етела с обрыва и исчезла.
     Мы подбежали к краю обрыва и, распластавшись на животах, чтобы ветер не
сбросил нас, стали глядеть вниз, в ущелье. Моя шапочка,  кружась  на  ветру,
словно мотылек, медленно падала вниз, туда, где светло пенилась  узкая,  как
пояс кимоно, горная речка. И я подумал: пусть мою  шапку  поскорее  поглотят
волны реки.
     В конце осени того же года  я  получил  от  хозяина  Красной  гостиницы
письмо и небольшую посылку. Он писал следущее:
     "Извините, что  прямо  перехожу  к  делу.  Горячие  источники  Асино  в
последнее время сильно изменились. Мне  не  приходилось  бывать  на  курорте
Кусацу, но все говорят, что Асино - это Кусацу  района  Тохоку.  На  Зеленой
даче соорудили бассейн с горячей водой,  а  в  гостинице  "Соколиное  крыло"
закончили строительство павильона. Мать  Эрии  умерла.  Она  давно  страдала
почками. Эрию взял на попечение хозяин Зеленой дачи. Вообще-то забрать ее  к
себе должен был я, но хозяин Зеленой дачи  оплатил  похороны  ее  матери  и,
воспользовавшись этим,  захватил  девочку.  Опять  я  проиграл  из-за  своей
бедности. Такая жалость.
     По замыслу сына хозяина Зеленой дачи, этой весной окончившего Токийский
университет, Эрию оденут в зеленые трусы и бюстгальтер, и она  будет  делать
гостям массаж в большой ванной.  Просто  уму  непостижимо:  обнаженная  Эрия
массирует гостей. Чего только не выдумают эти выпускники университетов!
     Бассейн с горячей водой хорошо виден с крыши  моего  дома.  На  днях  я
лазил на крышу, чтобы починить дыру, сквозь которую  просачивается  дождевая
вода, и видел, как этот шалопай, сын хозяина  Зеленой  дачи,  на  велосипеде
привез Эрию купаться в бассейн. Они разделись и стали  плавать  наперегонки.
Да разве Эрия уступит какому-то там выпускнику университета! К сожалению,  у
меня нет карманных часов, но я тут же приложил ладонь к  груди  и  подсчитал
время по ударам сердца. Сто метров Эрия  проплыла  за  одну  минуту  и  пять
секунд. Я так разволновался, что забыл починить дыру в крыше.
     Так что крыша до сих пор протекает.
     О той окаменелости, что вы  спрашивали,  вестей  пока  нет.  Но  вы  не
огорчайтесь. Великое ждут всю жизнь. Вы должны исполниться  решимости  найти
ее.
     Посылаю вам отдельной почтой подарок  от  Эрии.  Когда  Эрия  разбирала
вещи, чтобы переехать на Зеленую дачу, она обнаружила эту  вещь  в  корзинке
своей  матери.  Вещь  эта,  несомненно,  принадлежала  Камэ  Таро-сан.  Эрия
принесла ее мне и сказала, что хотела бы послать вам на память  о  посещении
кладбища. Я с радостью согласился отправить вам посылку, так как считаю, что
если уж  такую  вещь  кому-то  дарить,  то  только  вам.  Не  знаю,  правда,
понравится ли. Примите, пожалуйста, и, любуясь ею, развивайте свой талант".
     Я  развернул  сверток   и   увидел   продолговатую   каменную   палочку
темно-фиолетового цвета. Один конец ее был круглым и толстым, другой плоским
и тонким. На  листке  бумаги,  вложенном  в  сверток,  было  написано:  "Это
окаменелый угорь".
     Угорь  этот  служит  мне  теперь  вместо  пресс-папье.  Желание  искать
окаменелости давно уже  покинуло  меня.  А  окаменелого  угря  я  храню  как
воспоминание о моей бедной юности. Иногда поздно ночью я прикладываю его  ко
лбу и чувствую, как на меня находит вдохновение. Подношу  камень  к  носу  и
вдыхаю запах кристаллов, оседающих  по  краям  горячего  источника,  -  этих
"цветов горячих вод". Подношу к уху и слышу шум  воды  -  так  шумит  горная
река.


        Родина в горшке овальной формы

I

     В воскресенье он только и делал, что кружил по городу.
     Утром он выходил из дому в кедах, если был ясный день, или в  резиновых
сапогах и с прозрачным виниловым  зонтиком,  когда  шел  дождь,  и  ехал  на
трамвае или автобусе куда глаза глядят.
     В табачном ларьке покупал пачку  сигарет,  хотя  никогда  не  курил,  и
спрашивал, нет ли поблизости многоквартирного дома. Если такой дом  был,  он
узнавал, как туда пройти, а найдя дом, справлялся:
     - Не живет ли тут девушка по имени Митобэ Миса?
     Опасаясь, что она изменила  имя,  описывал  ее  в  двух-трех  словах  и
добавлял:
     - Ей восемнадцать лет. Она держит черную кошку.
     По-видимому, не так-то часто  встречаются  восемнадцатилетние  девушки,
живущие с черной  кошкой  вдвоем  в  многоквартирном  доме,  поэтому  многие
консьержки, бросив взгляд на его неухоженные,  бурые  волосы  и  застиранный
свитер, сразу же отвечали, что такой девушки в их доме  нет.  Другие,  перед
тем как ответить, осторожно спрашивали:
     - А вы кто такой?
     - Айда Кохэй, - честно называл он себя, но не мог толком объяснить, кем
он приходится Миса. - Мы из одной деревни... - бормотал он, выходил на улицу
и шел дальше.
     Иногда он переставал понимать, что  это  с  ним  происходит,  зачем  он
бродит по улицам, да еще в воскресенье. Почему так случилось.
     До сумерек, пока он ходил по городу, в  его  карманах  скапливалось  по
три-четыре пачки ненужных ему сигарет. Он приносил их домой и отдавал старой
консьержке, а та, думая, что он выиграл их в патинко  {Патинко  -  игральный
автомат.}, говорила льстиво:  "Спасибо  за  подарок.  По-моему,  вы  здорово
набили себе руку".

II

     До того как Айда стал бродить по городу, все  воскресенья  напролет  он
качался на качелях в маленьком саду на одной из улиц Фукагава.
     Нет, он не раскачивался изо всех сил, стоя на  доске,  как  это  делают
дети. Ему было уже восемнадцать лет, да и захоти он раскачаться повыше,  все
равно не смог бы этого сделать - на правой руке у него не хватало большого и
указательного пальцев, и он не в состоянии был крепко ухватиться за веревку.
     Он садился на доску, куда дети становились ногами, брался за веревки  и
тихонько покачивался взад и вперед. Сидя  на  качелях,  он  думал,  что  это
похоже  на  движение  маятника  больших  стенных  часов,  висевших  напротив
учительской в их деревенской школе. А иногда,  проголодавшись  и  ошалев  от
качания, он вспоминал, как плавал на лодке на пруду за деревней. На  качелях
укачивало, как в лодке.
     Когда его начинало тошнить от голода, он шел в закусочную, стоявшую под
чахлым гималайским ведром в углу сада, и ел там одэн {Одэн - кусочки батата,
соевого творога и пр.,  насаженные  на  бамбуковые  палочки  и  сваренные  в
воде.}. Ел он  всегда  левой  рукой,  держа  правую  в  кармане,  но  хозяин
закусочной знал, что у него нет двух пальцев на правой  руке.  Однажды  Айда
зашел в закусочную, и одэн показался ему таким вкусным, что он никак не  мог
остановиться. Наконец он сказал себе: "Ну, это последний" - и  схватил  было
вертел, как хозяин вдруг произнес:
     - Двести сорок иен.
     Он невольно вытащил руку из кармана и стал искать кошелек.
     - Ешьте спокойно,  коль  у  вас  есть  деньги.  Не  спешите.  -  Хозяин
улыбнулся. - Руку жаль. Как это случилось?
     Пришлось рассказать, раз уж тот увидел.
     -  Работал  на  фабрике,  где  делают  набивку  для  матрасов.  Машиной
отрезало, - сказал он простодушно.
     - Набивку для матрасов?
     - Ну да. Матрасную набивку. Берут  волосы,  шерсть,  нейлоновые  очесы,
смешивают с жидкой резиной, раскатывают в виде толстого  листа  и  режут  на
большие куски механической пилой.
     - Этой пилой и отрезало?
     - Да. Из-за моей рассеянности.
     Правда, так ему сказали хозяин фабрики и мастер, когда он очнулся.  Сам
же он ничего не помнил. Как было на самом деле,  он  так  и  не  узнал.  Мог
только предположить, что пила сама вцепилась ему в руку.
     - Теперь уж все равно, - нахмурился  хозяин  закусочной.  -  А  пальцев
самых нужных нет. Неудобно, конечно?
     Обычно Айда не испытывал большого неудобства, но  очень  расстраивался,
когда думал о будущем. Как можно заработать на хлеб, если даже карандаша  не
удержишь? О канцелярской работе он и с самого начала не помышлял, но с такой
рукой невозможно ни станком управлять, ни  другую  работу  делать,  особенно
тонкую. Оставался только тяжелый, грязный труд, но он не был уверен, что это
ему под силу.
     - Так вы сейчас эту самую набивку для матрасов делаете?
     - Нет, я работаю в типографии. На грузовике.
     - Хорошо водите?
     - Нет, я не водитель. Помогаю сгружать и нагружать машину.
     Хозяин закусочной понимающе кивнул и  молча  показал  ему  свою  правую
руку. На ней не было безымянного пальца.
     - Это не пилой отрезало. Пулеметом отбило, - сказал он.
     На другой день хозяин закусочной спросил:
     - Близко живете?
     - Я? В Канда.
     - В Канда?! И оттуда приезжаете?
     - Да. На  автобусе.  Девятнадцатый  номер  от  южного  входа  Токийской
станции метро.
     - Вот, значит, как! А я думал, вы тут неподалеку обитаете.
     Не зря спросил. Каждое воскресенье он приезжал сюда утром и  просиживал
на качелях до захода солнца.
     - Здесь рядом знакомая живет, - сказал он, подмигнув хозяину.
     - Тогда почему вы всегда один?
     - А ее дома нет...
     На лице хозяина закусочной отразилось  недоумение:  можно,  дескать,  и
потом зайти. Но он этого не сказал. Заметил только:
     - Ну и терпеливые же вы  там,  в  Тохоку.  Айда  удивился,  потому  что
никогда не говорил а хозяину закусочной, откуда он родом.
     - По говору понятно. Я в  армии  с  ребятами  с  Тохоку  служил...  Все
погибли.
     Айда молча вернулся к качелям. Отсюда ему был виден невзрачный переулок
на другой стороне  улицы.  За  вывеской  одноэтажного  строения  у  входа  в
переулок виднелись три окна второго этажа стоявшего позади  дома,  беленного
известкой. То, что посередине, было окном  комнаты  Миса.  Она  поставила  в
комнате роскошную кровать и жила там вместе с черной кошкой по кличке Тама.
     Кошку Миса привезла из деревни, а кровать купила, когда стала  работать
в баре. Он помнил, как первый раз уселся на эту кровать. Ноги сами  по  себе
взмыли в воздух, и он  стал  раскачиваться  вперед  и  назад,  точно  дарума
{Дарума - здесь: игрушка наподобие ваньки-встаньки.}.
     Айда очень удивился. Чем он там  набит,  этот  матрас?  Не  думал,  что
кровать может быть такой мягкой. Cначала он  ощутил  беспокойство,  а  потом
вдруг помрачнел. Теперь-то он понимал, что это было предчувствием беды.

III

     - Отныне будет так: если на окне висит красное полотенце - я еще  сплю,
беспокоить не надо.
     Миса сказала это в конце лета, когда он однажды  в  десятом  часу  утра
постучался к ней в дверь.
     - Если белое полотенце - ко  мне  можно  подняться.  А  когда  никакого
полотенца не видно, меня нет дома.
     В тот день Миса спросила из-за двери:
     - Это ты, Ко-тян {Ко-тян - уменьшительное от  Кохэй.}?  -  и,  помедлив
немного, сказала: - Подожди в саду.
     До сих пор она всегда открывала ему дверь, даже если  была  в  каком-то
колыхавшемся, прозрачном, как крылья мотылька, одеянии, и при этом говорила:
     "Я еще сплю. Войдешь?" - "Подожду на улице", - отказывался он  и  ждал,
когда откроется окно в комнате Миса, выходящее в переулок. А в то  утро  она
не только не отворила ему дверь, но потом еще и отчитала его. Такого не было
с тех пор, как они уехали вместе из деревни.
     "Может, в баре что случилось или чувствует себя  плохо",  -  решил  он,
направляясь, как  она  велела,  в  сад.  Немного  погодя  прибежала  Миса  с
развевавшимися волосами, выкрашенными в каштановый цвет, и выпалила:
     - Теперь будет так...
     "О чем это она?" - подумал он. Оказалось, о полотенцах.
     - Иначе я просто свалюсь от недосыпания. Мы  с  тобой  живем  в  разных
мирах. И отдыхаем, естественно, по-разному. Ты должен понять меня.
     И  беглой  токийской  скороговоркой,  которую  она  уже  усвоила,  Миса
выпалила все, что, видимо, давно уже наболело у нее на душе. Прежде ему и  в
голову бы не пришло, что он будет вот так стоять  перед  ней  и  выслушивать
упреки. Поэтому он глядел на бледные без помады губы Миса и молчал. А  когда
Миса остановилась, сказал:
     - Я понял. Пусть будет так, как ты сказала.
     Только не говори, что мы живем в разных мирах.  Миса  молчала,  опустив
тяжелые, опухшие веки. Тогда он, чтобы разрядить обстановку, добавил весело,
загибая оставшиеся на правой руке пальцы:
     - Значит, красный - стоп, белый -  иди,  а  когда  никакого  сигнала  -
возвращайся восвояси. Ну прямо как дорожные знаки.
     Однако Миса даже не улыбнулась. Не глядя на него, сказала сухо:
     - А ты что думал? Это тебе не деревенская дорога.
     Разговор не клеился, так что в тот день, постояв немного на улице,  они
разошлись. В следующее воскресенье на окне  у  Миса  не  оказалось  никакого
полотенца. Это означало, что ее нет дома. "А может, она уже забыла  про  эти
полотенца? - подумал он, стоя в переулке. - Каждый может рассердиться,  если
его разбудить не вовремя. Вот в сердцах и наговорила лишнего".
     Он понял, что не успокоится, пока не постучит к ней в дверь.  Когда  он
поднимался по лестнице, скрипнула дверь  уборной,  и  появился  сосед  Миса,
Хаясида-сан, в ватном кимоно и с зубной щеткой во рту.
     - Миса-тян куда-то уехала, -  сказал  он.  Ничего  не  оставалось,  как
поклониться и уйти. Значит,  Миса  не  забыла  про  сигнал.  В  переулке  он
оглянулся - в окне комнаты Миса ничего не висело. "Уходи, меня нет дома",  -
как бы говорила Миса.
     Но он перешел улицу и направился в сад. Лавочек там не было, и  он  сел
на качели. Ему был виден переулок и окно комнаты  Миса.  Идти  было  некуда.
Дома его ожидал лишь тощий тюфяк в пустой комнате, и  возвращаться  туда  не
хотелось. "Лучше здесь побуду, подожду Миса", - подумал он.
     Миса не вернулась и к вечеру. Так было и в следующие два воскресенья. В
окне не виднелось никакого полотенца,  и  с  наступлением  сумерек  свет  не
горел. И все же через неделю он снова вышел из дома и  упрямо  направился  в
сад. По дороге он думал, что ее и сегодня не будет дома, но остановить  себя
и вернуться не смог. Узнать, дома она или нет, можно, только взглянув на  ее
окно. А вдруг дома? Вдруг на ее окне висит белое полотенце?
     И, влекомый этим "а вдруг", он приходил в сад и сидел там  до  сумерек.
Это стало его постоянным занятием по воскресеньям. К середине дня он уставал
качаться на качелях, но не  огорчался.  Хозяин  закусочной  сказал,  что  он
терпеливый, но дело было не в этом. С тех пор как он приехал  в  Токио,  все
воскресные дни он проводил с Миса и другого развлечения просто не знал.
     Он не бездельничал в одиночестве, он ждал Миса, и это воодушевляло его.
И оттого, что Миса все-таки не  появлялась,  у  него  не  возникало  чувство
напрасно потерянного времени. Когда окно комнаты Миса  начинало  сверкать  в
лучах заходящего солнца, нос его улавливал запах похлебки из  закусочной,  и
Айда охватывала досада. Он пытался глотать слюну до тех пор, пока на  глазах
не появлялись слезы. Тогда он вставал с качелей. "Быстренько проглочу порции
три, и обратно", - думал он, но хозяин закусочной говорил:
     - Сегодня опять зря прождали.
     И слышать это было невыносимо.
     Да что ж такое, где эта Миса? Чем она занимается? Даже в воскресенье не
бывает дома.

IV

     Однажды он вдруг подумал: "А что, если Миса вовсе покинула  этот  дом?"
Он тихонько поднялся по лестнице. Перед дверью комнаты Миса,  как  сторож  у
ворот, сидела кошка Тама. Ну раз Тама здесь, то и Миса должна быть дома.
     Он  успокоился.  Щелкнул  над  головой  кошки  пальцами,  но  Тама   не
шевельнулась. Только мяукнула беззвучно с закрытыми глазами.
     Еще когда Айда жил в деревне, он не  любил  кошек.  Тама  же  он  решил
полюбить, потому что ее любила Миса.  Но  из  этого  ничего  не  получилось.
Наоборот, он ее возненавидел.
     Когда они приехали в Токио,  это  был  совсем  крошечный,  чуть  слышно
пищавший котенок. Миса привезла его в маленькой  корзинке.  Он  считал  Тама
источником всех бед для Миса. А Миса сама привезла этот источник бед с собой
в город.
     Еще в деревне Миса завербовалась на хлебозавод,  но  через  три  месяца
уволилась и стала работать в уличном киоске. Не прошло  и  четырех  месяцев,
как  она  ушла  оттуда  и  нанялась  официанткой  в  столовую.  Затем   была
парикмахерская, кафе, закусочная, что-то еще, и теперь она служила  хосутэсу
{Хосутэсу - девушка, занимающая посетителей  в  баре  (от  англ.  hostess  -
хозяйка).} в баре. За три года она сменила по крайней мере десять мест.
     Миса говорила, что причиной всех ее мытарств была Тама. Из-за нее, мол,
Миса попадала в немилость и вылетала с работы. Ему не хотелось  думать,  что
Миса легкомысленна, и потому он возненавидел кошку. На самом  деле  в  Токио
Миса мгновенно преобразилась, стала совершенно  не  похожа  на  ту  девушку,
которую он знал. Но он этого не замечал. Он думал, что виною всему  не  сама
Миса, а кошка Тама.  Считал,  что  Тама,  пользуясь  расположением  хозяйки,
заворожила ее и водит по городу.
     Правда, ему и самому не очень-то везло с работой. Сначала он  устроился
в закусочную, где подавали суси {Суси  -  приправленные  уксусом  и  сахаром
колобки из вареного риса, на которые кладут рыбу, яйцо или  овощи.},  однако
испытал там только стыд от насмешек и ничему путному не научился.  Он  никак
не мог привыкнуть зычно рявкать "Пожалте!" в  лицо  посетителю.  Айда  молча
кланялся ему, а после поклона говорить что-то было  уже  нелепо.  Он  так  и
уволился, не избавившись от своей стеснительности.
     После закусочной он работал в  европейской  кондитерской,  в  китайском
ресторане, но всюду им лишь помыкали, а ремеслу не  учили.  Тогда  он  решил
бросить торговые заведения  и  устроиться  работать  на  матрасную  фабрику.
Однако не прошло и полугода, как он  потерял  там  самые  нужные  пальцы  на
правой руке.
     Если  Тама  злой  дух  для  Миса,  думал  он,  то  и  за  ним  увязался
какой-нибудь носитель зла, но он не сможет избавиться от своего злого  духа,
потому что тот живет в нем самом.
     Теперь уже Тама пошел четвертый год. Это была толстая наглая  кошка.  И
когда он глядел на Миса, лежавшую на мягкой до  жути  постели  с  кошкой  на
бедре, то отводил в смутной тревоге глаза и думал:
     "Неужели это та самая девочка, которая приехала со мной  из  деревни  в
Токио три года назад?"

V

     В середине ноября, в воскресенье чуть за полдень, когда он,  съев  суси
за прилавком закусочной в саду, уже расплачивался с  хозяином,  мимо  прошел
Хаясида-сан в очень коротком кимоно из конгасури  {Конгасури  -  темно-синяя
хлопчатобумажная ткань в белый горошек.}. Хаясида-сан, видно, ходил в  баню.
Волосы у него были мокрые, в руке полотенце. Айда поклонился.
     Хаясида-сан замедлил  шаг,  удивленно  глядя  на  него.  Айда  еще  раз
поклонился  Хаясида-сан  по  привычке,  приобретенной  во  время  работы   в
закусочной, и направился к качелям.
     - Извините... - заговорил Хаясида-сан, догоняя его. Оказалось, Миса три
дня назад переехала куда-то в другой район. Айда открыл было рот, но сказать
ничего не смог. В голове была пустота.
     - Я подумал, вы ждете ее... - сказал Хаясида-сан.  -  Ну,  тогда  всего
хорошего.
     И Хаясида-сан направился к дому. Но Айда остановил его.
     - Куда переехала?
     - Не знаю. Она не сказала. И в  доме  никто  не  знает.  Даже  старичок
привратник. - Хаясида-сан, не глядя на Айда, доложил  еще,  что  недели  две
назад Миса радостно говорила ему, что она переезжает  в  большой  дом.  -  А
таких домов в Токио полнымполно. Вам она ничего не сообщала?
     Айда покачал головой.
     - Не... - сказал он по-деревенски. Он не знал, как теперь быть.
     - Ничего, скоро она обязательно сообщит, куда переехала. Делать нечего,
придется подождать. Так я пойду. - Хаясида-сан быстро вышел из  ворот  сада.
Айда медленно поплелся следом. В ту минуту ему и в  голову  не  пришло,  что
надо было бы помахать на прощанье хозяину закусочной, потому что  теперь  он
уже никогда, видно, не придет в этот сад. Ем