческий
глаз, дает ему отдых.
     Наверно, мы и правда выглядели черными мушиными точечками  на  огромной
зеленой  плоскости,  размахнувшейся  от  горизонтальной тропы над ущельем до
облаков. Как раз одно белое  облачко приплыло и устроилось на склоне ближе к
его  верхнему обрезу, но все же ниже  обреза,  не загораживая и  не размывая
четкой и плавной линии.
     --  У  вас  в  руках  ледоруб,--  учил  нас Александр  Александрович.--
Альпинисты шутят, что у ледоруба девяносто девять назначений, от  прямого --
рубить ступени во льду  -- до открывания консервных банок.  Так вот, одно из
главных предназначений ледоруба -- самостраховка при движении по травянистым
склонам. Поскольку это ваш самый главный инструмент, посмотрим на него самым
внимательным образом.
     Я стал разглядывать находящийся у меня в  руках предмет, который жена в
Москве презрительно именовала  штырем: "Штырь  не  укладывается  в чемодан",
"Штырь торчит из рюкзака", "Смотри не задень кого в самолете своим штырем".
     Больше  всего ледоруб  похож  на кирку.  Один  конец,  четырехгранный и
острый,  плавно  изогнутый,  называется  клювом,  другой,  тоже  острый,  но
плоский,-- лопаточкой. На конце древка -- острый штычок. По древку  скользит
брезентовая  петля,  которую можно надеть  на  руку и  закрепить, передвинув
кожаное колечко. При ходьбе можно  опираться на ледоруб,  как на трость, тем
более что он легкий и прочный, но Александр Александрович нам внушает:
     -- Походное положение ледоруба таково...-- Он берет ледоруб за середину
древка наперевес и показывает, как надо нести его в правой руке.-- Однако по
травянистому  склону,  а  тем  более  крутому,   как  этот,   нужно  идти  с
самостраховкой. Темляк  надет на  кисть  правой  руки и закреплен  антапкой.
Правая рука держит ледоруб почти за середину  древка, левой  рукой держитесь
за  головку. Клюв смотрит  вниз и всегда в  сторону склона.  При  падении вы
молниеносно  втыкаете  ледоруб клювом в  землю  и тем  самым тормозите  свое
падение. Вот мы двигаемся по склону зигзагом. Справа от нас склон, слева  --
пустота.  Ледоруб  находится  около  правого  бедра,  нацелен  в  склон.  Мы
совершаем  зигзаг,  поворачиваемся. Теперь склон слева, а пустота справа. Вы
перехватываете  ледоруб,  правой  рукой  сжимаете головку,  а  левой древко.
Ледоруб около левого бедра, нацелен в склон...
     Травянистый склон -- не отвесная скала, не стена,  не пропасть. Но  все
же головокружительно и непривычно видеть под собой так  много  высоты и  еще
столько же высоты над собой. А  что  будет, если поскользнешься и покатишься
вниз? Наверное,  далеко не укатишься;  строго говоря,  падать  здесь некуда.
Существует у альпинистов такое точное  выражение: "Есть куда падать". Каждое
место, по которому предстоит  пройти,  они оценивают и  с этой точки зрения.
Если  есть  куда падать,  значит,  нужна  страховка,  надо  привязываться  к
веревке, натягивать перила и вообще идти осторожнее.
     Допустим, что, в  строгом  смысле  слова, здесь, на травянистом склоне,
падать некуда. Но отчего же такая зыбкость в  коленках? Трикони не скользят.
Мы медленно, все в  том же замечательном темпе то поднимаемся, ставя ботинки
"елочкой",  то  есть идем  вертикально вверх, то набираем  высоту,  двигаясь
зигзагом, почти  горизонтально правым боком  к склону,  затем, почти так  же
горизонтально,   левым   боком   к   склону,  а  в   результате   вошли   на
головокружительную высоту. Но голова не должна кружиться.  Эта высота --  не
табуретка, с которой можно слезть  на пол.  С нее никуда не  денешься, кроме
как сойдешь вниз тем же путем или поднимешься еще выше, перевалишь гребень и
спустишься с другой стороны горы.
     Склон сделался настолько крутым, что все время хочется заиметь еще одну
точку опоры помимо трех имеющихся (две ноги и ледоруб), и здесь-то, на самом
крутом  месте  склона,  когда  боишься  сделать  лишнее  движение, чтобы  не
покатиться   вниз,  Александр  Александрович  останавливает  отряд.   Стоим,
опираясь на ледорубы. Смотреть вниз и заманчиво, и жутковато. Падать, может,
и некуда, но катиться, кувыркаясь и  обдирая  себя о жесткую землю,  сплошь,
так  сказать,  инкрустированную камнем,  очень  даже  есть  куда.  Александр
Александрович разрешает сесть,  но стоять на такой  крутизне как-то проще  и
даже удобнее.
     -- Сейчас мы будем отрабатывать  самозадержание при помощи ледоруба при
падении.  Если  вы поскользнулись  и начали  падать...  ну, сейчас  сухо,  а
представьте  себе  этот склон  после  дождя  либо,  не дай бог, обледенелым.
Прошел дождь, снежок, схватило ледяной  корочкой. Неприятно. Значит, если вы
поскользнулись  и  начали падать, то  первым  движением вы должны  выбросить
ледоруб на  вытянутых руках  над головой.  Это  необходимо,  чтобы  во время
кувыркания не напороться на острый клюв ледоруба. Таким  образом, вы падаете
с поднятыми руками, а в руках -- ледоруб. Теперь вы должны во  что бы то  ни
стало перевернуться на живот, а  клюв ледоруба вонзить в землю. Он не  сразу
задержит вас, особенно  если вы успели набрать скорость. Он будет чертить по
земле, а вы будете давить на него все сильнее, подтягивая его к груди. Когда
вы  навалитесь на  ледоруб всей  грудью,  он  вонзится  в  землю  глубоко  и
затормозит ваше падение. Ясно? Показываю.
     Александр  Александрович  поднялся  еще   на  несколько  шагов,  нелепо
взмахнул  руками, словно  поскользнувшись,  и стремительно покатился вниз по
склону.  Все у  него получилось  как  по-писаному. Выкинув руки с  ледорубом
вверх, перевернулся на живот, вонзил клюв  ледоруба в землю, подтянул  его к
груди,  навалился,  остановил  падение. На всю операцию у него  ушло  метров
десять -- пятнадцать склона.
     -- По очереди каждый из вас будет делать то же самое.
     Значит,  вот  она  какая,  наука.  Если   ты  боишься   поскользнуться,
покачнуться и покатиться вниз, если тебе страшно просто стоять на склоне, то
падай и катись нарочно,  останавливай сам себя. Парни в рвении  и в  избытке
сил  падали и кувыркались еще более стремительно, чем если бы упали на самом
деле. Они нарочно давали  себе  разогнаться при  падении, набрать скорость и
только тогда уж пускали в дело ледоруб и тормозили падение по всем правилам.
Девочки  тоже  по  одной выходили на  исходное место и  срывались вниз  (как
прыгают с парашютом),-- но Ольга-то  моя как сейчас полетит? Хватит ли у нее
духу?  По  неуверенности  в движениях,  по их скованности можно понять,  что
делается  у  нее  на  душе.  Не  очень  уверенно падает,  скользит, катится,
остановилась.
     -- Хорошо, Оля,-- одобряет ее Александр Александрович из педагогических
соображений.
     -- Нет, я хочу еще раз, у меня получилось плохо.
     -- Давай еще раз. Да  и все мы будем отрабатывать  это до чистоты, пока
не  научимся действовать  автоматически.  Оля  начинает,  остальные за  ней.
Пошли!..
     Этот склон-то  кажется крутым и  опасным?  Как  дома, как  на стремянке
около книжной полки,  как на ковре. Неужели  час назад  подрагивали колени и
хотелось опереться о землю еще и рукой? Может,  сплясать вам на этом склоне?
Плясать не  умею,  а  хотелось  бы  -- такая вдруг уверенность и легкость во
всем: и в мускулах, и в душе.
     Отдохнуть  расположились  в  пологой долине  между  двумя  травянистыми
склонами.  После  перерыва  начнем  отрабатывать  каменные осыпи. А пока нас
развлекают потешные и симпатичные высокогорные  зверушки -- сурки. Еще когда
мы шли сюда,  поднявшись из  ущелья  и выйдя  на горный простор, и справа, и
слева, и со всех сторон слышались высокого  тона свистки этих осторожных, но
и любознательных животных. Пожалуй, как следует  прислушавшись, поймешь, что
по природе своей это все же не свист, а короткий, на одной ноте визг. Но так
уж  принято  говорить, что  сурки свистят. Свистело  так много сурков вокруг
нас, идущих по  субальпийскому лугу, что казалось -- горы кишат сурками.  Но
мы долгое время не могли  увидеть ни одного зверька, а видели только норы, и
нор  этих действительно  было  очень много. Удивительна  быстрота, с которой
сурки ныряют  в свои норы,  словно  проваливаются  сквозь  землю.  Александр
Александрович рассказывает, что у него в охотничьей  практике бывали случаи,
когда смертельно раненный, фактически убитый сурок все же успевал скрыться в
норе.
     Теперь, когда мы не шли, а сидели тихо и смирно, то тут, то там поодаль
начали  подниматься  рыжеватые  столбики.  Сурок  садится  на  задние  лапы,
опираясь  о  землю своим  длинным пушистым хвостом, а передние  лапки держит
около груди, подобно собачке, которую заставили  служить. Голову  он немного
запрокидывает назад,  как  это сделали бы мы, стараясь приподняться повыше и
увидеть  подальше. До  семидесяти сантиметров  высотой эти  рыжие  столбики.
Александр Александрович утверждает, что  встречаются  матерые сурки метровой
длины, но мы таких все  же не видели. В одном месте  на  большом сером камне
расположилось  изучать  нас,  пришельцев  из другого, долинного  мира, целое
семейство  сурков:  очень крупный сурок, поменьше и двое детенышей. Замерев,
они могут стоять очень долго в полной неподвижности, словно окаменев. Но при
резком  движении кого-нибудь из  нас исчезают  не  просто  мгновенно,  но  с
быстротой, доступной разве что  техническому приспособлению  (щелчок капкана
или  затвора фотоаппарата) и удивительной  для живого существа.  Сразу,  без
промежуточного кадра, остается пустой камень,  где  только что стояло четыре
любознательных, высматривающих столбика. Не знаю, право,  вредны или полезны
зверьки эти для человека и какова их  роль в уравновешенном балансе природы,
но  хорошо, думалось, что они здесь так мирно живут, резвятся  и  в общем-то
никому  не  мешают. И  не дошел еще черед  до  их интенсивного изведения  на
шапки, на мясо или ради какой-нибудь  там железы, вырабатывающей  что-нибудь
наподобие бобровой струи.
     Камнепады  в основном,  говорится в "Спутнике  альпиниста", проходят по
кулуарам  -- углублениям,  возникшим под влиянием текущей  и  падающей воды.
Кулуары  (попросту  говоря,  желоба)  достигают иногда  нескольких  десятков
метров в ширину.
     Скопления  крупного  обломочного  материала,  встречающиеся  у подножия
склонов, особенно у выходов кулуаров,  и перекрывающие зачастую значительные
участки, называются осыпями. Осыпи различаются по  величине камней (крупные,
средние и мелкие) и  внешнему виду (плитчатые, острообломочные), а также  по
подвижности (живые и мертвые).
     Осыпь,   к   которой   нас   подвел   Александр   Александрович,   была
острообломочной,  средней. Камни  величиной с  голову,  чуть  крупнее,  чуть
меньше. Нельзя  сказать  про  них,  что  они квадратные  или округлой формы,
потому  что  никакой  определенной  формы  у  них  не   было.  Но  они  были
острообломочные, отнюдь не плиточные. Осыпь змеей вилась по крутому кулуару,
образуя род каменной аспидной  реки, исток  которой терялся на высоте,  там,
где зеленый склон перегораживался выходом острых, тоже аспидных скал.
     --  Мелкие  осыпи  очень  неудобны  для  движения  вверх,  --  объяснял
Александр  Александрович,  --  они  ползут  под  ногой.  Получается  то, что
альпинисты  называют велосипедом. Движение  по мелким  осыпям  изнурительно.
Зато для спуска они превосходны. Большими прыжками (а  камни, оползая,  сами
несут вниз) можно очень быстро потерять высоту. И нет опасности, что камень,
пущенный одним альпинистом, догонит  и ударит его самого  либо товарища.  На
средней осыпи,  как у  нас,  такая  опасность  существует. Поэтому двигаться
вверх  по  такой  осыпи  надо  зигзагом, серпантином.  Мы  пересекаем  осыпь
поперек.  Внизу  у  нас  никого  нет.  Камень  никого  не заденет. Но лучше,
конечно,  его  не пускать,  двигаться осторожно, пробовать камень под ногой,
прежде  чем перенести на  него тяжесть тела.  Дойдя до края осыпи,  мы ждем,
пока подтянется весь отряд, и начинаем новый  зигзаг. Если  же кто-нибудь из
вас пустит камень, надо кричать: "Камень!" Если вы увидите, что  из-под ноги
впереди  идущего  товарища пошел  камень, вы  обязаны,  пока  он  не  набрал
скорость, ногой его остановить.
     Странно, но я почти не  вспомнил про свои необношенные  ботинки. Думать
приходилось  о  другом: насколько тяжело  будет подняться  до  истоков  этой
каменной  реки, не сделаются ли ватными  ноги,  не начнет ли от перегрузки и
высоты барахлить насос.
     Зигзагом, серпантином, переступая с камня на камень,  каждый из которых
готов сдвинуться и ускользнуть из-под  ноги, постепенно поднимаемся все выше
и  выше, и вот уже долина с сурками смотрится, как с самолета, и смотреть на
нее надо не вдаль, а вниз.
     Александр  Александрович  остановил  отряд и  велел всем  найти  у себя
пульс. Сам смотрит на часы на секундную стрелку.
     -- Нашли? Приготовились. Внимание. Раз!
     В  подушечки пальцев, указательного  и  среднего,  частыми, учащенными,
загнанными толчками ударяется кровь. Насос разогнался и  работает с частотой
и яростью почти что отбойного молотка.
     --  Два!  -- командует  Александр  Александрович. --  Полученную  цифру
помножим на четыре. У кого больше ста сорока?
     Тридцать два я помножил на четыре и получил сто двадцать восемь.
     -- Оля?
     -- У меня тридцать три.
     -- То есть, значит, сто тридцать два! Многовато. Остальные?
     -- Сто восемь.
     -- Сто двенадцать.
     -- Сто.
     -- Девяносто шесть.
     Ну конечно. Мало  того,  что им по двадцать -- по двадцать два. Все они
занимались  спортом, бегали,  прыгали,  ходили  в  походы.  Бесполезно  даже
завидовать. Противопоставлять же их молодым и оттренированным  сердцам можно
один только дух. Но хватит ли его у нас с Олей?
     --  Я вам  говорил, что  альпинисты вверх поднимаются  медленно, а вниз
сбегают.  Очень  часто приходится  сбегать по таким осыпям. Сейчас я  покажу
вам, как  это делается,  и вы увидите, что я не бегу очертя голову. Иногда я
делаю  прыжок  сразу обеими  ногами. Иногда  я  делаю прыжки, приземляясь то
правой, то левой ногой. Я выбираю место,  куда прыгнуть.  Иногда прямо вниз,
иногда в сторону. Ледоруб у меня на самостраховке около правого бедра. Самое
главное при быстром спуске  по осыпи  -- бежать, откидываясь назад,  чтобы в
случае чего упасть на пятую точку. То есть самое главное -- избежать падения
лицом вперед.  Вы видите,  что камни  очень острые и  жесткие.  Упасть лицом
вперед, да еще пропахать по камням метров десять, -- очень неудобно. Удобнее
падать назад. По той же  причине следите, чтобы  не задеть шипами ботинка за
брючину на  другой ноге. Трикони  очень  к этому  располагают. Задев острыми
шипами за штанину на другой ноге,  вы непременно упадете  лицом вперед. Один
немецкий альпинист погиб на восхождении из-за того, что это произошло у него
на узком гребне  и он упал.  Именно поэтому  сейчас все  опытные альпинисты,
особенно на  Западе, предпочитают  носить гетры, чтобы не  болтались широкие
штанины штормовых брюк и чтобы не за  что было зацепиться. На  вас штормовые
брюки,  поэтому  будьте  внимательны.  Не ставьте  себе  цели на  первый раз
сбежать по осыпи быстро.  Старайтесь сбежать вдумчиво, красиво, спортивно. Я
показываю.
     Легко,  как будто не торопясь, но очень быстро теряя высоту, уверенно и
просто наш руководитель  побежал  вниз. Впрочем, слово  "побежал"  (хотя  он
бежал)  все  же  не  совсем подходил к спуску  по осыпи. Поскакал? Попрыгал?
Иногда он совершал прыжки сразу метра на полтора. Иногда перебирал по камням
мелкими быстрыми шажками. Было видно по тому, как он держал свой корпус, что
если он и упадет, то только назад, то есть, попросту говоря, с